Судьба хороших мальчиков – быть плохими мальчиками. Потому что современное общество больше не может их принять. Люди стремятся к простоте и решению проблем. Создавать новые проблемы, чтобы решать старые? Такого редко кто потерпит.
Где же ты, тот сумасшедший человек, кто не ищет легких отношений? Кто хочет вот сразу много, сложно и многообразно?
Вот я дурачок. Сверчок вряд ли сможет мне ответить. У него свои сверчковые дела.
– Прошу, – глубокий голос Андрея снова как будто обнял меня, а его крепкая сильная мужская рука вложила в мою элегантный бокал, заполненный хорошим французским вином.
Я сделал пробный глоток, и мои вкусовые рецепторы тут же погрузились в блаженный экстаз, восхищаясь прекрасным зарубежным напитком. Темный осадок на душе, вызванный моими последними мыслями, вдруг пропал, исчез, испарился. Мне стало как-то хорошо, легко, спокойно.
– Очень достойно, – вслух похвалил я своего гостеприимного хозяина.
Андрей, подыгрывая мне, слегка поклонился.
– Благодарю. Рад, что мне удалось вам угодить, – он лег неподалеку на другой шезлонг и тоже принялся наслаждаться чудесным вином.
Мы немного помолчали. Обычно у нас разговор заходил о политике, но сегодня мы не торопились обсуждать последние новости. Это подождет.
– Иногда задумываюсь, – нарушил я наше приятное и спокойное молчание, – что людям для счастья действительно немного нужно.
– Избитая фраза, – Андрей слегка усмехнулся. – Она правдива только в том случае, если ты не переводишь в деньги все, что уже имеешь.
Я тут же невольно представил, сколько же зеленых иностранных бумажек сейчас держу в руке, и мне стало немного стыдно. Да, даже такое простое удовольствие, как хорошее вино, сейчас стоит недешево. И далеко не каждый себе это может позволить. Я так уж точно.
– Да… – только и смог сказать я в ответ.
– Не переживай, – подбодрил меня мой старый друг. – В чем-то ты и прав. В последнее время я стал задумываться, что любые мысленные усложнения только мешают мне жить. И я стал все чаще приезжать сюда.
– Я вижу, – я кивнул. – Даже сад теперь выглядит пристойно, не то что раньше.
Я указал рукой на красивые ряды цветов в отдалении, которые колыхались под нежными порывами легкого ветерка.
– Да…
Андрей слегка замялся.
– Маша иногда приезжает ко мне… помогает…
Я начал перебирать в уме все возможные варианты. У меня была крайне плохая память на имена.
– Маша… – я решил немного потянуть время.
– Дочь, Вадим. Моя дочка.
А. Да, теперь я вспомнил. Маленькая жизнерадостная девочка, которую Андрей и его жена зачали, когда им уже обоим было за сорок. Андрей хотел и раньше, но его любимая была занята карьерой да саморазвитием. Боялась, что упустит время и перестанет жить для себя, боялась, что жизнь станет слишком скучной и сложной одновременно. А все мы сегодня стремимся к легким отношениям.
Сейчас ей сколько? Десять? Двенадцать? Что-то около того. Милое, нежное создание. Я вдруг понял, что красивые цветы неподалеку полны любви и заботы в самом простом понимании этих слов.
Ведь Андрей донельзя любил свою дочку. Жалко, что современное государство это мало интересует.
– А… – я немного помедлил с вопросом. – Тебе разрешают?..
Нужно было получше сформулировать, но что сказано, то сказано.
Андрей грустно пожал плечами.
– По закону возможны периодические встречи. Иногда. Если повезет. И то я это пробил с немалым трудом и через суды.
Я осторожно повернул голову и на мгновение увидел перед собой усталого простого человека, которому и правда для счастья немногое надо. Я притворился, что вовсе не наблюдаю за ним, а просто тянусь за новым кусочком вкуснейшего мягкого сыра.
Интересно, считает ли себя Андрей мужчиной? Или же ему решительно все равно? Он как зверь, загнанный в клетку, для которого мир разделился на две неравные части. И в одной из этих частей растет его любимая дочка, его Маша, но прутья клетки прочны, пусть и совершенно невидимы для постороннего взгляда.
Есть большая вероятность, что по достижении совершеннолетия его дочь и вовсе не захочет видеть своего отца. И это слегка грустно.
Я отпил еще вина из бокала, предаваясь элегичному настроению.
Один мой знакомый мне как-то сказал, что настоящие мужчины (равно как и настоящие женщины) нужны государству, чтобы их жестко обламывать, манипулировать ими в своих корыстных интересах. Сколько же боли может выдержать обычный человек до того, когда он перестанет быть мужчиной или женщиной, а станет человеком? Или мы, русские, обречены на вечные страдания из-за нашей терпимости и веры в чужие мнения? Кто это предопределил?