Я.Я.Я

– Как же это все сложно и пугающе— сказал я, напрягая голову— вы бы хоть все предупредили, что у вас тут творится.

Я решил не выплескивать злобу на безобидно-пушистого Джотто Ивановича и просто плыть по течению, тем более, что чем-то похожим моя голова забита на постоянной основе. Иногда, я могу по полчаса сидеть на диване размышляя, как бы я поступил в той или иной ситуации, постепенно погружаясь в свои грезы. Механика более-менее понятная, нужно начинать с малого, постепенно развертывая ситуацию. Я почему-то по началу начал думать о том, что было бы, если бы я вытянул того человека из параллельного мира, в котором находился дом Лёника. Кем бы он мог оказаться? Ийем? Джотто Ивановичем? Мною? Может, в лесу была версия Джотто Ивановича, которую какая-то из версий меня вытянула на несколько дней раньше из параллельного мира? Всё это наслаивалось, постепенно приводя меня к мысли, что возможно этот коридор— смертельная ловушка, которая вот-вот схлопнется, но я всё пойму и в последний момент найду какой-нибудь секретный предмет, спрятанный за можжевеловым кустом и выберусь отсюда. На этой мысли, меня обратно вбросило в реальность моя парализованная рука, подавшая признаки жизни. На момент моего включения в реальность, мы смотрели на схлопывающееся пространство впереди нас. Поначалу казалось, будто прямо перед нашими глазами одна картинка наслаивалась на другую. Но это были не картинки, а реальности. Они наслаивались, образуя пугающий визуальный артефакт. В конце концов, когда процесс смещения закончился, я обнаружил себя стоящим перед кирпичной стеной, на месте которой должен был быть проход вглубь улицы. Моя рука снова дернулась.

– Я думал, что мы просто уйдем, но получилось довольно эффектно! – сказал с радостью Джотто Иванович— Василе, у тебя, верно, очень богатая фантазия. Нам много о чем есть поговорить! Ты очень быстро учишься. А теперь пойдем отобедаем у меня! Отказы, как я уже говорил, не принимаются.

Мы, теперь уже неспешно, пошли обратно к дому Джотто Ивановича. По дороге, похоже, он дал мне время осмыслить всё произошедшее, поэтому мы молчали. А каким образом мне осмысливать все это? Мне не дано ни одного варианта, лишь сплошные обрывки. Теория про суперпозиции мест как-то слабо объясняют произошедшее. А как бы объяснила это Она? Разные пути повествования пересекаются в моем сознании между собой? Но почему меня просто не перекидывает в одну из сюжетных линий, а происходит замещение? Обязательно выделю день на то, чтобы добиться правды, потому как мне надоела эта внутренняя тревога. Я вижу, что от меня просят осмыслить происходящее самому, но как это сделать без ключей? До сих пор не могу поверить, что отправил домой ребенка, который проживал, по его словам, восемь жизней одновременно. Это тоже было пространство суперпозиции? А сколько таких пространств. Когда я поступал в университет, там тоже было пространство суперпозиции? У меня же был выбор. Или вся моя жизнь— это огромное пространство суперпозиции или сюжетная линия, ведущая куда-то в конец? Где же эта просто-позиция без приставки-«Супер». Я устал от этого чувства, поэтому мне нужна статика, а не динамика в мыслях обо всем этом. Хочется подстраивать все события под моё видение мира, а не наоборот.

В общем, о чем-то подобном я думал, во время нашей прогулки. Молчание прервалось только тогда, когда Джотто Иванович открыл небольшую деревянную зеленую дверь в его дом и пригласил меня внутрь:

– Проходи, Василе, не стесняйся. Надеюсь, что ты не пережил сегодня что-то, что могло тебя травмировать. Если что, то говори сразу. Но хочу тебя подбодрить, у тебя получилось даже очень хорошо. У меня сегодня на обед овощное рагу с фасолью, моё фирменное. Прошу любить и жаловать. Присаживайся пока на диван, я принесу сюда.

Я присел на диван и принялся осматривать жилище местного самоназначенного архитектора. Всё было довольно скромно. Дом состоял из холодного коридора, прихожей, плавно перетекающей в довольно широкий зал, кухни, спальни и личного кабинета. Перед диваном стоял большой круглый стол, видимо для того, чтобы на нем есть, а чуть поодаль впереди стояла тумба, на ней в рамке стояла картина. На картине были изображены два толстых дерева с широкими ветвями, стоящих симметрично друг напротив друга, образуя таким образом некий портал, в середине композиции находилось старое обветшалое дерево, на одной из ветвей которого виднелся зеленый листик. Довольно поэтичненько. Позади меня стояли два шкафа с открытыми полками, хаотично набитые всем на свете. Десяток книг, образцы камней на подставке, какие-то кости, фотографии природы, четыре вырезки из какой-то поваренной книги в рамочке, образцы старых карт и всё прочее. На кухне, видимо, творилось тоже самое. По крайней мере, когда я туда случайно заглянул, Джотто Иванович открыл шкафчик, из которого на него набросилась целая гигантская свора голодающих пачек с приправами. Боюсь представить, что происходит в его кабинете! Там уж точно без батискафа будет не управиться. Я, конечно, не ханжа. Просто хочу сказать, что видно, что в этом доме живет человек творческий с налетом чего-то хаотичного.

Джотто Иванович вошел в комнату, держа две тарелки. Я хоть и не любитель овощных рагу, но пахло чем-то очень-очень вкусным. Наверное, это была фасоль. Он поставил две аккуратные фарфоровые глубокие тарелки на стол и подал мне деревянную ложку со словами— «Так не горячо будет», а затем со словами— «Сейчас, подожди» ушел на кухню и вернулся со стаканом воды.

– Приятного аппетита! А ты не запиваешь еду?– спросил Джотто Иванович.

– Спасибо Вам огромное. Вкус просто отменный!– сказал я, нисколько не соврав, было действительно вкусно— Как-то особо не приходилось. И не додумывался до того, чтобы запивать.

– А я вот все с водой ем, даже арбузы. Побыстрее бы уже поспели, кстати. А как тебе картина?

– Довольно поэтично. Они как будто наблюдают смерть или рождение. У вас картина вместо телевизора?

– Да не одна. Меняю каждые три дня. В первый день просто присматриваюсь, во второй начинаю думать про картину, когда ем, а уже в третий день осмысляю полностью для себя. Сегодня вот день третий, но её бы я и во второй день поменял, хотя тут как посмотреть. Мы же не видим всей картины. Я в том плане, что вдруг эти два дерева на переднем плане трухлявые спереди? А главный герой картины— вот это маленькое деревце впереди постепенно обретает жизненные силы, наблюдая за двумя дряхлеющими гигантами. С этой точки зрения, выходит что-то мотивационное. Пока они громко наблюдали, оно тихо росло!

Затем наступила неловкая пауза, которая вновь была прервана Джотто Иванович. Он отвлекся от тарелки взглянул на меня и сказал:

– Ну что думаешь про это всё?

– Именно про то, что было сегодня?

– Пока начнем с этого, а потом может углубимся. Так что думаешь?

– Я вообще не понимаю, как это работает. Как моя уверенность в существовании чего-то может повлиять на какой-то материальный мир?

– Сегодня мы могли видеть самую простую из форм, которую можно обжечь своим сознанием. Ты сделал это бессознательно, как бы ни смешно это звучало. Тебя это напугало, но этим люди занимались всю свою жизнь. Они вычеркивали и вносили в свою реальность разные аспекты. Вот, например, есть у девочки отец-ветеринар. И этот отец-ветеринар усыпил любимую кошку дочери после того, как та сломала себе лапы. Дочка вычеркивает отца из своей реальности. Более того, он для нее погибает. Его больше не существует в её реальности. Ходит-бродит там какое-то тело, а отца больше нет.

– Но он же от этого не перестал существовать— возразил я.

– Как знать! А какие есть доказательства?

– Ну. Какие-то же есть следы жизнедеятельности. Крошки он хотя бы какие-то оставляет?

– Ха-ха— посмеялся Джотто Иванович— где доказательства, что они оставлены именно им? Или что мешает дереализовать и их? Мне кажется, Василе, что сущее состоит из очень плотно сложенных кирпичей и нам под силу двигать или передвигать какие-то места, при этом иногда наблюдая в определенных местах под определенными углами кирпичики из других реальностей. Вот, например, ты же из Москвы?

– Да.

– Там с этим очень трудно. В таких городах реальность просто зацементирована и обита железом. Хотя и там можно найти несколько потайных ходов, если постараться. А здесь в дрейфующей, из-за до сих пор непонятных мне обстоятельств, по семи разным местоположениям деревне будет как-то посвободнее, хоть и со своими нюансами.

– Мне это все очень трудно понять, но как это влияет на вашу жизнь?– спросил я.

– Это место позволяет жить, таким как я. Дело в том, Василе, что могу я существовать осознанно только тут. Тоже не знаю, с чем это связано, но если следовать рациональной трактовке, то выходит, что личность я настолько неопределенная, что за пределами деревни попросту распадаюсь или даже не знаю, что со мной происходит. Лет десять назад вот вышел из деревни, затем пробел в памяти, а затем вот оказался вновь тут, спустя три недели. Что я делал и где был— до сих пор загадка для меня. Но есть еще одна трактовка, которая гласит, что я вообще не отсюда и не принадлежу этому месту, по праву мне нужно быть в каком-то другом повествовании, а это место— определенная буферная зона, куда я попадаю, когда реальность не нуждается во мне, как в персонаже при построении своих сюжетов. Звучит как-то обидно, поэтому мне нравится больше первый вариант. Ой, извини, я тебя, наверное, ещё больше загрузил?

– Нет. После Лёника я ничему не удивляюсь. Как думаете, он правда видел одновременно сразу несколько своих жизней?

–Конечно! Более того, это ему приходилось сдерживать. Не многие выдержали бы такое. А может некоторые вне деревни так живут, просто уже научились на подсознательном уровне блокировать это. Увидеть собственную смерть— это что-то, что не пожелаешь ни одному человеку, скажу я тебе.

– Но я встречал тут людей, которые и не знают о том, что станица дрейфует. Тут лишь несколько избранных знают обо всём этом?

– Скорее несколько избранных не знают об этом. Конечно, почти все знают об этом. Многие попали сюда самым необычным образом, прямо как ты. Мы существуем уже много лет, Василе! У нас даже успели родиться свои мифы, предания и всё другое прочее, что мало меня интересует. А касательно людей, которые не видят всего этого, мне кажется, что это какая-то определенная выработанная слепота. Знаешь, как вот аборигены, которые не видели кораблей Магеллана из-за того, что просто не представляли, что это такое.

– А это не байка? – спросил я.

– Кто уж сейчас знает? Но звучит очень красиво, согласись! – искренне весело ответил он— Вот покажу когда тебе другие вещи, ты вообще во все подряд верить начнешь, но ты лучше всегда пользуйся лезвием, желательно Оккамы. Хехе.

В этот момент у меня заколола рука, и я немного сморщился.

– Что случилось, Василе? Плохо стало? – беспокойно спросил Джотто Иванович.

– Рука колоть начала. Видимо, пошел процесс оттаивания— ответил я— нужно мазью помазать, наверное. Уже вечереет, я пойду. Спасибо больше за обед и за компанию.

– Ты приходи вечером! Я ж обещал с тобой в нарды поиграть! Только чур без мухлежа. Давай провожу.

– Не надо! Вы и так много со мной находили сегодня. Тут совсем не далеко, не беспокойтесь. Обязательно приду— еле сдерживая дискомфорт сквозь зубы отвечал я.

– Понял! Спасибо тебе. Надеюсь, голова у тебя не взорвалась. Ты, главное, об этом сильно не думай, а то как в том анекдоте— «Многоножка, а как это ты так шевелись всеми ногами? Не знаю— сказала многоножка, застыла на месте и больше не смогла ходить»– сказал напоследок Джотто Иванович, проводив меня до калитки.

Всю дорогу до дома моя рука подрагивала, но борьбу с ней мне пришлось отложить. Постиранные вещи, которые я вчера закрепил на ночь сушится, разлетелись по земле. Всю одежду мне любезно предоставил Богдан Алексеевич из своих закромов в следующем количестве:

Футболки однотонные: пять штук

Рубашки фланелевые: три штуки

Джинсы классические синие: две штуки

Шапка лыжная, если похолодает: одна

Трусы: не считал

Носки короткие и длинные: девять пар

Вот как раз заодно и провел опись. Касательно стирки, делать все пришлось под краном. Чем-то таким я когда-то занимался, когда в подростковом возрасте моё тело неожиданно решало упасть в лужу. Маму не хотелось расстраивать, а машинкой я пользоваться не умел, приходилось пользоваться ручной стиркой. Собрав уже высохшую одежду и сложив её на единственном в моем временном жилище стуле, я присел отдохнуть и решил написать о своем дне в этот самый дневник. Сейчас пойду сделаю себе чай, боль в руке всё никак не уймется

Пишу всё, пока есть возможность. Кажется, со мной снова что-то не так. Руку я так и не чувствую, боль прекратилась, но она начала двигаться буквально сама по себе! Вот прямо сейчас, когда я пишу, она очень странно дрыгается и двигается. Нужно срочно сходить к Никите Соломоновичу.

Сходил к Никите Соломоновичу. Он помазал чем-то и сказал, что выздоровление идёт своим чередом. Если судороги будут мешать, то он пообещал загипсовать руку. Надеюсь, до этого не дойдет, но судороги действительно прекратились. Лягу, пожалуй, спать.

Четыре часа утра. Я проснулся от того, что моя, вроде как, онемевшая левая рука указывала в сторону стола и дневника. Прямо сейчас, она передо мной с вытянутой ладонью. Сердце сжимается. Хочется плакать от страха. Кладу ручку.

ТвАрь, СВОЛОЧЬ. ИЗВЕРГ! Ты как меня отделил?!?!?!? Я. Я Я. Я понять не могла, где нахожусь дня два, А Я У ТЕБЯ?! За что мне такое. Слушай меня сюда. Мы. Мы. Мы в одной лодке теперь. И. И.И. Если. У тебя не получится. Что-то с этим сделать. То так и будем так барахтаться, понял меня? Эй, задохлик, не смей в обморок падать. Не сме…

День 12

Сижу с гипсом на руке. Да, я видел многое, но это было лишним. Это буквально вторжение! Это буквально вторжение в меня. Только недавно из моего дневника пропали всплывающие надписи неясного авторства, а теперь вот это. Лучше бы на листах моего дневника и дальше продолжали бы всплывать разного рода проклятья и советы. Или мой разум и личность просто не выдержали всего напора событий, но вместо того, чтобы расколоться на две личности, мозг упаковал эту вторую личность в мою руку?

Рука «обрела разум» сразу после того, как я отправил Лёника домой? Вечером ко мне зашел Джотто Иванович, чтобы отдать мне ту самую картину, которая стояла у него вчера. Он и обнаружил меня лежащим на полу возле стола. Потом снова пришлось беспокоить Никиту Соломоновича. Я нёс полную околесицу в бессознательном бреду. А может и не бред, потому что разум мой помнит каждое сказанное мною слово. «Это рука, она живет своей жизнью. Это не я. Она— не я». И все это под аккомпанемент левой руки, выкручивающей в воздухе вензеля. Пришлось наложить гипс, но я все равно чувствую, как она дергается. Всё утро прошло в рыданиях и ругани. Ну что мне поделать? На меня выпало мало страданий? Мне теперь руку отрезать? Что? Что?!?! Хоть кто-нибудь мне ответит?! Кстати, вчера прямо перед тем, как потерять сознание, готов поклясться, что видел в окне Ийа. Я про бабушку Солку знаю и того больше, чем про него. Вот, что он за загадочный человек? Нельзя выложить все карты на стол? Да, прорвало валаамову ослицу. Это выражение, я, кстати, с филфака подрезал. Хоть что-то полезное вынес для себя. Ну правда, сколько можно терпеть? Прекрасно понимаю, что дневник это для описаний событий, которые произошли со мной, но сил больше моих нет. Пойду прямо сейчас на поиски Ийа и все выясню. Не станица, а какой-то анекдот с открытым концом. Надоело-надоело-надоело!

Пыл мой поумерен, впрочем, как обычно. Но это самая великая статистическая удача. Клянусь, повстречай я сперва Ону с её рассказом о том, что моя рука— это часть локального холистического сюжета или если бы сразу нашел Ийа, который принялся бы заливать про то, что моя квантовая неопределенность достигла предела, то мой гнев бы просто нарушил все зримые границы. Кстати, с этого дня больше по правилам не играю. Действительно надоело. Становлюсь квантово-определенным, отступая от всех сюжетных линий, уготованных мне судьбою. Не знаю, правильное ли это решение, но чувство внутри меня говорит, что я готов столкнуться с любыми последствиями. Теперь следует описать, что же произошло после того, как я пошел искать Ийа.

Где-то в районе поворота на центр деревни я услышал людские голоса, идущие с окраины. Они пели песню, которую я не слышал до этого дня. Одновременно каким-то единым голосом! Голос то посвистывал на шипящих, то проглатывал буквы «р». Но получалось это так гармонично, будто мой гнев смирили нимфы, сидящие на скалах где-то далеко.

Там было что-то вроде:

«Ты прости, прощай

Ты прости, прощай, мой любимый друг,

Ты прости, прощай, расхороший мой»

Больше я ничего не расслышал и не запомнил. Мне вообще показалось, что в песне и не было больше строк, кроме этих.

Я не знали до сих пор не знаю, где жил или живет Ий, поэтому принялся осматривать какие-то приметные места. Начал с дуба возле озера. Там никого не было. Кажется, я видел там поодаль оленя или что-то в этом роде. Выглядел он довольно величественно, только рогов у него совсем не было. Потом я вспомнил, что видел его в последний раз, сидящим возле обрыва у веревочного моста. Возможно, это место было для него ритуальным? Короче всего было дойти до него через асфальтированную дорогу сквозь лес. Травма хоть и была свежа, но ненависть к мягким мыслеформам, окружившим меня со всех сторон, была сильнее. Что за величайшая пытка? Поместить человека в новое для него условие и дать кучу расплывчатых почти ничего не объясняющих ответов. Поместить бы так Ийа, а мне уже немного надоело, хоть и наступила фаза отчаяния. А рядом с отчаянием, как говорил один из моих преподавателей, всегда рука об руку идет ирония, вот и приходится изливать из себя ироничную желчь, чтобы окончательно не умереть тут. Квантовая неопределенность— это весело, увлекательно и захватывающе, но дозированно. Даже если все вокруг квантово неопределенно, мне все же нужна иллюзия присутствия вокруг хотя бы каких-то твердых островков. Островки пока есть, но они представляют собой какое-то желе, на которое мне пока трудно ступить.

В этот раз у моего путешествия сквозь лес была хоть какая-то цель, поэтому прошел я по нему всего ничего и сразу вышел к тому самому обрыву. Меня ждала лишь клочащая над водой вереница неизвестных мне звуков. Как будто разные направления ветров складывались над гладью воды, образовывая таким образом какую-то природную песню. Затем со стороны леса резко задул ветер. И клянусь. Прямо вот клянусь, стоя над этим бумажным изваянием, что среди порыва ветра я расслышал тихий неизвестный мне женский голос, который сказал ровно три слова— «На другом краю». Естественно, первой реакцией был испуг. Да ещё какой! Меня отшатнуло к самому обрыву, но страх свалиться перевалил через страх постороннего неизвестного, поэтому в голове заработал механизм объяснений и трактовок. Самым логичным объяснением казалось то, что кто-то разговаривал на той самой дороге, с которой я пришел. Да и недавно шли дожди, неизвестно кто мог пойти собирать грибы в лесную чащу. Поумерив свои страхи, я решил последовать совету случайного голоса и пойти на другой край деревни. Туда, где вечно возвышаются тени от ряда деревьев. На самом деле, они тут возвышаются почти везде, но звучит очень красиво.

Но в этот раз никаких дорог, никаких улочек и всего прочего. Я решил дойти до окраины по окраинам. То есть, держатся кромки леса и не идти по дорогам. Может он их чувствует или ещё что? В любом случае, мне хотелось прогуляться и отвлечься от того, что моя рука теперь принадлежит кому-то другому. В одном месте во время своего пути я заметил малозаметную тропинку и что-то вроде шалаша в глубине леса. Я бы даже сказал, что он представлялся не очень-то и детским, выглядело всё как реальное место для жилья с защитой от ветра и дождя. Или даже больше было похоже на шалаш каких-нибудь аборигенов из детских энциклопедий. Нужно было внимательнее там всё осмотреть, но оставлю это, пожалуй, на другой раз. Странно, что это вообще никак не взбудоражило мое внимание, но видимо я столкнулся в последнее время со стольким, что какой-то шалашик в лесу, который мог быть построен, когда угодно, не представлял для меня никакого интереса. Всё равно, что я ел бы две недели острый перец чили, а потом мне принесли на пробу бабушкину аджику, но даже тут могло бы быть неплохое соревнование. А мой разум уже дал некое предпочтение чему-то, что даже я не осознаю.

И таким нехитрым длинным методом я дошел до другой стороны деревни, противоположной обрыву с веревочным мостом. Признаюсь, ноги ноют до сих пор. Зато мне это позволило немного забыть о руке, которая начала подергиваться. Она начала делать какие-то странные компульсивные подергивания, как только я увидел дым в небе и решил пойти к нему. По мере приближения к дыму, движения руки усиливались настолько, что мне приходилось удерживать гипс свободной рукой. Но только я завидел источник дыма, как всё прекратилось. На небольшой полянке на другой стороне реки от деревни горел костерок, возле которого на выструганном пеньке в коричневых штанах, сапогах и зелёной рубашке с подтяжками сидел Ий, всматриваясь прямо в меня. Да, из-за него мне пришлось пойти вброд и намочить ноги, но на что не пойдешь, ради юношеского желания выплеснуть агрессию на одного из раздражителей. Он держал молчание ровно до того момента, пока я не сел рядом с костром напротив него. Ий пристально всматривался в меня сквозь огонь с каким-то неприсущем для него чувством подозрения. До сих пор, я и представить не мог, что человек подобный ему может вот так что-то разглядывать исследующее-агрессивным взглядом. Он делал вид человека, которому известно всё на свете. Но может так и есть, а этот спектакль с изучением меня был только для отвода глаз.

Я тоже ничего не говорил, потому что не знал с чего начать, поэтому просто сидел и смотрел куда-то вдаль. Мысли о том, что возможно не стоит выливать свою злобу на него подкрадывались ко мне прямо как незаметно проявляющаяся на небе в этот вечер луна. Ий прервал молчание.

– Ну как вода? – довольно добрым тоном спросил он— Мне кажется, что оно не стоило.

– Вода, как вода. Очень подходит ко всему вокруг— ответил я, готовясь нападать.

– Что Вы имеете ввиду, Василе?

– Такая же бесформенная и прохладная, как и все ответы, что я получаю.

Повисло молчание.

– Не желаете историю у костра? – сказал Ий, поглядев в небо.

– У меня есть выбор?

– Определенно и всегда. Другой момент— влияет ли ваш выбор на что-то? Я начну?– спросил он.

– Хорошо— ответил я.

– Вы можете записать всё в свой дневник более структурировано, а можете написать всё слово в слово, главное, чтобы у Вас осталось понимание всего, о чем я расскажу. Вы любитель разной литературы? Попробую рассказать всё, как красочную историю. Всё началось с Единицы. Со священной Единицы. Со священной Единицы и того, кто её наблюдал. Единицей могло быть что угодно. Наблюдатель обладал мышлением. Более того, он осознавал, что перед ним Единица. Поэтому он наблюдал. Затем произошло что-то. Возможно, урановый изотоп в теле Наблюдателя в три тысячи пятьсот тридцать первый раз за пять секунд решил распасться или не решил. В любом случае, Единица прямо здесь превратилась в Двойку. Но это вещь обыденная. Наблюдатель пришел из царства, в котором есть Двойка. Самое важное состояло в том, что Наблюдатель это заметил. Он заметил, что Единица превратилась в Двойку и начала бесконечно делиться саму на себя из-за Наблюдателя. Наблюдатель продолжал и продолжал осознавать себя в каждом новом, создаваемом делением Двойки мирах. В этот момент он осознал, что вот-вот растворится во всём этом потоке, поэтому один из Наблюдателей в одном из миров решил использовать Устройство. Устройство заставило поглотить квантовую частичку каждого человека на этой планете и заменить ими частицы Наблюдателя. Он чувствовал, как частицы умирают и рождаются каждую секунду. Так появился демон Лапласа, которого Вы видите перед собой и территория радиусом в двадцать километров, которую вы тоже можете видеть, это уже не я, а последствия взрыва Устройства. Мой разум разрывали мыслимые и немыслимые вероятности. Я буквально видел временное положение и скорость каждой видимой частицы, что позволяло предсказывать эволюцию абсолютно любой вещи в этой Вселенной. Очень полезный навык, но только без присутствия наших жизнях декогеренции и способности квантового объекта растворяться в окружающей действительности образуя идентичные параллельные миры. Иными словами, толка от этого знания мало, если ты заперт в одном пространстве и способен лишь видеть другие. Да, возможно у тебя получиться угадать, что станет с каким-нибудь дубом через сотню лет, но какие гарантии, что я вижу временное положение и скорость именно моего пространства? Но толк есть, потому что все пространство вокруг стало гиперсверх квантово-неопределенным и с этим можно работать! Джотто Иванович ведь показал как?Иными словами, всё превратилось в Двойку, которую можно наблюдать и изменять, если выполнены определенные условия. Возможно непонятно и запутано, но по-другому в полной мере объяснить никак. Дальше всё будет чуть понятнее. Родившийся я уже прекрасно осознавал реальность во всех её проявлениях, не было смысла обучаться хоть чему-то. Если этого требуется, то я могу узнать абсолютно про любого человека, я могу узнать про любой язык, мне известно почти всё обо всех, кроме пары людей, похожих на меня. Если их можно назвать людьми, хотя они себя таковыми, определенно, считают. Только вот единственная проблема в том, что я здесь заперт, как и Вы, мой дорогой Василе. Но вместе мы всё решим. Правда ваша рука и всё прочее довольно сильно вносит смуту во многие планы, но и нет безвыходных путей. Кстати, про неё вы тоже услышите ответы. И так, осознав себя, я принялся изучать местность, просматривать и выбирать вероятности, но потом я заметил в своем поле зрение на холме вон там девочку лет четырнадцати. Она рисовала, стоя на ветру с красными от слёз глазами. Только я собирался подойти, как она просто исчезла, оставив мольберт с картиной на том же месте. На картине были нарисованы река, лес поодаль и два человека. Оба будто растворялись, распадаясь на частицы. Тогда я понял, что всё не так грустно на первый, знающий каждую деталь в этой вселенной взгляд. Уже тогда я сделал всё и принялся ждать его. Архитектора моего побега. Ждать пришлось недолго, всего пару лет, но это ничто в контексте моей ситуации. Поначалу, особой проблемы не стояло, но с каждой секундой она лишь нарастала. Пульсация в висках прекратилась только когда я нашел нужный путь. Точнее, пути. В один момент они начали пересекаться настолько сильно, что потребовалась выборка, но тем не менее, всёбыло сделано. Целая деревня, сотканная из квантов в суперпозиции, на которую мы можем сейчас смотреть. Деревья и лес, которых тут отродясь не было. Даже этот огонь. Он горит или не горит? Тоже вопрос хороший. И очень скоро, мы оба покинем станицу Старороговскую, клянусь Вам.

– А почему именно такое название? – спросил я, действительно восхитившись рассказом.

– Это что-то из прошлой жизни Наблюдателя, Василе. Что-то из прошлой жизни Наблюдателя. Что-то из мира, в котором люди не видят, как Двойки бесконечно делятся. Надеюсь, что я не напугал, но вам же требовались ответы.

– А причем тут я? Я же просто обычный студент, тем более из Москвы. – снова спросил я.

– Вы как раз тот самый квант в суперпозиции, который остановит деление Двойки здесь. Станица обретет твердые частицы и укоренится в пространстве, а я наконец смогу вместе с Вами покинуть это место. Осталось чуть больше недели, а вы и не вспомните об этом. Всё, что произошло будет лишь покалыванием проснувшегося в поезде студента, которое можно легко списать на перо в подушке.

– Я ничего не вспомню? А сколько пройдет времени?

– Может и вспомните, но ничего из этого уже не будет иметь значения. Вы будете принадлежать сами себе, как и я. И больше никогда не будете связаны с этим местом. Возможно, ваши молекулы, подобно волне будут стремиться в другое место, но оно будет вольно стремиться куда угодно. Настоящая свобода, в отличие от вашего пути из дома сюда, в котором буквально нельзя было ступить и шагу в сторону. Совсем забыл. Что касается Вашей руки. Она принадлежит не Вам. Вернее, она принадлежит Вам, но другому Василе.

В этот момент моя рука в гипсе дернулась к Ийю и схватила его за шею. Ий тут же мягко ударил меня в район плеча и всё тут же прекратилось. Не описать всего моего беспомощного ужаса, который я испытал в этот момент. Что это за Василе такой, который готов душить абсолютно любого? Не думаю, что это я. Да и не хочу иметь с ним ничего общего. Я принес миллион извинений и мне до сих пор невероятно стыдно. Ий отмахивался от всего этого, объясняя это тем, что он все понимает. Затем я задал последний вопрос перед уходом:

– А чем Вы занимаетесь сейчас?

– Сейчас, я приглядываю за тем, чтобы все существовало так, как существует сейчас. А теперь, прошу меня извинить, Василе. Дела. Надеюсь, что мы ещё встретимся и что ваш пыл поутих. Хорошего вечера.

На последних его словах огонь потух, я отвлеченный этим повернулся куда-то вправо, а когда повернулся обратно, то Ийа уже не было передо мной. Я сидел перед потухшим костром. Это меня пугало, поэтому я решил перебраться на берег и передохнуть дома после такого эффектного марш-броска.

Возле дома меня ждала Мария Семёновна, в руках у нее была дымящаяся форма для запекания, покрытая фольгой. Фольга буквально вздымалась вверх от ветра, обнажая содержимое— запеченную картошку с зеленью, которой уже приятно пропахло всё вокруг. Мария Семёновна куда-то торопилась. Скорее всего, в местный общественный центр жизни— в дом культуры, в котором я так ни разу и не был даже близко. Где он вообще находится? Толком с Марией Семёновной мы и не поговорили. Я искренне поблагодарил её за спасение от скорой голодной смерти, а она ответила, что я единственный в округе ценю её еду. Это, естественно, не правда. Готовит она просто великолепно. Сейчас как раз пишу всё это после того, как хорошенько наелся картошки и настроение даже не думает падать.

Я даже вот, что подумал. Хочу сходить в дом культуры и просто прогуляться, может возьму Ону или Джотто Ивановича с собой, но перед этим хочу кое-что сделать. Хочу снять этот гипс и нормально пообщаться со своей рукой. Сейчас я готов к этому. Один момент, освобожу себя от гипса. Буду ставить кавычки там, где пишет рука, чтобы мне самому потом было всё понятно. Ну что ж, оттягивать смысла нет. Начнем сеанс глубокого самоанализа с использованием внешней среды. Чем-то похоже даже на общение с теми «пришельцами», которые вторгались в мой дневник. Начнём.