День 10
Снова здесь. Лишь зря новоселье праздновали. Для себя еще раз повторю, что все занесенное выше в кавычки писалось не мною, но к правде невероятно близко. Я бы даже сказал, что описано здесь всё даже более подробно, чем описал бы я. Голова до сих пор довольно туго варит. Богдан Алексеевич сказало, что мне в руку попала молния. Сразу после того, как Лёник «ушел». До сих пор не могу ею двигать. Вчера после пробуждения пытался сдвинуть её с места, как в «Убить Билла», но выходило все тщетно. Проплакал вчера весь вечер, если честно. Если бы писал всё, зная, что это кто-то прочтет, то написал бы что-то вроде-«Это совсем не похоже на меня», но не думаю, что это куда-то пойдет дальше этого стола, поэтому нужно быть честным. Я часто бываю размазней, особенно по вечерам, когда остаюсь один. Даже во времена, когда обе руки у меня работали. Вчера хоть была причина, часто меня что-то съедало и без риска потерять руку. Кстати, Никита Соломонович осмотрел меня и сказал, что ничего не повреждено, а левая рука придёт в норму спустя какое-то время. Нужно растирать её какими-то мазями и делать упражнения. Буду надеяться.
Так, не буду делать вид, что не замечаю слона в комнате. Две недели назад я сидел в теплой квартире, посматривая на ноутбуке видео с котами в интернете, а позавчера мне в руку ударила молния, пока я удерживал брешь между пространствами, чтобы подросток, проживающий восемь жизней одновременно, вернулся обратно в свой дом, хаотично перемещающийся вместе с лесом. Это надо осмыслить. Вчера на это понадобился целый день. Больше всего меня пугает то, что я привык. Неужели, человек настолько амёбное и неопределенное существо, что готов привыкнуть к любому бытию. За все года жизни не было разработана какая-то системы защиты в случае попадания в чужую среду? Типа, смены цвета кожи на красный, резкое сокращение длины правой ноги или еще что-то. Короче говоря, странно, что мы не придумали себе индикатор, чтобы определять-потерял ли ты контроль над ситуацией, растворившись и окончательно потеряв себя в новом бытие, или ты просто действительно сознательно внедрился в новое и внедрил новое в себя, убив все старое? Речь даже не о ситуации сейчас. Я-школьник, я-студент и я-сейчас-это разные люди? Вот оцениваю свой переход только на длинной дистанции и не всё так однозначно. Прослеживаются хоть какие-то переходные стадии. Где здесь переходные стадии-сказать трудно. Одно точно-нужно показать запись про старый лагерь хоть кому-нибудь, мне кажется, что это действительно важно.
Кстати, странно, что не было описано, почему же я всё-таки решил протянуть руку тому «мутному силуэту». Всё из-за Джотто Ивановича тогда в лесу. Если бы не он, то я бы и думал хватать что-то из другой реальности, подвергая себя опасности. Можно же было просто переждать и пойти на ещё одну вылазку.
Кстати, первым ко мне вчера пришел именно Джотто Иванович. А я, если честно, до сих пор с того дня затаил на него обиду. Убегал он от меня очень даже оскорбительно быстро. Он почему-то с яростной убеждённостью доказывал мне, что в тот день не покидал пределы своего двора. Я ему верю, но мои глаза тоже не могут обманывать. Второго такого Джотто Ивановича нет и не будет, наверное. Только если это не был злобный брат-близнец-генетический двойник из параллельной реальности альтернативного прошлого, чудом сохранивший внешность оригинального Джотто Ивановича. Но его настроение быстро сменилось на неподдельный интерес, когда я упомянул про то, что именно он подал идею схватиться за руку из другой реальности. Он очень внимательно меня выслушал, сделал пару заметок в свой блокнот, задал пару уточняющих вопросов, а потом убежал со словами-«Спасибо, Василе, вернусь скоро, обязательно принесу тебе чего вкусного! Не скучай!». Твою мать, как же я устал. Очень пафосная фраза, но реально как-то устал. Тут всё весело и интересно, конечно, но, во-первых, мне кажется, что с этим местом я повязан слишком крепко, чтобы уйти отсюда и жить дальше своей жизнью. Придётся включить всё происходящее в мою личность, а как-то не особо хотелось, если честно. Хотелось включить в свою личность путешествие по стране, встречу с интересными людьми, которые рассказали бы о своем прошлом, о быте. Но с другой стороны, все это можно наверстать прямо здесь. Может стоит сделать передышку от всего и просто пройтись по окраинам, поболтать с новыми людьми? Руку совсем не чувствую. Еще приходила Она и очень снисходительно смотрела, как будто я ребенок, сломавший руку при попытке перепрыгнуть с козырька здания на гараж.
Не буду пока вдаваться в мои чувства, неведомый рассказчик всё прекрасно описал. Неужели, все эти голоса в дневнике лезли из бреши, которую Лёник закрыл собой? Что-то очень странное. Почему они писали о том, что больше не появятся на моих страницах? Или «они» просто выбрали день для пафосного ухода? В любом случае, познакомиться мне с ними не удалось, а многие вели себя очень грубо или загадочно. Но в их говоре есть что-то знакомое, не могу понять что. Вот если бы у текста был голос.
Ещё вчера вечером приходила Мария Семёновна. Впервые услышал что-то про прошлое их семьи. Она рассказала, как их дочка, когда ей было тринадцать залезла на высокое дерево, чтобы достать оттуда свой мяч, ветка надломилась, она упала и сломала ногу. А через год ситуация повторилась, только с другой веткой и другой ногой. Богдан Алексеевич в шутку прибил на дерево желтый треугольный значок с черным человечком, ноги которого были загипсованы. Этот значок до сих пор висит на каком-то из деревьев возле реки. Как же звали их дочку? Я уже забыл, нужно обязательно переспросить.
Сейчас мне стало намного лучше. Пойду попробую прогуляться вдоль реки, может найду чего интересного, заодно скоротаю время перед вечером. Богдан Алексеевич сказал, что Лёник оставил дома на столе какую-то кассету с подписью-«Посмотреть, когда я буду дома». Собираться будем здесь же, поэтому точно ничего не пропущу.
Прогулка стоила того! Встретил ту самую бабушку, которая в детстве видела тигра. Ее зовут Соломонида, но в деревне её все называют бабушка Солка. Очень атмосферная бабуля. Я просто прохаживался вдоль берега, пока не наткнулся на лавку. Бабуля настолько сливалась с окружением, что я даже испугался и оторопел, когда она крикнула мне что-то вроде-«Эй, молодой!». Подойдя поближе, мне удалось опознать в фигуре на лавке женщину возраста около шестидесяти лет в зеленом платочке с красными вкраплениями, надетым так, что из-под него были видны кудрявые седые волосы. Она пригласила меня сесть рядом словами-«Ты уштал поди, шадись!» . Вся ее речь была отрывистой, а преобладал чаще всего очень даже утвердительный мудрый тон, а еще она нещадно шепелявила и не стеснялась этого ни капельки. Её яркие глаза даже не тронул возраст. Что оставалось делать? Я искал отдыха и контакта с кем-то новым, я его нашел и не стоило отказываться. Контакт получился очень интересным, в этот раз я начал разговор первым, присаживаясь на нагретую весенним солнцем деревянную лавку:
– И не холодно вам тут возле реки?
– Та отчего бы холодно то было. Штарым коштям отчего хошь холодно будет. От речки теперь-то тряштись? А ты кто такой, молоднявый такой с волосами такими длинными? Вши не едят? Ха-ха.
– Вот приехал недавно. Уже больше недели живу у Богдана Алексеевича. Знаете его?
– А чего ж бы не шнать. Мужик хороший, покладистый. Только не шдешний. Та и я не шдешняя, чего и говорить-то. Тебя как звать-то?
– Вася-сказал я совершенно спокойно.
– Оооооооо, Вашся. Будем знакомы теперь! Можешь меня швать баба Шсолка, я уж привыкла, вшя молодежь меня тут так шовет.
– Солка? Это сокращение какое-то? Ни разу такого имени не слышал, очень приятно познакомиться.
– Да, имя-то мне по швяткам давали. Так в пашпорте напишано Шсоломонида.
– У меня это тоже тогда сокращение. У меня в паспорте-«Василе» написано.
– Вашиле? Шнаю такое имя! Был один у меня Вашиле, в девятом классе ухлештывал. Прям правда Вашиле. Ты поэтому не штешняйшся, не один такой ты будешь.
– Часто тут сидите?
– Да бывает чаштенько. Вот шейчаш полила в огороде вшё, брошила шланг-то под грушу, да и пушкай шебе льет, я тут отдохну. Живу-то я вот прям тут. А муж, как заливать дорожку начнет, так шам и выключит. Поэтому— да, чаштенько тут бываю. Тут хорошо. Прохладно, а шкоро жара ударит, так вообще шдешсь-то шидеть шамое оно!
– А вы давно тут вообще живете?
– Ну как. Ну годков тридцать так уж точно. Я иш хутора вот шошеднего. А тут у меня бабушка жила, мы к ней чашто в гошти ходили. А муж мой вообще из Анадыря-то будет. Там вше на шваях и холодно, вот его мамка-то с отцом и переехали куда потеплее. Он вот тут-то и жил годков ш пятнадцати. Мы-то ш ним тут и познакомилишь. Точней-то пошнакомились мы у меня в хуторе. В Ивановшком. Там дишкотека была. Мне-то годков шемнашцать было. Он подъехал такой веш. В отливных штанах. Ну и мужичок. Мы ш ним чашто гуляли вошле реки. Он один-то мне и верил. Шлушай, тебе тоже рашшкажу, а вот верить-дело твое. Мне годков шемь было. Бабушка-то моя жила поодаль отшюда, в другом конце станицы. А я шюда вечером пришла, потому што мне дедушка рассказал, что тут ночью выходят из воды утопцы. А ребята во дворе меня на шлабовшяли, когда я это им рашшкашала. Вот мы вмеште и пошли, только-то они рашбешалишь, как только звуки шуршание услышали вошле реки, а я ошталась. И шмотрю на другую сторону, а там на берегу, прям вот на том-то утесе, куда мы шейчаш глядим стоит. Тигр штоит и на меня глашеет. И я штою вот на него гляжу. А я-тигров-то ошобо не видела. Вот я дай и крикнула-«Котаааа». Ну правда на кота похож! Он на меня глянул так, как будто улыбнулшся, развернулшся так медленно и пошел по делам швоим. Так мне не верил никто. Говорили-«Какие тигры, дура! Шреднерушшкая равнина-то, откуда ему прибежать». Так может из шоопарка какого убёг. Кто тигров-то шнает?
– А ваш хутор рядом с каким из местоположений станицы был?
– Ась?
– Ну, деревня ж перемещается постоянно. Вы откуда будете?
– Куда перемешаетшся? Шутки какие-то молодые, не пойму? Вшегда тут штоялаштаница, только о ней мало кто шнает почему-то. У меня вот в Ивановке-то вообще не шнали. Ну ты шутнярка, конечно. У наш таких очень любили в молодошти. А чего ш рукой у тебя-то? Вот вижу, что шидишь ты шпокойно, а она у тебя, как обмякла.
– Не поверите. Ударила молния, когда позавчера по лесу ходил.
– -А чего-то и не поверю? Чего это тут такого? В мою деда, деда Славу, два раза молния попадала! Оба раза-живой остался. Вот он рашшкашивал. Штережет он коров-то, а в него бах! И он, и конь-оба живы. Только конь чернявый какой-то штал. А дед дерганный чутка. Хехехехе! А второй раз вот тоже в лешу. Он шел ш рыбалки, гриб увидел белый, шел его шорвать, а тут бабах! Ну он быштро очухался и думает себе-«Да что ж за твою мать! Убило бы хоть, а так лишь нервы трепит». Вот у него ш тех пор палец-то и не двигался. Подожди, а у тебя что-ж. Рука не двигаетшся теперь-то? Ты Никите Шоломоновичу показывался? Он-то вше вылечит, даже вот такое.
– Да, показывался. Он сказал, что внутренних и внешних повреждений нет, а рука онемела от шока какого-то или что-то вроде того. Сказал, что в течении нескольких дней восстановиться.
– Ох, чего ты шрашу не шкашал. Вштавай, пойдем. Нечего тут шидеть. Чем шкорее, тем лучше будет.
– Куда? Что?
– Так, пошли— приказным тоном сказала она и это подействовало.
Я как робот, получивший сильнейший заряд электричества поднялся с лавки и устремился за бабулей, которая развивала свою скорость просто в геометрической прогрессии. Для пущего усиления аэродинамических свойств тела, она даже сняла платок с головы. Волосы у нее действительно очень кудрявые. Это деревня бегунов что-ли? Причем, визуально это было скорее похоже на невероятно ускоренный шаг. Замедлились мы только возле кладбища, никогда еще не был там. Довольно обычное, для подобных краев, место. Только вот в отличии от всего, что я видел в своей поездке, здесь все было выполнено очень аккуратно. Чаще всего в разных поселках и деревнях кладбища представляли собой какое-то свое уютное, но такое разрозненное и хаотическое скопление надгробий. Здесь были дорожки и большие многолетние деревья, что придавало кладбищу некоторого шарма. Мы останавливались около каких-то могил. Бабушка Солка здоровалась с надгробными плитами и вела некое подобие диалогов, я такого видел только в фильмах. У нас в семье как-то стеснялись что-ли так делать, хотя и казалось, что это напрашивалось. Бабуля представляла меня каждому надгробию и рассказывала про мой недуг. Я здоровался, хотя мне и было слегка неуютно.
Затем мы, наконец, добрались до какой-то сторожки, внутри которой разгадывая сканворды сидела женщины приблизительно тех же лет, что и та, с которой я пришел, но ее волосы были прямыми и черными почти без следов седины. Началось какое-то подобие легкой перепалки. А учитывая, что одна собеседница нещадно шепелявила, а другая невероятно остро картавила-аудиальный ряд просто захватывал, пронося меня, в качестве слушателя, по самым настоящим горкам:
– Пгхивет, Солка. Как жизнь? Как огород? Как муженек?-сказала бабуля в сторожке.
– Тебе не хворать, Вер. Хорошо, муж – вот тоже хорошо, карашей вот чиштит. Думаю, может уху сегодня шделать.-задумчиво сказал бабушка Солка.
– Ну сделай. Ты его, небось, едой-то и удегхиваешь. Как с такой шепелявой только жить.
– Может и едой. А чего, он должен был ш такой каргой что-ли жить, которая «Р» не выговаривает? У меня-то хоть вше в шемье так говорят, никуда не деться. А у тебя ж только ты. Дура ты. Он шо мной тогда на танцах пошел, потому что ты ш Ванькой Радионовым-то обжималашь.
– Так я обжималась, чтобы его и пгхивлечь. Мы ж с тобой еще тогда говогхили, что мне он нгхавится, а ты всё равно.
– Это было уж шкока лет назад, так и «пгхивлекла» бы, чего ты. У тебя и швой муж давно ешть, чего ты заладила-то.
– Да-а-а-а. Ванька тоже хороший, жалко, что пил. Дугхак одним словом, хоть счастливый помегх. Слушай, я тебе сегодня петунию пгхинесу, молока мне сцедишь? Чай на лавке попьем?
– Попьем. Только я к тебе не ша этим пришла. Вот у меня тут товарищ ш немой рукой. У тебя машт-то та ошталашь?
– «Ошталааашь», конечно осталась. А это чей? Внук что-ли твой? Так ему же недавно вот только двенадцать исполнилось. Глянь какой стал. И волосы отгхастил. И чегхнявый какой-то стал.
– В глазах у тебя черняво штало. Это Вашиле, к Богдану Алексеевичу приехал. Его молнией шандарахнуло, рука-то вон и тю-ти, но Никита Шоломоновичшказал, что должно пройти.
– О, пгхям как деда твоего! Кстатати, знала я одного Василе…
– И я тоже шнала. Шлушай, так у тебя машь-то шейчаш? Поболтать-то мы ушпеем.
– Слушай, да. Вот пгхямо здесь. У меня нога сегодня отнималась. Похоже, на погоду. У тебя как?
– Та тоже нога ныла шегодня-то. Может дело к жаре идет.
– Во. Дехгжи, но только вегхни обязательно. Я может сегодня вообще без нее ходить не смогу
– Вше ты шагодишь, когда захочешь.
С этими словами бабушка Солка вышла из сторожки, взяла меня под руку и потащила к ближайшей скамье. Затем со словами-«Держи, внучечек. Растирай» она вручила мне какой-то тюбик без опознавательных знаков. Делать было нечего, да и хуже явно бы не стало. Меня одолевал интерес, поэтому я спросил:
– Это в сторожке была ваша подруга? Она тут сторожем работает?
– А. Да это Вера, мы ш ней давно шнаемшся, еще ш девичешства. Работает тут уж давно. Пришматривает за кладбищем.
– А от кого его тут сторожить?
– Не шнаю. Интерешный ты, правда на моего внучка похож. Кто тут прийти может, один Бог шнает. Может вообще крокодил забежить, а шторожа нет.
– Так она и не сделает ничего с крокодилом.
– Вера-то? Шделает-шделает. Еще как шделает! Не бойшся.
В этот момент мимо забора проходила Она в весеннем нежно-розовом платье с рюкзаком за спиной, держа в своих руках мольберт. Увидев меня, она поставила мольберт возле забора и направилась в мою сторону. Она поздоровалась с бабушкой Солкой и передала ей что-то со словами-«Вот, не забывайте поливать. Они очень к воде чувствительны. Надеюсь, что нога ваша прошла. Передавайте привет домашним. Можно я Василе у Вас заберу? Одной трудно все тащить». Бабушка согласилась и со словами-«Та шабирай. Я-то прошто ш рукой ему помочь хотела и вот помогла-то. Вашиле, ты шаходи, мы тебе рады будем. Надеюшь, муж воду не шабыл выключить. Ульёт-то вше, как в прошлый раз». На словах «Прошлый» бабуля свистнула так, что можно было применять этот звук, как неожиданное для противника акустическое орудие. Бабушка Солка ушла, оставив меня на лавке с Оной. Она уставши присела и начала разговор:
– Как рука?
– Ничего. До сих пор не чувствую. Мазь только нанесли, но чувствует мое сердце, что она не поможет. Зато пахнет мазь даже очень ядрено. Навевает ностальгические воспоминания. Блин, а как я тебе помогу с моей больной рукой? Мольберт в одной руке не унесёшь.
– А я и не о мольберте. Понесешь рюкзак. У нас на сегодня дело есть до вечера, а потом уже можно пойти на вечерний сеанс.
– Дело? Что-то опасное? – в шутку спросил я
– Возможно-очень серьезно ответила она, затем улыбнувшись
– А почему ты вообще со мной тусуешься? Неужели, здесь нет людей интереснее или какой-то своей компашки?
– Я выгляжу компанейски?
– Ну не совсем. – хмыкнув сказал я.
– Вот и оно. Плюс, здесь нет людей твоего возраста. А взрослые неопределенные люди скорее вызывают сочувствие. Твоя мысленная неопределенность скорее авантюрная и по-молодому веселая. Обычно такие в каких-нибудь книжках встречаются или в фильмах. Видно, что рано или поздно ты куда-то придёшь. А вот куда-это интересно.
– Допустим, твой ответ учтен. Отдохнула? Куда направляемся?
– Для начала, сбросим весь баласт. Не отставай.
Она бросила мне в руки свой рюкзак, вес которого был равен примерно двум ведрам кирпичей. Поэтому путь до её дома мне казался самым настоящим испытанием. Под конец каждый шаг давался мне с огромным усилием, плечи просто безбожно ныли и ноют слегка до сих пор.
– Да что у тебя там такое в портфеле? – не выдержав спросил я— По ощущениям, ты где-то украла кусок слона
– -Это не портфель, а рюкзак. И Василе… Я же не живодерка. Возьми и проверь, что там. Я не против-ответила Она
Открыв рюкзак, я видел в нем груду кирпичей. Вот что бывает, когда живёшь в мире постмодерна? Или это жизнь шутит в модерновом стиле? До сих пор не разобрался в какую когорту отнести эту ситуацию. Тем не менее, дурацкая ситуация закрепила свой статус не менее дурацким диалогом:
– Тут реально кирпичи? —спросил я— И зачем?
– Жизнь художника— это тяжелая ноша. А когда она кажется легкой, нужно ее усложнить. —ответила Она.
Я долго с искренним непониманием из-за тотальной усталости всего моего тела всматривался в ее глаза, ожидая нормального ответа, вместо этой житейской мудрости двадцатилетней давности. Но мне, видимо, суждено оставаться персонажем из юмористических комиксов на оборотной стороне газеты.
– Так. Теперь подожди тут. Присядь и отдохни-прихватив рюкзак сказала мне Она, выходя на улицу
А у меня разве был выбор? Можно было, конечно, уйти и забить абсолютно на всё, но это в рамках моего кредо. Ноги были поставлены на рельсы, нужно было по ним ехать. На улице послышался грохот и лязг металла. Естественно, я решил не сидеть просто так дома и выйти на крыльцо, чтобы посмотреть, что происходит. Она протирала старый длинный велосипед, иногда простукивая багажник и колеса. Давненько таких не видел. Однажды в детстве точно видел, как на таком железном коне мужичок целый мешок с неизвестным содержимым перевозил. Воистину крепкая вещь.
– Ну. Всё готово для настоящего искусства. Бери рюкзак, биту и поехали-сказала Она.
– А как я поведу с моей рукой? – спросил я
– А? Поведу я, ты чего.
– А бита зачем?
– Узнаешь! – весело сказала Она.
– А сможешь довезти? – из вежливости спросил я.
– Узнаешь? – вопрошая ответила Она.
Немного стесняясь, я сел на большой железный багажник, прихватив с собой нужные для похода вещи. Я хоть и не слишком «в теле», но перспектива перевозки меня хрупкой молодой девушкой казалась крайне трудной. Но поездка оказалась до удивления легкой и быстрой. Преимущественно, мы ехали с холмов вниз по каким-то нехоженым тропам. Я пару раз даже чуть не улетел с багажника, настолько высокой была скорость. Долетели мы таким образом до опушки какого-то леса, на котором стояло подобие маленькой квадратной деревянной сцены из ДСП досок. Она даже не запыхалась.
– Годы велотренировок? – спросил я.
– Нет, просто нужно знать, как ехать— с усмешкой ответила она— бери биту и вставай на сцену. Сейчас мы будем делать искусство!
– В каком смысле? – сконфузившись спросил я.
– Не проверишь-не узнаешь. Давай. Откройся искусству! Нужно же быть иногда драматичным, создавая картины в реальной жизни одним своим существованием.
– Ладно-взбираясь на деревянный постамент ответил я.
– А теперь лови— неожиданно сказала Она, бросив в меня целым ведром с краской.
Машинально пытаясь поймать ведро единственной доступной мне рукой, в тот момент-левой, я совсем позабыл, что она у меня не совсем не функционирует от плеча до кончиков пальцев. Поэтому, я просто как идиот заслонился левым боком от летящего в меня снаряда, приняв удар на ту самую онемевшую руку. Хм, может использовать ее, пока могу, как импровизированный щит на постоянной основе? Всё таки, ситуацией нужно пользоваться.
– Это ещё что? – вновь недоуменно поинтересовался я
– Это риторический вопрос? Видно же, что краска! – с огромным энтузиазмом ответила она— Не было просто человека, с которым можно было бы такое подвернуть, а тут такая возможность. Макай биту в краску.
– А потом?
– А потом я буду в тебя холсты кидать, а ты отбивать будешь.
– Холсты? Тканевые что ли? Ты всё заранее собрала здесь?
– Есть и тканевые, но больше грунтованных на картоне. Слишком много вопросов! А вообще, кстати, да, еще очень давно собрала, пора бы уже всё применить. Потом ты мне кидать холсты будешь. Начинай творить искусство!
Под сценой действительно лежала спортивная сумка и пять пачек с кучей холстов. Она аккуратно взяла первый холст в руки, пока я вскрывал ведро с краской. Внутри банки теплилась гуща темно-синего цвета. Видимо, под сценой были спрятаны ещё больше банок краски. Теперь всё окружение для меня приобрело очертание базы художника. Первый бросок и удар вышли неудачными. Я не попал и в большей степени забрызгал импровизированную сцену. Второй и третий раз получилось тоже самое.
– Пристрелочные! – в приливе нарастающего куража выкрикнул я- Одной рукой трудновато отбивать. Но сейчас точно пойдет!
– Уж постарайся— ответила Она, бросая мне четвертый холст.
Я слегка опустил, лежащую на моих плечах биту на уровень ключицы и нанес холсту сокрушительный удар. Получилось ударить так смачно, что он хрустнул напополам.
– Ого! —вскрикнул я от неожиданности— Давай еще!
За этим ударом последовало еще пара удачных, а затем Она неожиданно залезла внутрь сумки, достала баллончик с краской и бросила в меня так, что я не успел отреагировать. Удар пришелся на правую щеку. Было скорее обидно, нежели больно.
– Ой! – без тени иронии и насмешки удивилась Она— Был шанс того, что ты отобьешь, но в этот раз сила искусства оказалась не на твоей стороне. Прости!
– В меня прилетало и не такое. В следующий раз в глаз не целься, пожалуйста— очень сдержанно ответил я.
– Ладно. В качестве извинений тогда есть вот такая штука— с этими словами Она достала из-под сцены флуоресцентную лампу— я сейчас намажу большой холст клеем. Встану недалеко. Высоко подкину лампу, а ты попробуй попасть, пока я спрячусь за холстом. Только бей не сильно и навесом, чтобы в меня не попало. Посмотрим, на чьей стороне сегодня искусство. Не получится так не получится.
– Я попробую, но идея звучит невероятно дико и чувствую, что все запорется моими действиями. Может тебе попробовать?
– Нет. Картина и будет ценна этими стараниями. Представляешь, у тебя в коллекции будет картина, которая могла создаться только с двадцати трехпроцентным запятая семь в периоде шансом? Будет весело! У меня еще две лампы есть!
Я тренировал удар, пока Она намазывала клей на холст. Все это мне казалось хоть и невероятно весёлой, но дикостью. Не занимался подобным еще с восьмого класса. С тех времен я стал не то, чтобы серьезным, но очень скучным и о таком виде досуга позабыл давно, с приходом в мою жизнь компьютера. Все-таки, если заниматься таким, то в глазах общества ты будешь законченным шалопаем, а если заниматься чем-то веселым в компьютерных играх, то можно всё очень грамотно прикрыть фатой якобы серьезной занятости.
– Давно не занимался подобным-макнув деревянную биту в краску сказал я.
– Каким? – спросила она
– Ну. Таким несерьезным.
– А это несерьезно?
– Ну. Мой дядя и математичка из первой школы сказали бы, что да— несерьезно.
– А они занимаются чем-то серьезным?
– Ну типа. Математичка серьезно занята нанесением серьезных травм детям!
– Ха-ха-ха-ха— рассмеялась Она— Серьезность— человеческий удел, а люди— это всегда скучно.
– А кем нужно тогда быть?
– Нужно быть интересным, а кем— это уже дело другое. Например, квантовая физика может объяснить все происходящее на свете, но это тебе даст очередной пунктик в списке очевидных правд современного человека. Вот тебе правда: человек состоит из костей и мяса, но когда тебе скажут-«Загляни в свое сердце», ты не задумаешься о том, как бы поступила вечно-сокращающееся мышцы внутри себя. Правда-это, конечно, очень хорошо, но нужно искать истину. А теперь, давай бей по лампе. Высечем немного искры счастья из кремня.
Я не успел ударить по лампе в воздухе, она приземлилась вертикально прямо на краюшке сцены. Она, закрывшись холстом, ничего не видела. Вот это действительно удача! Прямо в прыжке сокрушительный выверенный удар разбил старую лампу на тысяч осколков. В каждом по-своему отражалось закатное солнце, рождая миллионы вариаций мимолетных зазеркальных картин. Что-то даже умудрилось закрепиться на холсте.
– А большего нам и не надо! – подвела итог Она, глядя на холст – я поработаю над этим, подкрашу и покажу её через денек другой. Уже солнце садится. Пойдем к Богдану Алексеевичу. Спасибо тебе. Было правда весело.
– И мне. Нужно будет обязательно повторить, когда рука в норму придет. Чур подкидывать я буду. Давай помогу с холстом.
Обратно мы уже шли пешком.
– Давно маме звонил? – спросила неожиданно Она.
– Давно. Предлагаешь зайти на почту?
– Можно. А что ты ей скажешь? Ты здесь уже давно, а она за тебя совсем не беспокоится?
– Наверное, беспокоится, просто… Даже не знаю, что ответить. Я же, вроде как, на практике.
– Может, она чувствует, что родила на свет персонажа-скитальца и лишь продолжает играть свою роль?
– Что?
– Ничего. Это я о своем. – ответила Она. – Ты стал описывать больше деталей в своем дневнике?
– Не то, чтобы слишком. Если честно, то мне это дается довольно трудно, потому что я как-то все больше цельно воспринимаю. Но буду дальше стараться.
– Можно будет как-нибудь почитать?
– Не знаю. Наверное, да. Когда всё закончится, и мне можно будет уехать, то могу оставить дневник тебе.
– Нет. Мне будет достаточно пары глав. Кстати, раз Лёника больше нет. Какой он был? Как бы ты его описал?
– Не знаю. Приятный парень, всегда такой веселый, кроме последнего дня. Тогда он был какой-то сам не свой, говорил как-то по-взрослому.
– И всё?
– Наверное.
Это был самый настоящий квантово-неопределеннный Том Сойер, и я горд тем, что повстречал его. Мы были знакомы всего неделю, но почти всё в нем выдавало человека, которого не волнуют принятые общественностью колкие мелочи, вроде того, что ты не можешь нормально на равных общаться с человеком, который старше тебя. Его искренние блестящие карие глаза видели во мне товарища. Вчера не только деревня потеряла своего жителя, но и я потерял младшего брата, которого у меня никогда не было. Во время рыбалки я спросил его-«Как думаешь, через тридцать лет ты еще будешь рыбачить и выпускать рыбу обратно?». Он ответил-«Не знаю. Думаю, что все будет, как сейчас. Буду делать, что хочу и буду кем захочу. Сейчас хочу быть рыбаком. Потом сделаю вечернюю зарядку и в червячков пойду на приставке играть. А ты кем хочешь быть?». И я ответил-«Не знаю». Даже сейчас я не знаю. Наверное, тем, кому никогда не пригодится то, чему нас учили большую часть первого курса. Безопасность жизнедеятельности, экономика, социология-это всё перегружает меня. В детстве, когда я читал мифы Древней Греции, то часто завидовал некоторым малоизвестным персонажам. Они приходили на страницы книги, проживали свои маленькие веселые приключения и умирали через шестьдесят лет под грудой старого корабля, который упал на них, пока они загорали на пляже. Может это моя мечта? Умереть под грудой корабля, на котором я когда-то плавал уйму лет назад, прожив наполненную и осмысленную жизнь, которая несёт за собой хоть какую-то мораль? Возможно. Нужно ещё подумать. Пусть Солнце утонет в море где-то там за домами. Я непременно вскоре проснусь.
Здание почты в свете ночных фонарей и сумерек выглядело как-то потусторонне, даже относительно такого места. Внутри снова никого не было, но горел теплый свет, исходящий всего от трех ламп накаливания. Я подошел к настенному черному телефонному аппарату, снял трубку и механически набрал номер.
– Привет, мам. Давно не звонил— тихо в трубку сказал я.
– Да. Даже очень уж давно. Где ты? Долго тебе там еще? От тебя вообще никаких новостей днями.
– Мы остановились у бабушки Андрея, помнишь я тебе про него рассказывал. Вот ей помочь нужно тут.
– Ладно. Ты хоть откуда звонишь? Что у тебя с телефоном?
– Тут он вообще не ловит. Звоню вот со стационарного.
– Хорошо, мне сейчас бабушка звонит. Постарайся почаще на связь выходить. Если что, буду на этот стационарный набирать.
Обычный семейный диалог, ничего нового. Просто нужно иногда давать знать, что я еще не лежу где-нибудь мертвым в канаве. На крыльце почты Она не была обнаружена. Я нашел её за зданием почты, смотрящей на уже сумеречное небо.
– На что смотришь? – спросил я– звёзд же еще нет.
– А про сумеречные звёзды что-нибудь слышал? – ответила Она
– Не приходилось как-то.
– Я видела одну такую звезду только раз очень давно. Вот пытаюсь разглядеть. Ты уже поговорил? Быстро ты. Пойдем, нас, наверное, уже все ждут.
И действительно все ждали. Только приближаясь к дому Богдана Алексеевича, я почувствовал вкусный запах выпечки. Внутри был слышен небольшой гомон. Богдан Алексеевич, Мария Семеновна, Джотто Иванович, девочка, которая была у Лёника в гостях в тот день, и Никита Соломонович со своей женой, имя которой я так и не запомнил, играли в какую-то настольную игру. По-видимому, нужно было складывать слова из доступных игрокам букв.