– Я тоже плавать не умею, – призналась Кэрол.
В ответ Серебров засмеялся. Он любил раздеваться при людях, на пляжах мира в том числе. Его фигуре завидовали все, включая личных телохранителей, традиционно похожих на бегемотов. У телохранителей почему-то всегда огромные жопы, из-за которых они не могут слиться с толпой. Будто объект от пуль должны защищать не грудью, а жопой. Киллер винтовку не успел вскинуть, а телохранитель уже раком стоит, тело защищает. Объект за рак юрк, киллер трах, а все пули жопа съела. Неужто плохо?
«Недропользование и горнорудная промышленность» вдохнула и не выдыхает, такой Серебров оказался в плавках. Не случайно он три раза в неделю посещает закрытый корт.
Их семь, семь олигархов. Три раза в неделю они бросают все свои неотложные дела и играют в большой теннис. Завистники называют их команду «Большой пенис». Сами себя они называют «Клуб семи». Завистники называют их «Семитский клуб». И утверждают, что настоящая фамилия Сереброва – Кац.
Кац разделся… Ладно, Серебров разделся и все ахнули, так ему шел теннис.
– Поплыли?
Схватив Кэрол за руку, Петр потащил её на глубину.
Да, плавать она не умела. Но, ей и не надо было. Сучи руками, оно и поплывет. К сожалению, Петр не мог подплыть к Кэрол близко, как не старался. Она долбасила по воде, создавая водяную завесу из брызг. Петр-таки подплыл, но брызги влетели ему в нос, в рот и дальше, в легкие. Олигарх подавился. Закашлялся. Кашель не проходил. Кашель усиливался.
– Люсь, подожди.
Она перестала колошматить. Он подплыл и чувствует, плохо ему, вода в легких.
– Дай зацепиться.
– Цепляйтесь, Пётр Наумович.
Серебров вытянул руку (что-то ему совсем невесело), уцепился за самое близкое и самое выпирающее, но хватанул неловко и сорвал купальник.
Груди Кэрол вывалились в Средиземное море.
А Сереброву не до любования. Он всё кашляет и кашляет, посинел даже. Кэрол испугалась не на шутку.
– Цепляйтесь же!
И развернулась к Сереброву тылом:
– Лезьте ж на спину.
Пальцы Сереброва скользнули по спине Кэрол, но лишь поддели трусы. Почувствовав сцепку, олигарх сжал пальцы. Кэрол принялась лупить по воде. Её тело от этого двинулось вперед, а трусы остались сзади. Освободившись от бремени последней одежды, Кэрол перестала колотить по воде и с игривым удивлением обернулась. Но, удивление сменил испуг.
Пётр, будто белый флаг, сжимал в руке ее 65-й размер и сдавался морю. Если тело уйдёт вниз, Кэрол не сможет его спасти, ей не нырнуть, она же поплавок. Кэрол выкинула руку вперед, ухватила Сереброва за плавки, подтянула. Сереброва подтянула, а плавки стянула. Серебров вскользнул из них, как линь, но Кэрол успела зацепить Петра за одну руку, подцепила вторую, перебросила через спину обе, натянула. Пётр выпустил трусы и, ухватив Кэрол под булки, сжал их, так ему хотелось жить. Кэрол в третий раз задолбила ногами, и началось возвращение на берег.
Его вялый пенис приятно щекотал её поясницу, солнце стояло в зените, а вдалеке, вдоль берега, в черных как смоль костюмах, бегали телохранители. Кэрол видела, они открывали рты, издавали какие-то звуки, возможно, просто скулили. А что ещё они могли сделать. Могли, конечно, раком встать, но не тот случай, раком горю не поможешь. Вся надежда на Кэрол. И Кэрол не подвела.
Она тащила его по морю, уподобляясь быку с картины Серова «Похищение Европы», где Европа – Серебров, а Кэрол – бык. По сути, Серебров и есть Европа. Свои миллионы он хранит в европейских банках.
Но, точно так же и Ева могла спасать Адама, если бы в раю расплескалось море, а Адам не умел плавать и начал тонуть. Вышли-то они из моря не как Европа с быком, а как Адам с Евой до яблока. Ближе к берегу Серебров откашлялся и уже шел сам.
Ну и ну, онемело «Недропользование и горнорудная промышленность». И когда успели… Конечно, деньги мощный ускоритель. И стыд при этом не нужен. Только море нужно. И деньги нужны, много денег нужно, куда ж без них.
В Ларнаке, в магазине сувениров, отношения Кэрол и Петра переросли в командно-любовные. Кэрол принялась командовать, выбирая шлепанцы. Пётр любовался, как командует Кэрол. Рядом с богатым всегда должен быть смелый. У королей есть шуты, у олигархов интимные поверенные.
Почуяв слабину, Кэрол даже прикрикнула на Петра:
– Хватит раздевать Россию!
И Пётр, будто шкодливый мальчишка, оправдывался:
– Я её не раздеваю, а обуваю.
***
Вот попала! Смешно, а не до смеха.
От нервов Кэрол бросило в жор. В большом теле большое число нервов. И все гудят как провода. Кэрол теперь больше времени проводит с Серебровым, чем с недропользователями. Редакция хочет с Кэрол не разговаривать из чувства зависти, но заискивает без умолку. Поездка заканчивается. Недропользователи в ожидании развязки. Кэрол тоже.
А если она лишь женщина-волан, забава теннисиста, пляжная игрушка в его тренированных руках? По правде, Кэрол всё равно. Это недропользователи весь Кипр на успокоительных, да на виски с бренди. Кэрол перед Серебровым не заискивает, это его будоражит. Она не царапается в дверь суперлюкса и не клянчит пастилу. Она даже отказалась переезжать в суперлюкс, где пастила. Хотя, иногда ей кажется, пастилу она любит больше жизни. Серебров очень отвлек Кэрол от её невеселья. Мощно отвлек. Она б ему в ноги поклонилась, да живот мешает.
Пётр теперь почти каждую минуту не дает Кэрол думать о грустном. Сегодня он, например, потащил ее в горы. Эдак я как Монсеррат Кабалье стану, думает Кэрол, но пыхтит и поднимается, Монсеррат любила подниматься в горы, она ж альпинистка. Цепляясь за острые уступы да опасные выступы, о Джонни не думаешь и ничего не видишь вокруг кроме телохранителей. Они страхуют спереди, сзади, снизу, да по бокам.
Прямо в аэропорту, в VIP-зоне, Серебров показал Кэрол обручальное кольцо. Кэрол отбила платиновую атаку. Не балуй, олигарх! А Серебров и не расстроился: кольцо принадлежит Кэрол, а где лежит не суть. Кэрол теперь хозяйка дома, где лежит кольцо.
И именно там, попивая с Серебровым коллекционный аперитив, Кэрол с новой силой затосковала по Джонни! Лоб покрылся испариной, тоска такая. Кэрол сидит напротив Сереброва, а видит умопомрачительного Джонни.
«Кэрол, тебе бог Петра послал. Кэрол, определись! Лето почти прошло», – думает Кэрол, смотрит на Петра, а видит Джонни.
***
А у Джонни сегодня Душа № 10, последняя. Если, конечно, Джонни поймает её, душу одноклассника Лизы. Лиза настояла, пообещала очень необычного мальчика, с душой. Лови только.
Перед съемкой она полы помыла, теперь расставляет свет, двигает под руководством Джонни штативы. Одноклассник оказался пунктуальным. На улице Джонни не обратил бы на такого внимание. Парень вошел и скромно осмотрелся.
– Сядь под лампы, – указала Лиза. – Спина прямая. Поверни голову налево, направо… Джонни, можно, я сама его сфотографирую?
Джонни отошел к окну. Он наблюдает за движениями Лизы, ловит её взгляд: я все делаю правильно? Лиза снимает, юноша старательно выполняет команды. Джонни понимает, к Душе эта съемка не имеет никакого отношения, но Лиза очень хотела снимать сама.
– Джонни включи таймер и отойди влево. Я стану справа. Кадр века!
Фотоаппарат начал отсчет. Джонни и Лиза разошлись по сторонам. Парень смотрит в объектив.
– Семь, шесть, пять …. – считает Лиза вслух. На цифре 2 она командует: – Максик, давай!
И парень… разводит глаза в стороны: левый на Джонни, правый на Лизу. Щелчок. Лиза хохочет, Максик смеется.
– Все, Макс, свободен, уходи.
Лиза обняла Джонни, сцепив пальцы в замок.
– Не отпущу, пока не простишь!
– Тогда я не прощу тебя никогда.
– Хотела развеселить своего Джонни. Смешно ведь…
– Потеряли съемочный день.
– Ну, прости…
Лиза ушла, а Джонни отправился в город. Он ищет последнее лицо, чтобы по пять на странице. А думает о Лизе.
Ему нужен парень возраста Лизы. Такие ищутся в Макдональдсах и на вокзалах. Джонни направляется в Макдональдс. Он смотрит по сторонам. А думает о Лизе.
Они могут долго находиться в его небольшой квартирке вдвоём, и им не скучно вместе. Лиза не мешает Джонни работать. Она обладает редкой особенностью не отвлекать. Она как лампочка накаливания. Там¸ где Лиза светло и тепло.
Он видит её глаза, растворяющиеся в нем. И это взаимно. Когда Лиза не рядом, он тоскует, практически теряет голову. Как сейчас, например, когда надо ловить душу, а мысли о Лизе, но на людей Джонни всё же косится. Покашивается. Людей много, целая масса большая с маленькими заботами, раздутыми до размера огромных проблем. Придавившие себя к низу, туда, где душам нет места. Наверное, поэтому Джонни не видит Душ вообще, одни лица.
***
Самолет приземлился мягко. Или конфеты с коньяком самортизировали. Черный Мазерати класса "люкс" и перронный автобус НефАз ожидали пассажиров спецрейса у трапа. Двери автомобиля и автобуса открылись синхронно.
Кэрол и Серебров покидают самолет последними.
Она все ещё не решила – чья она. Сопротивление Кэрол заводит Петра, но и его терпение имеет границы. Момент истины приближается от шажка к шажку. Кэрол спускается по трапу, ну очень медленно. Серебров сжимает зубы и терпит.
Кэрол стоит перед глобальным выбором всей своей жизни. Слева автобус, справа лимузин. Кэрол чувствует себя библейской ослицей. Серебров – ослом.
Кэрол тормозит что есть сил. Но, как не тормози, а ноги вступают на взлетное поле. «Недропользование и горнорудная промышленность» сгруппировалась у автобуса. Стоят и немигают взглядами. Напряжение наросло дальше некуда. Кого-то уже подташнивает. Турбины самолета докрутились и бездыханно замерли.
Судьбу Кэрол решают секунды. Каждая новая лупит Сереброва пощёчинами. Ладно бы, по щекам лупила, а то ведь ниже пояса. Всё. Дальше тянуть нельзя. И Кэрол делает выбор:
– Девчонки, не знаю, как вы, – обращается она к горнорудницам и недропользовательницам, – а я без кондиционера не доеду, сдохну.
И Кэрол отдает себя в пользование недрам черноватого, как горная руда Мазерати.
***
Мазерати мчится по шоссе.
Кэрол коситься назад. Кажется, её вновь преследует грозовая туча, такая темень сзади. А это гелендваген охраны заслоняет солнце. Кэрол к гелендвагену ещё не привыкла. И к Мазерати не привыкла. Лучше смотреть вбок.
Вбок. Природа сквозь тонированные стекла жалка.
Кэрол любит цвета насыщенные. Солнце ей такую возможность предоставляет, а Мазерати отбирает. Краски сглажены, сплошная пастель. Кэрол начинает размышлять про постель. Да ещё Пётр провоцирует: одной рукой обнял за плечи, другую положил ей на живот. Руки у Петра горячие, как пшеничные лепешки на празднике Урожая.
Кому рассказать – не поверят: Кэрол снял олигарх и тянет замуж!!!
Она без пяти минут жена долларового миллионера! Если, конечно, какой-нибудь фортель не выкинет. Время на фортель у неё ещё есть.
Автомобиль приятно покачивает на выбоинах.
Серебров не шевелится, руки пристроил, отдыхает. Самое время подумать.
О Джонни.
Кэрол нравилось, что у Джонни нет друзей. Место друзей заняла она.
У Джонни не было подружки. Кэрол это нравилось особенно.
Хотя, странно. Неужели, Джонни не интересовал секс, как он не интересует Кэрол. Впрочем, Джонни скрытный парень. Бывает, пропадает на несколько дней, не отвечает на звонки, не звонит.
Кэрол убеждена, живи они с Джонни, им было бы хорошо. Из его квартиры вышла бы временная фотостудия, пока бы накопили на настоящую.
И вдруг возникает Лиза.
И на Кэрол обрушивается невиданная ревность.
Кэрол и не предполагала, что может так ревновать. Она готова убить Лизу. Кэрол говорит себе, что будет бороться за Джонни, но… Но, что Кэрол может предложить взамен Лизы? Броситься в постель к Джонни, если тот захочет. Не захочет ведь! Кэрол готова отказаться от пищи и резко похудеть вдвое, лишь бы Джонни бросил Лизу. А Сереброва она пошлет немедленно, честное слово.
Джонни уходит. Женское чутье безжалостно. И нет у Кэрол чар, которые могли бы его удержать. Кэрол бессильна перед Лизой! Гадкая народная мудрость права: ночная кукушка всегда дневную перекукует.
Неуютно стало.
Горячая рука Петра прогрела живот до позвоночника. Живот повело.
– Петь, убери руку, что-то внутри жжёт.
– Что жжёт?
– Откуда я знаю, говно в трубах.
Сказав слово «говно», Кэрол поняла, что попала в десяточку. Прожиг Петра растопил содержимое кишечника, превратив твёрдую массу в жидкую, да газообразную. Кэрол начало пучить.
– Ой, Петь, нехорошо мне.
Кэрол тянет в туалет. Тяга нарастает, терпеть можно, но, долго ли. Перед отлетом Кэрол поела пропорционально массе тела: плотненько.
– Петь, притормози у пирожковой.
– С ума сошла, на Мазерати у пирожковой!
Ой, нехорошо-то как! Неужели отравилась. А если дизентерия. Не дай бог!
– Мне в туалет нужно, срочно!
– Саша, – кинул Серебров водителю, – гони в Хилтон или в Шератон.
– Да, хоть в Золотой Колос, – взмолилась Кэрол.
Серебров нахмурился:
– Люся! Ты эти плебейские штучки брось!
– Петя, невмоготу, сейчас обосруся.
– Не смей! Ручная сборка, пять тысяч пробега всего!
– Ой, обосруся!!!
Кэрол застонала, выгнула спину, отчего её впечатлительный живот стал ещё более впечатляющ.
– Не сметь!!!
Но, больше Сереброва взволновался телохранитель на переднем сиденье. Он судорожно искал в навигаторе ближайший пятизвездочный отель. Попав на работу к олигарху, мужчина перестал переносить запахи деревенского детства. Hugo Boss, Paco Rabanne, ну, в крайнем случае Tom Ford. Остальное вызывало у него тошноту, да рвоту. А тут – обосруся!
Кэрол стонала громко. Нарастающие позывы гасила непосильным трудом.
– Пётр Наумович! Вблизи ни Хилтона, ни Шератона, ни хрена. Только клиника управления делам Президента «Дитятя и матерь». Пойдет?
– Раз управляет делами Президента, сортир точно есть. Гони, Сашка!
Сашка топит в пол.
В клинике переполох.
Россыпь новых позывов слилась в единый длинный. Кэрол понимает: расслабь ягодицы на секунду, она потеряет в этой жизни всё! Кэрол подсовывает под зад руки вместо памперсов, на всякий случай. А Чернобыльская АЭС в её животе уже пошла вразнос.
– Петя! ААААА!
– Крепись, Люся!
– АААААА!!!
Кортеж встречает реанимационная бригада и главврач.
– ААААА!!! – Кэрол вываливается из Мазерати на каталку. Сквозь забытье слышит слово «капельница» и чувствует, как в вену вонзается игла.
– В родильное!!!
Главврач бежит рядом с каталкой и держит Кэрол за свободную руку.
– Доктор, – стонет Кэрол, – пожалуйста, положите меня под кустик.
– Зачем под кустик. Положим в комфортабельную палату.
***
Серебров нервно шагает по кабинету. Главврач тоже делает вид, что в нервах. Напряжение снимает стук в дверь. Входит ведущий акушер-гинеколог страны. Соблюдая субординацию, он обращается к Сереброву:
– Поздравляю, Пётр Наумович! У вас мальчик. Богатырь! Два килограмма четыреста граммов.
– Постойте! – онемел Серебров. – У нас несварение…
– А… значит, это ваша жена уделала родильное.
– Моя, – смутился Серебров и вытащил увесистую пачку.
– Зачем же, Пётр Наумович… – главврач мысленно делит доллары поровну, – … при посторонних.
– На дезинфекцию здания.
Странное дело. В тот момент, когда акушер-гинеколог, анестезиолог, хирургическая сестра и студенты, которых злодейка-судьба бросила на практику в «Дитятя и матерь» прятались под аппарат «искусственная почка», за стойку для проведения инфузионной терапии и передвижной электроотсасыватель, а Кэрол обдристывала стены да потолок, в её голове родился план.
Джонни!!! Они останутся близки, и она знает, за счет кого.
Серебров купит Джонни самую современную студию, в Лондоне или Нью-Йорке. Но, условие – Джонни выставит Лизу вон! Пётр оплатит Джонни участие в лучших фотовыставках мира. Но – Лизу вон! Пётр издаст фотоальбом Джонни «Душа». Постеры Джонни украсят витрины Манхэттена и Сохо. А Лиза? Ладно, пусть в альбоме останется, но из жизни – Вон!
Кэрол лежит на столе и улыбается, будто и вправду родила богатыря.
***
Серебров ожидает Кэрол у душевой.
– Петенька! – чистенькая, она бросается ему на шею.
– Обосрунчик мой…
К машине идут в сопровождении главврача и ведущего акушера-гинеколога страны, которые тащат цветы и коробки с конфетами. Замыкает шествие санитар с ящиком Hennessy XQ.
– Так будет всегда? – шёпотом спрашивает Кэрол.
– Пока у меня есть деньги – всегда, – отвечает Серебров.
***
Неужели конец подёнщине! Не сказать, что Кэрол не любит свою работу. Авторские колонки любит, но в целом функционирует, как заводной апельсин: спелая, в оранжевой безрукавке, она стучит по клавиатуре, редко вдумываясь в то, о чём стучит. Бывает, до самого вечера стучит, размышляя при этом о вещах взаимоисключающих. Такая жизнь может длиться вечно.
Если Кэрол не высадят на остановке общественного транспорта, она завтра же засядет за бестселлер про балерину-домушницу.
Не высадили.
Переступив порог дома, Кэрол не почувствовала себя Золушкой, так ей страшно. Подняла голову, посмотрела в направлении потолка, присвистнула, но, взяла себя в руки и поплыла вдоль стены павой. Да уж, домик! Кэрол теперь не просто принцесса, а принцесса Прекрасная. Прекрасный принц идет рядом и небрежно сплевывает:
– Брюллов, Суриков, Леонардо, Веласкес, Никас… Микс.
***
Описанное ниже произошло ещё на Кипре. Когда Серебров, покорябавшись в дверь к Кэрол, вернулся в суперлюкс на последнем этаже.
Все свои решения Серебров принимает без сомненья. Выбор – тире. Решение – точка. Вся жизнь Сереброва: точка-тире, тире-точка. И с Кэрол: тире-точка. Пётр подбросил монетку символически, на всякий случай – решка. Да, решение правильное. Точка. И, для полноты уверенности, позвонил астрологу. Тире.
У Сереброва отличный астролог, известнейший среди своих. Сильнейший оккультист, женщина. Консультирует по телефону, чтобы время не расходовать. Астролог на зарплате. На семи зарплатах. Консультирует «Клуб семи». Довольны все: астролог – у неё из ушей лезет и олигархи, потому что наверняка. Астролог силен, ей не надо даже вопросы задавать. Считывает мысли как МРТ и заглядывает внутрь как УЗИ. Звони и слушай. У олигархов время в обрез. Даже, когда им не спится ночью.
Она бережет их время и не здоровается. И олигархи с ней не здороваются.
– Ок.
– Всё-всё ок?
– Да, всё.
– Всё-всё-всё ок?
– Да, ок: всё-всё-всё.
– Ок.
***
Кэрол не разочаровала Сереброва ни в первые дни, ни во вторые. Её звонкий смех заполнил вдовий дом: весь облазила. Дом-то её, хоть и не совсем.
Жена Петра погибла страшно, в Альпах.
Откатавшись на лыжах, направилась в домик егеря, к Петру, на подъемнике. Сама не пристегнулась, лыжи не отстегнула, болтала ими. Никто из телохранителей не посмел сказать ей: «Анжелика, не делай этого». Видели, как беззаботно томится она перед встречей с домиком.
Лыжа зацепилась за сугроб. Анжелику сбросило головой вниз. А снег только сверху пушистый, под внешней красотой наледь. Анжелика пробила наледь лбом, болтает лыжами, дышать нечем. Кровь к голове приливает и не отливает, потому что верх тормашками.
Телохранители не растерялись и прыгнули вслед, а жопы-то у них огромные, тяжелые, живописно описанные выше. Жопы не только наледь пробили: их глубоко усосало. Пять телохранителей ушли вглубь и тоже страшно погибли. Как показала судмедэкспертиза, они отморозили жопы и жопы превратились в льдинки. Кровообращение внутри прекратилось. Телохранители погибли от остановки кровообращения.
Спасать Анжелику осталось некому, и она умерла от асфиксии, как Дэвид Кэррадайн, только не в шкафу, а в сугробе, и не в сексуальной истоме, а в мечте о ней.
Выковыривали Анжелику пятнадцать спасателей и вертолет. Гроб несли вдесятером, по пятеро с каждой стороны. Потому что Анжелика каждый день хотела похудеть, но Пётр запрещал ей вплоть до развода!
Уже полгода как один, Пётр изголодался и теперь целовал Кэрол без умолку. «Чмок-чмок» слышалось из всех углов многоэтажного особняка. Кэрол осматривала дом, а Пётр её преследовал:
Гардеробная – чмок. Бильярдная – чмок. Бойлерная – чмок.
Кэрол прижалась к котлу и расставила ноги.
Её рецепторы отключены, как котел. Но, с котлом понятно, бабье лето. Воспылают ли рецепторы Кэрол к Петру, как пылают её мысли о Джонни. Можно попросить Петра построить для Джонни студию в особняке. Но, будут ли модели ездить за город. И, согласится ли Пётр пускать посторонних в дом. Идея неудачная. Обычно Кэрол приходят удачные идеи. А эта неудачная. Оно и понятно: туповатый штуцер больно таранит спину.
***
Капа гордая до неузнаваемости. Нос вверх, хвост влево-вправо. Ей есть чем гордиться. Лиза постригла капу. Так Джонни узнал, что Капа болонка не обычная, а мальтийская. У Лизы свой взгляд на стрижку животных, она противница причёсок "Милитари" и "Двойное каре", по ее мнению, Капе подходит "Хипстерская" или "Гранж". Лиза их чередует. "Гарсон" или "Канадка" – удел ризеншнауцера, "Спортивная"– прическа пуделя, если его хозяин слетел с колёс.
– Могу и про кошкины стрижки рассказать.
Джонни уже знает, Лиза станет грумером, специалистом по стрижке животных. Очень прибыльное дело. И у Лизы созрел план. Лиза хочет, чтобы и Джонни стал грумером.
– Джонни, – Лиза встала напротив Джонни, преградив дорогу и взяв его руки в свои. Она всегда так делает, когда хочет донести до Джонни мысль. – Мы с тобой откроем салон стрижки животных. Новые стрижки придумаем.
– Лиза. Я не собираюсь бросать свою работу.
– Ты отлично фотографируешь, но что дальше? А я предлагаю план. Ты будешь снимать животных до стрижки и после. Увидев твои фото, все поведут кошечек и собачек в наш салон.
– Ты хочешь, чтобы я бросил фотографию.
– Ну, почему бросил, Джонни! Ты будешь снимать животных в салоне. Просто я хочу, чтобы мы всё время были вместе. Из меня фотограф не получится, а из тебя выйдет отличный грумер-фотограф.
– Спасибо за предложение, Черепашка. Но, я буду заниматься своим делом.
Лиза вздохнула, отпустила руки Джонни и пошла на кухню.
– Обиделась?
– Нет, пошла еду готовить. Кто ещё о тебе позаботится. Только я.
***
Раз в Макдональдсе, взял биг мак. Джонни ест, чаем запивает, да по сторонам глядит. А героя подходящего всё нет. Волна ускользает. Волна близко, совсем близко, Джонни чувствует волну. Подкатывает, подкатывает, но не накатывает, а откатывает. Джонни не может настроиться.
Перепелкин замучил звонками. Девять душ не комплект, ждёт десятую. Джонни сам виноват. Он рассредоточен, рассеян, в расфокусе.
Джонни достался удобный столик. Хороший обзор.
Блин, ну, хоть одну-то душу он выловит! Неделю назад на каждом углу пачками, проходу не давали, теперь ни одной.
– Привет!
За столик Джонни без разрешения сел парень. Смотрит в упор и улыбается.
– Привет!
– Как дела? – продолжает улыбаться незнакомец.
Джонни молчит. Молчит и парень. Смотрит и улыбается.
– Не узнаешь? Вспомни, мы с тобой репортаж делали.
Точно, репортаж… но где и когда.
– Тверь. Блошиный рынок. Лет восемь назад. Командировка. Вспомнил?
Да, было… а как парня зовут, ну, хоть убей.
– Я – Сева Бориско. Да ладно, не напрягайся.
– Извини, Сева, не узнал. Чем занимаешься, где работаешь.
– Три года, как нигде.
– Есть на что жить, значит.
В ответ Сева смеётся, как бы подтверждая – да, есть на что.
– А как ты? У тебя всё нормально, Джонни?
– Да, нормально.
– Ты, не ты, думаю…
Настрой сбит окончательно. День впустую. Надо уходить.
– Куда направляешься, Джонни?
Уж не хочет ли Сева с ним увязаться. А почему нет. Пригласить Севу на фотосессию? Идея. Не случайно же он явился. Хотя, на первый взгляд души у Севы нет, и намека на душу нет, глаз-то у Джонни наметан. Если Джонни из сморщенной Ярославны душу выудил, из Севы выудит наверняка.
– Спешишь?
– Да, нет.
– Слушай, я репортаж делаю, назвал "Душа". Не хватает одного фото. Поехали ко мне, сделаем фотосессию. Возможно, я искал именно тебя.
– Нет-нет, не хочу, нет.
– Тогда приходи завтра.
– Извини, сниматься я не буду.
Джонни расстроился.
– Ладно, Сева, тогда прощай. Мне пора.
– Никогда не говори: "Прощай". Лучше коротко – "Пока".
Джонни протянул руку.
– Ах, Джонни. Не здоровались, и прощаться не будем. Кстати, вы с Кэрол ещё дружите?
– Да, конечно.
– Передавай ей привет.
– Передам.
Профессиональный тупик, признался себе честно Джонни. Но, во всем остальном, ему легко. И эта лёгкость пришла вместе с Лизой. С Лизой можно говорить бесконечно и обо всём. Её мнение всегда нестандартно. Например, обсуждать с Лизой телевизор, который Джонни принципиально не смотрел раньше – сплошное удовольствие. А ходить по улицам и перетирать увиденное!
Джонни глядит на часы. Скоро у Лизы закончатся уроки.
***
Школьные годы, тягомотные, унылые, бесконечные, закончились вдруг. И сразу же отпрыгнули в прошлое, будто и не было их никогда.
– Мам, не хочу на выпускной.
– Вот так новости!
– Отметим окончание школы вдвоем, дома, а мам?
– Отменить выпускной вечер! Даже не думай, Джонни.
– Мам, я его не отменяю, а делаю не таким, как у всех. Я и ты, а мам.
– Нет, Джонник. Точка.
За весь выпускной они с Никой ни разу другу к другу не подошли, наблюдали друг за другом украдкой. А когда зазвучал старый вальс:
Давно, друзья весёлые,
Простились мы со школою.
Но каждый год мы в свой приходим класс.
В саду берёзки с клёнами…
Джонни и Ника разбежались по разным углам актового зала. Ника вообще ни с кем не танцевала и вскоре ушла. Увидев, как она уходит, Джонни помчался на второй этаж. Перепрыгивая через ступеньки тёмной лестницы, он вбежал в коридор и замер у окна.
Джонни видел, Ника подошла к машине родителей, но, прежде чем открыть дверцу, обернулась и подняла голову. И их взгляды встретились. Ника глядела на Джонни, одинокого, едва различимого в темноте.
И Джонни смотрел на Нику, подавленную, растерянную.
Она очень хотела в ту прощальную ночь объясниться с Джонни, но не решилась. И Джонни хотел объясниться, но не посмел.
Каждый дал себе слово подойти. И не решился, не подошёл.
Ника опустила глаза, села в машину – и всё.
Джонни ушёл вслед за Никой.
Такой была его последняя школьная ночь, в смысле погоды теплая-теплая, в смысле теплоты – холодная-холодная.
Джонни возвращался домой по пустым улицам и думал о Нике, о маме, о папе, о себе. И было ему невыносимо одиноко в это первое утро взрослой жизни.
***
Точка. Денис уволился. Теперь он свободен как статуя с факелом.
Ходит по квартире и наслаждается. У него теперь своя квартира! Ура!!!
Съемные углы в прошлом со своими тараканами.
Две комнаты, прихожая, вместительная кухня – всё принадлежат ему. И старые вещи тоже, других вещей в квартире нет. Денис выбросит старьё и купит новьё. И ремонт сделает. Денег теперь много. Бриллианты, сапфиры, изумруды разные, колечки, цепочки, кулоны драгоценные, ожерелья, перстни, браслеты разложены по коробочкам.
Тётка любила блестящее. Денис чувствует себя Данилой-мастером, о котором не слышал даже. Блестящее тётка любила, и живопись ещё. Ее любовь к живописи подтверждалась криком:
– Убери руки. Саврасов!
А Денис чуть было не лохонулся!
Тётка превратила дом в бумажную кибитку: газеты в корзинках, книги везде, картонные коробки, в коробках тетради вручную исписанные – лекции рукописные. Даже одежду она носила хлопчатобумажную. Очень пунктуальная была. И все организовывала. Бумаги по папкам, документы по годам аккуратно рассортированы, не кучей.
Денис засучил рукава. Он начинает избавляться от хлама. Слева направо.
Решил выбрасывать всё, без разбора. В новой жизни нет места старому.
Начал слева, где книжно-бумажный шкаф. Стянул с полки пачку папок, штук пятнадцать, чтобы разом, да в мешок. Нагнулся, но папки выскользнули из его рук, рассыпались, по полу разлетелись бумаги и… деньги.
Теперь Денис вынужден папки перетряхивать, книги перелистывать, между бельем руками водить.
Кто ещё до такой хитрости додумается – рассовать деньги везде. Грабители никогда бы не ограбили тётку полностью. По мелочам милости просим, а полностью в месяц не управиться, плюс квартира под охраной и на сигнализации.
Тётка ж не белка, чтобы прятать и помнить. Должен план быть – где спрятано и список – что спрятала. Денис напоминает уже не Данилу–мастера, а Джима Хокинса, сына трактирщика из «Острова сокровищ». Уже неделю Денис перебирает бумаги, карту-план ищет, но и первого шкафа не осилил. А шкафов – два. Да ещё полки, антресоли. Деньги попадаются, ура! Но, путеводителя нет.
Очень много тетрадей и каждую надо просматривать. Хитрая сорока могла вписать путеводитель в текст лекции. Денис вынужден внимательно смотреть тексты, даже вникать иногда. Боится, что невольно станет специалистом по культурологии языка, а ему это надо? Он и юридический-то решил бросить. Ему теперь и юридический ни к чему.
Так Денис добрался до коробки: «Сергей. Письма».
В коробке четыре папки: 1995, 1996, 1997, 1998.
Сергей Казанцев – это тёткин муж.
Самого мужа Денис никогда не видел, муж давно умер. Но от матери – родной сестры тётки – Денис знает, Сергей был военным. Занимался распродажей военного имущества. Из командировки в командировку. И всё тащил в дом: Саврасов, бриллианты. Это ж не тётка заработала. Домашний военный был.
Его письма – до замужества и из командировок – тётка сортировала по годам, и укладывала в папки.
Вопрос не праздный: любила ли тётка мужа? Суходольские считали, что нет. Тётка, Варвара Васильевна Суходольская, обладала безобразным характером, лишённым чувства любви. Родилась, как и все Суходольские той поры под Самарой, в селе Усолье.
Тётка с родными не общалась вовсе, а с матерью Дениса практически.
Мать Дениса – поздний ребёнок, все остальные вовремя. Между матерью и тёткой двадцать два года разницы. Целая юная жизнь. Тётка родилась первой и смотрела на младших свысока. И на родителей своих свысока смотрела, хоть и родилась позже. Тяга к языкознанию родилась у Варвары рано, а в остальном Варвара оказалась бездетной. Это брат и две сестры рожали легко. А тётка никак.
Варвара Васильевна посвятила себя языку. Окончила филологический педагогического, осталась на кафедре языкознания культурологом языковедения. Там же на кафедре, Варвара вышла замуж за одинокого вдовца, профессора филологии, автора книги «Язык мой – враг мой».
Недолго прожили. Автор книги выгнал Варвару в чём пришла, и вся кафедра узнала, что Варвара бесплодная и не любит готовить. То, что она желчная, ненавидит детей и собак, мужчин и птиц, студентов и абитуру коллеги знали и без нытья занудного писаки.
Лишь из работы с языком тётка черпала усладу.
И вдруг Варвара, к тому времени женщина не первой молодости, выходит замуж. Да за военного. Да за богатого!
Что скрывать, тётка была красива какой-то необычной, вологодской красотой. Все знают про вологодское масло и вологодские палисадники, даже про вологодскую реку Сухона, которая два раза в год, как камбоджийская Тонлесап в полнолуние меняет направление своего течения, многие знают.