Помощница судьи была бы не живая, если бы не завела со мной дурацкую беседу о своих дурацких детях. Спустя несколько реплик она возмущённо сказала: «Как можно не любить детей, – ведь это лучшее, что есть в жизни!»

– Мои соболезнования, если вы так считаете, – с каменной рожей вымолвил я и, пока она не отошла от шока после услышанного, продолжил:

– Дети – это самые злобные и опасные существа на планете. То, на что способен человеческий детёныш – не способно больше ни одно существо. Жестокость, глупость, жадность, жажда убийства и много другое, – и ещё всё это помножьте на бессмысленность в сотой степени беспричинности. А ваша слепая и тупая родительская любовь – не что иное как врождённый инстинкт создания невинной и идеальной копии себя. А такой акт жестокости, как дарение ребёнку животного, – равносильно медленной казни последнего. Вот, в общем, то немногое, что я думаю о человеческих детях. И если уж допустить в виде исключения из здравого смысла любовь к людям, то можно полюбить зрелого человека, который путём неимоверных усилий над собой, в течение всей своей жизни боролся с врождёнными демонами, но никак не ребёнка. Круги ада начинаются с яслей и заканчиваются вторым курсом института, не раньше. Хотя, что я знаю, – у меня же нет детей.

Работница молчала.

На обратном пути, поскольку я был при автомобиле, взял заказ в сторону дома. Путь до клиента проходил как раз через квартиру новоприставившейся рабы божьей Валентины. Бросив короткий взгляд на тёмные окна третьего этажа, я мысленно проговорил: «Я тебя запомнил, квартирочка, ты будешь моей…» Бляха-матрёха, – как же близко от этой жилплощади до моей конторы… Я представил себя идущим ранним утром пружинящей походкой в сторону суда из собственного жилища, иду по тротуару, мимо витрин магазинов, мимо цветочных киосков, мимо заведений сервиса и досуга, иду вдоль огромной автомобильной пробки, – Порши и Мазерати стоят как вкопанные, а моё движение неумолимо. Все прохожие смотрят на меня и радуются, а я так подмигиваю каждому – мол, на транспортных расходах экономлю.

Глава от рассказчика

«Любовь – это купаж разного рода страхов»

Поль Гончаров

Вид с высоты птичьего полёта. Так-так, где же этот автомобиль? Нет, так не пойдёт, пусть будет вид с высоты полёта насекомого. Синий автомобиль подъехал к платной медицинской клинике и включил аварийные огни. Через восемь минут из платной клиники вышла девушка и села на заднее сиденье синего автомобиля. Аварийные огни отключились и машина тронулась. Время вечернего часа-пик. В ту сторону, куда направился синий автомобиль, была значительная пробка. Так как лучшего пути не было, автомобиль занял своё место в пробке. Туда – красные огни, обратно – белые огни. Камера снижается и останавливается напротив лобового стекла. Через немного запотевшее стекло, мы видим водителя, который разговаривает по телефону. На заднем сидении мы видим пассажирку, которая разговаривает по телефону. Через сорок минут с того момента как машина отъехала от клиники её правая задняя дверь открылась и девушка вышла. Синий автомобиль резко принял с места и через пять минут подъехал к торговому центру. Ещё через две минуты на переднее пассажирское сиденье машины села высокая худая девушка с большой сумкой через плечо и средней величины сумкой в руке, вероятно для ноутбука. Вид с заднего сиденья автомобиля, – зритель может видеть правое ухо водителя и левое ухо пассажирки, а когда собеседники поворачиваются друг к другу лицами – зритель может видеть их профили.

– Перекурим, – тот человек, что слева.

– Конечно, – отвечает человек справа.

После молчаливого перекура, человек слева завёл машину и повёл её на северо-восток.

– В этой одежде ты похож на судью-хипстера, – человек справа.

– Не люблю ни тех, ни других.

– Кого ты вообще любишь?

– Хоббитов.

Машина заметно прибавила скорость. Загорелся жёлтый сигнал светофора, машина отреагировала резким ускорением и, перед самым носом встречных автомобилей, ушла влево.

– Да ты гонщик, – человек справа.

– Ну, так!.. Таксистский опыт плюс иллюзия вседозволенности… Плюс красивая девушка рядом. Ах да, зацени, что я слушаю последние полторы недели. Некогда суперпопулярная певица, а ныне, с моей лёгкой руки (ха-ха, я обладаю таким полномочием), обрётшая статус «культовая», – Надежда.

– А, Надежда, знаю-знаю такую. Ты ведь в курсе, что она из Казани?

– Да ну!?

– Ну да. Соседка знакомого моего одного знакомого. Вульгарная гопница, больше ничего.

– Вульгарная гопница!.. Так-так… Да знаешь ли ты, что «вульгарная гопница» – это один из моих фетишей, может быть даже на ровне с туфлями на прозрачных каблуках и даже брючного костюма на точёной фигуре стервы-офисменеджера.

– ?..

– Знай. Ладно, поставлю тебе какую-нибудь песенку из моих любимых. Ну, вот например.

«Мы расстаёмся в сто первый раз…», – зазвучало из динамиков.

– Как творчество Эда Вуда, – сразу не понять, – наклонившись к собеседнице, перекрикивает музыку водитель, – Вот смотри: "Без любви плохо-плохо, плохо-плохо, у-у-у; от любви плохо-плохо, плохо-плохо", – ну кто сказал лучше?! Или вот ещё: «Нужно ли сидеть без дела, если есть хоть… сантиметр тела». А? Чёрт возьми, я думал она из Ростова!..

– Это что? Намёк такой?

– Нет-нет! Я намёками не говорю. «И я ложь, ложь не понимаю…»

– Всё-всё, я поняла – ты большой поклонник творчества певицы Надежды.

– Точнее не скажешь. Певицы и автора!

Камера вновь следит за автомобилем с высоты полёта насекомого.

Спустя десять минут отчаянной гонки, синяя машина заворачивает во двор. Камера около открытого окна водителя.

– Я рада, что эта работа тебе нравится.

– Нет-нет, мне не нравится эта работа, просто эта работа меня… вдохновляет что-ли…

– Как бы то ни было, в прошлый раз, когда мы виделись, ты выглядел как раздавленная помидорка, а сейчас бодрячком.

– Ага, «догоняй кетчуп»…

– Точно, «догоняй кетчуп».

– Сейчас я ещё больше раздавленный, чем в прошлый раз. Одна надежда на то, что заболею и возьму больничный на недельку, если не отдохну, то сгорю нахер!..

– Ну ладно. В общем ты понял, в чём заключается работа, если надумаешь – звони.

– Да-да, понятно… Мусь, я хотел спросить насчёт перезагрузки мозга… Может, на днях сбалансируем «кислотно-щелочной баланс» или хотя бы гашиш?

– Я давно уже не «балансировала». Посмотрю, что можно предпринять. Я тебе, кстати, рассказывала про одну девочку, которая после приёма ЛСД повредилась умом: больше не могла работать и общаться с людьми, испражнялась, не контролируя (и вообще не замечая) этот процесс…

– Просто душа покинула тело, наверное…

Пассажирка вышла из машины, открыла заднюю правую дверь, взяла большую сумку, перекинула её через плечо, взяла маленькую сумку в руку и сказала: «Поль, представь, что ты уже умер». Захлопнула дверь, быстрым шагом направилась к подъезду.

– Да.

Водитель нажал кнопку вызова на телефоне. На экране высветилось имя: «Эн». Выслушав семь длинных гудков, водитель синей машины сбросил вызов, грязно безадресно ругнулся и вывернул из двора налево.

Глава 29

– Поль, иди на обед. Ха! Поль, хватит спать, иди есть.

– Я давал отдых глазам, – прохрипел я, борясь со спазмом в горле. – Очень удобное кресло, спинка выше головы…

– Ну, понятно.

– Надеюсь, я не храпел, когда… давал отдых глазам?

– По крайней мере, мы не слышали.

Обед прошёл, оставив чувство вины и тяжесть в желудке. Начинается последняя серия вчерашней комедии "про арматуру и переносицу". Я звал Тони на это заседание в качестве слушателя, чтобы он ощутил когнитивный диссонанс, но он не пришёл. Вспомнился анекдот: "Встретились медведь и муравей, слово за слово, медведь по морде получил".

– Ну и что там дальше? – спросила помощница, помолчав.

– О чём это вы?

– Ну, медведь получил…

– Всё, чёрт возьми.

Actione! «Я просто испугался, ваша честь, поэтому, случайно нанёс удар потерпевшему по лицу». Права пословица: «самый опасный человек – это тот, кто боится собственной тени». Если верить этой пословице – я очень опасен.

Всё идёт по процессу. Всё прошло по процессу.

Четверг. Вхожу в здание с пятиминутным опозданием. Жалею, что не опоздал на десять, – на встречу выходит Команданте. "Здравствуйте",– промямлил я. Шеф не ответил, только придавил взглядом. Приставы на входе жестами изобразили взгляд на часы и наказание в виде полового насилия, имея в виду то, как шеф наказывает меня.

Я взмыл на третий этаж, хотя необходимости в этом никакой не было. Первое на сегодня заседание начиналось через пятьдесят пять минут. Отойдя от стресса, я, уже восседая на рабочем кресле, спросил помощницу о том, какое дело рассматривается. Получив нужную информацию, я нашёл бланк и напечатал вводные данные. Подсудимые являлись азербайджанцами и нуждались в переводчике. В свою очередь мы нуждались в переводе того, что переводчик переводил, по его мнению, на русский язык. Суть дела была в драке между представителями коренного населения Казани и некоренного населения Казани.

– В ресторане произошла драка, – шепчет мне на ухо помощница.

– А… И кто победил?

– Очевидно, что азербайджанцы победили, – покачивая причёской руссоафро красного цвета, сказала она.

– Странно, я думал, победителей не судят, – не в силах отвести взгляд от её головы, задумчиво проговорил я.

Допрос первого подсудимого доказал, что недостаток словарного запаса может запутать обстоятельства дела не хуже избытка слов.

– Пётр, вы записали: "…не могу сказать, куда бил потерпевшего"?

–Поль!

Минуту спустя.

–Пётр, значит вам понятно, что "…кто-то лежал на земле, но был ли это потерпевший, я сказать не могу".

–Поль!

Минуту спустя.

– Пётр, ясно да, что "…я и семеро моих друзей пытались защититься от потерпевшего".

–Да-да, записал.

В общем, что такое «имя»? Просто произнесённый голосом звук, если написано на бумаге – набор чёрточек и закруглений. Наименование само по себе не несёт ни смысловой, ни эмоциональной компоненты. Я не сменил качеств, когда судья, перепутав, стала называть меня Петром. Люди меняют качества совсем по другим причинам. "Зови меня хоть Сьюзи", – вспомнил я слова одного киноперсонажа. Итак, что там дальше?.. "…мы отмахивались от потерпевшего семью парами ног". М-да, эмоции – это вещь в себе. А человеческая жизнедеятельность – это искусственно созданная суета в пустоте, циничное и безвкусное сотрясение первозданного уравновешенного самим собой безмолвия мироздания.

Я, кажется, начинаю понимать причину того, почему людям нравится наблюдать конфликты других людей, – в этот момент они чувствуют, что мир настроен не исключительно против них. Мир, который они наблюдают из своей головы через глаза, воюет и против самого себя тоже; отдельным пунктом идёт осознание того, что мир – не единое целое, а сумма миров всех чувствующих организмов. Подливая в это размышление немного попкультуры, процитирую известного писателя: «Воин света знает: весь мир объят страхом перед всем миром. Этот страх обычно проявляется двояко: либо через воинственный напор, либо через покорное подчинение. Это две стороны одной медали».

Перед уходом на обед я решил снять деньги с зарплатной карточки. У банкомата, который стоит в здании суда на первом этаже, собралась очередь из сотрудников, – не одному мне пришла в голову мысль о снятии средств. Я приткнулся в очередь, стараясь не пялиться на экран аппарата. Одна из сотрудниц была в игривом настроении и вела шутливый монолог, рассчитывая на дружеское одобрение коллег: «Что, господа юристы, снимаете свои миллионы?! Неужели ж все деньги закончились?! Как же так! Вы что, всё уже потратили?! Как можно! Зачем вам лавэ? А? Вот ты, Поль, зачем снимаешь деньги, а?!» Я разлепил спёкшиеся губы и заторможено промолвил: «Я – наркоман, а наш брат всегда нуждается в деньгах». Сотрудницы в очереди понимающе закивали. Мнения обо мне разделились пополам. В следующее мгновение головы поднялись наверх, – по лестнице спускалась заместитель Команданте по гражданским делам. «Регина…» «Петровна…» «Регина Петровна…» «…регинапетровна», – зашелестели отовсюду голоса. Да, её имя, а также отчество: Регина Петровна. Именно так звали мою бывшую жену. Совпадение, однако. Регина Петровна – женщина в моём вкусе, и во вкусе любого нормального мужчины. Регина Петровна, я тут такой шатаюсь без призору, не могли бы вы меня растлить? Шутки в сторону. Раз уж Регина Петровна появилась в кадре, то нужно сказать о ней несколько слов. Поверьте, уважаемые читатели, эта женщина заслуживает гораздо более пристального внимания, чем я смогу ей уделить в данном литературном произведении. Итак: она (РП) от природы обладала выдающимися половыми признаками… Нет, как-то вульгарно начал… Регина Петровна – красивая женщина, осознающая свою красоту. Внешними, всем имеющим глаза, заметными признаками её физической привлекательности были: 1) грудь, четвёртого размера, стремящаяся вырваться из тесного пиджака, – две штуки, 2) ноги, которые она и не думала прятать от восторженных и страстных взглядов ценителей – тоже две штуки, 3) глаза, диоптрийные линзы на которых создавали эффект вечно расширенных зрачков; разумеется, их тоже была пара. Прошу прощения, дорогие читатели, что рассуждаю об этой женщине так, словно я какой-то похотливый недалёкий юнец; всё дело в том, что Регина Петровна будила даже в меланхоличных философах (к коим я в последнее время, без сомнения, отношусь) инстинкты, побуждающие к завоеванию и овладению. Часто, когда я вижу красавицу-раскрасавицу, то мысленно называю её богиней, но Регина Петровна в моём сознании не была богиней, она являлась, самой что ни на есть, земной женщиной, земной женщиной рядом с которой хотелось быть земным мужчиной. Да. На вид: тридцать пять, по факту – сорок два. Рост – сто семьдесят пять, немного лишнего веса в нужных местах, длинные тёмные волосы, собранные в узел на затылке, пронзённые шпажкой. В её прикиде было что-то старомодное, что ничуть не портило впечатления об её особе. Отдельный комплимент её слегка искривлённым зубам, которые возводили её сексуальность в абсолют… Регина Петровна не страдала излишней скромностью: ездила на красном Мерседес це-класса купе со стеклянной крышей, такого же цвета были нижние части её туфель, из украшений отдавала предпочтение жемчужным бусам, которые, учитывая всё выше сказанное, никак нельзя было заподозрить в фальшивости. Немного позже я узнаю, что она дочь судьи в отставке Верховного суда республики и мать двоих детей.

Так вот, всё это великолепие (для тех, кто понимает) спускалось в данный момент по лестнице, под которой стояла наша скорбная процессия к банкомату. Женщины зашлись в благоговейном молчании, приставы на проходной перестали галдеть и предались фантазиям. Я на мгновение забыл что существую.

*****

На послеобеденное время было назначено ещё одно заседание. Дело из числа «вот что я люблю», а именно дело «о том, как можно заработать деньги в России». Я убеждён, что мошенников и аферистов не надо сажать в тюрьмы. Напротив – нужно учредить всероссийскую ежегодную (и ежеквартальную) премию «за лучшую аферу». Затем карьера на ТВ, потом Совет Федерации… Когда ловят таких умных и изящный людей, всегда думаешь, что количество победило качество, а этот факт не может не удручать истинного эстета. Всё было придумано просто и гениально, как дизайн продукции фирмы Apple.

Если бы я был склонен к сотворению кумиров, то мой иконостас состоял из портретов великих аферистов, реально живущих и выдуманных; рядом вечно горела бы аферистическая лампадка.

Пришло сообщение философского содержания от Аркадия: «Родители наивно рассчитывали на то, что их дочь будет красавицей, когда называли её Правдой».

Глава 30

Сегодня моей сумке-саквояжу было уделено повышенное внимание со стороны коллег. Когда я шёл на обед, помощница спросила: "Что ты носишь в такой большой сумке?". "Там четыре брикета героина, только никому не говорите". "Ладно, не скажу". На обратном пути с обеда я повстречал группку коллег-парней курящих у входа в здание суда. Они ржали и грубо шутили, а также пердели и рыгали, а также грубо шутили, ну да… Я бы так и прошёл мимо, но среди них увидел одного коллегу, с кем сегодня ещё не здоровался, а значит, должен был подойти, поржать со всеми, возможно порыгать и попердеть, и поздороваться. Когда я подошёл, они как раз обсуждали, на сколько очков по десятибалльной шкале пёрнул один из приставов. Здорово-здорово. "А что это ты в сумке проносишь в суд?" – спросил тот, с кем я здоровался. "Да-да, ёпт! Что таскаешь? Небось, оружие и наркотики", – мгновенно включились в шутку остальные участники перекура.

– Господа, никакого оружия, только наркотики.

– Ха-ха! Только наркотики, говоришь, тогда проходи! Ха!

«Только наркотики, только наркотики, господа; всё согласовано, господа, всё согласовано», – закрутилось у меня в голове, как мантра, это предложение.

– А что это у тебя в сумке, – спросил похожий не Мэтью Макконахи (только татарин) начальник уголовного отдела. И не дождавшись ответа, продолжил, – Странный ты какой-то, и что ты носишь в своей большой сумке?!

– Ещё раз назовёшь меня странным, и я тебя прирежу, – без тени улыбки на лице, отчётливо проговорил я. Он смотрел на меня встревоженным взглядом всего две секунды, которые показались вечностью нам обоим; я должен был следующим словом разрядить атмосферу и, я это сделал.

– Шутка! – весело сказал я. Он обрёл способность двигаться, но не говорить и, применив первую – двинулся полубоком, чтобы не упускать меня из виду, в сторону своего кабинета.

Пришёл на двухчасовое заседание. Слушалось дело о наркотиках, подсудимый – парень из Питера, но уроженец Казани, – в меру интеллигентная внешность, одет в тёмно-синий костюм-тройку. Правильная речь; он заметно волновался; было предварительное слушание.

Пять вечера, пятница; магия чисел. Пишу Аркадию: «Я сейчас "добрых" полтора часа спал, пока судья в совещательной комнате была, благо спинка кресла достаточно высокая для удержания головы. Мне пригрезилась моя последняя влюблённость. Как будто я спешу к ней на встречу, но меня удерживает зависшая касса в "Пятёрочке", а без контрацептивов на этой встрече делать нечего. Так и простоял все 1,5 часа на этой кассе, пока судья не начала меня трясти за плечо со словами: "Пётр, Пётр, зови конвой". Ответ Аркадия: «А ты ей: «Без кондомов не могу!»

Глава 31

Суббота и воскресенье были заняты сном и небольшим количеством работы в качестве извозчика. В воскресенье вечером, когда неотвратимость наступления понедельника была очевидна, мой организм почувствовал (не без радости) лёгкое недомогание, выраженное в ломоте в суставах, болью при глотании и чрезмерном соплевыделении. К часу ночи я уже твёрдо решил, что на работу не выйду, а поставлю будильник на «без десяти девять», позвоню Наденьке Юсуфовне, скажусь больным, затем вызову врача и снова лягу спать, затем проснусь от того, что придёт врач, нажалуюсь ему на здоровье, закрою за ним дверь, снова лягу спать. Остаток ночи мне снился сон в котором я подбираю слова, которыми буду объяснять Наденьке Юсуфовне почему я не могу выйти на работу.

Следующий день прошёл в точности так, как я и планировал, за исключением некоторый нюансов, а именно: в течение всего понедельника мне на сотовый (поставленный на «вибро») названивала уголовная судья, у которой я работал последнюю неделю. Я знал, по какому вопросу она хочет со мной поговорить, – по вопросу моих подписей на протоколах судебного заседания, а точнее по вопросу отсутствия моих подписей на протоколах. Когда я, наконец, взял трубку и умирающим голосом промолвил: «Аллё…», судья взяла с меня обещание явиться завтра в восемь утра на остановку автобуса, которая находилась в четырёх минутах ходьбы от дивана, на котором я сейчас возлежал. Это было гуманно, по крайней мере, меня не заставили ехать в суд. Между нами говоря, уважаемые читатели, чувствовал я себя и вправду неважно. Но, как бы я себя ни чувствовал, мне надлежало во вторник в восемь утра быть на остановке автобуса, дождаться когда подъедет джип судьи с её сыном за рулём, запрыгнуть в него, в двух словах извиниться за то, что всех подвёл, подписать замёрзшей ручкой (предусмотрительно захваченной с собой) два протокола (конечно же, до неузнаваемости исправленных помощницей) и, непрестанно втягивая обратно обильно льющиеся сопли, откланяться.

Следующий день (вторник) прошёл в точности как я планировал, без всяких нюансов.

Доктор сказал, что я должен прийти к нему в четверг в поликлинику, желательно к восьми утра. Остаток вторника и среду я скоротал пересматривая старые фильмы Аллена; «…тридцать секунд я был большим героем, а потом стал безработным», – не могу себе такого позволить, кстати будет сказано, что я сумел скопить за последние два месяца всего десять тысяч рублей. В скором времени мне предстояли расходы на покупку полиса обязательного автострахования, одного зимнего колеса на штампованном диске, пары кальсон и ещё чёрт знает чего; если бы не моя халтурка, от всего вышеперечисленного пришлось бы отказаться. Короче говоря, я, отстояв огромную пробку до поликлиники (пешком было бы быстрее пройти эти восемьсот метров), а потом ещё отсидев очередь в коридоре, зашёл в кабинет к доктору. Напустив на себя несчастный вид, я заговорил: «Доктор, я хотел бы попросить не выписывать меня до понедельника…»

– Вы меня не просите, вы жалуйтесь, а я уж посмотрю, когда выписывать!

И я пожаловался.

– Я очень не хочу идти на работу. Можно меня не выписывать хотя бы до понедельника. Ещё в субботу у нас на работе субботник, – меня заставят убираться на улице, а это мне не прибавит иммунитета.

– На здоровье жалуйтесь, а не на жизнь.

Я, конечно, и так сразу понял, на что мне доктор сказал жаловаться, но хотелось разыграть из себя дурачка.

– Со здоровьем ещё не всё в порядке, – из носа течь перестало только сегодня утром, теперь он просто заложен. Кашель спустился ниже, кажется… Голова кружится.

– Лекарства, которые я выписал, пили?

– Да, «Зет-фактор» – по одной капсуле раз в день, «Пинокиосол» – два-три раза в течение дня, «Ринза-стар» – две таблетки в день после еды.

Доктор велел задрать одежду на спине, дыхнул на фонендоскоп и начал слушать лёгкие.

– Таааак, шумов нет.

– Нет, да?

Интересно, доктор услышал разочарование в моём этом «нет, да?»? Всё верно, я предпочёл бы болеть до конца карьеры. Все-таки оплачиваемый декретный отпуск – это охренительный стимул продолжить популяцию.

Если честно, то из всех лекарств, за эти дни я принял только «Корвалол». Я решил не тратить ресурс печени (и свои денежки) на медикаменты, а предоставить организму возможность самостоятельно побороть болезнь, хм,… тем более что «дядя Вова» (российский аналог «дяди Сэма») оплачивает временную нетрудоспособность своего служащего. В моем случает «нетрудоспособность» надо писать так: «неработоспособность». Доктор назначил следующее посещение на понедельник.

– Придёте в понедельник и, если будете здоровы, во вторник пойдёте на работу.

Я вернулся домой. Мои попугайчики, с вечера накрытые платком, уже проснулись и препротивно кричали. Я убрал платок с клетки «своих любимых дурачков», открыл обе двери клетки, приоткрыл жалюзи, чтобы дневной свет радовал птиц и обеспечивал фотосинтез у двух цветков, стоящих на внешних полках подаренного мне мамой шкафа и, взяв короткий разбег, бросился на диван. Полежав так две минуты, я встал, взял со стола компьютер, вернулся с ним на диван и, пристроив его боком на краю своего ложа, включил «Пиратов Карибского моря три». До понедельника была уйма времени.

Глава 32

– Ты видишь это небо, малыш?!

– Не называете меня ма…

– Ответь, ты видишь этот небосвод, ты осознаёшь, что вашему племени конец?

– Мне плевать на «наше племя». Мне, наверное, всегда было плевать.

Я смотрел на небо. Планета, не уступающая по красоте Земле, приблизилась настолько, что люди могли рассмотреть горы и реки на её поверхности невооружённым глазом. Я уверен, что каждый свидетель этого грандиозного зрелища готов был умирать тысячу раз, только бы видеть снова и снова эту красоту. Все кто стояли, задрав голову вверх, уверен, пытались осознать неотвратимость и скорую неминуемость собственной и чужой смерти. Не у кого было просить пощады и отсрочки. Все, все до единого чувствовали себя виноватыми в том, что происходит, ибо какой-то высший разум внедрил эту мысль в мозг каждого человека на Земле. Мы не жались друг к другу от страха, каждый переживал эти мгновения в одиночестве; людей не тянуло на объятия и истерики, каждый был отдельной сущностью в эти мгновения… Да, каждый был отдельным существом, существом независимым от волн, которые порождают массы других существ именуемых людьми. В эти мгновения буквально каждый понял, что именно является величайшей ценностью бытия, осознал эту ценность, но ещё не мог выразить словами, ещё, казалось мгновение и понимание этой ценности обретёт вербальную форму, ту форму, к которой так привыкли люди. Люди начали понимать, что всегда обладали сокровищем, ценность которого не могли себе вообразить, да что же это за сокровище такое, чёрт вас всех возьми!.. Как всё-таки важно, хотя бы перед смертью, узнать правду, почувствовать её лёгкое свежее дуновение на своём лице.

В следующее мгновение вибрации страшной силы сотрясли Землю. Было слышно, как наша планета глубоко и печально вздохнула. Из лёгких людей вырвался выдох умиления, – все поняли, что планета прощается с её самыми несносными детьми – с нами. Кажется, никто не таил обиды, все, напротив, были благодарны за то, что мать-Земля так долго терпела «наше племя» и, не исключено, что будь её воля, планета и дальше терпела наши мерзкие выходки и наше над ней надругательство. Секунду спустя другая планета снова пришла в движение, она шла на сближение. Боже ж ты мой, до чего прозрачный воздух! Мы почувствовали лёгкость в своих телах. Секунда и все поняли, что другая планета своей гравитацией перетягивает наши тела на себя. Люди держались за вкопанные в землю предметы, чтобы остаться на земле. Кто-то начал плакать, это были слёзы прощания, а не жалости к своим никчёмным жизням, слёзы улетали в небо. Древние старики и малолетние дети, все они знали, что заслужили такой конец. Люди начала разжимать руки и уноситься в небо.

– Как тебе нравится такой поворот событий, – голос в моей голове вновь завёл беседу.

– Феерично, – ответил я и разжал пальцы.

Глава 33

Пока я болею, пока меня ничего не отвлекает, хочу рассказать вам о двух вещах. Первое – «о дрожании дела» и второе – «о моём папочке».

Дрожание дела. Дело (судебное, конечно) в данном контексте – бумажная папочка, в которую вложены листы, которые необходимы для судебного процесса. Как правило, сначала в этой папке идёт определение судьи о принятии дела к производству, затем идёт исковое заявление или просто заявление, ну или жалоба или что так ещё бывает, неважно. Затем идёт квитанция об оплате госпошлины, кстати, госпошлину платить не нужно с суммы требования возмещения морального вреда, отсюда и берутся все эти «… прошу, уважаемый суд, чтобы работодатель компенсировал мне моральный вред в сумме один миллион девятьсот девяносто девять тысяч…» Дальше в дело вшиты разного рода доказательства или что люди считают доказательствами, разного рода чеки, копии квитанций, копии трудовых книжек, паспортов, копии копий, распечатки скриншотов и так далее вплоть до самый абсурдных вещей, типа образца обоев или некондиционного листового железа. После того как несчастный секретарь, ценой своего здоровья в части целостности кожных покровов на руках, подошьёт весь этот бред сивого жалобщика в лунную ночь, папка «дела номер такое-то, по иску такого-то мудака к другому мудаку» раздувается до невероятной толщины, от первого тома дела вегетативно-бюроктатическим способом появляется второй, затем третий. Вот, короче, это «охреневшее» дело лежит на столе у какого-нибудь судьи, допустим, по гражданским делам; лежит себе дело и ждёт дальнейших с собой манипуляций, иногда по нему задумчиво постукивает пальцами судья и задаёт вопрос в пространство зала заседания: «Что у нас с этим делом?». Из пространства зала заседания прилетает ответ помощника или секретаря, что-то типа: «Распишитесь в сопроводительных письмах (запросах, частных определениях, протоколе)». В уголовном производстве с делом происходят немного другие манипуляции, но «дрожание дела» может произойти и в «гражданке» и в «уголовке».

Итак, если за принятие того или иного решения по делу кто-то заплатил… Нет-нет, – так слишком грубо. Представьте – от решения по делу зависит чьё-то финансовое благополучие или свобода, далее объединим эти два агрегатных состояния индивидуума словом «судьба». Итак, от решения по делу зависит чья-то судьба. Судьба (довольно мощное понятие, согласитесь) не может зависеть от какого-нибудь неинтересного дела, как то: лишения права управления транспортным средством или наложение административного штрафа в размере пятисот рублей тридцати пяти копеек, или признания перепланировки жилого помещения законной. Судьбы зависят от судьбоносных дел, господа, да-да, тавтология? Возможно… А по судьбоносным делам, господа, принимаются судьбоносные решения. Патетика? Очевидно… Не сочтите за лирическое отступление, – скажу, что планета Земля – гораздо меньше, чем думали люди ещё пару веков назад, и ещё более маленькая, чем думают те, у кого нет возможности приобрести билет даже на поезд, даже в плацкарт. Есть отдельная категория людей, для который Земля – что парк аттракционов, – они знаю все хорошие места на ней и во многих уже побывали; речь идёт, без сомнения, об очень богатых людях, о, что называется, мировой элите, истеблишменте, богачах, упакованных дядьках, – какой термин ближе вам и вашему кругу общения (сословию, касте, классу)? Я к чему написал предыдущее предложение; чтобы дать понять, что верхушка любого общества (мир, страна, город, остров, наркологическая клиника) всегда знает друг друга; геометрическая фигура «пирамида» наглядно отображает этот социологических факт, – если низы общества могут являться разными сторонами пирамиды и не догадываться о существовании друг друга, то вершина пирамиды – вот она, – грани сходят на нет, венчает конструкцию острие, «острие жизненного благополучия», ОЖБ! Для нахождения на ОЖБ необходимо пройти только один ценз – имущественный, остальных цензов, поверьте мне (двадцатипятилетнему юноше), не существует. Интеллигенция, согласны со мной? Да, да! – вопиёт интеллигенция. И вот мы имеем город, на ОЖБ этого города находятся разного рода-племени харизматические личности: выжившие бандиты, аферисты всех мастей, главный прокурор, главный судья военного гарнизонного суда, брат президента республики, жена мэра, одноклассник премьер-министра республики, Натан Валерианович (а это ещё кто такой?!), кокаиновый дилер всех вышеперечисленных, председатель районного суда (центрального с маленькой буквы «ц», очевидно), возможно. Все они ходят в одни места, ездят на отдых на одни и те же курорты. Немного ниже на ОЖБ нашего гипотетического города находятся люди, лично знакомые с кем-либо с самой верхушки: крупные бизнесмены, опять же выжившие бандиты и аферисты всех мастей, братья одноклассника премьер министра, подруги жены мэра и прочие, сами придумайте, кто может ещё там находится. В этой имущественной прослойке уже появляются грани пирамиды, то есть представители этой секции не обязательно знают друг друга, но при желании могут познакомиться через третьих лиц, так сказать посредством одного рукопожатия. Ещё раз скажу, что есть только один ценз – имущественный, кто-то конвертирует деньги во власть, кто-то нет.