– О том, что мы с тобой два последних человека во Вселенной, мы летим по пустому и холодному космосу, и всё, что нам осталось на память от земной жизни – это вот этот фикус, который стоит на нашем столе. Ты закутана в шаль. За иллюминатором звёзды, смотри.

Маша посмотрела в «иллюминатор», там действительно были звёзды, а наш корабль действительно плыл по космосу.

– А сейчас мы в воровском притоне тридцатых годов двадцатого века в Одессе. За окном знойная августовская ночь. Ты куришь импортные сигареты, а я чищу Маузер.

– Точно! Здорово-то как! – Маша захлопала в ладоши.

– А теперь мы с тобой в Чикаго в пятидесятых годах. Мы – известные американские гангстеры, мы бежим с Восточного побережья на Запад, а там в Мексику.

– Здорово…

– Теперь мы в Мексике, но уже другие люди. Ты – Фрида Кало а я – твоя мать!.. А сейчас в Гонконге в одной из трущоб в начале двадцатого века; опьяняемся опиумом. Побежали скорее в другую комнату!

Мы переместились в спальню.

– Выключи свет, оставь напольный светильник, да-да вот этот, в виде минерала.

Маша выключила свет и включила светильник.

– Смотри на костёр, Маша. Мы – бедуины в бескрайней пустыне; ночь, силуэты верблюдов, сладости на серебряных подносах. Мы завёрнуты во множество покрывал. Ты знала, что ночью температура в пустыне падает ниже ноля? Над нами бескрайнее небо, полное звёзд и сосредоточенной, преисполненной смысла жизни. Я взял горсть песка и развеял его на фоне догорающего костра.

Глава 2

Среди следующей рабочей недели было одно интересное дело. Среда. Двадцать пятое января две тысячи двенадцатого года.

Процесс ещё не начался, а я уже чувствовал, что намечается нечто из ряда вон. Все вокруг суетились. Судья несколько раз бегала в свою комнату и разговаривала по телефону. Потом в дверях возник помощник шефа Ильдар и громко, а также прямым текстом сказал: «Вы это… Его не сильно допрашивайте». Как только Ильдар ушёл, в зал зашли три адвоката. Через минуту судья велела вводить злодея. Я отправил Аркадию зачин: «Дяденька воровал, мать его, миллионами. Только при задержании у него на кармане было обнаружено двадцать шесть миллионов наличными. И пистолет. Это связано с синтезом. Органическим синтезом. Ага, тем самым». Аркадий не ответил.

Кстати говоря, данное заседание было очередным продлением меры пресечения содержания под стражей. Но посвящённые знали, что должно произойти. Адвокаты как под копирку проговорили свои доводы в защиту. Обвиняемый пробормотал два слова про то, что ему надо кормить двух жён, восемь детей, любовницу и любовницу любовницы. «У вас две «действующие» семьи?!» – не поверила своим ушам судья. «Да», – ответил дяденька. Мусульманин! Судья изменила меру пресечения на домашний арест. Всё. Деньги не бумага, деньги – хлопок. 100 % cotton – отмывать аккуратно.

А нет, не всё. В курилке на следующий день, Марат – сын этой самой судьи, всерьёз размышлял над продажей своего джипа от Тойота и покупки седана от Лексус, а также о дизайнерском ремонте в своей строящейся квартире. Думаете, я завидую Марату? Да.

В пятницу меня вызвали в общий отдел, где Наденька Юсуфовна выдала мне (наконец-то, после более полугода работы!) удостоверение секретаря судебного заседания. Выходя из кабинета и смотря на свою новую «штучку», я врезался лбом в грудь Ильдара. «Удостоверение получил? Дай-ка гляну», – сказал Ильдар. Я дал ему в руки свой документ. Ильдар открыл книжечку и посмотрел. «Сейчас я тебе его верну, не уходи никуда», – сказал Ильдар и скрылся за дверью Команданте. Через минуту он вышел и отдал мне «штучку». Я снова открыл книжечку и, не заметив никакой разницы, обрадовано поскакал по коридору в свой зал.

Эпитафией к этой рабочей неделе могли бы стать слова маркиза де Сада, прочитанные мной у доктора Гонзо: «В эпоху крайней коррупции, лучшая политика – делать так, как делают все». Парам-пам-пам…

Глава 3

Суббота. Двадцать восьмое января. Казанское время: одиннадцать часов одна минута ровно. Я выхожу из прокуренного помещения «ближних» чеков с конвертом за пазухой и замечаю ещё одну дверь, которая немного глубже во мраке. Я не замечал её раньше, наверное, потому, что она не была открыта, и за ней не горел свет. И главное: потому, что когда я выходил от чекоделов, на пороге этой двери никогда не стоял мужчина и не смотрел на меня. «Здрасьте», – сказал я автоматически. «Привет», – сказал мужчина с усмешкой в голосе. Я устремился на поверхность улицы, но голос сзади заставил меня вновь обернуться. Этот голос сказал: «Торопишься? Может, поговорим?»

– Нет, не может, я тороплюсь на работу, – я снова отвернулся от мужика.

– Тебя ведь Павел зовут? Партийная кличка Поль, – вроде как равнодушным голосом проговорил мужик.

Признаться, мне был по хрену тот факт, что какой-то мужик знает моё имя. Я поднялся на поверхность, сел в машину, нажал центральный замок и завёл мотор. Только я собрался тронуться, как с пассажирской стороны в стекло постучали. Естественно, это был тот же мужик. В полумраке подвала я не мог толком рассмотреть его. Он согнулся пополам, чтобы видеть меня, и я смог рассмотреть его: тридцать лет, но выглядит моложе, круглое татаро-монгольское лицо, хитрые блестящие глаза, лёгкая небритость, невысокий, но мощный. Рядом с его лицом в окне появилось удостоверение сотрудника полиции в чине капитана. Это становилось интересным. Я открыл дверь. Мужчина сел. От него пахло дорогим парфюмом. На воротнике был мех.

– Что? – спросил я; мне казалось, что он нарывается на конфликт.

– В суд едешь? – то ли спросил, то ли утвердил незваный гость.

– Что надо, мужчина? – расширил я свой первоначальный вопрос.

– Покажи удостоверение, – примирительным тоном попросил широколицый капитан.

– В бардачке, – ответил я; мне не помешают его отпечатки на всякий случай.

Широколицый открыл бардачок и, так как кроме удостоверения там не лежало больше ни черта, он сразу нашёл то, зачем полез.

– Понятно, «невиновный», – с облегчением выдохнул он.

– Что? Невиновный? – я почему-то обрадовался.

– Да, «невиновный», видишь эту маленькую красную печать с символом Казани, – с Зилантом, – она значит, что тебя, при случайном задержании полицией или ГИБДД, немедленно отпускают, не досматривают, не забирают машину на штрафстоянку, словом ничего, – при этом он тыкал моим же удостоверением мне же в лицо.

– Ну-ка дай, – я взял свой документ и удостоверился в наличии, помимо основных нашлёпок, маленькой красной печати в верхнем левом углу фотографии. – А теперь твоё можно…

Я взял его удостоверение и обнаружил такую же маленькую печать в том же месте, только он был Шамилем – капитаном полиции, а я Павлом – секретарём судебного заседания. Так вот зачем Ильдар брал моё удостоверение! После общего отдела оно было отнесено к Команданте, чтобы он поставил на нём свою печать!

– Я тебе в окно показывал свою «ксиву», чтобы ты доверительно ко мне отнёсся. А ты что подумал? Короче, какая у тебя зарплата? Тысяч тридцать?

Мне стало стыдно от того, что у меня зарплата всего двадцать.

– Около того, – ответил я.

– Пока Ринтик не ушёл в судьи, он подрабатывал хранителем. А что: двенадцать тысяч в неделю. Месяц: уже сорок восемь! Уже что-то купить можно. В ипотеку влезть даже можно. К примеру… Неплохая прибавка к зарплате? А? На бензинчик! А?! На еду…

Я уже не впервые слышал о Ринтике, но почему-то казалось, что он ушёл на тот свет или в тюрьму, а выяснилось, что этот самый Ринтик ушёл в судьи.

– А что, Ринат обладал достаточным опытом для судейской работы, если он только и делал, что курьером работал? – я решил сделать вид, что осведомлён не хуже Широколицего капитана.

– А ху..и там, на селе-то! В райцентре! Это тебе не Центральный суд. Там если раз в неделю какое продление или мелкая кража… К тому же там секретарь и помощник – два престарелых спеца, – они тебе всё подскажут-расскажут. А наберёшься опыта – в город переведут. Он тут каждые выходные тусуется. А там у него коттедж… – у Шамиля перед глазами возникали образы.

Я понимал, что наклёвывается интересная тема, но не мог продолжить переговоры, потому что меня ждал Раисыч.

– Слушай, Шамиль, мне сейчас надо до суда доехать, – там на две минуты дел, а потом я вернусь, и мы договорим, о`кей? – я с ужасом взглянул на часы, было без десяти двенадцать.

– Конечно, давай. Я буду внизу, – Шамиль вышел.

Я рванул с места.

*****

Постучался в дверь. Скрипнул засов и дверь распахнулась. Помещение по размерам не сильно превосходило по размерам контору соседей-чекоделов, но обстановка была совсем другая. Плазменная панель на стене, диван с журнальным столиком, холодильник, кофемашина, рукомойник… Вдоль дальней стенки комнаты стоял длинный стеклянный стол, а вокруг него были расставлены стулья, над столом висела люстра, но сейчас она была выключена. Здесь так же как у чекоделов, не было окон, но зато здесь был чистый и приятный воздух, которым хотелось дышать глубже. Кондиционера я не заметил, но, приглядевшись, увидел жабры климат контроля на потолке, а также электронный пульт на стене.

– Кофе будешь, – спросил Шамиль.

Он тут был один, но в раковине я увидел три кофейных пары.

– Да, пожалуйста, – на улице было сильно меньше ноля, а я всегда ходил в весенней куртке, – так удобнее за рулём, но смертельно, если вдруг приходится идти пешком.

После короткого осмотра помещения, для меня стало очевидным то, чем тут занимаются и я спросил только одно:

– Гонорар обсуждается?

– Извини, – ответил Шамиль, замерев с парящей чашкой в руке. – Двенадцать тысяч в неделю за одну поездку в пределах города – это нормальная цена.

Я понимающе кивнул.

– Так ты согласен? – неуверенно спросил капитан Широколицый.

– Да. Согласен, – ответил я.

*****

«Одна поездка в черте города», – это конечно весьма условно. Если немного углубиться в детали, то моя работа состояла из двух с половиной этапов. Первый: в субботу, в обычное для себя время, я спускаюсь в подвал к чекоделам, беру свой обыкновенный конверт и выхожу из их коморки. Делаю два шага во мрак и стучусь в дверь напротив. Некто (кто бы то ни был) открывает мне дверь и впускает меня внутрь. Закрывает за мной дверь на замок, затем смотрит в моё «невиновное» удостоверение и на меня, тем самым убеждаясь в моей полнейшей и кристальной «невиновности». Затем этот человек передаёт мне свёрток и диктует номер сотового телефона, который я записываю в память совершенно отдельного мобильного аппарата с совершенно отдельной сим-картой внутри, которым я должен обзавестись к следующей субботе. Я записываю номер телефона и сохраняю его под именем «мамочка». Второй этап: в течение следующей недели в абсолютно любое время дня или ночи, но не позднее утра следующей субботы, на мой отдельный сотовый телефон звонит «мамочка» и сообщает место встречи. Надо ли говорить, что «мамочек» не одна, а у каждой «мамочки» каждый раз новый номер. Звонящая «мамочка» говорит время и число от одного до тридцати, которое, естественно, обозначает место. Таблицу в распечатанном виде я получил в первый день и обязался выучить назубок; для меня – матёрого таксиста – не составило труда запомнить точки и их числовые коды, поскольку, до появления мобильного приложения, наша таксистская фиксация на точках по городу осуществлялась удивительно схожим образом. Значит, «мамочка» в течение недели звонила и называла числовой код. Но могло быть и такое: звонит «мамочка» и говорит номер телефона другой «мамочки», которая уже в свою очередь звонит и называет время и числовой код от единицы до тридцати. Главная задача института «мамочек» в том, что хранитель, видя на экране своего телефона имя «мамочка», должен доверять абоненту как собственной мамочке и ехать на встречу с «ней» в любое время суток, сквозь зной и мороз. Чтобы успешно преодолеть второй этап, необходимо всегда иметь свёрток при себе, «куда бы ты ни пошёл: на работу, на отдых, в баню, в гости к Будде или Аллаху, свёрток должен быть при тебе…» «Не оставляй свёрток в машине, потому что если твою машину угонят, то вместе с машиной пропадёт вещь, которая стоит много дороже машины!..» Проще некуда. Я всё понял. Это за девять тысяч в месяц я ничего не понимал, а за двенадцать в неделю – я всё понимаю. Ещё половинка этапа: это простая и бесхитростная передача свёртка поджидающей тебя на точке «мамочки» любого пола, которая сама тебя узнает, постучится в окно твоей запертой машины и, на всякий случай спросив: «Халэр ничек?», сядет на заднее сиденье, – в уютный полумрак тонированной под сто процентов полусферы. Все эти ухищрения, конечно не для того, чтобы заморочить голову республиканской полиции, купленной до десятого колена в обоих направлениях, а для того, чтобы усложнить работу вероятным федеральным копам, которые не ощущают никакой экономической выгоды от местного процветающего нарко-трафика. Можно почувствовать себя мистером Бондом, если фантазия есть. Значит, до следующей субботы мне необходимо обзавестись отдельным аппаратом (у меня такой имеется от усопшей тёти Вали) и тонировкой задней полусферы. «Всё понял?» – спросил меня во второй раз Шамиль. «Угу», – кивнул я. «Учти: не доставишь товар – правительство не выйдет на работу», – он засмеялся. У него зазвонил телефон: «Гуси-Лебеди, люди-нелюди, белым полюшком кока…» «Алло! Да, уже выезжаю, с преемником Ринтика разговаривал», – орал в трубку Шамиль (в подвале плохо ловило), жестами показывая мне, чтобы я выметался. Шамиль выключил кофейный аппарат, нажал какие-то кнопки на стенном пульте и мы вышли из помещения. Широколицый закрывал дверь на два ключа. Я тем временем уже проходил кебабную, на ходу прощаясь с буфетчицей. Поднявшись на поверхность, я дождался Шамиля. Он вышел и мы попрощались. Его машина стояла прямо около входа в кебабную-подвал, он катался на БМВ купе-кабриолет чёрного цвета; как раз о такой машине я грезил, – помните: Париж, Эн, гонорар за бестселлер, писательская слава, перевод на основные языки мира… Мне стало немного не по себе. Я почувствовал большую «несвободу».

Мой новый знакомый не рефлексировал по поводу своей деятельности, вообще чувствовал себя и держался уверенно, производил впечатление сильной и гармонично развитой личности. Я всегда завидовал таким людям, – таким, которые ложились на поверхность бытия, словно недостающий пазл в нужное место, создавая вместе с другими такими же людьми правильный социальный узор. Они имели «правильные» жизненные устремления, подгоняемые «правильными» же жизненными мотивациями. Семья, работа, престиж, достаток, положение, имущество, для них были необходимыми и приятными ступенями. Я же всегда и везде чувствую себя не в своей тарелке, и моё стремление поскорее отовсюду убраться – симптом прогрессирующей неведомой болезни. Твёрдый фундамент незамутнённого сознания против магнитной подушки экзистенциальных сомнений. Тот факт, что в Казани всем заправляют татары, – ни в коем случае не претендует на главенствующую причину плохого психического самочувствия таких как я. Держу пари: если дальше продолжать обвинять реальность в этом направлении, то упрёшься в смысловой тупик, когда выяснишь, что правительство Венеции не желает брать тебя на работу гондольером из-за того, что ты не учишь итальянский язык. Хочется надеяться, что я успею найти то место на Земле, которое смогу назвать своим домом, где захочу трудиться и созидать. Но пока что я не даю шанс человечеству в общем и себе в частности на право топтать Землю. Всё, что мне известно о человеческой натуре, меня разочаровывает, и это при условии, что я не выдвигаю завышенных требований. Земная хлябь; небесные рельсы. «Бизнес – это творчество», – говорит папик. А коррупция – это бизнес? А то, чем занимаются на этом стеклянном столе – это бизнес? А чекоделы со своими эскизами – это творчество? Коррупция – это искусство. Перефразирую заключительные слова героя Бреда Пита: «Россия – это не страна – это бизнес», а чиновники не слуги народа, а бизнесмены. «Так что давай, Шамиль (Радик Раисович, Ильдар, Команданте, Лексус…) плати мне мои бабки», ибо бабки – это глина, на которой вы все держитесь!

Что-то я разошёлся. О чём это я, вообще? Я сел в машину и завёл мотор. Включил печку посильнее.

Всё таки эта ситуация для меня означала и то, что (как сказал Довлатов) «я медленно переходил из категории вопиющей нищеты в категорию опрятная бедность», и это одно, за отсутствием всего остального, меня грело.

*****

Я лежал со спущенными штанами и трусами в позе эмбриона на жёстком хирургическом столе и слушал своего доктора. Позади был волнительный и болезненный этап предварительного обследования, кульминацией которому стал ввод в мою прямую кишку пластмассовой прямой трубки диаметром примерно два с половиной сантиметра на глубину двадцать восемь сантиметров. На пике погружения этой штуки, у меня сдавило мочевой пузырь и простату, а также запершило в горле. «Вот такая глубина! – торжественно проговорила докторша, демонстрируя мне колоноскоп (или как там его?) после извлечения. – Вы молодец, – не пикнули», – похвалила она меня. «Да уж, у меня полно скрытых талантов…» – в растерянности и смятении пробормотал я. «Могу вас обрадовать: никаких патологий прямой кишки нет, кроме, конечно, очевидной… А так ни язв, ни полипов, ни новообразований; совершенно чисто». Врачиха на минуту вернулась за свой компьютер, чтобы сохранить фотоматериалы моего обследования. Я остался лежать на столе за ширмой. Доктор вернулась, чтобы продолжить беседу.

– Значит так, Павел, с вашей стадией заболевания существует три типа лечения. Первый: пошаговое лигирование латексными кольцами каждого внутреннего узла с последующей пластикой – если она будет необходима – внешних узлов. Второй способ: одномоментное хирургическое удаление всех узлов. Третий способ – самый на данный момент передовой: дезартеризация посредством специального сшивающего аппарата с эхолокатором, и хирургическое удаление бахромок несколько дней спустя. Все операции проводятся под местной анестезией ледокаином. Я так понимаю, вас интересует самый быстродейственный способ без потери трудоспособности?

Я утвердительно кивнул. Женщина врач задумчиво покачала головой, что-то прикидывая в уме. Потом сказала:

– Всё же, при вашей стадии заболевания, одним посещением не обойтись. Три визита – необходимый минимум.

– Три визита подходит, – согласился я.

– Значит, первый метод лечения отбрасываем сразу. Остаются: хирургическое удаление и дезартеризация. Здесь нужно сказать следующее: при первом варианте необходим некоторый восстановительный период с необходимостью купирования болевого синдрома. Вы понимаете?

– Да-да, тогда третий вариант, – решительным тоном подытожил я.

– Всё верно. Методом исключения мы останавливаемся на третьем способе лечения, а именно: дезартеризации… Операция в среднем длится сорок минут. После процедуры вы должны провести в стационаре шесть часов (плюс-минус), и, если не возникнет осложнений, то приходите снова через неделю, чтобы радикальным образом привести ваш… орган в надлежащий эстетический вид.

– Да-да, мне подходит…

– Затем вы приходите в третий раз – и в последний раз – ещё через недельку, чтобы я взглянула на результат. Швы от обоих операций, кстати, отойдут сами.

– Отлично, так и поступим, – мне не терпелось скорее начать и скорее закончить.

– Теперь о способах оплаты.

Далее врач разъяснила мне о способах оплаты. Я выбрал единовременный стопроцентный платёж наличными в кассу; так-де предоставляется скидка. Сумма: пятьдесят пять тысяч рублей, не считая шестисот рублей, которые я уплатил за первоначальный приём-консультацию. В этот полтинник входит всё: работа, пребывание в стационаре, анестезия, обезболивающие и прочие таблетки, свечи и стерильные марлевые салфетки, запас обеззараживающей жидкости, улыбки и сочувствие персонала. Короче, пакет «очко под ключ».

– Значит, первый этап лечения мы проводим прямо сейчас, – прокомментировала врач, заходя мне за спину. – Павел, должна предупредить, что этап обезболивания довольно болезненный; затем вы уже ничего не будете чувствовать.

Сестра-ассистент направила свет (софитов) на причинное место и подала врачу шприц с первой из шести порций ледокаина. В следующее мгновение я понял, что ничего не знал о боли…

Глава 4

Четвёртое февраля. Суббота. Я совершил утренний объезд и вернулся домой. В моём чёрном саквояже лежал пакет, а в бумажнике четыре бумажки: две номиналом в пять тысяч рублей и две по тысячи. Пять минут назад я включил электронные весы, которые у нас имеются с незапамятных времён, и взвесил пакет, – весы показали тысячу десять грамм. Обычно к субботе я уже прочитываю всю периодику за эту неделю и мучаюсь от безделья. Я включил кино, но почти сразу выключил. Встал с кресла и повис на турнике; подтянулся несколько раз. Помыл руки. Подошёл к холодильнику и открыл дверцу. Закрыл дверцу. На кухне объявилась мама. Я слинял в свою комнату. Вычистил клетку двух дурачков, поменял им воду. Попытался склонить птичек к купанию в специальной миске с тёплой водичкой. Птички не желали купаться. Я оделся и вышел из дома. Доехал до ближайшего супермаркета электроники и пробежался по рядам. То, что я хотел купить, у них имелось, но мне хотелось прошвырнуться. Я поехал в другой супермаркет. Везде было полно народу. Зашёл в отдел бытовой техники и выбрал универсальную соковыжималку за шесть тысяч рублей. Эту штука могла давить и цитрусовые фрукты, и яблоко с морковкой. Около выхода находилась полка с энергосберегающими лампами; я взял несколько лампочек, которые светили мягким жёлтым светом. Заплатил на кассе за всё и пошёл в окно выдачи. Девушка вытащила из коробки прибор, собрала его и включила в розетку. «Вжжжжиииии…» – завизжала соковыжималка. «Работает. Видите?» – сказала девушка в козырьке. «Вижу, спасибо», – ответил я. «Гарантия год», – сказала девушка. «Спасибо», – ответил я. Вернулся к машине. Положил прибор на соседнее сиденье. Откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Открыл глаза, достал из кармана телефон. Пишу Аркадию: «Сегодня мне приснился мистер президент. Он взял меня за яйца своими холодными твёрдыми руками и, глядя в мои испуганные глаза, тихо произнёс: «Да ты ссыкло, парень». Представляешь, «ты» говорит». Аркадий ничего смешного не написал в ответ, он редко мне в последнее время отвечает; не мудрено – у него семья, реальные заботы. Его маленький сын – настоящий человек, только маленький. Удивительная вещь – деторождение. Что же это получается, – у меня тоже может получиться такой новый человек?! Пишу ещё одно сообщение, на этот раз огромное, чтобы Аркадий мне ответил: «Я живу своей жизнью на Земле, и с землёй лишь я знаком. Я простой ковбой. И ничего я не знаю, я ничего не знаю… Иии-ха! Почему Луна светит не днём, а ночью – я не знаю. Почему пташка порхает в небе – я не знаю. Почему так медленно ползёт черепашка – я не знаю. Почему люди не любят друг друга – я не знаю. Почему брат идёт на брата – я не знаю. Почему один цветок красный, а другой – другой – я не знаю. Откуда ж мне знать хоть что-то, откуда-откуда?! И зачем мне это сдалось?! Вива Мехико! Ведь я глупый ковбой и парень я простой. И я не знаю. Жизнь веду простую и в голове сквозняк, ведь лишь ковбой я. Отчего девки такие тёплые, а моя кровать такая холодная. У меня лишь вопросы, но ответов я не знаю, ведь лишь ковбой я и ответов не знаю. Единственное в чём буду всегда уверен – это лишь любооооовь!..» Сообщение отправлено. Я замёрз и завёл машину. Ответа нет. Это довольно странно. В последнее время Аркадий мне не отвечает. Может, пора позвонить. Вышел из машины и снова пошёл в магазин, на этот раз в продуктовый гипермаркет, чтобы купить фрукты и овощи для сока.

– Эй, мужчина, что не отвечаешь на мои смс-ки?! А?! – я чуть не плачу, когда Аркадий берёт трубку.

– Кто это? – спрашивает похожий на Аркадия голос.

– Я. Поля-Полюшко-Полюнчик. Ты что?! – мне не смешно.

– Вы не туда попали, – отвечает похожий на Аркадия голос.

– Извините, – извиняюсь я и кладу трубку.

Я оглушен. Отстаиваю субботнюю очередь, расплачиваюсь за фрукты, овощи, птичий корм, журнал «Вокруг Света», антиперспиранты, набор вешалок, носки… Дотаскиваю два огромных пакета до багажника. Хочу сверить номера телефонов Аркадия на старом аппарате и на новом, потому что очевидно, когда я переписывал контакты на «Яблоко», то ошибся в цифре. С досадой замечаю, что сумку оставил дома. Еду домой. Приезжаю домой. Выкладываю продукты на кухне. Снова иду в машину, чтобы забрать соковыжималку. Забираю её. Переодеваюсь в домашнюю одежду. Лезу в сумку. С ужасом узнаю, что оставил свой телефон для связи с «мамочками» в сумке, там же лежат все документы на машину. К счастью «мамочка» не звонила. Забываю, что хотел сделать. Мою руки и споминаю, что хотел сделать. Залезаю в записную книжку старого сотового телефона, нахожу номер Аркадия. Залезаю в записную книжку I-phone, нахожу номер Аркадия: последняя цифра номера в новом телефоне не сходится. Я переписываю контакт и набираю номер.

– Да, алло! – отвечает похожий на Аркадия голос.

– …

– Кто это? – спрашивает голос.

– Это ты, Аркадий? – спрашиваю я.

– Поль! Какого чёрта твой номер отключен?! Я тебе уже хрен знает сколько времени не могу дозвониться!

– О, Аркадий-Аркадий, ты не поверишь, что произошло, – переигрываю, но совершенно искренне, я.

– Что?

– Я купил новый телефон, а твой номер переписал неправильно и отправил, может быть, сотню сообщений на посторонний номер! А полчаса назад, будучи на пути в продуктовый магазин, решил набрать твой номер, чтобы спросить: почему ты не отвечаешь на мои сообщения, а там мужик какой-то!.. Мне гадко на душе…

– Представляю, что подумал этот мужик!..

– В том-то и дело!.. Увидимся? Сегодня. Прямо сейчас!

– Не могу я сейчас. Заезжай вечером. Заедешь?

– Да, всенепременно, – с радостью согласился я.

– Договорились.

– Знаешь, я собирался писать себе сам от твоего имени, как тётка Афанасия Борщова, – я опять раскис.

– Понятно. Теперь всё вернётся на круги своя.

– Пока.

Когда мы закончили разговор, я решил написать сообщение, чтобы… просто так. Пишу: «Наверно, тот мужик, которому я писал, перепутав с твоим номером, подумал, что его достаёт какой-то больной. В частности я касался таких тем, как: растление малолетних, наркотическое и алкогольное опьянение, инцест на фоне наркотической интоксикации, Родина как предмет бартера, избиение младенцев и его перспектива как олимпийской дисциплины. Этот мужик, наверное, хотел написать или позвонить, но боялся, что у меня такой номер, что когда на него звонишь или пишешь – снимаются все деньги с телефона, и ещё в долг уходишь на сто пятьдесят». «Это уж как пить дать!» – сразу же ответил Аркадий, и мне полегчало. Я постучался в мамину комнату и сказал, что купил соковыжималку, которую мы давно хотели.

Надавив полно сока и упившись им на пару с мамой, я снова почувствовал пустоту внутри и смертный страх. Я сидел напротив компьютера, трясся и раскачивался как сумасшедший. Набрал номер Маши.

– Привет, как дела, увидимся? – спросил я.

– Ой, Поль, сегодня не могу… Давай завтра созвонимся в это же время.

– Давай.

Я продолжил трястись и раскачиваться. Часы показывали семнадцать часов ноль-ноль минут. Стемнело. «Интересно, в тюрьме вкусно кормят?» – спросил я сам у себя. Закачался и затрясся ещё сильнее. Пошёл на кухню, выдавил ещё апельсинового сока. Налил сок в стакан и положил три кубика льда. Вернулся в комнату. Лёг на диван. Уснул.

Проснулся от вечерней песни Кеши-певца. «Кеша – дурачок, а Саша – дурочка, Кеша – петушок, а Саша – курочка» – проговорил я, чтобы отвлечь птиц от воплей. Они с интересом выслушали мою речь и возобновили песни. Я вспомнил о стакане сока со льдом. Теперь у меня был просто тёплый сок. Отпил половину и положил ещё льда. Я слышал, что пробуждение на закате предвещает плохое настроение. К чему это я? К тому, что сон меня не вылечил от тревоги. Часы показывали двадцать два часа двадцать минут. Взглянув на стакан с соком и льдом, я понял, что может отсрочить мой ментальный коллапс. Оделся и побежал в магазин.

«Молодой человек, умолять бесполезно, я не могу продать вам водку! Уже больше десяти вечера». Я не сдавался. Угрожал наложить на себя руки и ноги. Хныкал и канючил. Обвинял правительство России, климат и Вашингтон. Наконец, мне согласились продать водку, лишь бы я исчез из поля зрения. «Я уже не хочу. Я передумал. Я с нового года бросил пить, оказывается…» Я развернулся и убежал без покупки.

Заходя в квартиру, я услышал незнакомый звук. «Какого чёрта!» – прошептал я. Мимо проходящая мама, сказала: «У тебя что-ли телефон звонит?». Не разуваясь, я бросился к сумке и схватил трубку. Входящий вызов от «мамочка».

– Да! – закричал я.

– У тебя проблемы? – спросил меня молодой женский голос.

– Не знаю, – признался я.

– А кто знает?

– Не знаю, – снова не знал я.

– Половина второго ночи. Тринадцать, – чётко проговорила девушка.

– А?

– Повторяю: половина второго ночи, тринадцать, – такой же интонацией повторила девушка.

– Понял… То есть, принял!..

Звонок закончен. Я достал распечатку с числовыми кодами и точками и убедился, что «тринадцать» – это под стенами Кремля, со стороны улицы Проломной. Времени ещё много. К Аркадию заезжать уже поздно, потому что он рано встаёт, а поэтому рано ложится; и ещё у него маленький ребёнок.

*****

– Тук-тук. Кто там? Я – Гузель, ты – Пол? – спросила меня девушка в белом полушубке, стоя за полуоткрытым пассажирским окном моей машины.

Эта девушка десять секунд назад вышла с водительского места Ауди ТТ и прошла восемь шагов до моей машины.

– Может впустишь меня, – спросила девушка.

– Ах, да, конечно, – я нажал кнопку центрального замка.

Она уселась на пассажирское кресло. От неё пахло вкусно. Она была не так молода, как мне показалось по телефону.

– Повезло тебе, Пол, на этой недели: в тот же день передаёшь товар.

– Поль.

– Что?

– Поль, меня зовут Поль, а не Пол, – сказал я как можно мягче. – Но, вы можете звать меня Пол, если вам так удобнее.

– Хорошо, давай мне посылочку, где эта треклятая пыль? Мука, сорт «Депутатская перхоть», – она засмеялась над своей шуткой.

Я тоже засмеялся. «Депутатская перхоть», – это остроумно. Я достал с заднего сиденья свою сумку, положил её на колени, отрыл, вынул пакет, отдал в руке Гузели.

– Отлично, Пол, до связи, – она застегнула свою маленькую сумку на застёжку и спешно вышла.

Я проводил её взглядом до ТТ-шки. Затем проводил ТТ-шку взглядом до поворота на улицу Чернышевского. «Куатро», – про себя отметил я. Площадь перед Кремлём была красиво освещена. Падал крупный снег. Кругом стояли отреставрированные особнячки. В общем тут всегда было красивое место, даже когда Иван Четвёртый проломил в этом самом месте стену казанского Кремля. Я медленно покатил в сторону своего «Бруклина». «Откуда ж мне знать хоть что-то, откуда-откуда?! И зачем мне это сдалось?! Вива Мехико! Ведь я глупый ковбой и парень я простой. И я не знаю. Жизнь веду простую и в голове сквозняк, ведь лишь ковбой я»…