Я остался наедине со своими мыслями. Глянул в окно, – мир пошатнулся, заставив меня покрепче вцепиться в руль. Я облокотился на подголовник и прикрыл глаза.

– Трогай! – Тони каким-то неведомым образом оказался на заднем сиденье, а рядом с ним сидела девушка.

«Смотрите, что я прихватила с работы», – девушка, подняла к нашим глазам бутылку вина и пощёлкала языком. – «Только штопора нет…»

– Спокойно, я сейчас пальцем продавлю, – нашёлся Тони.

Я тем временем уже ехал в сторону нашего района.

For your love, for your love,

I would give the stars above.

«Давай ещё пива купим?» «Ну, разумеется, мсье!»

For your love, for your love,

I would give you all I could.

Я закладывал крутые виражи, а пассажиры на заднем сиденье визжали и смеялись. Потом я заметил Тони сидящем на открытом окне и орущим что-то другим машинам. Потом, краем глаза, я заметил чьё-то нижнее бельё, развивающееся на боковом зеркале; может быть это был флаг, может быть мы сдались. Меня немного затошнило.

For your love.

For your love.

В какой-то момент девочка – подружка Тони – исчезла. Мы ехали с Тони в незнакомом и неважном направлении и передавали друг другу пиво. Потом мы поравнялись с престижным авто в котором интеллигентная семья ехала из оперы (?!); Тони высунулся из окна и начал орать: "Купите героин, хороший афганский героин; дядя! Купи своей семье героин". Он и другие гадости кричал: «Оба Малаховых! Ипотека, дядя! Возьми ипотеку! Елена Малышева рекомендует!.. Счёт от управляющей компании! Проложено огромное количество новых дорог! Казань – город достойных людей!» Потом начал блевать на нашу и их дверь. А может это я орал и блевал, а может Бенисио Дель-Торо.

I'd give the moon if it were mine to give.

For your love.

I'd give the stars and the sun 'fore I live.

For your love.

To thrill you with delight,

I'll give you diamonds bright.

There'll be things that will excite,

To make you dream of me at night.

*****

На сетчатке отпечаталась кухня нашей квартиры. Моя рука открывает крышку у сковородки. Пальцы хватают что-то, по-видимому, съедобное и суют в область лица. Потом картинка исчезает, но новая картинка не появляется.

*****

– Ну, вот, Тони, это, очевидно, приличное заведение, – говорю я; по его лицу видно, что он соглашается.

Красивая девушка-хостес препровождает нас к столику.

– Господин Гончаров, ваш любимый столик свободен, пожалуйста, – девушка указывает на укромное местечко в углу зала.

– Ого, Тони, ты это видел, – меня здесь знают! – я смотрю изумлённым взглядом на своего друга.

Лицо Тони не меняет выражения. Я замечаю, что гости ресторана украдкой смотрят в нашу сторону и перешёптываются. Мы располагаемся и начинаем вполголоса беседовать. Подходит официантка и советует нам блюдо. Мы соглашаемся, так как нам лень изучать меню. Скоро нам приносят еду, и мы приступаем.

– У! Форель с шампиньонами! – я перевёл взгляд на Тони.

– За такие деньги могла быть с трюфелями, – привередничает Тони.

Я искренне недоумевал, почему Тони не радуется прекрасному ужину и дивной музыке.

Мы почти доели. В меня не лез последний кусочек запеченной рыбы, и я решил подождать, скоротав время беседой с Тони. Мы чокнулись и отпили из бокалов. Закурили. Официантка мгновенно принесла пепельницу. Я всегда чувствую себя неуютно, когда мне прислуживают, и был рад, что в этом ресторане не принято официантам стоять за спинами гостей и ловить каждый жест. Я немного огляделся и заметил, через два столика от нашего, девушку неземной красоты. Наши взгляды встретились, и я, смутившись, перевёл взгляд на Тони.

– Смотри, – с досадой сказал Тони и кивнул в сторону.

Я посмотрел в том направлении: к нашему столику направлялась та самая красавица, взгляд которой я недавно перехватил. Она приблизилась к нам и очень деликатным тоном заговорила:

– Господин Гончаров, простите, что отвлекаю, просто хотела сказать спасибо; я и мои близкие очень вас любим; мы следим за вашим творчеством и ваша последняя работа, по моему мнению, просто замечательна. Могу я вас попросить расписаться в моём блокноте, – она протянула мне блокнот на пружинке и шариковую ручку.

Последние её слова я дослушивал с открытым ртом, глядя на Тони. Тони сидел с таким видом, что ему подобные истории уже надоели. Я скрипнул мозгами и сказал то, что, на мой взгляд, могло быть возможно и уместно.

– Спасибо вам, большое, девушка, я ведь для вас – людей – стараюсь! Кто я без вас?! – я прослезился. – Спасибо, что читаете мои книги… Спасибо… Я буду писать ещё лучше, ведь теперь я знаю, что меня читают такие красивые и умные люди, – я понимал, что перегибаю палку, но ничего поделать не мог.

– Книги? – девушка вопросительно уставилась на моего спутника, ища в нём поддержки в этом недоразумении.

Тони, тем временем, смотрел на меня и отрицательно качал головой.

– Не книги? – одними губами спросил я Тони.

– Павел хотел сказать «фильм», – заговорил Тони, обращаясь к недоумевающей девушке. – Гончар говорит вам спасибо за то, что вы смотрите фильмы с его участием.

– Точно! – взвизгнул я. – Фильмы! Спасибо, что смотрите фильмы! Спа-си-бо!

– У меня последний вопрос, если позволите, – сказала девушка, получив обратно свой блокнот с моими каракулями. – Вы рыбу доедать будете?

– Что? – недопонял я и снова с испугом уставился на Тони.

– Она спрашивает: ты рыбу доедать будешь? – пояснил Тони.

– В смысле, – испугался я. – Вот эту что-ли рыбу?! Вот эту самую, которая у меня на тарелке лежит?!..

– Да, Павел, вы эту рыбу доедать будете? – девушка указала своим пальчиком на размазанную по моей тарелке рыбу.

Мой конфуз быстренько перерос в испуг; зал ресторана закружился. Наверное, я упал в обморок. На одну треть мой мозг проснулся. Проснулся настолько, что я смог осознать себя лежащим на диване в своей комнате. Солнце било сквозь незавинченые жалюзи. Попугаи разговаривали на повышенных тонах. Резкая головная боль заставила меня пожалеть о том, что я вчера не умер. Ужасная жажда. Во рту насрали слоны и умерли там же. Постойте-ка, это ещё что такое?! Языком нащупал во рту какую-то массу; несколькими движениями челюстей и языка отлепил эту массу от нёба. Ну, я и урод: положил в рот кусок жареной рыбы и, не проглотив, вырубился… Мне противно и стыдно. Ещё предстоит выяснить: не наворотили ли мы вчера дел! Стыдно, противно и страшно.

For your love.

For your lo-o-o-o-o-o-o-o-o-o-o-o-o-ve.

Глава 38

Следующие двое суток я просидел дома, трясясь от страха, что вот сейчас в дверь позвонят милиционеры и заберут меня в тюрьму. Я несколько раз писал сообщения Тони примерно такого содержания: «Тони! Мы ведь ничего плохого не сделали?! Ведь ничего?! Мы ведь никого не сбили?! Я не хочу в тюрьму!» Тони отвечал, что ничего плохого мы не сделали, по крайней мере, он не припомнит. Меня такой ответ не устраивал, и я писал снова, заменяя слова из предыдущего сообщения синонимами. Тогда Тони отвечал, что точно ничего ужасного и отвратительного не произошло. Это меня успокаивало, но только отчасти.

Во вторник пятнадцатого ноября я поехал в травмпункт на снятие фиксатора и на повторный снимок. Явившись, как и было велено после обеда, я ждал не долго, и вскоре все процедуры были завершены. «Всё срослось правильно… Почти…» – сказал доктор глядя на снимок, подняв его напротив оконного проёма. «У вас таки предрасположенность к альпинизму, – кости быстро срастаются», – наверняка, в миллиардный раз повторил шутку врач. Очередной больничный лист был закрыт, – завтра мне необходимо явится на работу.

*****

У меня появилось желание покататься-поработать и, в девять часов вечера, я выехал в город. Первый же пассажир оказался мне знаком, – парень лет двадцати семи; когда достаточно долго работаешь в такси, вероятность того, что снова встретишь человека, которого уже возил, увеличивается, даже в очень большом городе. Так вот этого парня я как-то уже возил; если я вспоминаю человека, то уж маршрут по которому я его вёз – вспоминаю тоже – одно без другого не бывает; ещё бывает так: мне приходит маршрут, по которому я уже ездил, и сразу в голове всплывает приблизительный фоторобот вероятного пассажира. Так вот этого парня… а, говорил уже.

– О, здорова! – очевидно, парняга меня тоже узнал.

– Здрасьте. Как ваш новорождённый ребёнок?

– А! Растёт! Слушай, сейчас заедем по пути в одно место, – я доплачу.

– Конечно.

– Надо заехать к одному дурачку, – дать ему словесных пиз…лей.

– Понятно.

Мы подъехали к подъезду одного из высоких многоквартирных домов в районе Азино, я убрал навигатор. Мой знакомец набрал номер и, в вальяжной манере, вызвал собеседника на личную встречу, сказав, что уже находится около его подъезда. Я огляделся по сторонам: не было ни одного свободного места, чтобы встать на сколько-нибудь продолжительную парковку, а спереди уже ехала какая-то девятка. Я опустил правое окно, чтобы сказать пассажиру, что мне придётся немного отъехать, но не сказал… В тот самый момент, когда я открыл рот, чтобы сказать слова, человек, которому (очевидно) звонил парень быстро вышел из подъезда в компании представителей своей нации, и ударил парнягу по лицу. Парень упал, но почти сразу встал… Встал только для того, чтобы получить новый удар и вновь свалиться в позднеосеннюю грязь. Та девятка, что ехала в нашу сторону, в этот момент доехала до нас и их неё вышли ещё четверо земляков оппонента нашего героя. Я заблокировал двери, поэтому ребята из девятки не смогли их открыть. Потом я достал навигатор и установил его на прежнее место, что должно было дать понять, что я всего лишь таксист, который не заинтересован в победе какой-либо из сторон. Ребята поняли моё послание и жестом показали мне, чтобы я сдал назад, освободив тем самым театр сражений. Я посмотрел вправо: моего пассажира уже усадили на лавку и допрашивали. Когда я сдал назад, вид на предподъездное пространство скрылся от меня. Я выключил двигатель и стал ждать. Двое парней из «девятки» поглядывали в мою сторону. Минут через десять напряжённого ожидания мой пассажир (слегка припухший) вернулся на своё место и сказал: «Теперь домой». Когда мы выехали из двора, я начал разговор:

– Вот салфетки. Я словесные пиз..ы представлял себе по другому. Не расскажете, что там сейчас произошло?

Парень выдернул одну салфетку и, на удивление, действительно начал рассказывать:

– Эти придурки-узбеки заплатили мне пять миллионов наличными за десять Лад Приор, которые якобы оборудованы таким образом, что спрятанные в специальных тайниках наркотики, не унюхает никакая собака на границе. По пятьсот тысяч за один автомобиль, – получается, пять миллионов.

– Ого! Вы – аферист!

– Да, мошенник. У меня даже общество с ограниченной ответственностью зарегистрировано для разных подобных операций. Эти уроды говорят, что знают, где я живу, что у меня жена работает «там-то», что сын родился недавно…

– Так может отдать им эти деньги? – предположил я.

– Ага! Я их уже потратил: квартиру купил в новом доме, ту, в которую ты меня сейчас везёшь…

– Вам бежать надо. Продайте всё или сдайте и бегите.

– Нет уж. Я люблю Казань и хочу здесь жить, хочу, чтобы мои дети росли здесь. А эти азиаты – приезжие, пусть они убираются отсюда, – глаза парня заблестели от слёз гнева и безысходности. – Пусть спасибо скажут, что им тут позволяют работать, – наркоту привозить и продавать. Они сюда уже весь свой Узбекистан перевезли!

– Странно, я думал, что узбеки – некриминальный народ. А они точно Узбеки? Может азеры?

– Да точно, я-то знаю!..

– А что делать? Что делают в таких случаях?

– Я их убью, закажу всех… Так дешевле получится…

Через три минуты мы подъехали к его дому. Он расплатился, а я пожелал ему удачи.

Я сильно перенервничал и решил не брать больше заказов, но не успел сняться с линии, – мне пришёл новый заказ, в сторону дома к счастью. Моим новым пассажиром была пассажирка, – женщина лет сорока, возмутительно пьяная, – пассажирка из серии «Молодой человек, как вы считаете: я – красивая? Я способна привлечь мужчину?». Безусловно, мадам, безусловно…

Глава 39

Я привёз своё тело на работу с десятиминутным опозданием. Поднялся в общий отдел. «А, дядя, заходи», – махнула мне рукой Наденька Юсуфовна.

– Здравствуйте…

– Ты снова опоздал. Пиши объяснительную.

– Я… Я в пробке… А что писать-то?..

– Пиши, как всё было. Правду пиши. Пиши-пиши. Пиши как есть, – Наденька Юсуфовна посмотрела на меня, как на дерьмо.

– Я однажды уже пробовал писать «как есть», – сказали: «Переписывай»…

– Послушай меня, Павел. Если тебе не интересна эта работа – увольняйся. Здесь люди работают на перспективу, они знаю, чего хотят. У тебя есть перспектива, Павел? Я думаю, что у тебя нет перспективы. Без обид, Павел.

Если бы я знал, что ответить, то всё равно бы слова застряли у меня в глотке. Я просто стоял и молчал. Наденька Юсуфовна продолжала:

– Слушай, Поль. Давай договоримся: или ты начинаешь по-настоящему работать, – без больничных, без опозданий, со своевременной сдачей дел в канцелярию, или увольняйся. А?

– Да…

– Что «да», Павел? Что ты думаешь?

– Я начинаю по-настоящему работать, – неуверенно сказал я.

– Да… Ладно, иди. С сегодняшнего дня ты будешь секретарём у Вакс, – там уже две недели нет секретаря. Воооот такая гора дел скопилась. Кабинет четыреста пять.

Я пошёл на четвёртый этаж. Сначала зашёл к составу судьи Арбенина. Поговорив с ними полторы минуты, я узнал, что Вакс – самый невыносимый человек в этом здании, что с ней никто не хочет работать, что она меня будет обзывать и проклинать по поводу и без; не привык, что к тебе обращаются матом – привыкай, и так далее. Я поблагодарил за хорошие новости и направился в соседний зал, на этот раз уже к Вакс. Постучался и вошёл. Первое что я увидел, было то, что все плоские поверхности были завалены стопками дел. Сама Вакс была во внутреннем кабинете. Где-то между вышеупомянутыми стопками сидел помощник судьи Вакс – мой нежданный послеобеденный гость, – НПГ. Помните домогательства в машине? Это он. Назовём его Маратом. У Марата с соседним кабинете работала мама – судья по уголовным делам, – назовём её мама Марата, та самая судья у которой я успел немного поработать, пока не заболел простудным заболеванием.

*****

– Здорово. Ты кто такой? – спросила Вера Борисовна Вакс, когда вышла из своего кабинета.

Я встал со своего рабочего кресла, у которого, кстати, не хватало одного колёсика, и ответил:

– Здравствуйте, Вера Борисовна Ва…, я – Гончаров, я на замену…

– Гончаров – Обломов, да? Уууу…

– Да, – не видя смысла с ней спорить, подтвердил я.

И вообще, чтобы раз и навсегда закрыть тему оскорблённого чувства собственного достоинства, я решил перестать воспринимать себя как человека пока работаю в составе Вакс.

– Где раньше работал? – снова вспомнила обо мне Вакс.

– В смысле? Здесь в суде? Или вообще? – я снова опустился в кресло и тут же вздрогнул, потому что колёсико дало знать о своём отсутствии.

– Уууу… – ответила Вакс, а потом добавила. – Где раньше работал?

– Много где. На стройке…

– Уууу…

– В барах, ресторанах…

– Уууу…

– Клубах ночных…

– Уууу…

Вера Борисовна (ВБ) имела привычку на секунду-другую уходить в себя, сопровождая этот уход звуком, который удобнее всего описать четырьмя буквами «у», хотя, конечно, звук был намного сложнее и… таинственнее что-ли. Возвращалась из «себя» она без звука. Стоит сказать несколько слов о её внешнем виде. На вид ей было лет шестьдесят восемь, а по факту шестьдесят. Ростом она была где-то сто пятьдесят пять-шесть сантиметров, растрёпанные седые волосы, несколько бородавок на лице, несколько зубов во рту. У неё было два свитера: один с символикой московской олимпиады, другой – с медвежонком и надписью «Tedy», этот последний, наверное, ещё с избирательной компании Теодора Рузвельта. На ногах были башмаки, которые носили французские санкюлоты. Вместо колготок, под юбку, она поддевала синие тренировочные штаны с перемычной на ступне и лампасами. Прогресс она отрицала: компьютером старалась не пользоваться, сотового телефона не имела. Каждый знает таких людей, которым бесполезно что-либо доказывать; судья Вакс Вера Борисовна была как раз из таких. Ещё лучше можно представить себе образ Вакс, если вспомнить новеллу Достоевского «Игрок», – старуха-лудоманка по характеру, по отношению к окружающим была очень похожа на Вакс. Я прямо слышу, как Вера Борисовна орёт: «Едем назад, в Москву! Я пятнадцать тысяч целковых профершпилила!» В общем, как видите, вид у неё был весьма эксцентричный и, от себя добавлю, опасный. Как говорят в таких случаях: я сразу понял, что скучно не будет.

– Ладно, разберёмся, – остановила она мои перечисления и удалилась в свой кабинет.

Глава 40

Для меня начались трудные времена. Секретарь, которого я заменял, даже не думала выздоравливать. В конце первой недели лавина уже моих дел накрыла меня с головой. В этой череде мучительных дней была одна единственная отдушина – Вера Борисовна Вакс.

– Ну как тебе работается у ведьмы? – просила меня помощница Арбенина, когда мы вдруг оказались за одним столиком во время обеденного перерыва.

– Это оказалось даже лучше, чем я ожидал, ведьма – просто уникальный человек. Для неё не существует правил: на неё написано больше жалоб, чем на всех дорожных полицейских вместе взятых, – пишут и граждане и юристы… Она не придерживается процесса, а ко всем людям обращается посредством на ходу придуманных кличек, типа: «Эх, кепка» или «Ты, борода», или даже «Поди сюда, ты, с ушами».

– А я тебя предупреждала, – сказала помощница, но всё равно по ней было видно, что она в изумлении. – А тебя, Поль, она каким существительным называет?

– Она меня прилагательным называет.

– А? Каким же?

– «Тупой», – я хихикнул.

Лицо помощницы выразило крайнее изумление, она проговорила:

– И как ты это терпишь? Я как-то у неё заменяла, так мы с ней так разругались, что я на неё жалобу написала…

– Я, по заветам одного мудреца, свёл на нет чувство собственного достоинства, а также стал безжалостен к себе; теперь получаю удовольствие от созерцания жизнедеятельности этого уникального человека, анрополого-психологический интерес, если угодно… Вера Борисовна среди судей, как доктор Хаус среди врачей. Мантию она, кстати, тоже никогда не надевает, как Хаус не надевал халат.

– Так или иначе: нельзя терпеть оскорбления, – гнула свою линию помощница.

– Она меня не оскорбила, а раскусила. В конце концов, – она с первой минуты поняла, что я не хочу работать и не хочу хотеть работать… – я прервал мысль и стал выколачивать со дна стакана прилипшие сухофрукты.

– Сколько ты уже у неё? – в глазах помощницы я увидел жалость.

– Сейчас, дай подумать… Сегодня девятое декабря, значит три недели и два дня.

*****

За эти последние три недели, мне некогда было «взяться за перо». Были несколько событий, описание которых крутилось у меня в голове уже тогда, когда они происходили, и сейчас я вкратце расскажу о них читателям.

Начну с того, что моя подработка в такси, с момента моего прикрепления к составу Вакс, сошла на нет. Всё началось с того, что старая советская машина низкооплачиваемого адвоката, работающего тут же при суде, с падением температуры на улице, перестала заводиться. По стечению обстоятельств, этот самый адвокат каждый вечер подвозил до дома судью Вакс, а теперь подвозить уже не мог. Вера Борисовна уже на второй день выяснила, что мой путь домой пролегает непосредственно через её жилище и, не теряя ни дня, стала ездить с работы домой со мной за компанию. Мне было жалко терять возможность подработки, но зато я уходил домой ровно в шесть часов вечера, а оставшаяся на работе кипа дел меня уже не волновала (я как-то научился абстрагироваться от мысли о низком качестве моего труда).

Где-то в последних числах ноября установилась стабильно минусовая температура, а с первого декабря повалил снег. В один прекрасный обеденный перерыв – пятого декабря в понедельник – я решил посидеть в своей машине и покурить, я, естественно, стал заводить мотор с ключа, так как автозапуск снова не сработал, но и с ключа это помойное ведро не завелось! От этого факта моё хрупкое душевное равновесие, бл.., нарушилось; стая птиц вспорхнула с проводом, когда я нецензурно прокомментировал сложившуюся ситуацию, колотя при этом по рулю. В этот день мне пришлось уехать домой на метро, на следующий день тоже, и на следующий… В четверг в половине двенадцатого ночи, а машина сломалась в понедельник, я наконец заставил маму поехать со мной на её машине ко мне на работу и притащить на буксире мою тачку к дому. Все эти дни шёл снег…

И вот мы с мамой едем по мосту «Миллениум», через десять минут настанет следующий день, а через шесть часов мне надо вставать на работу. Я нервничаю. Мама нервничает. На заднем сиденье её машины лежит лопата для выкапывания моего транспортного средства. Я не помню, кто первый начал… Я помню чётко, что мама сказала следующее:

– Эти твои фантазии… Это всё ерунда, понятно?

Я не понял, – к чему это было сказано.

– О чём ты, чёрт возьми?! При чём здесь выкапывание моей машины и мои фантазии?! О каких фантазиях идёт речь?! – меня уже начало трясти от злости.

– Ты собираешься уволиться и что? Что ты будешь делать? Ты ведь никто… ты не станешь ни художником, ни актёром, ни писателем… Ты просто будешь сидеть на моей шее, как и всю свою жизнь! Или ты к отцу снова поедешь… А там ты тоже ничего не хочешь делать. Я не знаю, как ты собираешься жить. Просто не знаю. Ты просто фантазёр.

Меня убивал её безапелляционный тон. Это мне говорит человек, который тупее куска гипсокартона. Я решил парировать. Для начала интеллигентно.

– Это я-то фантазёр?! Я не больший фантазёр, чем те, кто получает образование, ходит на работу, женится, берёт ипотеку, рожает детей, наивно надеясь, что уж они-то будут хорошими людьми!.. Только ты мало-мальски решил свои проблемы, как сразу стремишься приобрести новые. Вроде сам здоров и обеспечен и, тут ты связываешься с проблемными и неустроенными людьми, влезаешь в затратные обязательства; кульминацией всему рожаешь больных бестолковых детей, которые высасывают из тебя последние жизненные силы. Многие люди принимают картонные декорации, построенные немногими людьми, за настоящую жизнь. «Мне во сто крат милей всех этих подлых благ – мои пустые бредни…» Я хочу строить картонные декорации для других, а не жить в чужих декорациях. Тебе это не понять.

– Вот и покупай еду сам!

– А ты уё…ай со своим цыганом из моей квартиры! У тебя такая умная тревога в глазах!.. Это может ввести в заблуждение, если не знать, что эта тревога по поводу самой идеи тревоги. Ты тупица!.. Чёрт!.. – я задохнулся от злости.

– Я ведь даже рассказать никому не могу о том, как ты со мной разговариваешь, потому что ты мой сын… Избил бы тебя кто-нибудь!.. Проучил…

– Послушай, что я тебе скажу: твоя жизнь – это толчение говна в ступе. Ясно?! – ещё секунда и я ударю по её тупому рылу или выкручу руль, заставив машину улететь с моста.

Надо признаться, что последние слова матери для меня были в новинку.

– Сука, сука ты, больше никто. Я еду, помогаю тебе машину завести, – она опять начала строить из себя мать-героиню.

– Сама сучара, сука, блять, ненавижу тебя, тупорылая овца. Сука! – завизжал я. – А кто твою машину с бордюра снимал голыми руками, когда ты, слепая овца, около Макдональдса не увидела разделительную херовину?! У меня позвоночная грыжа, сука… Блядская жизнь, приходится иметь дело с отчаянными дураками, – я больше не мог сдерживать слёз разочарования.

Земля, в который уже раз, уходила у меня из-под ног. Ох, чёрт, секунду назад я был готов на глупость.

Машину было не так просто отбуксировать, во-первых, потому, что я припарковался за углом трансформаторной будки, и законы геометрии и физики никак не хотели пойти нам навстречу, во-вторых, потому, что выпало огромное количество снега, и было ощущение, что одна десятая доля осадков, предназначавшаяся для нашего города, опала на и рядом с моей машиной. Общие физические упражнения немного сплотили нас с мамой, хотя она и не переставала повторять, что делает для моего благополучия слишком много. Последние недели истощили меня физически и морально, а чрезмерные усилия при откапывании и толкании моего синего ведра – надорвали мою больную спину, – про давнишнюю позвоночную грыжу я не шутил. В итоге, когда я на верёвочке катился за маминой машиной по мосту «Миллениум», на часах было без десяти два ночи. Включенный магнитофон усугублял коллапс аккумулятора, но я выбрал что важнее. «…Мы все стареем, только музыка звучит бодрее, наша музыка звучит бодрее…» – раздалось из колонок. На подъезде к дому моя машина изволила завестись, но норовила заглохнуть всякий раз, когда обороты двигателя падали меньше трёх тысяч.

На следующий день перед уходом на работу, я попробовал завести машину, и она завелась с первого раза. Под страхом вновь оставить машину около работы, я всё же решился поехать на ней.

В этот вечер – а это был последний рабочий день на этой неделе – Вакс уехала намного раньше нас всех, потому, что на пятницу она не назначала никаких дел, чтобы её состав мог быстрее «отписаться». Время подходило к шести часам вечера. За окном шёл снег. Я решил отправить сообщение Машеньке: «Привет. Что-то твоя прорицательница не звонит». Маша ответила: «Не знаю… А сколько дней назад ты ей отправил свои данные? Меня она пригласила через две недели». Сколько же дней прошло?.. Так-так… Прошло чуть больше недели. Помните, дорогие читатели, я упоминал о некоем астрологе, про которую мне рассказывала Маша в один из моих визитов к ней? Помните? Я, отчаявшись найти надежду в реальном мире, решил-таки обратиться к миру астральному. Чуть больше недели назад я созвонился с Мариной и попросил составить на меня гороскоп. Она велела мне скинуть ей смс-кой свои данные, а именно: полные фамилию имя отчество, дату, время рождения и место. Я скинул и продолжил жить трудовой жизнью. Может женщина-астролог расскажет мне о грядущем счастье. Может, вселит в меня уверенность в моих силах и талантах. Может ей суждено стать моей Нга Чике? Я давно приготовил для оплаты три тысячи рублей, которые носил в боковом кармашке бумажника. Значит, две недели… Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Потом открыл глаза, снял ботинки и вновь, откинувшись, закрыл глаза. Я глубоко вдохнул, чтобы проверить – нет ли запаха от моих носков, – был, но не сильный. Я подумал о том, что если в понедельник выйдет с больничного секретарь Вакс, то я буду чувствовать себя счастливым человеком. Зазвонил телефон. Это была Марина – астролог. «У-ху!» – подумал я и схватил трубку.

– Ало! Павел Гончаров? – голос у неё был как у «нормального человека».

– Да-да, Марина, это Павел! – я был несказанно рад.

Я всегда радовался, когда сталкивался с чем-то необычным и безопасным для здоровья.

– Вы сегодня можете ко мне подъехать?

– Да, конечно, Марина! Скажите адрес.

Марина назвала свой адрес и велела подъехать к семи часам вечера. К счастью её дом находился в непосредственной близи от моей работы, в так называемой шаговой доступности. Я знал этот дом, – один из первых «элитных» домов в центре Казани, в этом доме имеются двухуровневые апартаменты. До семи часов оставалось ещё больше часа, и я решил сходить в кафешку напротив прокуратуры – перехватить сладкую булку с кофе.

Без пяти минут семь я позвонил в дверь на самом высоком этаже дома; можно сказать, что эти апартаменты были пентхаусом. Я не воспользовался лифтом, потому что не знал: на каком этаже находится квартира с данным номером, и пока я поднимался по лестнице, почувствовал себя измождённым и обезвоженным. Это состояние преследовало меня в последние две недели, а сейчас накатило с новой силой. Но радость от соприкосновения с «волшебством» отодвинула на второй план моё плачевное физическое состояние и, когда дверь открылась, я бодро поздоровался и вошёл.

Как я и ожидал, квартира была прекрасно обставлена, хотя на мой вкус мебели и вещей многовато, – я бы удовольствовался и десятой частью. В воздухе витал лёгкий аромат благовоний. Марина пригласила меня пройти в кабинет. В кабинете «лицом» к двери стоял письменный стол, а перед столом кресло для посетителей. Ещё в кабинете был комод, на котором стоял музыкальный центр, из колонок которого едва слышно звучали какие-то мантры, там же – на комоде – стоял принтер и экибана. У кабинета было два окна на уровне полутора метров над полом и одно на потолке (этаж, как я уже говорил, был последним). Никаких стеклянных шаров, понятное дело, я не заметил, – всё было по науке. Возможно, единственным перегибом был настенный календарь, висевший на правой стене; был открыт месяц декабрь, на картинке был нарисован пузатый мужик азиатской наружности, а над ним надпись на русском языке: «Скрыть своё будущее гораздо сложнее, чем скрыть прошлое. Карлос Кастанеда»; совсем внизу листа располагалась реклама какого-то азиатского чудо-препарата от всей недугов сразу. Откуда-то раздался голос хозяйки:

– Павел, вы хотите кофе или чай?

– От кофе не откажусь, спасибо.

На секунду зашла Марина, открыла ноутбук, нажала несколько раз на тачпад и снова удалилась. Секунд через десять ожил принтер и начал печатать. Через минуту вернулась Марина и села за свой рабочий стол.

– Начнём, – сказала она и открыла какой-то документ на ноутбуке. – Для начала я хочу знать: обращались ли вы раньше к разного рода предсказателям? Если да, то, к каким именно?

– Да, случалось… Мне несколько раз доводилось встречать людей, которые занимались подобными делами, и я не упускал возможности, ради спортивного интереса, узнать что-то о своей жизни. Можно сказать, что я хочу верить… Я отношусь с уважением к подобной деятельности и ни в коем случае не иронизирую…

– Я поняла…

– Мне дважды гадали по руке, правда оба хироманта были алкашами… Однажды мы с другом Аркадием посещали одного молодого предсказателя, откуда последний черпал откровения, мне не известно. Мне было интересно: каково количество совпадений между разными родами предсказаниями. А вот к астрологам я никогда не обращался. Нет…

– То, чем я занимаюсь, к астрологии не имеет никакого отношения. Предсказание судьбы по дате, времени и месте рождения, а также имени, данном при рождении, – это метод, при котором используется китайская книга перемен. Я довольно долго изучала эту методику, как в России, так и на родине данного метода. Я, знаете ли, долго прожила в Китае и некоторых других странах Востока. Когда я училась этой науке, а это без сомнения наука, я составляла прогнозы на известных людей, судьба которых известна широкой общественности, чтобы проверить, как те или иные данные влияют на судьбу. Это была моя тренировка. Результаты, скажу я вам, – удивительные. Давайте я расскажу о вас. Я, наверное, буду следовать от частного к общему, – так удобнее. Итак… Скажу сразу, Павел: вы – очень умный человек. Ещё вы чрезвычайно практичны, а практичные люди редко обращаются за подобными консультациями; ваш приход, признаться, меня крайне удивил… Ну да, ладно. Что такое криминал? Уверена, вы часто задаёте себе подобный вопрос в последнее время. Может это то, что выходит за грань добра? Конечно, нет. Может это то, что выходит за рамки общественного благополучия? Тоже сомнительно. А может быть криминал – это всё, что не разрешено официальной властью? Это может быть правдой, особенно в нашей стране. Процитирую писателя: «В закрытом обществе, где каждый виновен, преступление заключается в том, что тебя поймали. В мире воров единственный и окончательный порок – это тупость». Вы не виновны, Павел Поль Гончаров. Пока. Вы, Павел, пока не виновны. И от вас зависит: останетесь вы невиновны и дальше, или… Вы умны и безжалостны; безжалостны, в первую очередь, к самому себе. Поймите: я не пытаюсь напустить тумана. Яснее, чем я говорю сейчас, уже не сказать. Я не могу узнать подробностей, так что думайте сами. Ах, да, женщина!.. – воскликнула Марина.