Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект
Tekst2.10. Лексика, семантического поля «гипотетичность/недостоверность» в смысловом пространстве «власть»
Все мы с детства помним смешную сказку Андерсена о курице, которая вечером, устраиваясь на нашесте в курятнике, уронила маленькое перышко и в шутку сказала, что стала от этого только красивее. Другая курица, сидевшая рядом, немедленно ее осудила и сообщила новость, но уже с значительными преувеличениями, своим товаркам. За ночь история обошла всех обитателей двора, обрастая все новыми и новыми подробностями: о том, что пять кур выщипали себе все перья, а потом заклевали друг друга насмерть из-за любви к петуху. И наутро та, которая уронила перышко, с негодованием говорила своим подругам: «Я презираю этих кур!.. О подобных вещах нельзя, однако, молчать! И я, со своей стороны, сделаю все, чтобы история попала в газеты!». И в газетах действительно напечатали это историю как истинную правду. Сказка так и называется «Истинная правда».
История, рассказанная Андерсеном, очень хорошо раскрывает механизм возникновения и распространения слухов и сплетен: незначительный эпизод при передаче из уст в уста искажается и может приобрести чудовищные размеры – информация становится недостоверной. Здесь же гротескно подмечены некоторые из возможных воздействующих результатов слухов и сплетен: сплетней можно дискредитировать, от слухов и сплетен получают удовольствие и отправитель, и адресат информации, слухи и сплетни помогают самоутвердиться: и отправитель, и получатель ощущают себя «выше» того, о ком сообщается.
Кроме слухов и сплетен (они принадлежат обиходному дискурсу), существуют другие разновидности не подкрепленной реальностью информации. Это всевозможные версии, предположения, которые весьма распространены в политическом и в массово-информационном дискурсах. Исследователи СМИ называют их вероятностной информацией и выделяют такие ее жанры, как прогноз, гипотеза, версия [Тертычный 2002: 55].
Все эти виды не вполне точной, иногда совершенно не соответствующей реальности информации образуют в массмедиа семантическое поле гипотетичности и недостоверности. Это семантическое поле в постперестроечное время стало одной из составляющих смыслового пространства российских масс-медиа. Наиболее широко оно представлено в континууме «власть».
Еще раз вспомним, что в целом информация, подаваемая в массмедийных текстах, образует денотативное пространство – термин А.Д. Шмелева [Шмелев, 2002, с. 36], т. е. сумму обозначенных средствами языка денотатов – внеязыковых объектов реальной действительности. В художественном тексте чаще создается денотативное пространство, отражающее не реальную, а вымышленную автором действительность, подаваемую как реальная [Шмелев 2002: 35]. Специфика текстов масс-медиа, как текстов документалистских, в том, что в идеале представленное в них денотативное пространство должно включать в себя только то, что не воображаемо, а существует в реальности. А обозначающим это пространство вербальным знакам должны соответствовать реальные лица, события, действия и взаимодействия. Такое денотативное пространство назовем денотативным пространством с фиксированными в реальности объектами. Однако, как уже было отмечено, СМИ допускают отступления от этого идеала: денотативное пространство включает в себя компоненты, не подкрепленные реальностью: при сообщении слухов, сплетен, предположений, гипотез и т. п., это своего рода информационные блоки-фантомы. Такое денотативное пространство назовем пространством с не зафиксированными в реальности объектами.
Существуют типовые вербально-стилевые формы подачи гипотетической информации, которые различаются: а) наличием/отсутствием вербальных средств, указывающих на субъект (автора) речи; б) синтактико-композиционными способами подачи материала; в) эмоциональной тональностью сообщения.
Этими типовыми формами являются:
Слухи-сплетни. Автор – первоисточник слухов и сплетен – чаще всего неизвестен («сарафанное радио», «одна баба сказала»). Вынесенные в названия рубрик или вкрапленные в текст слова и сочетания слов: слухи; говорят, что; по слухам; сплетни большого города и нек. др. – подчеркивают, что это какие-то неопределенные лица. Названия рубрик дистанцируют данную информацию от сообщений о том, что действительно имело место. Эмоциональная тональность – шутливая (часто эта шутливость заявлена именно названием рубрики. См., например: «Ток-шоу и все сплетни мегаполиса» – Радио СИТИ FM; «Шепот» – рубрика в газете «Версия», где каждая подаваемая информация начинается словами «Говорят, что…», «Говорят, что…» – рубрика в газете «Аргументы неделі», «Слухи» – рубрика в АИФ и т. п.).
Предположения. Они связаны в основном с внутри- и внешнеполитической информацией. Обычно это фрагмент текста, иногда значительный по объему, построенный как серьезное, эмоционально нейтральное рассуждение. Например, в статье А. Угланова в «Аргументах неделі» «Эффект профессора Плейшнера» (15.03.12) за два месяца до инаугурации В.В. Путина подробно излагаются предположения автора о возможных назначениях в будущем правительстве России после того, как избранный президентом В.В. Путин покинет пост премьера: «Не исключено, на заседании речь пойдет о проблемах Сибири…», «Говорят, что именно г-ну Шойгу поручат возглавить новую госкорпорацию по освоению этих территорий…»; «Главное сегодня – изменит ли новый президент состав правительства. Пока что ничего не предвещает кардинальных перемен…» и т. д.
Обсуждение (полилог). Это новый аудийный жанр, в котором ведущий преподносит массовой аудитории какую-либо гипотетическую ситуацию и предлагает принять участие в ее перемоделировании или обсуждении. Например, предложение «Эха Москвы» публиковать на их сайте коллажи, рисунки, карикатуры на тему «Несостоявшаяся встреча В. Путина и Б. Обамы» («Эхо Москвы», 09.11.09). Или на том же «Эхе Москвы» в программе «Разворот» сообщается новость, исходящая непонятно от кого: «Сергей Иванов вместо Юрия Лужкова – утечка в прессе». А далее ведущий, отвечая на реплики радиослушателей, ведет обсуждение: подходит кандидатура экс-министра обороны С. Иванова на пост мэра Москвы или нет (Эхо Москвы, 06.08.08 – т. е. за два с лишним года до отставки Ю. Лужкова). Программа завершается ответом секретаря пресс-службы вице-премьера С. Иванова: «Это утка и полная чушь». В обоих случаях автор информации не указан. Эмоциональные качества – шутливость, граничащая со стебом.
Вербальные средства, формирующие семантическое поле «гипотетичность / недостоверность»
Существуют специализированные вербальные средства, которые оформляют информацию как не вполне достоверную или гипотетическую. Указания на отдельные из этих средств находим в работах, посвященных исследованию достоверности как коммуникативной категории [Панченко 2010], информационного поля в СМИ [Платонова, Виноградов 2009: 252]. Анализ СМИ последних десяти лет позволил выделить 8 разрядов этих средств. Суммарно они образуют в смысловом пространстве «власть» отдельное семантическое поле. Назовем их маркерами неточности, приблизительности информации. Ими являются:
а) существительные (в названиях рубрик и в самом тексте), обозначающие информацию, источник которой чаще всего неизвестен (неясен): слухи, сплетни, разговоры: «Слухи» (назв. рубрики, АИФ); «Сплетни большого города с Семеном Чайкой» (вечерняя передача на радио СИТИ FM, напр. 2008); сайт «Сплетник RU» b интернете и т. п. Здесь же – предикативные, обстоятельственные и вводные конструкции с этими словами и производными от них: «Будучи на последнем экономическом форуме в Лондоне….я слышал разговоры об отмывании денег, откатах и о том, что, по слухам, одна из яхт, купленных Абрамовичем, как-то связана с российским правительством» (Нов. газ., 2005); «…По нашим сведениям, этого министра [М. Зурабова. – В. С] просто боятся трогать. То ли из-за слухов о его несметном богатстве, толи из-за слухов о его близости президенту» (Арг. нед., 23.11. – 29.11.2006);
б) глаголы в неопределенно-личном значении, в семантику которых входит компонент сообщения информации: говорят, что; думают, что; прочат (кого-либо на какой-либо пост) и т. д. Например, в газете «Версия» в рубрике «Шепот» каждая подаваемая информация начинается словами «говорят, что…»: «Говорят, что Касьянова назначили лидером российской «оранжевой революции»…»; «Говорят, что мэров крупных городов будут назначать…» ит.п. (11-20.02.05). «Говорят, что…» – название одной из страниц газеты «Аргументы неделі», например: «Говорят, что…» и ниже заголовки: «Госдуму и Совет Федерации продадут на аукционе», «Ющенко бросила боевая подруга» и т. п. (18.01.07);
в) глагольные формы может, могут + Infinitiv в значении будущего гипотетического: «Так что увольнение Купина может быть началом настоящего обрушения исполнительной вертикали» (Арг. нед. 29.09.11); «Впрочем, показательная порка Кудрина Медведевым может иметь обратный эффект: консолидировать оставшихся путинцев вокруг премьера» (там же);
г) вводно-модальные слова и сочетания со значением предположительности: вероятно, возможно, скорее всего, я думаю и нек. др. в сочетании с будущим гипотетическим, а также производные от них: «Скорее всего они [питерцы – В. С] будут убеждать Путина изменить свое мнение о персоне будущего премьера» (Арг. нед., 29.09.11); «Я думаю, что популярность власти начнет падать… и, возможно, инстинкт самосохранения толкнет властную группировку к политическим реформам» (Нов. газ., 16.02.09); «Возможна отставка правительства» (там же) и т. п.
д) модальные частицы со значением сомнительности: едва ли, вряд ли, будто бы и нек. др.: «Было много разговоров, что Медведев своим недавним осторожным замечанием в интервью болгарскому телевидению будто бы послал важный сигнал российской элите: действия правительства Путина отныне можно беспрепятственно критиковать» (Нов. газ., 16.02.09);
е) условные придаточные в предложениях с суммарным значением гипотетичности: «Если они [представители политической элиты. – В. С] увидят, что лодка получила пробоину, то, безусловно, все группировки начнут предлагать свои решения, чтобы спастись…» (Нов. газ., 16.02.09);
ж) слова и сочетания слов, с помощью которых журналист, передавая чужую речь, подчеркивает свои сомнения в ее соответствии действительности (прежде всего это частицы якобы, будто, будто бы и нек. др.) и тем самым отчуждается от переданной информации и от ее источника. См., материал А. Шварева «Не похищал, не умирал» с ироническим подзаголовком «Труп, найденный в Чечне, обвиняется в похищении Сергея Кукуры» (Вр. нов., 2003 № 9), где в пределах одного текста 10 раз употреблены единицы с семантикой сомнительности и отчуждения: «Представители спецслужб вчера выступили с очередной победной реляцией, якобы им удалось фактически раскрыть дело о похищении…»; «…в Москве он [Катаев – B.C.] якобы входил в группировку, занимающуюся рэкетом и похищениями»; «По данным столичных спецслужб, Калаев якобы действительно значится как человек, поддерживающий отношения с чеченскими группировками» и т. д.
В таких контекстах сомнения в достоверности информации вводят в «зону негатива» того, кто ее сообщил, – в данном случае представителей спецслужб.
з) эвфемистические обозначения источника информации. Это новшество в российских СМИ, весьма распространившееся в последние годы: «Сообщили информированные источники в правоохранительных органах» (Эхо Москвы, 06.04.12); «высокопоставленный источник в Министерстве обороны» (Эхо Москвы 03.04.12); «другой источник электронной газеты РУ рассказал…» (там же); «отметил источник» (Радио «Говорит Москва», 04.03.12); «источник, близкий к правоохранительным органам, сообщил» (радио «Комерсантъ FM», 15.04.12) и т. д.
Н.Н. Панченко относит «отсутствие ссылок на источник информации» к маркерам недостоверности [Панченко 2010: 62] и говорит о том, что «обезличенность информации влечет за собой неопределенность ситуации» [там же: 62].
Представляется, что само по себе умеренное употребление подобных эвфемизмов не нарушает информационную норму. Однако перенасыщение ими текстов (в первую очередь – радиоэфира) приводит к смысловой расплывчатости: сама сообщаемая информация обретает «налет» неточности, приблизительности (кто-то сообщил, но неизвестно кто). Кроме того, подобные эвфемизмы частично освобождают от ответственности за достоверность информации и могут создать лазейку для дезинформации. Например, сообщение на радио «Коммерсантъ FM» о намерении посла США в Москве поехать в Астрахань в связи с голодовкой правозащитника Олега Шеина. Оно предваряется эвфемизмом: «Накануне источник, близкий к правоохранительным органам, сообщил…» (15.04.12).
Перечисленные вербальные маркеры неточности создают в текстах масс-медиа о власти семантическое поле гипотетичности/недостоверности. Гипотетичность (предположительность) и недостоверность (несоответствие реальности) граничат и часто перетекают друг в друга: то, что одним участником массмедийного общения преподнесено как гипотеза, другой участник может воспринять как объективную информацию, хотя на самом деле данный факт не имел места. Например, в программе «Разворот» на радио «Эхо Москвы» (27.03.14) ведущий приводит высказывание американского политика о том, что по сведениям разведки США, Россия намерена присоединить Восток и Юго-Восток Украины. Вопрос ведущего: «Считаете ли вы, что Юг и Юго-Восток Украины должны быть российскими?». Отвечая на этот вопрос, слушатели «вовлекаются» в эту тему и всерьез обсуждают: нужно ли присоединять к России эту часть Украины? возможно ли вторжение вооруженных сил России на эту территорию? должны ли южные города Украины, такие как Одесса, Херсон, быть российскими? И т. д. Происходит смысловой сдвиг в денотативной сфере: гипотетичность вытесняет реальность, становится дезинформацией, которая может занять определенное место в когнитивной базе массового реципиента.
Таким образом, взаимодействуя, поле гипотетичности и поле недостоверности образуют в денотативном пространстве СМИ отдельные сегменты с незафиксированными в реальности объектами (блоки самореферентной, фиктивной информации).
Воздействующий результат
На поверхностный взгляд, сообщая гипотетическую, не вполне достоверную и даже недостоверную информацию, СМИ выполняют развлекательную функцию. Во всяком случае определенная часть массовой аудитории воспринимает подобную информацию просто для того, чтобы отвлечься от своих проблем. Однако, разумеется, это самая несущественная сторона воздействия. Главное в другом. В периоды каких-либо масштабных социальных и политических перемен (а именно такова нынешняя российская ситуация) общество живет в состоянии «информационного дефицита» [Грачев Мельник 2003: 225]. Гипотетическая информация отчасти удовлетворяет информационный голод. Однако при этом перегруженность дискурса вероятностной, неточной, а также неизвестно кем сообщенной информацией лишает картину мира четкости. Массовый реципиент привыкает воспринимать информацию о том, чего нет и, скорее всего, не будет. То есть привыкает жить в наполовину иллюзорной, расплывчатой реальности, отвлекаясь от тех обстоятельств, в которых он на самом деле существует.
Неопределенность знаний – удобная почва для манипуляций, и информационная неопределенность ведет к негативным переживаниям. [Грачев Мельник: 225]. Цепочку реакций массового адресата можно представить так:
Принятие неточной информации –> некритичность восприятия –> неуверенность в полученных знаниях о мире –> раздражение и растерянность –> потребность в ориентации и опоре –> поиск того, кто избавит от сомнений –> подчинение этому лицу. Общеизвестно, что сбитым с толку, растерянным человеком легко управлять.
3. Сообщение недостоверной – и притом негативной информации о ком-либо – способ «утопления» политического противника. Известно, что авторитет того, на кого брошена тень подозрения, уже немного пошатнулся в общественном мнении. Юлий Цезарь развелся со своей женой Помпеей только из-за того, что на праздник в честь богини плодородия и добродетели, проходивший в ее доме и на который допускались только женщины, проник переодетый женщиной мужчина – Публий Клодий Пульхер. На суде Цезарь ни в чем не обвинил свою жену, но в качестве аргумента для развода привел ставшие знаменитыми слова «Жена Цезаря должна быть выше подозрений» [Ашукин Ашукина 1986: 219]. Такой способ дискредитации можно назвать понижение статуса через подозрение. Именно потому в процессе подготовки и проведения пропагандистских акций распространение слухов, сплетен и дезинформации занимает значительное место [Грачев Мельник: 224]. Так, в приведенном выше материале из «Времени новостей» «Не похищал, не умирал» обилие частиц с значением сомнительности при передаче чужой речи бросает тень недоверия на автора этой речи – представителя силовых структур.
4. Наконец, гипотетическая информация ставит под сомнения факты, сообщенные в деятельностном поле. итак, вербальные единицы, входящие в семантическое поле гипотетичности/недостоверности, могут создавать через масс-медиа удобную почву для управления массовым сознанием, в том числе и в оценках состояния российского общества и действий власти.
2.11. Слова-жупелы. Слова-фетиши
Таких слов сравнительно немного, но их воздействующая сила очень велика. их образопорождающие и оценочные свойства в политическом дискурсе обусловлены их местом в ассоциативно-вербальной сети: теми историческими, культурными и психоэмоциональными ассоциациями, которые они вызывают.
А. ЖУПЕЛ – «нечто внушающее страх, отвращение; пугало», – объясняет «Большой толковый словарь русского языка» [2001: 208]. и далее: «первоначально – горящая сера или смола, уготованная в аду грешникам». А «Краткий справочный церковнославянский словарь» отмечает еще некоторые оттенки значения этого слова: «Жупел – горючая сера; горящая смола, жар и смрад» [2003: 26].
Применительно к языку словами-жупелами мы будем называть слова, которые называют нечто пугающее. Это прежде всего такие существительные и прилагательные, как: режим, тоталитаризм, тоталитарный: «Ну, допустим, режим решит прижать всех к ногтю. Встретит ли это сопротивление? (моск. нов., 01.12-07.12.06); «тоталитарным системам свойственно поддерживать художника» (моск. нов., 12.02.08); тюрьмы, застенки: «Их удерживают в застенках» (Радио «Свобода», 30.05.06); репрессии, репрессивный: «Избыток репрессивных мер» (загол., Нов. газ., 07.12.05); принудительный: «В поликлиниках Петербурга начали принудительно прививать пациентов от гриппа»: (подзагол., Нов газ., 25.10.07); диктатура: «В минувшее воскресенье в гостинице «Космос» состоялся гражданский конгресс «Россия – за демократию, против диктатуры» (Нов. Изв., 14.12.04); карательный: «У налоговиков появился новый карательный механизм» (Нов. Изв., 31.03.05); цензура: «У нас все вопросы хотят решать с помощью цензуры» (Нов. Изв., 06.11.07). Все это слова, входящие в семантическое поле «насилие».
1. Очевидно, что слова этой группы обозначают те явления, факты действительности, которые находятся в ведении власти и напрямую связаны с ней. Поэтому оценочность, которую они создают, имеет двояко направленный характер. Но оба вектора при этом – в сторону негатива. А именно: оценочность и весь круг негативных ассоциаций направлены: а) на то, что обозначено словом-жупелом; б) на власть, которая метонимически связана с денотатом, обозначенным словом-жупелом. Причем отношения эти представлены не просто как каузальные, а как обязательные: диктатура, тоталитаризм, цензура, тюрьмы, застенки и т. п. в интерпретации некоторых СМИ являются непременными сопутствующими власти.
2. Воздействующий результат: осуществляется психологическая агрессия, происходит запугивание адресата. Слова-жупелы – это сигналы, которые вызывают страх. «Страх, – писал Аристотель, – некоторого рода неприятное ощущение или смущение, возникающее из представления о предстоящем зле, которое может погубить нас или причинить нам неприятности…» [Аристотель 2007: 192] В современных исследованиях по социальной психологии отмечается, что запугивание – это «использование страха как инструмента убеждения с целью изменить установки или поведение других людей» [Крысько 2003: 79]. Страх, тревога парализуют сознание, и реципиент начинает автоматически, без анализа воспринимать полученную информацию, подчиняется мнению, высказанному журналистом.
Б. СЛОВА-ФЕТИШИ
ФЕТИШ – «то, что является предметом слепого поклонения» [Большой толковый словарь русского языка: 1420]. В языковом плане словами-фетишами мы будем называть слова, которые вызывают в людях безусловное доверие. Доверие – результат длительного функционирования слова в данном культурном сообществе в качестве обозначения какого-то высокого, идеального или идеализированного понятия. Например, слова: борьба, бороться – о необходимости преодолевать трудности, сопротивляться обстоятельствам. Афоризм времен античности «Жить – значит бороться» (Сенека) [Берков Мокиенко Шулежкова: 169] актуализировался в российском общественном сознании ХГХ-XX веков как альтернатива прежнему смирению (в установке на смирение, на примирение с действительностью исследователи видят одно из константных представлений русской языковой картины мира [Шмелев 2002: 365-375]). См. высказывания некоторых выдающихся деятелей русской культуры этого периода: «Борьба есть условие жизни: жизнь умирает, когда оканчивается борьба» (В.Г. Белинский), «Борьба – вот радость жизни» (Л.Н. Андреев), «Всего полнее и интереснее жить тогда, когда человек борется с тем, что ему мешает жить» (М. Горький), «Смысл жизни только в одном – в борьбе» (А.П. Чехов) [citaty.su/aforizmy-i-citaty-o-borbe]. Понятия, названные словами борьба, бороться, вошли в круг основных концептов русского сознания и связаны со многими героическими страницами российской истории. Однако любое обозначение важного, с общественной точки зрения понятия, легко может превратиться в фетиш. Это происходит тогда, когда слово оказывается оторванным от ситуации, им обозначенной, и утрачивает связь с реальным денотатом. От слова остается его внешняя – звуковая – оболочка и представление (сигнификат). Слово становится одним из средств политической демагогии. Е.И. Шейгал называет это «фантомностью» политического дискурса [Шейгал 2004: 53]. Понятия борьба, бороться неизменно фетишизировались в советские годы. Любой политический или общественный деятель легко мог завоевать авторитет, начав свою карьеру с борьбы – борьбы не только с серьезными политическими противниками, но и с «врагами» не столь крупного калибра: с тунеядцами, с алкоголиками, с «несунами», с фанатами рок-музыки или с самими рок-музыкантами и т. д. Так и сейчас: борьба ведется не только с коррупцией, но и, например, с табакокурением.
В качестве таких слов-фетишей, претендующих на безусловное доверие аудитории, в российских массмедиа первого десятилетия XXI употребляются слова: свобода, свободный (радиостанция Свобода, «Время свободы» – назв. информационного выпуска на радио Свобода, партия Свободная Россия); гражданское общество («Проснуться в гражданском обществе» – загол., Нов. Изв., 14.12.04); марш, фронт – слова из арсенала военной метафорики, которая в 40-е – 50-е гг. имела позитивнооценочное, даже высокое звучание; возродились в политическом дискурсе в названиях политических акций и политических объединений в первое десятилетие XXI века: Марш несогласных (название протестных акций российской оппозиции; проводились с 2005 по 2008 гг.); Объединенный гражданский фронт (название оппозиционной газеты, выходившей в 2005 и далее годах; в ней же, на 2-й полосе – шапка и рубрика: Линия фронта и На переднем крае); Общероссийский народный фронт (название объединительного общественно-политического движения; создано в мае 2011 года по инициативе Владимира Путина). Фетишизированными в оппозиционном политическом дискурсе являются слова: правозащитник, правозащитный; независимость, независимый: независимая пресса, независимое телевидение, независимые выборы, например: «Нам нужны свободные выборы, независимые выборы!» (Эхо Москвы, 27.07.09; «Я все-таки за то, чтобы у нас все-таки когда-нибудь появилось гражданское общество. Чтобы был независимый суд, независимая исполнительная власть, законодательная» (Нов. газ., 26.06.2009).
Реакции, которые стимулирует у реципиента фетишизированная лексика, также: а) двояко направленные; б) одинаковые по оценочности – в данном случае положительной. Однако здесь один из векторов оценки направлен на самого автора речи. В результате позитивные оценочные характеристики слова-фетиша и доверие, которое это слово вызывает, переносятся на автора речи, который метонимической связью соединяет себя с тем, что обозначено фетишизированным словом, и якобы «причастен» к этому явлению и его оценочности.
И слова-жупелы, и фетишизированная лексика часто используются в качестве средства создания политических и социальных мифов, в том числе мифов о том или ином политическом или государственном лидере. Мифологизируется то лицо, в смысловое пространство которого включается слово-фетиш, или же лицо, восстающее против того, что названо словом-жупелом. Так, миф о Ельцине-демократе в конце 80-х годов рождался с помощью фетишизированного борьба и актуальных тогда слов-жупелов привилегии, партийная номенклатура, административно-командная система и нек. др. Словосочетания борьба с партноменклатурой, борьба с привилегиями стали ключевыми понятиями в формировании мифа, который помог Ельцину стать главой государства.
В смысловом пространстве «власть» и слова-жупелы, и слова-фетиши образуют фон, на котором воспринимаются действия власти, и определяют угол зрения на нее.