Коминтерн и Латинская Америка: люди, структуры, решения

2.5. Деятельность Бюро Коммунистической пропаганды для Южной Америки

Хотя компартия Аргентины и не была «первой секцией III Интернационала в Латинской Америке», как об этом писали ранее советские авторы^[299], внимание со стороны Москвы ей уделялось немалое. Здесь мы видим другую форму руководства и воздействия Коминтерна, сложившуюся без заранее продуманного плана, яркий пример влияния случайностей на создание структуры организационных связей. Первым делегатом ИККИ в Аргентине стал немец Феликс Вайль (псевдоним – Люсио Беатус), приехавший в Аргентину в декабре 1920 г. Во время съезда Независимой социал-демократической партии Германии в Галле Вайль предложил Г. Зиновьеву услуги по работе на III Интернационал в Южной Америке, куда должен был отправиться по торговым делам своего отца. И председатель Коминтерна, не задумываясь, назначил малознакомого человека представителем ИККИ, дав ему, правда, ограниченные полномочия: составление информационных докладов, создание издательства для выпуска коммунистической литературы и организация переводов на испанский язык изданий Коминтерна^[300]. Хотя Вайлю удалось добиться определенных результатов, его работа находилась под постоянной угрозой срыва, потому что Зиновьев и Западноевропейский секретариат Коминтерна в Берлине, несмотря на неоднократные напоминания, долгое время… забывали выслать ему мандат, отсутствие которого вызывало естественное недоверие аргентинцев.

На протяжении ряда месяцев, несмотря на ярко выраженное стремление аргентинских левых вступить в Коминтерн, Москва, не имея достоверной информации о деятельности ИСПА, не торопилась принимать аргентинцев в ряды всемирной компартии. Это, несомненно, было вызвано ставкой на Мексику и тем обстоятельством, что революционность малочисленной ИСПА не сопровождалась ее масштабным политическим влиянием в стране. Уход интернациональных социалистов из СПА, несколько более значимой и имевшей парламентское представительство, практически не затронул организованное рабочее движение, где главными соперниками левых были анархо-коммунисты и синдикалисты, неоднократно заявлявшие о своих симпатиях большевизму^[301]. В значительной степени именно под влиянием профсоюзов и прежде всего находившихся в их рядах эмигрантов из России начался процесс полевения аргентинского рабочего движения.

Российская колония в стране насчитывала свыше 300 тысяч человек (из них треть являлась квалифицированными рабочими), концентрировавшихся в ряде крупных промышленных центров страны – столице, Ла-Плате, Росарио и нефтепромыслах Патагонии. Ещё в конце 1917 г. выходцы из России стали создавать профессиональные организации из числа своих соотечественников, крупнейшей из которых стала Федерация российских рабочих организаций Южной Америки (ФРРОЮА) (другое название – Русская рабочая федерация Южной Америки, РРФЮА), конституированная официально на съезде в феврале 1918 г.

Своими задачами ФРРОЮА заявила распространение классового самосознания среди русских и аргентинских рабочих, координацию своей деятельности с выступлениями южноамериканских рабочих организаций, всемерное содействие РСФСР как «авангарду Социальной Революции» и пропаганду её идей. Федерация провозгласила поддержку Октябрьской революции и принципа диктатуры пролетариата. К своему мартовскому съезду в 1919 г. организация имела отделения не только в Аргентине, но и в Уругвае и Бразилии, издавала ежедневную газету «Красное знамя» и двухнедельный журнал «Спартак», находившиеся под влиянием возникающих коммунистических профсоюзных групп, создала конспиративную комиссию по сношениям с РСФСР (С. Волковский, Т. Хадзинский, А. Течинский). Два года спустя после своего основания ФРРОЮА насчитывала около 15 тыс. членов и создала новое отделение в Парагвае^[302]. 4-й съезд организации, состоявшийся нелегально в феврале 1920 г., выразил свою солидарность с Коминтерном, однако, заняв более сдержанную позицию, чем ИСПА, постановил отложить вопрос о присоединении к III Интернационалу до полного ознакомления с его программой и уставом.

Последнее решение форума было не случайным, так как ФРРОЮА имела соперника в лице примыкавшего к левому крылу СПА Российского союза рабочих-социалистов (РСРС), оцениваемого ею как эсеро-меньшевистская «кучка мелких буржуев и интеллигентствующих» и, в свою очередь, обвинявшего Федерацию в анархизме.

Летом 1920 г. и ФРООЮА, и конкурирующий с ней РСРС отправили на II конгресс Коминтерна своих представителей М. Комина-Александровского (он также представлял анархо-коммунистический профцентр ФОРА-V) и М. Машевича (одновременно являвшегося делегатом анархо-синдикалистского ФОРА-X). Одной из задач, поставленных перед Александровским, было добиться от Москвы направления в Южную Америку представителей Коминтерна с инструкциями по дальнейшей деятельности ФРРОЮА и признания Федерации единственной представительницей русского пролетариата на континенте^[303].

Ни тот, ни другой не смогли принять участия во II конгрессе Коминтерна: Машевич из-за отсутствия у него официального мандата РСРС (хотя он и получил в ИККИ удостоверение делегата конгресса), Александровский – в связи со своим опозданием. Документы указывают, что Машевич также безуспешно попытался выступить в роли делегата еще не существовавшей компартии Бразилии. Вскоре, однако, Александровский встретился с одним из швейцарских делегатов конгресса (вероятно, с В. Мюнценбергом), передав ему адреса в Аргентине и Уругвае для установления связи с молодёжным движением этих стран, а один из привезённых уполномоченным ФРРОЮА докладов был опубликован в официальном сборнике документов конгресса. Одновременно недовольный своим статусом Машевич направил письмо руководству III Интернационала, обвиняя конкурента во лжи, а пославшую его ФРРОЮА – в анархизме. Автор письма настаивал на решении по поводу приёма в Коминтерн ИСПА и об оказании финансовой помощи её газете и газете ФОРА-X^[304].

Малое бюро ИККИ 23 августа обсудило южноамериканский вопрос, но ввиду явного конфликта представителей Аргентины оба они были вызваны на следующее заседание (31 августа), где Машевич выступил в качестве уполномоченного СПА и ФОРА-X, а Александровский как делегат ИСПА, ФРРОЮА и ФОРА-V. Принятие решения было, однако, отложено до 7 сентября. Представителям Аргентины к этому времени надлежало сообщить практические предложения в письменном виде. Руководители ИККИ постановили не вступать ни в какие отношения с СПА, обратившись в то же время с особым письмом к ИСПА, ФОРА-V и ФОРА-X (составление текста поручалось Бухарину, Кобецкому и Мейеру), финансовая помощь должна была быть оказана ИСПА и анархо-коммунистическому профсоюзу через Сен Катаяму. Прием ИСПА в Коминтерн откладывался. Это не означало нежелание Коминтерна сотрудничать с коммунистическим движением Аргентины и поддерживать его, но интернациональные социалисты не получали и эксклюзивного права на вступление в ряды III Интернационала. Согласно этому же решению Машевичу предстояло вернуться в Аргентину, а Александровскому временно задержаться в России «с целью ознакомления», после чего направиться на работу в Южную Америку в качестве уполномоченного Коминтерна ^[305].

В вердикте Малого бюро речь фактически шла о создании новой компартии при участии ИСПА и революционных профсоюзов. Данное решение воспроизвело точку зрения Александровского, указавшего в письме секретарю ИККИ Кобецкому на необходимость формировать единую партию аргентинских сторонников большевизма, бороться с оппортунизмом в профсоюзах, добиваться их присоединения к Профинтерну. Машевич посетовал на оказанное недоверие и охарактеризовал постановление как «не вполне удовлетворительное». Выбор руководства Коминтерна одного из двух делегатов во многом определило революционное прошлое Александровского, в то время как о Машевиче было почти ничего не известно. Г. Зиновьев первоначально вообще счел его «подозрительной личностью».

В декабре 1920 г. чрезвычайный съезд ИСПА принял решение об изменении названия партии на Коммунистическую партию Аргентины (КПА). Два месяца спустя КПА увеличилась почти вдвое за счет присоединения к ней еврейской коммунистической группы «Авангард», исключённых из СПА левых «терсеристов» и РСРС [переименованного в Русскую Коммунистическую группу (РКГ)]. В рабочем движении также произошёл ряд значительных для КПА событий: в профсоюзах сформировалось сильное левое крыло «трабахистов»^[306], призывавшее к слиянию имеющихся профсоюзных организаций, а затем их вступлению в Профинтерн. Развернувшиеся дебаты привели к учреждению представителями ФОРА-V, ФОРА-X и автономных профорганизаций Комитета единства, большинством в котором обладали коммунисты.

Однако противоречивые сведения, поступавшие из Буэнос-Айреса в Москву, стали новым фактором, тормозившим прием КПА во всемирную компартию. Так, если Люсио информировал Коминтерн о «несомненной коммунистической» ориентации КПА, постоянно отмечая рост коммунистического контроля в профсоюзах, и характеризовал анархо-коммунистический профцентр ФОРА-V как «полную бессмыслицу», то у русско-аргентинских коммунистов, побывавших в Советской России, трения с партией возникли практически сразу после их возвращения в Буэнос-Айрес.

Первым в аргентинской столице появился (в марте 1921 г.) Машевич, привёзший с собой резолюцию ИККИ по аргентинскому вопросу и ряд других документов, предназначавшихся РСРС и еврейской группе «Авангард»^[307], а также 1800 фунтов стерлингов и драгоценности стоимостью 47 фунтов стерлингов (что составляло 21 150 аргентинских песо). Сделав доклад о положении в РСФСР руководству ФРРОЮА, Машевич по собственной инициативе встретился с руководством КПА, известив партию о том, что та ещё не принята в Коминтерн, и передав компартии в связи с присоединением к ней РКГ и «Авангарда» предназначавшиеся им привезённые материалы. Он же выделил средства на поездку в Москву делегата КПА, вместе с которым позднее и вернулся в РСФСР^[308].

Стремление же аргентинских коммунистов завладеть полностью привезёнными им деньгами вызвало противодействие со стороны Машевича, настоявшего на передаче денег взамен письменного обязательства об издании коминтерновских материалов под контролем русской группы КПА^[309]. Это вызвало первые серьёзные трения между КПА и руководством Коминтерна. Вайль встал на сторону партии, призвав ИККИ не переоценивать значение малочисленной и малоактивной, по его словам, РКГ, как и прочих русских в Аргентине, ощущающих себя «кем-то вроде аргентинского Ленина». Особенное его недовольство вызвали действия М. Ярошевского, отказавшегося осуществлять перевод «Детской болезни “левизны” в коммунизме» на испанский язык до выплаты ему гонорара^[310].

Конфликт представляется легко объяснимым в свете истории СПА и ИСПА, традиционно поддерживавших связи с Европой. Это было обусловлено наличием в Аргентине значительных итальянской и немецкой диаспор, представители которых играли значительную роль в социалистическом движении. Русская же революционная эмиграция находилась на некотором отдалении от СПА и ИСПА, в отличие от США, где выходцы из России активно участвовали в деятельности социалистической партии (в которой были объединены в национальные федерации: русскую, латышскую, финскую и т. д.) и основании компартий. Ни один из членов РСРС (РКГ), ФРРОЮА и «Авангарда» не входил в руководство ИСПА и не направлялся ею в Москву в качестве официального делегата. Более того, представители русских групп, находившиеся в Москве, не смогли (да и не хотели) обеспечить прием ИСПА в Коминтерн^[311]. В данных обстоятельствах КПА воспринимала действия Машевича (и руководства Коминтерна) как стремление навязать ей контроль лиц, не имеющих ни малейшего права его осуществлять с точки зрения их влияния в партии. Не случайно и после своего приёма в Коминтерн аргентинская партия не поручила представлять свои интересы в Москве ни одному из вернувшихся в РСФСР русских эмигрантов из числа бывших членов КПА, а уполномочила на это испанца С. Родригеса Гонсалеса.

На II конгрессе Профинтерна оказались не только делегат ЦК коммунистических профсоюзных групп Р. Гиольди, но и уполномоченный ФОРА-V^[312] и аргентинского филиала Международного союза моряков Т. Баркер. Их оценки состояния дел в компартии Аргентины разительно отличались. Баркер в двух статьях, опубликованных журналом Профинтерна, прямо заявил, что, в то время как в КПА входят «много хороших и честных людей», большинство членов партии не имеет пролетарского происхождения, разделяя в некоторой степени «непоследовательность и беспринципность» социалистической партии^[313]. Подобную характеристику компартии в официальном органе международного объединения революционных профсоюзов, хотя это и не была позиция редакции, нельзя не воспринимать как фактический отказ от исключительной опоры на профгруппы КПА, несмотря на оптимистические прогнозы последней, РКГ и Вайля.

В то же время на III конгрессе Коминтерна в качестве официального делегата присутствовал лишь представитель КПА Р. Гиольди. Посланцам группы русских коммунистов в Аргентине (Ярошевскому, Машевичу) и ФРРОЮА пришлось ограничиться гостевыми билетами. КПА, ввиду того что она ещё не была принята в Коминтерн, был предоставлен мандат делегата с совещательным голосом^[314], который в значительной степени уравновешивался интенсивной эпистолярной деятельностью Гиольди, методично направлявшего руководителям Коминтерна доклады и добивавшегося признания проделанной КПА работы коммунистической, приёма её в III Интернационал и оказания ей финансовой поддержки.

Важным фактором, предопределившим в итоге решение о приеме аргентинской компартии в III Интернационал, стало описание широкой деятельности ИСПА (КПА), развёрнутой ею в соседних странах с целью создания там компартий и коммунистических профсоюзов. Известно, что в августе 1920 г. ИСПА направила своих представителей для участия в съезде Социалистической партии Уругвая, добившись в итоге решения о вступлении партии в Коминтерн^[315]. КПА также вела переписку с Рабочей Федерацией Чили (РФЧ), тесно связанной с соцпартией. Эти контакты осуществлялись из-за недостатка средств лишь посредством почты, однако даже в отсутствие прямых связей аргентинские коммунисты пользовались определённым влиянием на РФЧ, в первую очередь из-за тесных отношений, существовавших между некоторыми лидерами КПА и Рекабарреном, влияние которого в РФЧ было доминирующим. Так, осенью 1922 г. руководство РФЧ предполагало поручить КПА право представлять её в Москве и лишь после повторного приглашения решило направить своего делегата Рекабаррена. Регулярную переписку аргентинские коммунисты имели также с коммунистическими группами в Бразилии. Однако в общем и целом заявления КПА о широкомасштабной работе по большевистской пропаганде в соседних странах были скорее декларацией о намерениях, чем работой с реальными результатами. Хотя по тому времени и привлечение трех потенциальных секций в Коминтерн (уругвайской, бразильской и чилийской) должно было расцениваться как грандиозный успех, но аргентинцы-то уверяли штаб-квартиру Коминтерна в том, что их миссионерская деятельность значительно шире, и эти декларации подтверждались и некоторыми эмиссарами III Интернационала (Вайлем и Коэном)^[316]. Верный роли представителя «континентального Интернационала» (или в изменившихся обстоятельствах, когда надо было играть более скромную роль – «партии – старшего брата»), Гиольди в Москве выступил в роли первого ходатая за коммунистов Южной Америки, предложив в августе 1921 г. принять в ряды III Интернационала КПУ.

Решение Малого Бюро ИККИ 26 августа 1921 г. о признании проделанной аргентинской партией работы коммунистической и соответствующей принципам революционного марксизма и принятии КПА в Коминтерн радикально изменило систему отношений III Интернационала и его сторонников в Латинской Америке. Перемещая координирующий центр в отношениях с коммунистами Западного полушария в Южную Америку, сделав опору на КПА как новый региональный центр, переориентируясь с Мехико на Буэнос-Айрес, руководство Коминтерна рассчитывало на закрепление и развитие успехов аргентинских коммунистов, как их представляли себе в Москве. Однако принятие аргентинской модели требовало внесения изменений не только в теорию, но и в организационные принципы и методы работы в Южной Америке. Если принципы и схема функционирования Панамериканского бюро базировались на идеях воззвания «Американская революция», напрямую связывавшего революцию в латиноамериканских странах с революцией в США, то теперь требовалась долгая и кропотливая работа по выработке новой концепции. Требовались и новые теоретики, и, выполняя «социальный заказ», эту роль пытались играть все 1920-е гг. лидеры КПА Х. Пенелон, В. Кодовилья, Р. Гиольди.

Ликвидируя Панамериканское бюро, Коминтерн сменил не только местоположение своего регионального органа. ИККИ не решился придать новой структуре те же функции, что были у ведомства Катаямы. В Буэнос-Айресе создавался не политический орган со значительными полномочиями, но Бюро коммунистической пропаганды: не для руководства, а только для поддержания и развития коммунистического движения в регионе^[317].

Принимая решения о компартии Аргентины и ее новых функциях в южноамериканском коммунистическом движении, ИККИ озаботился и изучением ситуации в своей новой секции. Оперативно отреагировав на информацию Вайля, Зиновьев поручил своим подчинённым проверить изложенные в его докладе факты. Расследование проводил Латиноамериканский отдел Колониального бюро ИККИ. Это структурное подразделение было только что создано по предложению южноафриканского коммуниста Д. Айвона Джонса для выполнения информационно-аналитических функций: сбора материалов, имеющих отношение к колониям, колониальной эксплуатации и колониальным движениям, представления Секретариату ИККИ информации и подготовки рекомендаций по различным аспектам колониальных движений. Предполагалось, что сотрудники Бюро будут «держать в поле зрения развитие социальных и политических движений, особенно тех, которые затрагивают интересы колониальных трудящихся масс там, где отсутствует коммунистическое движение или оно слишком слабо, чтобы его голос был услышан». Джонс предложил создать из представителей колоний консультативный комитет при Бюро для контроля за его деятельностью и подготовки рекомендаций Исполкому Коминтерна по вопросам развития событий в колониях. По мнению Джонса, «величайшее национальное движение колониальных и угнетенных народов» не обслуживалось техническим аппаратом Коминтерна. Он настаивал на необходимости создания Бюро, способного обеспечить для III Интернационала роль главы и координатора этого движения «не только на словах, но и на деле», сначала выполняющего функции сбора данных и их анализа, чтобы затем «расширить свою деятельность выполнением и других функций, которые будут признаны необходимыми»^[318].

Руководство Коминтерна признало доводы Джонса достойными внимания. Уже в августе было сформировано Бюро колониальных и полуколониальных стран, состоявшее из трех самостоятельных отделов: индо-арабских стран во главе с Трояновским; доминионов и негритянских народов, которое возглавил сам Джонс; Южной и Центральной Америки (заведующий Ярошевский). Отделы были подчинены непосредственно Секретариату ИККИ, и им предписывалось «следить за проведением в порученных странах постановлений ИККИ и вести контроль местных работников». В функции Бюро входил сбор и обобщение информации о колониальных и полуколониальных странах и общественных движений в них, а также организация переписки «со странами, с которыми нет непосредственной связи, как то: Куба, Филиппины и др. с целью исследования их и завязывания отношений».

Заведующим отделами следовало «заручиться помощью делегатов соответствующих стран, дабы они давали информацию, читали прессу, отмечали в ней места, достойные внимания, делали вырезки и т. д.». Важной задачей признавался сбор информации о лидерах движений в этих странах «на случай нужды Секретариата в справках или проверки мандатов». Работа в отделах классифицировалась по секциям: коммунистическое движение; национальное движение; профсоюзное движение; крестьянское движение; племенное и религиозное движение.

Отделы должны были поддерживать тесную связь со странами, входившими в их компетенцию, осуществляемую при посредничестве ОМСа. Вместе руководители отделов собирались «по мере надобности для обсуждения вопросов общей для всех работы и точек соприкосновения»^[319].

До создания Бюро колониальных и полуколониальных стран в структуре московского аппарата ИККИ не было подразделений, занимавшихся отдельными странами или регионами^[320]. Это легко объяснимо – деятельность III Интернационала еще не имела размаха, требовавшего узкой специализации в работе аппарата. Поэтому сформировавшиеся к тому времени постоянно действующие органы ИККИ (Малое бюро, Секретариат, Оргбюро, отделы: организационный, агитационно-пропагандистский, печати) занимались делами всех национальных секций, а в случае необходимости создавались временные комиссии для рассмотрения возникших проблем. Лишь в январе 1921 г. была предпринята первая попытка создать такой орган – учрежден отдел Ближнего Востока при ИККИ, в ведение которого передали Туркестанское бюро в Ташкенте. На основе этого отдела впоследствии сформировалась секция (отдел) Ближнего и Дальнего Востока, позднее преобразованная в Восточный сектор ИККИ во главе с Г. Сафаровым.

Характерным для современного состояния изучения организационных проблем международного коммунистического движения является отсутствие упоминания о существовании Бюро колониальных и полуколониальных стран даже в фундаментальной работе «Организационная структура Коминтерна», авторы которой говорят лишь о проекте «создания трех крупных секций, каждая из которых должна быть подчинена непосредственно руководству ИККИ»^[321]. В огромном массиве документов Архива Коминтерна авторам не удалось выявить свидетельства о конституировании и функционировании Бюро, существовавшего по меньшей мере несколько месяцев и пытавшегося развернуть свою деятельность как можно шире, хотя возможности для этого были минимальными^[322].

Ярошевский разработал программу деятельности Коминтерна в Латинской Америке, принятую Секретариатом ИККИ 28 сентября 1921 г. На континенте, с точки зрения перспектив работы Секретариата ИККИ, существовали страны трёх типов: где уже действовали компартии, ставшие частью Коминтерна (Аргентина, Мексика); где имелись коммунистические партии и группы, обладающие необходимой прессой, имеющие популярных вождей, депутатов в парламенте и т. п., но ещё не входящие в Коминтерн (Уругвай, Чили); капиталистические страны, где рабочее движение было ещё мало дифференцировано, а формы классовой борьбы ещё недостаточно развиты (Бразилия, развитые страны тихоокеанского побережья Южной Америки и т. п.). В соответствии с этой классификацией предлагалось: в странах первого типа обеспечить руководство и контроль со стороны ИККИ; в странах второго типа – проводить пропагандистские и тактические мероприятия; в странах третьего типа – собирать и изучать информацию, чтобы определить, какие пролетарские и полупролетарские организации должны быть избраны для присоединения к Коминтерну.

Именно Ярошевский сформулировал в своей программе необходимость при содействии аргентинской компартии создать Комитет пропаганды для Южной Америки, одной из главных задач которого должна была стать доставка информации: коммунистической – в Южную Америку и о Южной Америке – Коминтерну. Другой стратегической задачей первый руководитель латиноамериканского направления деятельности ИККИ считал необходимость «серьёзно контролировать профсоюзное движение и таким образом привести его к коммунизму»^[323].

Для КПА назначение Ярошевского главой Латиноамериканской секции несколько осложняло ситуацию и вносило в рассмотрение аргентинского вопроса элементы субъективизма, учитывая характер его личных отношений с лидерами партии. Он проинформировал Исполком III Интернационала об отсутствии официального заявления, подтверждающего присоединение РКГ к КПА, что лишало Машевича права до решения Москвы передавать партии документы, предназначенные группе российских большевиков в Аргентине. Ярошевский охарактеризовал РКГ как меньшевистско-эсеровскую группировку и указал на то, что до его отъезда из Аргентины никакая привезённая из Москвы литература не вышла в свет, как и ежедневная газета КПА, которой предстояло печататься в типографии, купленной на переданные Машевичем средства. В связи с этим заведующий латиноамериканским отделом предложил привлечь последнего к ответственности за «недостаточно добросовестное» выполнение поручений, призвать к порядку КПА за саботирование издания воззваний и расходование полученных денег без предварительных консультаций с Москвой, потребовать от партии приступить к скорейшему выпуску газеты и провести чистку некоммунистических элементов^[324]. Окончательное решение было все же отложено Коминтерном до поступления новой информации, прежде всего от Александровского.

Уполномоченный Малым Бюро ИККИ для работы в Аргентине и получивший на это 5 тыс. фунтов стерлингов Александровский прибыл в Буэнос-Айрес 13 июля 1921 г. с фальшивыми документами. Это вынудило его находиться на нелегальном положении, что затрудняло связь с профсоюзами и не могло не ослабить его позиции во взаимоотношениях с КПА. Формально он был подчинен Панамериканскому бюро (Катаяме), однако инструкции получил в Москве, необходимости и возможности представиться начальству у него не было. Наладить связь с ПАБ из-за отсутствия шифра Александровскому так и не удалось, и свои отчеты он направлял прямо в Москву. Представляется, что помимо технических сложностей сыграл свою роль и субъективный фактор – нежелание подчиняться промежуточной инстанции в Мехико при наличии прямой связи с Москвой.

Первый конфликт с КПА вспыхнул почти сразу, как только представитель ИККИ выяснил, что переданные Машевичем средства истрачены на типографию и автомобиль, между тем как присланная литература не переведена и не напечатана. В ответ на фактический ультиматум ИК КПА, объявившего, что все издания будут осуществляться исключительно за счёт привезённых Александровским денег, делегат Коминтерна в категорической форме отказался выдавать какие-либо средства КПА, кроме переданных ранее, пока не начнется публикация привезённой литературы. Вайль, в свою очередь, проинформировал ИККИ о том, что часть привезённой литературы является вторыми изданиями уже опубликованных книг, часть же просто не нужна в условиях Аргентины в силу сложности их содержания.

Между двумя представителями ИККИ возник конфликт из-за неизбежного в такой ситуации параллелизма в распределении обязанностей и координации работы. На этот раз Москва отреагировала оперативно. Секретарь ИККИ М. Ракоши подтвердил полномочия Вайля и посоветовал своим представителям сотрудничать на товарищеских основаниях^[325]. Эту рекомендацию было трудно осуществить из-за разных подходов к выработке стратегии и тактики КПА, расходованию партией средств, привезенных Александровским.

Важно отметить, что конфликтную ситуацию в значительной мере создал сам Коминтерн. Требовалась особая осторожность в определении характера отношений Москвы и латиноамериканских левых в условиях, когда не устоялась организационная структура международной коммунистической партии, не был отработан механизм взаимодействия руководящих органов, региональных структур, национальных секций и неорганизованных в партии сторонников Октябрьской революции и большевистских идей; в одну страну одновременно и независимо друг от друга приезжали представители Коминтерна, даже не подозревавшие о деятельности коллег. Стихия грюндерского, романтического периода захлестывала лидеров III Интернационала. Несмотря на отсутствие реальных успехов мировой революции, им казалось, что миллионы сторонников готовы последовать за большевиками: надо только придать этому движению организационный импульс.

Но аргентинский случай в определенном смысле был уникальным. В течение короткого времени, менее года, в Буэнос-Айресе оказались четыре агента Коминтерна. Один из них не имел долгое время полномочий (Вайль), другой представлял не известную аргентинским коммунистам структуру Коминтерна, что сводило его полномочия к минимуму (М. Коэн), третий, по сути, выполнял курьерскую функцию, но пытался играть более значительную роль (Машевич). Только Александровский обладал полноценным мандатом высшего руководства III Интернационала. Но и у него был серьезный недостаток, ставший источником конфликтной ситуации, – он представлял и активно лоббировал сектор аргентинского рабочего движения, не игравший ведущей роли в движении до Октябрьской революции, но претендовавший на лидерство после нее ^[326].

Отсутствие устойчивой и оперативной связи со штаб-квартирой Коминтерна в Москве, Панамериканским бюро (а в случае с Александровским и явное нежелание сотрудничать с Мехико) лишало возможности получать четкие, оперативные директивы. Это превращало деятельность представителей всемирной компартии, несмотря на всю полезность их миссий для аргентинской компартии, в самодеятельность, вносило путаницу и неразбериху, создавало благотворную почву для выяснения отношений, противоречий. Помимо параллелизма в функциях, проблемы распределения обязанностей и координации работы между представителями Коминтерна, нельзя сбрасывать со счетов и их личное соперничество в борьбе за влияние на КПА и формирование позиций руководства III Интернационала по отношению к революционному движению Южной Америки.

Проблемы в вопросах распределения средств и в способах ведения пропаганды и работы по объединению профсоюзов нарастали как снежный ком. Александровский настаивал на создании отделения Профинтерна из профсоюзов, уже присоединившихся к нему, а КПА полагала это преждевременным. Московский эмиссар был уверен в том, что Исполком КПА сознательно оттягивает созыв объединительного конгресса до возвращения Гиольди из Москвы, не желая создания в Аргентине какой-либо организации, способной установить прямые связи с Коминтерном, а именно это должно было бы произойти в случае создания общего профцентра. Потратив немало усилий на признание Коминтерном аргентинской компартии своей секцией, руководители КПА (прежде всего Х. Пенелон), стремились закрепить за собой единоличное право представлять III Интернационал в Аргентине, а при благоприятном стечении обстоятельств – и во всей Южной Америке. Поэтому деятельность Александровского и его связи с русскими эмигрантами не могла не вызывать у них острейшего раздражения.