–Атисьсь, Отец, твою мать, вставай, в школу проспали.
Отец открыл глаза. По коридору, едва освещенному желтой лампой, метались растрепанные девчонки. Куличина выглядела куда более потрепанной, нежели ее скромная спутница. Брусов стоял над Отцом и тряс за плечо.
–Проснулся? Проспали. В школу пойдешь?– Кинул он через плечо и убежал в другую комнату надевать штаны.
Только тут Отец обратил внимание, что Мангуст, не стесняясь девчонок, метался по квартире в огромных, как футбольные ворота, семейных трусах. В минуты, когда обстановка требовала максимальной мобилизации, Брусов не обращал внимание на такие мелочи, как семейные трусы. В ванной журчала вода, там же раздавались нескромные выражения Куличины, которая была недовольна, что проспала в институт. Отец лежал в кровати, едва прикрывшись пледом без пододеяльника. Брусов выскочил из своей спальни. На нем уже были надеты мятые брюки. Он скакал на одной ноге, стараясь нацепить непослушный носок на ногу, который упрямо путался в пальцах.
–Мангуст, без меня идите, я сегодня никакой.– Сказал Отец и попытался закрыть глаза.
Брусов подскочил к нему и сдернул плед.
–Ты чего, вставай. Проблемы со школой нужны? Мне хватило пары академов.
–Макс, не гневи Бога. Я– больная старая женщина. Ты посмотри вот на это,– Отец вытянул из-под едва покрывавшего его пледа ноги и сложил их немыслимым образом,– как, по-твоему, я на них могу пойти куда-нибудь?
Брусов засмеялся.
–А как я, по-твоему, на таких же каждый день хожу?
–У каждого свое горе. Не тронь меня. Я посплю, а завтра за ум возьмусь.– Сказал Отец и потуже натянул на себя плед.
–Ну, смотри сам. Я ушел. Ты здесь будешь?– Спросил Брусов.
Отец вяло покивал под пледом головой.
–Если пойдешь куда, дверь хорошо захлопни. Ключ нужен?– Спросил он, надевая на себя свой огромный кожаный плащ.
–Куда мне идти? Я у тебя пока поживу. Потом будет видно.– Помотал головой Отец.
–Ох, чего-то ты не договариваешь, ладно, приду домой, все по порядку расскажешь. Добро? Ну, все, пока…– Сказал Мангуст и, забрав девчонок, хлопнул дверью.
Ну, наконец, ушел, подумал Отец и постарался заснуть. Было еще раннее утро, Отец решил дать себе день передышки. Завтра он займется делами и поедет в институт. Еще только начало семестра, один пропуск, как-нибудь он с ним справится. В общагу сейчас нельзя. Хотя, почему нельзя? Федерал, если он и бродит где-то здесь, то он не возле общаги. А, посему, нужно проверить, где он. Сон окончательно покинул Отца. Он встал и первым делом решил устроить ревизию в холодильнике. Открыв магнитную дверь, отец обнаружил несколько сосисок, аккуратно завернутых в бумажный пакет, и уложенных в дальний угол. Изничтожив их, Отец почувствовал значительное улучшение самочувствия. Тут в дверь раздался стук. Отец сначала не обратил на него внимания, но потом он вспомнил, что у Брусова есть звонок. Странник замер с открытым ртом возле холодильника. Осторожно прикрыл дверь самого важного в жизни каждого мужчины шкафа и гуськом отправился к двери. Стараясь не шуметь и не скрипеть половицами, Отец приблизился к двери и заглянул в глазок. Федерал!!! Что ему нужно? Что он от меня не отстанет? Подумал Отец. Вот же нечисть. Так, нужно соображать быстро, а действовать еще быстрее. Бежать. Куда и как? Неважно куда, не важно как.
Отец, не успели остыть следы его друга за порогом, подбежал к гардеробу и стал одеваться. Он нацепил на себя джинсы, какую-то футболку, сверху нацепил свитер с турецкими красно-синими узорами, нахлобучил бейсболку на голову, куртку, подбитую искусственным белым мехом, на ноги надел кроссовки на босу ногу и был во всеоружии.
Стук в дверь повторился. Отец заглянул в дверной глазок. Федерал стоял возле двери и опасливо озирался. Хватит с меня, подумал Отец, и побежал к балкону, который выходил на другую сторону дома. Он отпер дверцы, ведущие на свободу, затем аккуратно притворил их, чтобы с улицы не было заметно бегства, и спустился во двор по водосточной трубе, придерживаясь за балконы. Оказавшись на улице, Отец со всех ног кинулся бежать во дворы, чтобы остаться незамеченным.
Серое хмурое утро, приветствуя Отца, плюнуло ему в лицо холодным мелким дождем и спросило:
–Что дальше?
Что дальше? Дальше– бежать. Бежать, куда глаза глядят. Отец осмотрелся по сторонам. Погони не было. Он еще немного покружил меж домов, запутывая возможных преследователей, и вышел к трамвайной линии, которая проходила метрах в трех ста от дома Брусова. Федерал здесь, значит, в общаге нет его, это логично.
Отец запрыгнул в трамвай, который по случайности был попутным, и уселся на сиденье. Едем в общагу. Двери с глухим чавканьем закрылись, трамвай тронулся. Мимо пронесся торговый центр, с другой, нижней стороны, затем мост через реку, в которой водились жирные ондатры в куче грязного тростника и окурков, затем поворот на табачную фабрику, от которой повеяло сладковатым и пряным запахом. Если так они меня доставать станут, мне никакого житья не будет, подумал Отец. Нужно что-то делать. Может, уехать домой, там его будет трудно найти. Взять академ и исчезнуть на годик, потом, когда все уладится, и федералы потеряют его след, он восстановится и примется за учебу? А потеряют ли? Это еще вопрос. Может скрыться где-нибудь в другом городе? Там, где он никогда не был и где не успел оставить следы. В будущем об этом времени нет точных сведений о перемещении людей. Может это сработает. А академ он оформит потом, когда все уляжется. Что же, это тоже вариант. Тогда, куда ехать, где он не был? Питер? Нет, там никого знакомых нет. На Волгу? Слишком близко. Тоже не подходит. Москва? Стоит подумать. У него живет там дальняя-предальняя тетушка. Пару лет назад она приезжала к ним в гости погостить. Они с матушкой загудели на неделю. Тетка веселая, авось не прогонит, если у нее остаться ненадолго, там будет видно.
Отец проехал мимо Алого поля, которое встретило Отца красными воспаленными зрачками светофоров, затем не весело подмигнуло зеленым, помахало розовыми срезанными кустами и букетами хризантем и распрощалось.
Только бы никого не было в общаге. Федералы могли послать несколько человек остановить Отца, если это так, шансов улизнуть от них было мало. Отец вышел на своей остановке и кварталами подошел к общаге мимо старых серых, заплесканных дождями, пятиэтажек, мимо пятачка, где старухи ночами весело торгуют самогоном. Вот уже и полукруглый бок родного общежития, в котором Отец провел очень много сладостных минут. Покружив вокруг здания, и не обнаружив видимой опасности, Отец, отчаявшись, зашел внутрь. На вахте сидела знакомая старуха, которую Отец величал не иначе, как Старая, или просто Бабка. Старуха недоверчиво посмотрела на прибывшего из утренней прохлады Отца и недовольно фыркнула:
–Все люди, как люди, а этот… шастает. Нет, чтобы учиться идти, так он лоботрясничает. Лодырь Царя Небесного.– Она нервно шевелила губами, и казалось, наклонись она чуть ниже, могла бы за разговором подметать от окурков тротуары.
Отец оставил без внимания ее замечание и последовал верх по лестнице на свой второй этаж, где за углом, чуть наискось от рекреации, была его родная сорок шестая комната. Дверь была открыта. Отец осторожно заглянул внутрь. Никого. Мелкими шагами, он прошел за занавеску, отделяющую прихожую от жилого помещения. В комнате никого не было, только горячий суп в кастрюле еще дымился на столе. Видимо, подумал Отец, Гурик с Басмачом забыли закрыть дверь. Отец быстро скинул одежду, позаимствованную по молчаливому согласию у Брусова, смотал ее в узел и закинул под койку. Потом отдам, подумал Отец. Затем облачился в свою одежду, которую пришлось доставать из чемодана. Забрав все документы и деньги, которых едва бы хватило на мороженое, выглянул осторожно в коридор.
Да чтоб тебя, подумал Отец, быстро затворив за собой дверь. В конце коридора, нехотя, прогуливался здоровяк из будущего, который немногим более чем полчаса стучал в дверь к Брусову. Как он так быстро перемещается? Может, на мне жучок висит, о котором я не знаю? Нет. К Брусову я пришел еще в шортах, которые привез с Цватпы. Ничего не понимаю. Путь к отступлению был отрезан. Отец закрыл дверь на замок и присел на койку. Что делать дальше? Нет. Нужно отсюда бежать, думал Отец. Снаружи толкнули дверь, от чего старая древесина затрещала. Все, нужно действовать. Один хороший толчок и дверь разлетится в щепу. Отец открыл окно. Оставался последний ход.
Ход был. Чтобы покинуть общежитие не традиционным путем, как в случае ночных походов к старухам на пятачок, нужно было через окно спуститься на уступок, который шел вдоль второго этажа снаружи, затем пройти по нему до кухни, находящейся в конце коридора, цепляясь за откосы окон. Дойдя до кухни, нужно спуститься на два метра по пожарной лестнице и следовать в выбранном направлении по газовой трубе, которая вела за угол общежития. За углом находилась мраморная лестница, на которую нужно было спрыгнуть с трубы, и только потом, по ступеням, проследовать на землю. Этим путем Отец проходил много раз, поскольку вахтерши, науськанные комендантом Ниной Матвеевной, запирали входную дверь общежития на огромный висячий амбарный замок, а аппетиты требовали иного.
Однажды, это было несколько лет назад, Алекс, которого еще звали Кактусом за его постоянную трехдневную щетину, был отряжен к старухам в час, когда просыпаются мертвецы и встают из своих могил. Водка подошла к концу, но возбужденные алкоголем друзья решили не останавливаться на трех литрах водки, и, зная дозозависимый эффект алкоголя, для пущего удовольствия собрали немного денег, которых в дневное время едва хватило бы на дешевый портвейн, однако ночью эта же сумма возрастала до тысячи миллилитров самогона, изготовленного на грязной кухне. Алекс спустился вниз без особых усилий, приобрел необходимое количество горячительного напитка и вернулся к стартовой площадке, обозначенной мраморной лестницей, ведущей к газовой трубе. Дойдя до пожарной лестницы, Алекс взобрался на уступок, который вел уже к заветному окну, но, дискоординированный уже набранной дозой, свалился вниз. На ту пору стояла весьма снежная зима, которая и уберегла естествоиспытателя от многих переломов. Упав на спину в глубокий сугроб, Алекс первым делом ощупал драгоценную ношу, на которую возлагали свои мечты несколько подхмелевших студентов, затем ощупал себя, и, убедившись в собственной целостности, вспомнил мать, видимо чужую, поскольку свою любил безгранично, вспомнил некоторых родственников неизвестно кого, вероятно строителей, и продолжил свой путь уже со счастливым финалом. У пьяных свой добрый бог.
Когда Отец проходил самый сложный участок пути по газовой трубе, он услышал, как под силой натиска дверь в его комнату крякнула и сорвалась с петель. Отец ускорил свои шаги по шаткой опоре, которая в такт его шагов раскачивалась в нескольких метрах над землей, и вскоре скрылся за поворотом. Странник бросился в парк, который окружал общежитие и притаился в кустах, припав щекой к спинке лавочки. Погони не было. Все тихо. Отец, низко нагнувшись, отправился назад, на трамвайную остановку, с которой сошел только что. Он бросил прощальный взгляд на круглый бок родного общежития и скрылся.
Трясясь в трамвае, Отец совсем загрустил. Как же так получается, что этот здоровяк знает, куда я направлюсь? Можно с кем угодно поспорить, что, вернувшись к дому Брусова, я встречу его там. Странно все это!
Итак, Москва. Что ж, хороший выбор. Места там много, затеряться среди миллионов москвичей и гостей столицы не составит труда. Автостопом туда не добраться. Слишком много времени уйдет на то, чтобы выехать на другую сторону Уральских гор, которые отсюда и видны то едва.
Собирать бутылки, чтобы хоть немного разжиться деньгами, Отец не собирался даже под страхом пытки концертом Петросяна. Мыть машины на светофорах ему мешала гордость, да и вырученные средства едва бы окупили еду. Банк спермы! Конечно это он. Вот откуда у Отца возникла необходимость пойти туда. Там платили много больше, чем в других местах. Можно, конечно было сдать кровь, но за такое невыгодное занятие не давали больше чем комплексный обед и освобождение от института на два дня. Это не годится. Другое дело стать отцом. Решено. Банк спермы рулит.
Отец сошел с трамвая на остановке Южной, пересел на рогатый троллейбус и продолжил движение. Рывки старой машины были значительно неприятнее, чем трамвайные, Отец за год успел отвыкнуть от быстрых стартов этого несуразного транспорта. Мимо пролетали районы, дома и люди, не обремененные заботой скрываться от федералов из будущего. Мимо неслись автомобили, с боков испачканные осенней липкой серостью. Мимо пронесся кислородный и лакокрасочный завод, пролетела небольшая деревушка, расположенная прямо в городе. Отец чуть было не задремал, но был разбужен каким-то бомжем, неприятно толкавшим будущего отца грязной сумкой.
–Ты, червь, ну-ка, отлезь в сторону, а то я тебя сей же час в окошко выкину,– сказал раздосадованный таким грубым обращением Отец.
Бомж, что-то ворча себе в нос, отступил от воинственного странника и принялся кидать на него презрительные взгляды.
Выйдя на остановке возле огромной больницы, Отец отправился на поиски заведения, в котором дают путевку в жизнь в различных смыслах этого слова. Для кого-то оно давало билет в родильные дома, а кому-то до Москвы. На стенде с планом больницы Отец не обнаружил ничего, что могло бы ему подсказать нужное направление. Он огляделся и увидел двух сестричек, завернутых в черные ватные чупаны.
–Девчонки, вашим мамам зять не нужен?– Спросил Отец, настигнув сестричек.
Девушки переглянулись и весело засмеялись.
–Иди, куда шел, жених. Такого добра на блошином рынке за десятку ведро дают.– Сказали они и побежали прочь от Отца.
Не простое это дело быть отцом, подумал Отец. Нужно спросить кого-то постарше. Мимо проходила грузная тетка в синих резиновых рукавицах, неся эмалированное ведро с пищевыми отходами. Вот, то, что нужно, подумал Отец и понесся к ней.
–Родная, я хочу стать отцом. Где мне помогут?– Спросил Отец.
–Родная,– фыркнула себе в усы тетка,– на вокзале, где ж еще, там ноне цены низкие. А здесь тебе нечего наших девок портить, а ну, марш отсюдова.
–Нет, тут где-то сперму сдают, где это?– Сопротивлялся натиску тетки Отец.
Тетка остановилась и серьезно посмотрела на него.
–Ты, вот что, шутник, дуй отсюдова, пока я милицию не позвала. Анализы вон там отдают, в тебе этого добра навалом.– Тетка махнула на приземистое здание в конце желтой и местами облетевшей аллеи.
–Спасибо, мать, страна будет помнить своих героев,– крикнул уже на бегу Отец.
Странник побежал по асфальтовой дорожке, засыпанной опавшей листвой. В желтом двухэтажном бараке, на первом этаже располагалась лаборатория, о чем Отец догадался, прочтя табличку с надписью «Лаборатория». Испросив разрешение войти у регистраторши, сидевшей за низкой конторкой, он спросил:
–Где можно здесь стать папой?
Регистраторша подняла на Отца мутные, застекленные толстыми линзами, глаза и отвернулась от просителя, словно от черни, недостойной ответа. Отец повторил свой вопрос в несколько других выражениях. Регистраторша поняла, чего хочет от нее молодой человек, и снизошла до низкого грудного лая:
–Вон там, за тем зданием, видишь,– она ткнула корявым пальцем в мутное зарешеченное окно.– Вот там то и ест Центр Планирования Семьи. Иди туда.
Она еще раз бросила на Отца испепеляющий взгляд и окончательно отвернулась от него. Отец направился к беленькому уютному зданию, где раздавали деньги за удовольствие. Здание отличалось от желтой убогости казенного заведения белым пластиком и ухоженными полами. В потолках светились встроенные крошечные светильники, в противоположность желтым лампам, висящим на старых виниловых проводах. Белые стены увешаны картинами веселого будущего с радостными лицами матерей– одиночек и очаровательных малышей. В красивом пластиковом обрамлении висела огромная цветная фотография доброго доктора, дарящего радость новой жизни, со шприцем в руках и надменной улыбкой в устах. За стеклом в синих халатах сидело несколько регистраторов, внимательно следящих за вновь прибывшими анонимными отцами. В холе находилось несколько уютных мягких кресел, расставленных вокруг столика с наваленными на нем журналами недвусмысленного содержания. Отец огляделся и подошел к полукруглой дырке в толстом стекле и наполовину залез внутрь.
–Здравствуйте, девушки, красавицы.– Сказал он, поклонившись настолько, насколько позволяла его уже согбенная поза.
Девушки, которые родились лет за сорок до Отца, выразили свое недовольство столь откровенным проникновением в святая-святых центра, в помещение, где хранились все сведения об отцах-осеменителях. Отец поспешил ретироваться без препираний, поскольку не центр, а он нуждался в деньгах. Объяснив суть своего визита, Отец расположился в кресле в холле и стал разглядывать журналы, которых хватило бы на много месяцев любому холостяку. Девушки заполняли бланки, заявки, направления на анализы, списывая данные с паспорта и медицинского полиса. Затем дали будущему отцу анкету, заполнив которую Отец удивился, почему у него за спиной не растут крылья. Согласно листку, Отец никогда в жизни не был с женщиной, не пил, не курил, был спортсменом и отличником, которым гордится вся добрая половина человечества.
Когда, наконец, драма подходила к своему апогею, Отца пригласили раздеться в специально отведенной комнате, чтобы взять у него контрольные анализы гемограммы, мочи, кровь на ВИЧ и гепатиты. Затем взяли мазки, что очень оскорбило Отца, однако он не стал противиться процедуре, поскольку был очень зависим от денег. Закончив приготовления, Отца, облаченного лишь в длинную сорочку и бахилы, проводили в индивидуальную комнату, где суждено было состояться таинству становления отцом.
–Вам каким-нибудь способом помочь?– Поинтересовалась жирная тетка, холодно глядя на Отца.
–Вы можете голой попрыгать по подоконнику?– Поинтересовался Отец, мало рассчитывая на положительный ответ.
Тетка, которая до сих пор рассматривала Отца, как мясо, продуцирующее драгоценную жидкость, строго посмотрела на него и процедила сквозь зубы с деланной натянутой улыбкой:
–Я имею в виду фото или видео, может что-то еще?– Тон был холодный, как лягушка.
–Нет, спасибо, не беспокойтесь, у меня богатая фантазия,– улыбнулся Отец.– Один вопрос. Детей где оставить?
Тетка молча кивнула на белую пластиковую тумбочку, на которой находились разовые стаканчики, запечатанные в стерильные бумажные упаковки, и прикрыла за собой дверь. Оставшись один, Отец походил по комнате, в которой кроме телевизора с видеомагнитофоном, было кресло с журнальным столиком, кровать, заправленная белоснежной простыней, которая от крахмала могла сломаться, только коснись ее. На стенах висели портреты девиц в таких откровенных позах, что неискушенный Отец раскраснелся. Журналы, раскиданные на столике, имели сходное содержание, что и в вестибюле. Отец присел в кресло. Нарушать строгость линий крахмальной простыни он не решился, взял журналы и начал их разглядывать.
–Вам что-нибудь нужно?– Участливо спросила медсестра, когда Отец вышел из своей комнаты.– Чего-нибудь не хватает?
–У вас есть емкость больше?– Спросил Отец, протягивая свой стаканчик.
–Вы наполните сначала эту,– скривила губы в ехидной усмешке сестра.
Отец поставил закрытый пластиковой крышечкой стаканчик на полочку, которая предназначалась, видимо, для этого. Сестра раскрыла глаза шире и стала смотреть то на стаканчик, то на Отца и наоборот.
–Молодой человек, вы что, туда плюнули?– Не скрывая удивления, спросила тетка.
Отец отрицательно покачал головой.
–Но вас не было меньше минуты.– Недоверчиво произнесла она и взяла стаканчик.– Смотрите, мы будем проверять содержимое. Если окажется, что это слюна, вы не получите и копейки.
–Милая тетя Дуся, от меня беременели столбы, так что будьте уверены в искренности моих чувств.– Утвердил ее в правдивости своих слов Отец.
–Меня зовут … …,– представилась тетка и вышла из комнаты.
–Так как на счет посуды побольше?– Спросил Отец.
–Порцию у нас сдают раз в неделю. Так что на следующей неделе ждем, если, конечно, ваша фертильность будет удовлетворительной.– Сказала сестричка, которая осталась с Отцом.– Как раз подойдут ваши ответы на гепатиты. Там и оплата будет выше.
–Постараюсь,– проговорил Отец.– Значит, на сегодня все?
Сестра кивнула.
–А дома можно потренироваться?
Сестра, игнорируя вопрос, молча проводила Отца до гардероба, где тот обрел обычный для себя вид, избавившись от ночной сорочки и бахил. Он оставил все свои подписи под бланками учета, в расходной книге, в направлении на гепатиты, который он будет рассматривать через несколько веков, в будущем. Грузная тетка, как и все бухгалтера, с особым масляным взором на деньги, в круглом окошечке кассы выдала Отцу хрустящие бумажки с изображением зеленого мужика в собольей шапке с подписью внизу «Ярославль». Отец округлил глаза. Купюр было раз в пять больше, чем он рассчитывал получить. Оказывалось, что быть отцом не только приятно, но и выгодно. Это обстоятельство обозначило проблему трудоустройства на государственную службу в очень невыгодном свете. Гораздо более практично становиться отцом раз в неделю. Он даже придумал лозунг, который оправдывал его стремление стать отцом многочисленных народов. «Демографический взрыв в кратчайшие сроки!!!». Нужно будет повесить такой плакат у себя в комнате, рядом с женским сагитталом.
Погода перестала быть бесноватой. Отец вышел в прекрасном расположении духа и легкостью во всем теле. Серое небо, словно мягкое марево, скрывало землю от жесткого холодного солнца. Мелкий дождик, который оставлял на лице мокрые следы, казался слезами радости появления новой жизни. Ветер, который еще час назад залезал под шкуру, выглядел, как легкое манящее дуновение, ласкающее отца народов. Осенняя пожухлая листва уже не выглядела неубранной грязью, но триумфальным убранством дороги, ведущей на Олимп славы и поклонения. Пустой нагрудный карман уже не был таким пустым, как час назад, и грел душу нежным бумажным шелестом, сулящим странствия и приключения.
Вдруг, Отец почувствовал себя властелином мира, перед которым звезды должны вставать на колени и при первом хмуром жесте рассыпаться в космическую пыль. Несколько новеньких купюр заставили его поверить, что все дороги перед ним открыты и нет других преград перед ним кроме вечности и вселенной.
Осень лениво проводила Отца до ворот больницы, она от умиления проронила на нос страннику несколько листьев, которые специально приберегла на этот случай на ветке липы. Она покачала грустными ветками вслед уходящему космическому беглецу, она лизнула спину жесткой щетиной кустарника и оставила лоскут от куртки себе на память. Когда путник вышел за ворота, осень на прощание хлопнула ему ржавой калиткой и запела грустную песню железными кольцами цепей на качелях. Так будет всегда. Осень любила Отца, поскольку тот родился осенью, но эта любовь навеки останется неразделенной, потому что странник лишь во дни смятения обращался к осени за помощью, в другие дни он словно не замечал ее, а иногда и лютовал. Осень плакала мелкими слезами, которым не было числа. Слезы, сливаясь, рождали маленькие серые ручейки, крутящие павшую листву и комья грязи, затем они стекались в лужи, вокруг которых, задрав штанины, обходили люди. Это плата за неразделенную любовь, за несбывшиеся мечтания, за рухнувшие надежды, и платить должен тот, кто станет сему свидетелем. Все просто: на любви, как на войне, и горе тому, кто не примет эти правила.
Отец шел под моросящим дождиком и даже не замечал его. Он думал сейчас о том, какой он будет его малыш, тот, который родится несколько месяцев спустя. Узнает ли он когда-нибудь, что у него через несколько веков родится единокровный сводный брат, который будет летать на Луну, чтобы встретиться там с любимой девушкой, или полетит на Ио, исследовать грандиозные черные пещеры, или отправится на Плутон, раскрыть тайну древних строений, или отбуксирует Кваоар поближе к Солнцу, чтобы было удобнее добывать плутоний? Наверное, нет. Скорее всего, малыш, который родится в этом веке, однажды спросит у своей матери: где мой папа? И та ему ответит, что папа отправился на Южный полюс растапливать льды, чтобы добыть человечеству чистой воды. И, конечно, малыш будет гордиться таким героическим отцом, положившим свою жизнь на благо человечества, и он не догадается, что его отец только что прошел мимо него, за руку ведя другого маленького человечка. И скорее всего мама, которая родит от безымянной пробирки, будет глубоко несчастной женщиной, не нашедшей счастья меж людей, но готовой безвозмездно подарить всю себя целиком, без остатка, малышу, который никогда, никогда не узнает правды о своем папе.
Очень грустно расти без отца. Очень неудобно будет потом, когда придет сознание неполноценности своей маленькой семьи, кивать маме или молчаливо обходить в разговоре темы, касающиеся родителя и однобокости воспитания. Это– печать на лице, которую придется волей-неволей носить всю жизнь и после нее. Безотцовщина. Сейчас мало кого можно удивить этим. Таких людей очень много, тех, которые выросли без отца, которые не знали теплоты отчих рук, или тяжести его ремня. Гораздо хуже, если маленький человек растет без маминых поцелуев, но и скупые объятия отца тоже чего-то стоят. Что лучше, родиться без папы или не родиться совсем? У каждого свой жизненный путь, и никому не позволено решать за других. Так было и так будет.
А тот мальчик, который родится несколько веков спустя, у него есть шанс увидеть своего папу, пусть на плоской, не объемной бумажной фотографии, пусть в глобальной базе данных в виртуальном измерении. Ему, если он захочет, будет позволено подойти к старой могиле с истлевшими костями, поклониться ей и сказать: папа, прости мою маму, она сделала большую ошибку, лишив счастья сразу трех людей скоропалительным и необдуманным поступком. Прости, если сможешь, прости и прощай.
Обремененный деньгами, Отец начал было уже подумывать остаться, но трезвый рассудок, все же взял верх над минутной слабостью. Денег, которые Отец приобрел столь необычным для него способом, должно было ему хватить месяца на полтора, если бы он жил в общежитии. Если же снять квартиру, этой суммы не хватит и на месяц, просто уплатив плату за проживание. Жить в общежитии невозможно, у Брусова– исключено. Здесь вездесущий федерал, от которого нужно правдами и неправдами скрыться. Мало вероятности, что он останется караулить Отца несколько месяцев, непостижимым путем перемещаясь с места на место. В любом случае полноценной учебы не получится, а, следовательно, делать в этом городе нечего.
Отец отправился на остановку, где нашел для себя место в дальнем углу, сев в автобус. Большая гармошка, скрипя и заваливаясь на бок, везла Отца прочь от этого места, где он почувствовал себя человеком. Впервые за прошедший год ему не нужно было притворяться, скандалить с Басмачом, препираться с Рыжей и ее несносной маман. Здесь он дома. Только здесь и сейчас, в этом времени он будет по настоящему счастлив. Рыжая. Что ж, ты сделала очень ответственный шаг, с которым тебе жить всю оставшуюся жизнь. Бог тебе судья. Странно, почему она так легко отказалась от своего счастья? Неужели, Отец так плох? Неужели, он так непроходимо алчен и испорчен? Ведь любила же она его. Куда все делось? Если бы не этот необдуманный поступок, Отец остался бы там, в будущем и жил бы с ней в какой-нибудь псевдореальной маленькой квартирке, растил бы сына, которого назвал бы Олегом. Он ходил бы с ним на берег великой реки играть в камушки и дивиться на огромных железных мужиков, стоящих на холме у реки, потрясая над головой огромным многотонным черным мечом. Он бы научил маленького сына делать рогатки и палил бы в палисаднике по пустым консервным банкам и фотографиям своих начальников. Он бы полетел с сыном на Луну, чтобы прокатить его под прозрачным прочным куполом Армстронга. Все было здорово.
Отец размышлял, что было бы, если бы … Если бы Рыжая не бросила его, он бы остался в грядущем, а это значит, что в прошлом, в банке спермы, не оказалось бы генетического материала, по которому его смогут идентифицировать в будущем и забрать на несколько веков вперед. Значит, Рыжая, сама того не зная, предотвратила темпоральный кризис? Да, думал Отец, время– очень странная штука. Здесь причинно-следственные связи принимают очень интересный и запутанный вид. Это значит, что «после того, не значит вследствие того». Хотя, здесь нет ничего необычного, логика и упрямство фактов существуют независимо от их восприятия и отношения к ним. Они существуют вне времени и расстояний и с ними невозможно не считаться. Быть может теперь, когда логическая цепочка обрела недостающие звенья, в виде банка спермы, могло бы все наладиться, кто его знает что было бы, если бы … теперь назад дороги нет. Тот Отец, который сейчас будущем, теперь его соло. Ему сейчас воевать с виртуальным Басмачом и с маман Рыжей. Сейчас нужно думать о другом: как скрыться от федерала, точнее как скрыться– вопрос решенный, необходимо выработать план, согласно которому жизнь снова встанет в привычное русло.
Время текло, колеса вертелись. Отец оказался на привокзальной площади, где толпилось много народа, не смотря на утро и на понедельник. У странствий свои законы. По площади, запруженной автомобилями и троллейбусами, меж ног бегали черные дети южных гостей. Мамаши черных детишек сидели прямо на асфальте, для мягкости и удобства подложив под себя намокшие листки газеты. Одеты они были в рубище, которым машину протирать от городской копоти подумаешь сорок восемь раз. Цветные широкие юбки, которые сшиты еще на заре веков, были грязными на всем своем протяжение, не только у подола. Заплатки из разнородной ткани не были видны из-за пестроты этой одежды. Из-под широких грязных полей туалета южные мамаши нет-нет показывали свои ноги в коричневых дырявых гамашах, в пробрешинах которых были видны грязные худые ноги. От серости и непогоды женщины кутались в мохнатые шали, которые едва ли спасали их от осенней стужи. В руках они держали маленьких, совсем крошечных детишек, завернутых в такое же разношерстное тряпье. Некоторые груднички громко кричали, другие молчаливо посапывали на руках у своих грязных матерей. Женщины в нервных конвульсиях трясли рукой, вскидывая ее от подола до груди, что стороны казалось, будто они подзывают всякого проходящего мимо, и говорили со странным южным акцентом: