Параллельная вселенная Пеони Прайс

– Так. – Элайза хлопает в ладоши, привлекая внимание. Итан сбрасывает звонок. – У меня есть две новости. С какой начать?

– С той, которая порадует меня, – отвечает Итан, лениво потирая переносицу, – или хотя бы не сильно расстроит.

– Что ж, тогда начну с главного: контракт на вторую часть «Планеты Красной камелии» подписан. После оглушительного успеха первого фильма ваши гонорары удалось увеличить – внимание! – в два раза. – Она вскидывает руку в воздух и показывает два пальца.

Итан безрадостно, но самодовольно хмыкает.

«Планета Красной камелии»? Обложка с красным цветком туманным воспоминанием проносится перед глазами. Энн…

– Что скажешь, Пенни? – спрашивает Элайза, ожидая, что я награжу ее улыбкой, однако тело и лицо деревенеют, руки с силой вцепляются в подлокотники, да так, что белеют костяшки пальцев.

– В два раза? Это… это много, – лепечу я, пытаясь сглотнуть, но в горло будто засовывают кулак. Я изо всех сил стараюсь не подать виду, что готова рухнуть в обморок.

– Четырнадцать миллионов. Теперь о вас заговорят как о звездах А-класса.

– Миллионов долларов? – переспрашиваю я.

– Нет, фантиков, – отвечает она таким язвительным тоном, что я жалею о том, что спросила. – Конечно же долларов!

Мое тело немеет, застывает и покрывается коркой льда. Виски пульсируют. Я в нескольких секундах от того, чтобы вскочить на столешницу и прокричать: «Что, мать его, тут творится?!»

– Съемки начнутся через два месяца, так что советую держать себя в отличной форме и, что не менее важно, не давать поводов для грязных сплетен.

Она особенно выделяет сочетание «грязные сплетни», свысока глядя на Итана, который уставился на экран вибрирующего телефона. Я привстаю, чтобы увидеть, кто ему названивает, но он тут же выключает мобильный и прячет в карман.

– Каспер и я об этом позаботимся, – обещает Кара, о существовании которой я чуть не забыла.

Что за Каспер? Мозг закипает от незнакомых имен.

– Вы уж постарайтесь. Знаменитость, вываливающаяся пьяной из бара, не лучшая новость для первой полосы газет…

– А вторая новость какая? – перебивает Итан.

– Публика от вас в восторге, – отвечает Кара сухим голосом.

– В восторге? – встревает Элайза. – В восторге она была от победы Ди Каприо на «Оскаре», а вы взорвали умы подростков во всем мире, и не только подростков. Вы что, не следите за новостями? Кара, зачитай заголовки за последнюю неделю.

Кара берет со стола стопку листов толщиной с юбилейный Vogue и размеренно зачитывает, как ингредиенты рецепта:

– Пенни Прайс и Итан Хоуп снялись в рекламе нового аромата Сhanel; Итан Хоуп и Пенни Прайс вернулись из Нью-Йорка в Лос-Анджелес в одном самолете; Пенни Прайс и Итан Хоуп украсили новую обложку V Magazine; Итан Хоуп и Пенни Прайс флиртуют на премьере нового фильма Marvel; Пенни Прайс и Итан Хоуп вместе сходили на тренировку в Беверли-Хиллз… – Она поднимает взгляд. – Другие страницы такие же. Читать все?

– Сходили на тренировку? – лепечу я.

В последний раз я тренировалась, когда мыла раковину в кофейне. Руки болели сильнее, чем от любого новомодного тренажера.

– Сходили на тренировку. Это считается инфоповодом? – Итан усмехается. – СМИ очередной раз оправдывают свое название – Слишком. Много. Информации, – он ненадолго замолкает после каждого слова, расставляя невидимые точки.

– Интересно, конечно, но можно я продолжу? – язвит Элайза, и мы затихаем. – Все хотят такие же отношения, как у вас. Хотят быть вами, а если не удастся, то взглянуть на вас и, если повезет, прикоснуться. Это триумф! Телефон разрывается от предложений. И это сыграет нам на руку, когда выйдет второй фильм. Сборы взлетят до небес.

Предвкушая громкий успех, она потирает руки, словно злодейка из диснеевского мультика. Я невольно кривлюсь, так ужасно это выглядит.

– Не вздумайте ничего натворить, – приказывает она и выставляет палец, указывая поочередно на меня и на Итана. – Продолжайте в том же духе…

Ее прерывает телефонный звонок.

– Да, Крис…

– О чем это она? – шепчу я, обращаясь к Итану, хотя сама не знаю, что имею в виду: съемки в фильме, гонорар в четырнадцать миллионов, наши отношения.

Он накрывает мою руку ладонью.

– От успеха ее заносит, собственно, как и от неудач.

Кара мельком смотрит на наши руки и отводит взгляд.

– Можете идти, – говорит Элайза, прикрыв телефон. – Кара, список дел, живо!

– Давайте обсудим остальные вопросы вне этого кабинета, – просит Кара.

На выходе меня останавливает голос Элайзы:

– Пенни, я знаю, что последнее время тебе было нелегко, но ты слишком усердствуешь со сладким. Я это вижу, и мне это не нравится. И почему ты не накрашена? – возмущается она, но я не успеваю ответить, а она – продолжить допрос, поскольку раздается очередной звонок – на этот раз с макбука, и разговор полностью поглощает ее.

Что она имеет в виду? Я и так стройняшка! И зачем мне макияж с утра пораньше? Пенни и без него выглядит как топ-модель.

– Я выслала вам расписание на эту неделю, – говорит Кара, поспешно шагая на шпильках по коридору вдоль стеклянных дверей, стен и обложек со знаменитостями. – Ознакомьтесь и следуйте ему. Элайза лично его проверила и одобрила, не советую заниматься самодеятельностью.

Итан достает из кармана айфон, глаза бегают по строчкам на экране.

– Съемка для Entertainment Weekly…

– Что?! – переспрашиваю я и бесцеремонно влезаю в телефон.

Вчера перед сном я прижимала номер с Итаном к груди, а теперь буду с ним на обложке? Он морщится и отводит телефон от моего лица.

– Утреннее шоу Джерри Стоуна? – Его возмущенный тон и подозрительное выражение лица не предвещают ничего хорошего. – Да вы спятили!

Кара резко поворачивается к нам.

– Он же гад, – шикает Итан.

– Может, и так, но его шоу одно из самых рейтинговых на американском ТВ.

– Вы не отправите нас туда!

– Тебя нет.

– А это как понимать?

– После того как год назад ты плеснул ему воду в лицо в прямом эфире, Джерри занес тебя в черный список. Теперь только Пенни. Ты больше никогда не попадешь в его студию, даже если захочешь.

– Как удачно, что я не хочу…

Кара выжидающе смотрит на него.

– Это должно меня расстроить? – продолжает он со смешком, таким, будто ему все равно, но очевидно, что это не так. – Нельзя было найти падальщика помельче?

– Кто бы говорил. – Кара качает головой. – Ты ходячая проблема, Итан Хоуп. Ты и твои пьяные прогулки по барам мелькают на первых полосах последние полгода. Добавь к этому задержание за вождение в нетрезвом виде – и все, репутация спущена в унитаз. Ты не вправе судить о моральных качествах других, потому что ничего не знаешь о морали.

Лицо Итана непроницаемо, но глаза выдают полный спектр чувств: недовольство, злость, обиду…

– Я так устал от того, как вы пытаетесь управлять мной, – признается он сухим голосом и прячет телефон в карман.

– Что бы ты ни думал, мы работаем на результат.

– Как мило с вашей стороны, а я уже мысленно отрезал вам головы и приколотил к стене.

Я не встреваю. В какой-то миг перестаю дышать, ведь воздух между ними электризуется так, что, кажется, у всего офиса волосы вот-вот встанут дыбом. Повисает тишина, оба молчат, но умудряются вести разговор, смысл которого остается для меня загадкой.

– Если уж хочешь напиваться, – шепчет она и подходит ближе, – то делай это дома, а не на глазах у всего Беверли-Хиллз.

– Только не говори, что тебе за меня стыдно.

– Не больше обычного.

Кара открывает двери и заходит в кабинет, Итан испепеляет ее взглядом через стеклянные стены. Она резким движением закрывает жалюзи, давая понять, что разговор окончен. Итан шумно выдыхает, прячет руки в карманы и идет через огромный зал к лифтам. Лицо напряжено в попытке сохранить непроницаемый вид.

– О чем это она? – спрашиваю я, семеня за ним.

Он не сбавляет хода.

– Я правда не понимаю, – признаюсь я, останавливаясь у лифта.

– Я не хочу об этом говорить.

– О чем?

– О том, о чем ты хочешь поговорить по душам.

Двери лифта плавно открываются.

– Но если тебе нужна помощь, то стоит попросить…

– Единственное, чем ты сейчас можешь помочь, – выдает он, нажимая на кнопку первого этажа, – это молчанием. – На его скулах ходят желваки.

Молчу, но недолго, ведь меня распирает от любопытства, восторга, удивления, страха и сотни других чувств, бурлящих во мне с сегодняшнего утра. Я как бутылка газировки, которую хорошенько встряхнули: внутри все кипит и клокочет.

– Слушай… – Я поворачиваюсь к Итану и пропадаю в голубых глазах.

Впервые смотрю на него настоящего: не на фото, а на живого человека. И пусть сейчас на его лице видны поры, а под глазами – синяки, он все равно мечта, сошедшая со страниц романтической прозы. Пронзительные светлые глаза буравят меня, скручивая внутренности в тугой узел.

– Пожалуйста, послушай, как бы глупо это ни звучало…

На его лице ни гнева, ни злости – лишь снисхождение, отчего моя смелость со свистом сдувается, хотя секунду назад я намеревалась рассказать ему все и даже больше.

– Ты… ты мне дорог. И если тебе что-то нужно, я готова помочь. Это не просто слова…

О чем я думала? Признаться ему? В чем? В том, что вчера он понятия не имел о моем существовании? Что я никакая не актриса в теле модели, а обычная двадцатилетняя неудачница, работающая в кафе уборщицей за семь долларов в час?

Он странно улыбается: безрадостно, без злобы – грустно.

– Не понимаю, Прайс, что с тобой случилось, но спасибо.

Нет уж, я ничего не скажу. А вдруг все полетит к чертям, как только я это сделаю? Я не хочу терять эту жизнь, не хочу терять новый дом, Итана и личного менеджера, пусть она и не самая приятная леди. Хочу один день не быть невидимкой.

– Элайза непростая дама. – Я тщательно подбираю эпитет, прежде чем произнести вслух.

– Не то слово, – произносит он, едва открывая рот, отчего получается абракадабра вроде «нетслво».

– Ненавидишь ее?

– Ненавижу? Это не то слово, – отвечает он, особенно выделяя слово «то».

– Слишком сложно… Я не понимаю.

– Она стерва, но яйца у нее есть, причем стальные.

Выйдя из лифта, Итан смотрит на экран телефона. Его манера проверять пропущенные звонки и хмуриться начинает напрягать.

– Куда дальше? – интересуюсь я, подпрыгивая от нетерпения. Неужели я проведу целый день в компании Итана Хоупа? – Может, позавтракаем, точнее, пообедаем? Я как раз знаю одно место…

– Не получится, у меня планы, – прерывает он.

Его брови сдвигаются к переносице, он будто становится ниже, словно взвалил на себя груз, который ему не по силам. Живое воплощение Сизифа с картины итальянского художника^[29].

– Когда мы увидимся? – спрашиваю я.

– Скоро.

– А точнее?

– Очень скоро, – бросает он и прижимается губами к моему лбу. Сердце подскакивает к горлу. Я сглатываю, чтобы не пустить слюни. Отстранившись, он идет к выходу.

– Ты оставишь меня здесь одну? – Я вскидываю руки от бессильной досады.

– Кара отправила за тобой машину. Тебе же нельзя за руль.

– Почему? Какую машину?..

Как я ее узна́ю? Что мне делать дальше? Куда он идет? Вопросы сыплются не переставая, но так и повисают в воздухе, с грохотом падая и разбиваясь вдребезги о мраморный пол. Итан прыгает в блестящую «Мазерати», надевает очки и уносится прочь. На этот раз ему не мешает ни один папарацци. Я запоздало выбегаю за ним и смотрю вслед удаляющемуся кабриолету.

Итан Хоуп – твой парень?

Итан Хоуп – мой парень!

Я хватаюсь за голову, с силой впиваюсь пальцами в черепушку, давлю на нее. Стою так невероятно долго в попытке выудить из каши в голове разумную мысль, хоть одно объяснение, хоть одно воспоминание. Солнечный свет сменяется чернотой перед глазами. Голос Элайзы проникает глубоко под кожу и назревает, лопается, как гнойный нарыв: «Ты недостаточно хороша. Ты недостаточно хороша. Ты недостаточна. Нам недостаточно». Она повторяет это снова и снова, а потом голос стихает. Все возвращается на круги своя.

Я щурюсь от солнечного света, достаю из сумки телефон и трясущимися руками набираю Мелани, однако женский голос отвечает все то же: данного номера не существует. Спрятав айфон, озираюсь по сторонам, ожидая, что кто-то неизвестный выскочит из-за угла и прокричит: «Самозванка!» Но разоблачать меня никто не торопится. Улица выглядит как финальный кадр научно-фантастического фильма про эпидемию, поразившую все население земного шара, и только недалеко от входа стоит черный «кадиллак».

Я выпускаю из себя воздух, потираю лоб и виски. В ушах гудит. Мне нужна передышка, чтобы пораскинуть остатками серого вещества. Определенно происходит нечто из ряда вон выходящее, и я чувствую себя гостьей в этом мире. Говорить о сумасшествии пока рано, хотя предпосылки определенно есть. Конечно, списать все на резкое помутнение рассудка и признать себя чокнутой проще, но я знаю, что это не так. Я не сумасшедшая – я чужая в этом мире стеклянных офисов, дорогих автомобилей, шикарных домов и стильных укладок.

Взгляд, как потерявшая хозяйку собака, мечется по тротуару, по окнам здания напротив и по мимо проезжающим машинам. Что делать? Что делать? Что делать?! Я потеряю рассудок, если буду стоять на месте. Ноги несут к «кадиллаку», заставляя забраться на высокую ступеньку.

– Добрый день, мисс Прайс, – приветствует водитель низким, ничего не выражающим голосом.

Я кривлю рот в подобии улыбки и смотрю на темный глаз и кусок шоколадной кожи в зеркале заднего вида. Плечи мужчины настолько широкие, что, кажется, рукава пиджака треснут при малейшем движении.

– Как вас зовут? – спрашиваю я.

Во взгляде проскакивает удивление вперемешку с недоумением, но он подавляет их.

– Боб, мисс, – отвечает он с нарочитой вежливостью, хотя, скорее, послал бы к черту человека, неспособного запомнить имя собственного водителя.

Как странна жизнь! Раньше – если уж быть совсем точной, вчера – я тоже оставалась невидимкой, тенью на стенах, руками, уносившими опустевшие чашки. У меня не было имени – нет, оно было, но никто не запоминал его.

– Куда едем, мисс? – интересуется Боб, взглянув на мое отражение.

Хороший вопрос. Выуживаю из сумки телефон и проверяю расписание, которое скинула Кара: через час планируется двухчасовая тренировка в спортзале, после – поход к косметологу и примерка наряда к шоу Джерри Стоуна. Планы серьезные, но, принимая во внимание все события, не такие уж важные, поэтому я без сомнений говорю:

– К родителям. Домой.

3

За тонированными стеклами проносится шикарный Лос-Анджелес, тот самый, который мы с Мелани мечтали в детстве покорить: яркий, чистый, стильный. Солнце почти в зените, лучи отражаются от зеркальных высоток и вывесок одно- и двухэтажных бутиков и отелей. Тени быстро становятся мелкими, едва заметными, а потом и вовсе исчезают. Прохожие, никуда не спеша, идут мимо витрин, не обращая на них внимания. Зелень пальм кажется салатовой, даже желтой под испепеляющим солнцем.

Я высовываюсь в окно, дышу полной грудью. Меня окутывает детский всепоглощающий восторг. Здесь дозволено все, а теперь, когда деньги не проблема, то даже больше. Мне словно пять лет, я в огромном магазине сладостей, и можно взять что угодно, набив карманы под завязку.

На одном из зданий красуется билборд с моим лицом, с лицом Пенни. Черно-белая фотография занимает стену четырехэтажного дома: глаза подведены так, что кажутся инопланетными, кожа без единого недостатка, впрочем, как и пор, накрашенные губы едва уловимо изгибаются в улыбке Моны Лизы. Пенни смело смотрит в камеру, приподнимая подбородок.

– Это я! Это я! – восклицаю я, не в силах подавить эмоции, и подпрыгиваю на сиденье.

– Вижу, – усмехается Боб.

– Это я… – с блаженством повторяю я.

Я представляю, как расскажу все родителям и Энн, как им придется признать, что мои мечты все же не были фантазиями, как они с неловкими улыбками признают свою неправоту и скажут, что гордятся мной. Мне так хочется, чтобы все это оказалось правдой, что конечности ноют, а в висках покалывает.

Минуя магазины и бутики, мы проезжаем десятки белых, серых и кофейных особняков, разместившихся на брентвудских^[30] холмах, и останавливаемся у одного из них. Двухэтажное здание с квадратными колоннами, окнами в пол и плоской крышей предстает перед взором словно мираж. Дом блестит на солнце, отражая лучи, как начищенная до блеска зеркальная шкатулка, как бы говоря: «Здесь живут люди, которые тебе не по зубам».

– Это точно дом моих родителей? – спрашиваю я, хотя знаю, что нет.

Спутать мой старый дом с этим – все равно что пытаться использовать стул в качестве космического корабля.

– Конечно, хотите, чтобы я проводил вас до двери?

– Нет.

Выйдя из машины, я стряхиваю с себя невидимые пылинки, набираю в легкие воздух и выпускаю, набираю и выпускаю… Ладошки потеют. Голова идет кругом. Что бы там ни было, падать в обморок ни к чему. Иначе как я узна́ю развязку?

Дом не окружен забором, я беспрепятственно прохожу по подъездной дорожке, вымощенной крупной серой брусчаткой, и останавливаюсь у минималистичной двери. Сердце колотится в горле. Я нажимаю на звонок с такой силой, что белеет палец. Тишина. Звоню еще раз – ничего. Заглядываю в затемненное окно рядом с дверью. Видна прихожая, а за ней часть просторной гостиной.

Я жду недолго, с облегчением выдыхаю и собираюсь восвояси, но тут в прихожую выходит мужчина лет пятидесяти. Шагает он неспокойно и озабоченно, будто его отвлекли от чего-то важного. Он рывком открывает дверь, окидывает меня взглядом и останавливается на лице. Тонкие губы растягиваются в улыбке, в которой я узнаю́ свою.

– Пенни…

– Папа? – Во мне зарождаются десятки вопросов, но они летят в общую кучу оставшихся без ответа.

Это определенно не мой отец! Не тот отец, который носил очки, читал в темноте, готовил омлет по утрам и работал по пятьдесят часов в неделю, чтобы обеспечить мое обучение, но в то же время я всем телом чувствую связь с этим человеком, будто кровь по нашим венам разлили только что из одной емкости.

– Я… рад, что ты заглянула, – говорит он и потирает шею, судя по виду нельзя сказать, что он рад, но вот удивлен точно. – Что ж, проходи.

Он открывает двери шире и пропускает меня вперед. На нетвердых ногах иду через просторный холл и оказываюсь в не менее просторной гостиной, откуда открывается вид на бассейн и салатовый в лучах солнца сад. Взгляд пробегает по картинам на стене, по окнам, по мебели. Мешкаю, пораженная размером и убранством дома, но все же устраиваюсь на одном из белых диванов посреди комнаты.

– Как ты? Как дела? – спрашивает мой новоиспеченный отец, уходя вглубь дома. Слышится шорох и звон посуды.

Я теряюсь, не зная, на какой вопрос отвечать, ведь дела у меня лучше некуда, но чувствую я себя при этом персонажем Джима Керри в «Шоу Трумана»^[31].

– Неплохо, – отвечаю я в итоге.

Пока он не видит, изучаю его жилище: в гостиной немного мебели, но все подобрано со вкусом, каждый предмет на своем месте. Никаких разводов на окнах, носков под диваном или журналов, небрежно валяющихся на кофейном столике. Никаких кубков, сувениров и памятных фото – пространство выхолощено, будто он и я вместе с ним часть каталога по дизайну интерьера.

Не нужно быть Эйнштейном или Платоном, чтобы прийти к выводу, что родители Пенни – мои новые родители – не просто богаты, а чертовски богаты. Откуда такие деньги? Они работают на сицилийскую мафию? Они аристократы? Они знамениты? На эти вопросы дает ответы Википедия: их зовут Стенли и Лили Прайс, он режиссер, снявший последний фильм семь лет назад, а мама – менеджер по кастингу и бывшая актриса ситкома, название которого ни о чем мне не говорит.

И почему я раньше не додумалась найти информацию в интернете?

Стенли возвращается с двумя треугольными бокалами, в фильмах из таких обычно пьют мартини, и протягивает один мне.

– Мой фирменный.

Я прячу телефон в сумку и беру бокал с оранжевой жидкостью.

– Он безалкогольный, – предвещая возможные опасения, предупреждает Стенли.

Пробую «его фирменный»: на вкус как грейпфрутовый сок вперемешку с абрикосовым и лимонным – непривычно, но вполне сносно.

– Извини, что заставил тебя стоять на крыльце, – не ждал гостей. – Он устраивается рядом вполоборота ко мне и кладет ногу на ногу.

– Ты куда-то собираешься?

– С чего ты взяла? – Рука со стаканом повисает в воздухе.

Я хмурюсь. Может, я схожу с ума, но он определенно одет как человек, который собирается на прием.

– Твой костюм.

– Да, новая коллекция Armani. – Он заботливо поправляет и так идеально лежащие лацканы пиджака. – Нравится?

Я киваю, ведь мне нравится, но я все же в замешательстве. Носить Armani в качестве домашней одежды – это… необычно.

– Скоро начнутся съемки «Планеты Красной камелии», – это не вопрос, а утверждение.

– Ты уже в курсе?

– Контракт на четырнадцать миллионов – это не шутки, дорогая. К тому же мы с мамой, как твои менеджеры, обязаны такое знать.

– Я думала, Элайза – мой менеджер.

– Конечно, но и мы не можем оставаться в стороне. Элайза, безусловно, талантливый организатор и агент, но она никогда не позаботится о тебе и твоих делах так, как мы, понимаешь?

Я осторожно отпиваю из бокала, а он продолжает:

– Я всегда говорил, что тебя ждет большое будущее, и ни разу за двадцать лет в этом не усомнился. Помнишь свою первую рекламу? Сколько тебе было? Года два, наверное. Мы с матерью положили столько сил, чтобы ты получила первую роль.

– А где мама?

Он едва заметно усмехается и отпивает из бокала.

– После стресса с аварией и пресс-туром она решила отдохнуть в Париже, – это звучит так просто из его уст, словно в столицу Франции можно летать каждый день. Про аварию я не спрашиваю – Стенли тараторит как заведенный: – Когда начнутся съемки, я обязательно буду присутствовать на площадке. Хочу снова окунуться в процесс. Возможно, со временем нам удастся поработать вместе: ты перед камерой, а я по ту сторону. – Он подмигивает мне.

Я киваю как болванчик, что стоял у папы – моего настоящего папы – в машине. Повисает неловкая тишина, в которой отчетливо раздается стук шпилек. Со второго этажа спускается стройная брюнетка – девушка чуть старше меня, ее длинные темные волосы струятся по плечам. Будь я прежней, стоило бы заползти в угол, чтобы не сгореть в лучах ее красоты. Но теперь я не хуже.

Шпильки подплывают к отцу и передают две папки: одну тонкую, другую увесистую.

– Все здесь, мистер Прайс, как вы и просили.

– Да, Келли, спасибо.

Я как существо, не имеющее способности говорить, наблюдаю за их беседой, переводя взгляд с одного на другого. Стенли замечает это и поспешно произносит:

– Точно, Пенни, ты ведь не знакома с Келли. Келли – мой новый ассистент. С каждым годом я все забывчивее, а она держит мои дела в порядке, – он стучит по папкам.

– Рада познакомиться, – говорит Келли.

– И я.

Знакомство выходит кратким и бездушным, но Келли это не смущает. Более того, как только стук шпилек утихает в глубине дома, я забываю о ее существовании – такова судьба обслуживающего персонала.

– У тебя… так много дел? – прочищая горло, спрашиваю я.

– А как же, мне приходится следить за твоей деятельностью, – отвечает он, поглаживая увесистую папку, – но и о себе не забывать. Вот присматриваюсь к сценариям, выбираю наиболее перспективные. Не хочу размениваться на никчемные сериалы и короткометражки, понимаешь? Сколько можно… – Он собирается добавить что-то, но резко замолкает.

– Может, куда-нибудь съездим? – Я почти подпрыгиваю на месте, едва не проливая содержимое бокала. – Расскажешь мне обо всем.

– С радостью, но не выйдет. У меня видеоконференция с продюсером одной перспективной киностудии из Нью-Йорка.

– Что ж…

Опустошаю бокал и глупо кручу его в руках. Стенли будто забывает о моем присутствии и проваливается в собственные мысли.

– Я, наверное, пойду.

Не ожидая, пока он ответит, встаю на подкашивающиеся ноги, он – за мной.

– Помни, дорогая, я горжусь тобой.

Стенли заключает меня в объятия, похлопывает по спине, а я обмякаю в его руках, не осмелившись дотронуться. Отпрянув, ищу, куда поставить пустой бокал – в этом доме он в любом месте лишний. Стен забирает его, ставит на кофейный столик – слишком низкий, чтобы быть удобным, – и провожает до двери, ничего не говоря на прощание.