Великие музыканты-исполнители из «черты оседлости» России

Миссис Майкелсон и её муж вскоре сказали, что им надо уходить.

«Нет, – сказал Горовиц, – я хочу играть». Он подошёл к роялю.

Миссис Майкелсон рассказывала, что не помнит, что он играл, за исключением того, «что музыка не была грустной и похоронной». Миссис Майкелсон смотрела на Ванду, пока Горовиц играл. «Она смотрела на него с такой необычайной любовью и в тот момент была безумно в него влюблена», – вспоминала миссис Майкелсон. Горовиц играл приблизительно два часа. Это была дань, которую бы Соня оценила и, вероятно поняла бы». [21, p.238]

После 1975 года Ванда и Владимир отправляются в большое турне: 20 концертов в США и Канаде. В 1981 году Владимир Горовиц переходит в звукозаписывающую компанию Colambia Artists Management, Ink. (CAMI), Именно в это время Питер Гелб возобновил свои отношения с Горовицем. Он понимал, что количество снотворного, антидепресантов, которое В. Горовиц принимал, скорее всего приведет к трагедии. Так и случилось. Маэстро дал концерт в Лондоне и собрался в Японию. «Ужасно!» – это слово было произнесено самим Маэстро. В газете «Times» была опубликована статья, где разбиралась игра В. Горовица: «Много неправильно сыгранных, перепутанных аккордов и искаженные ритмы. Знаменитая точность Горовица проявлялась лишь эпизодически». Под влиянием Ванды, Маэстро перестал употреблять наркотические лекарства и почти отказался от услуг врачей-психоневрологов, «убийц в белых халатах», как называла их его жена.

В марте 1985 г. Питер Гелб пришел навестить 82-летнего Маэстро и нашел его подтянутым и готовым к «свершениям». Он перестал принимать лекарства и начал «звучать, как прежний В. Горовиц». Питер Гелб посоветовал снять фильм о Великом Маэстро, что и было сделано в конце 1985 г..

Можно было сказать, что произошло чудо: беглость пальцев, туше, поистине горовицевский звук, оркестральное фортиссимо – все было вновь обретенным и от этого казалось, что 82-летний пианист снова король королей фортепиано! Незадолго перед ставшим знаменитым московским выступлением, он посетил Париж и имел здесь концерт. Один из критиков сначала перечислил все недостатки, а потом написал: «Величайший пианист в истории музыки». Уже находясь в Европе, Маэстро посетил Милан.

Триуфальная поездка в Москву и Ленинград после 61 года (1925 – 1986) характерна тем, что Маэстро хотел почувствовать теплоту́любовь, обожание, которыми характеризовалась публика СССР. Кстати, произошла там и замечательная встреча одной из «зеленых девушек», досаждавших молодому пианисту в 1924—1925 гг. Из Ленинграда, Маэстро направился в Гамбург, где у него произошел разговор с дочерью Ойгена Пабста (дирижер того самого концерта в 1926 г.) и в том же Гамбурге пишет письмо Кириллу, Лене (дети сына Григория, Пети, внезапно умершего в Москве). Далее – Берлин, где он пробыл целую неделю.

Концерт в Токио, куда пианист ехал «оправдаться» после провала 1983 г. (он очень настаивал на Токио), был спланирован так внезапно, что все центральные залы были уже заняты и Маэстро пришлось играть в зале универистета им. Шова в западном районе города. Возвратившись в США, Маэстро узнал, что в начале октября (как известно, 1-го октября – день рождения Владимира Горовица) приглашен в Белый Дом играть перед Президентом Рональдом Рейганом. Действительно, 5 октября он выступал в Восточной комнате Белого Дома. Приветствуя пианиста, Рональд Рейган неоднократно подчеркивал его роль в сближении двух стран (США и СССР). В этом концерте присутствовали: Исаак Стерн, Йо-Йо-Ма, Зубин Мета, Посол СССР Юрий Дубинин и много, много пианистов, директоров библиотек и музеев, концертных залов, руководителей обществепнных организаций, официальных лиц, музыкантов – короче, сливок общества…

Еще летом, Ванда и Владимир Горовиц, благодаря своему другу и продюсеру, Томасу Фросту – выпускнику Йельского университета, начали передавать университету фотографии, личные вещи, письма А. Тосканини, создавая личный архив (в библиотеке хранятся личные архивы Л. Армстронга, А. Копленда, С. Барбера и других выдающихся музыкантов США). В 1986 г. официальный договор между Вандой Тосканини, Владимиром Горовицем и Йельским университетом был заключен. Думается, что передавая письма и документы, Ванда перечитывала их (или заставляла мужа это сделать, если написано было по-русски), чтобы «не уронить достоинство мужа и отца». Впрочем, делалось это в понимании этого «достоинства» Вандой, поэтому среди писем, например, к Владимиру Горовицу не оказалось ни одного письма мамы (а он получал эти письма), отца (хотя Самоил писал сыну до своего последнего ареста), Регины (первое письмо датировано 1945 г.), няни (хотя его биографы уверяют нас, что оно есть), очень многих знакомых…

В последние месяцы перед смертью Маэстро занимался с Эдуардосом Халимом – студентом Джульярда, которого привел ему Дэвид Дюбаль, читающий в Джульярд-институте лекции по истории пианизма. «Он был 86-летним пожилым человеком с большим запасом энергии. О, да!» – говорила о нем его помощница Вирджиния Бах. В августе 1989 г. его друг и продюсер Том Фрост выпустил альбом с названием «Горовиц дома», В нем: Соната В. Моцарта си-бемоль мажор, три сочинения Шуберта-Листа, песни и танцы В. Моцарта и разные обработки Ф. Листа. Последняя запись Маэстро состоялась за четыре дня до его смерти: 1 ноября 1989 года. Эта запись включала в себя музыку, которую он никогда не исполнял в концертах: Соната ми-бемоль мажор Й. Гадна, этюды Ф. Шопена опуса 25 №1 и №5, ноктюрны ор. 55 №1 и №2, фантазия-экспромт.

5 ноября 1989 г. гениальный пианист умер – остановилось сердце. Мюрей Перайа – очень известный в США артист-пианист и последний из пианистов видевших Маэстро (он был его учеником) сказал о нем: «Горовицу никогда не нравились преувеличения или приторный романтизм. Он, конечно, придавал большое значение рубато, но ему не нравилось, если пианист не мог отличить рубато от ритма. Всё должно быть естественно, а не искусственн. [21, p 307]

С. С. Прокофьев записал в своём дневнике за 3 ноября 1928 года:

«Вечером пошёл на Гизекинга. Это первоклассный пианист, один из лучших: Рахманинов. Горовиц и он».

Статья американского музыковеда Аллана Эванса, появившаяся в 1996 году переворачивает наше представление о пианистпе с ног на голову. Эванс приписывает В. Горовицу модернистское видение мира. Это смешно, но автор доказывает, что представление о «романтическом пианизме» В. Горовица – ошибочно (!), критикуя название фильма Питера Гелба «Последний романтик», утверждая «модернизм» В. Горовица. Аллан Эванс рассуждает о «романтическом пианизме» и делает, с моей точки зрения, непоправимую ошибку, утверждая, что Маэстро имел бОльшую приверженность к сочинениям Пуленка, Дебюсси. Кроме того, автор расуждает о В. Софроницком, говоря о близости последнего с В. Горовицем, намекает на романтическую поездку с Еленой Софроницкой, что совсем непростительно, учитывая, что ехали они, действительно, на пароходе, из «советской» Одессы в «советскую» Евпаторию летом 1925 года и, судя по письму Е. Софроницкой от 9.02.1976, – знакомы не были. – Авт.

«Огромный громоподобный звук Горовица и физическая способность совершать технические чудеса сделали его уникальным. Преподаватели фортепиано с ужасом ахнули, увидев низкое запястье, расположенное значительно ниже клавиатуры почти прямыми пальцами, анатомически «неправильное» для спокойной и точной игры на фортепиано. Тем не менее, телосложение Горовица позволило эту позицию и позволило ему, когда он хотел, достичь ровности и точности, бросая вызов тем, кто принимает правильную позицию. В последующие годы внимание, окружающее его, полностью исказило подлинное восприятие его искусства, объявив его «Последним романтиком». Такой стереотип является не только неправильным, но скорее несправедливым по отношению к его искусству, которое должно очаровывать то, как он отступил от романтизма, чтобы сделать Горовица одним из первых модернистов.

Оно развивалоь в то время, когда Россия взорвалась на культурном фронте: хотя революция и ее последствия в конечном итоге разрушили конструктивизм и эксперименты таких композиторов, как Моссолов, Лурье и другие, изобразительное искусство поддержало эти бешеные и инновационные стили гораздо позже, чем музыка могла. Хотя Горовиц избегал этой авангардной музыки и вместо этого опирался на стиль Рахманинова, Горовиц играл на пианино в манере, похожей на намеки Моссолова на индустриальные звуки на клавиатуре. Искусство Горовица, однако, было гораздо более сложным, и, исследуя интонационные оттенки своего инструмента, он в равной степени углубился в его более мягкие оттенки и нюансы. Его любовь к Пуленку или Дебюсси демонстрирует как точность, так и заботливость через приглушенную, но электрифицированную утонченность Вместо того, чтобы быть романтиком, который каким-то образом выжил в эпоху цифровых технологий, Горовиц был больше эстетом, который искал пульсирующую музыку в джаз-клубах Гарлема от Art Tatum настолько, насколько он был заинтригован на протяжении всей своей жизни Шуманом до такой степени, что он полагал, что он сосуществовал с ним в некотором роде. Жаль, что эти пункты игнорируются, но бесконечный поток его промоутеров сделал удобным (для них и их целей – продаж) запуск их уловки и встраивание даже в умы его трех биографов, так что их книги не объективно изучают его музыку.

Горовиц был действительно фигурой двадцатого века. Его искусство было ближе к современному пианисту, как Владимир Софроницкий, чем любая более ранняя фигура. Он и Софроницкий были коллегами и однажды отправились в поездку в Крым (с Еленой Александровной Скрябиной, женой Софроницкого) незадолго до того, как Горовиц покинул Россию без намерения возвращаться (неверно, т.к. сам пианист – Владимир Софроницкий даже не знал, что играл в одном городе – Одессе, в один вечер с другим пианистом – Владимиром Горовицем. – Авт). Другая дружба, возможно, центральная в его жизни и самая заветная, была с Рахманиновым. При прослушивании записи Горовица «Прелюдии» композитора мы можем испытать исполнение, которое порадовало бы самого композитора. То, что Рахманинов так высоко ценил Горовица, объясняется его отдаленностью и индивидуальностью в русском музыкальном мире. В то время как он начал сочинять в долгу перед Чайковским, развитие его индивидуальности привело его музыку и пианизм далеко от всеобъемлющего термина романтизма. Слушая собственные записи Рахманинова, особенно с партитурой, осознаешь исключительно личную природу не только музыки, но и ее исполнения. Вначале на его игру на фортепиано оказал большое влияние его двоюродный брат Александр Зилоти, ученик Листа. Некоторые из семьи Зилоти даже полагали, что игра Рахманинова была более убедительной, когда он был ближе к пути Зилоти. Хотя его музыка радикально не отошла от словарного запаса девятнадцатого века, его стиль превратился в уникальный аскетический режим, который настолько хорошо сбалансирован и наполнен подводным течением движения и напряжения, что сегодня он звучит как более современный, чем самые смелые полеты фантазии художников, таких как Гленн Гульд. Не нужно идти дальше, чем игра композитора на его «Восточном наброске», чтобы доказать свою точку зрения, чтобы услышать пианино с животной свирепостью и непредсказуемостью. Именно это привлекло Горовица к его музыке и к тому, чтобы создать свой собственный стиль на пианизме Рахманинова, перенося медные и бронзовые тона и лежащий в основе пафос до самого дна. И Рахманинов, и Горовиц часто играли произведения для двух фортепиано в частном порядке: одна из больших потерь для потомков заключалась в том, что их звукозаписывающая компания не предприняла никаких шагов, чтобы документировать их в сюитах Рахманинова, сонатах Моцарта и других произведениях.

Даже ранний репертуар Горовица был плохо представлен слишком малым количеством записей, сделанных в начале его международной карьеры. С дико растущей популярностью удивительно, что он не был уполномочен записывать больше в начале. Просматривая старые программы, мы находим вариации минорной сонаты Брамса и Паганини, сонату Листа Данте, этюд Мазепы, Орейджа и Фе Фольца и Исламея Балакирева. К счастью, у нас есть соната Листа этого периода: во время своей пятидесятой годовщины Горовиц повернулся назад, чтобы снова сыграть сонату и третий концерт Рахманинова, но они удалены от его более раннего уровня. К тому времени он превратился в такую легендарную фигуру, что все одинаково аплодировали с подавляющим энтузиазмом, даже когда однажды он пережил катастрофический сезон, когда антидепрессантные лекарства влияли на его контроль и ясность. Самым большим сюрпризом стали заключительные записи, сделанные пианистом, некоторые через неделю после его внезапной смерти. На Ноктюрне Шопена (в E flat, op.55 #2) он подражает игре своего друга и коллеги Игнаца Фридмана. Появляются произведения, которые он никогда не исполнял перед публикой, поскольку он поддерживал свой миф, отбирая произведения, одновременно привлекательные для него и с достаточным количеством сенсации для его публики. Ушла необходимость электрификации, и на его место пришло спокойное частное музыкальное творчество, которое отличалось от его концертной игры. Дома Горовиц страстно слушал записи прошлых певцов и играл целые оперные партитуры: как жаль, что он не давал записать некоторые из своих аранжировок увертюр и арий. Единственная подсказка к этой важной, а также упускаемой из виду, стороне его искусства – запись, редко упоминаемая его поклонниками. Песня Мусоргского «By the Water» из цикла Sunless входит в число его лучших дисков, поскольку в ней содержится аранжировка задумчивой песни, возникающей из меланхоличной глубины, но окутанной строфической регулярностью, которая еще больше подчеркивает ее пафос. Элегантная уравновешенность и модернистская мука, которую Горовиц привносит в эту работу, раскрывает его истинную сущность как рационально аналитического игрока, чья карьера, к сожалению, была построена на атмосфере цирка, его захватывающих вариаций Кармен или марша Соуза. Возможно, мы никогда не сможем получить полный портрет Горовица, поскольку его многочисленные записи отражают его любимую и ненавистную деятельность в качестве концертного пианиста. Но с этими ранними дисками можно услышать много направлений, доступных загадочному художнику, который никогда не переставал удивлять всех» © Аллан Эванс, 1996

Статья, с которой возможно соглашаться и не соглашаться. Вероятней всего, Маэстро сам не знал величие своего гения. Он был вполне удовлетворен, когда его считали «пианистом №1», не помнил никого и ничего из своей юности, не очень правдиво отвечал журналистам и никогда не изрекал ничего, что бы характеризовало его, как умного и проницательного музыканта, может быть потому, что английский язык – не родной, а русский – он попросту забыл, общаясь дома с Вандой на чужом.

Бенно Моисеевич (1890—1963)

(Как правило, во всех изданиях пишут об Одесской консерватории, которую окончил Бенно Моисеевич. Конечно, не было в 1904 году Одесской консерватории, которая упомянута в статьях о знаменитом педагоге. Она появилась лишь в 1913. Учеником музыкального училища был Бенно Моисеевич, а вот учился он у директора училища, замечательного пианиста, обладателя Серебряной медали Петербургской консерватории, профессора Дмитрия Климова! Дмитрий Климов являлся одним из самых успешных учеников «великого Теодора» – именно так называли Т. Лешетицкого, по классу которого окончили консерваторию два серебрнных медалиста, Владимир Пухальский и Дмитрий Климов! Когда Теодор Лешетицкий покинул Петербург, он обосновался в Вене, где имел до 100 учеников, среди имен которых были: Бенно Моисеевич, Ян Падеревский, Василий Сафонов, Анна Есипова. На его вилу в Бад-Шиле, приезжали Йоганес Брамс, Ференц Лист, Антон Рубинштейн, Йозеф Иоахим, Иоган Штраус, Иосиф Гофман и другие. – Авт.)

Начало XX века стало для России судьбоносным, страшным, тяжелым, торжественным. В равной степени таким же оно стало и для российской классической музыки. Много хорошего и много печального произошло за первые два десятка лет двадцатого века в российской музыке.

Совсем недавно отгремел, а теперь уже стал легендой Чайковский. Вошел в силу и загремел, волнуя тысячи душ в концертных залах Рахманинов. Подходил к концу жизненный путь Александра Николаевича Скрябина, успевшего застать полтора начальных года первой Великой войны. На небосклоне ярко засияла звезда Прокофьева, а рядом с ней – его искусного интерпретатора Святослава Рихтера.

Не остался без верного спутника жизни любого композитора – надежного интерпретатора и Сергей Рахманинов: в 1890 году пришел в наш мир выдающийся пианист Бенно Моисеевич. [Не могу согласиться с авторами! Б. Моисеевич много играл С.В.Рахманинова, но никогда не был «верным спутником жизни» композитора. Всем известно, что Сергей Васильевич был «молчуном». Сам был пианистом №1 в мире. Не думаю, чтобы он так уж нуждался в интерпретаторах, тем более, что имя Бенно довольно редко встречается в речи и композитора, и о композиторе, например, Н.А.Рахманиновой, жены, а Б. Моисеевича нет среди авторов воспоминаний о С.В.Рахманинове. – Авт.]

Этот будущий виртуоз появился на свет на двадцать лет позже «своего композитора» и пережил Рахманинова тоже на двадцать лет, успев прославить мастера в сотнях успешных выступлений, поразивших весь мир.

Бенно Моисеевич родился в Одессе в 1890 году, его родителями были Эстер Миропольская и Давид Леон Моисеевич. С ранних лет юный виртуоз демонстрировал впечатляющее музыкальное дарование: ноты, гаммы, этюды давались ему легко и изящно. Наверное, Бенно Моисеевич, учившийся в Одесском училище [написано – консерватории, но все знают, что приказ о появлении в Одессе и Киеве консерватории на базе музыкального училища получен только в 1913 году. – Авт.], мог бы сильно удивить Святослава Рихтера, чей отец стал в этом же училище преподавателем буквально несколькими годами позже, удивить тем фактом, что при «классическом» подходе к обучению все равно могут получаться отличные пианисты. Как известно, С. Рихтер терпеть не мог гаммы, этюды и любые «стандартные» музыкальные упражнения.

С отличием завершив свое образование в Одессе, Бенно перебирается в Вену, где с 1904 по 1908 год обучается у величайшего педагога, композитора и музыканта – Теодора Лешетицкого, подарившего миру львиную долю выдающихся исполнителей классической музыки XX века, [которого ранее Император выгнал из С.-Петербурга в 24 часа. – Авт.]

Первый сольный концерт Бенно Моисеевич дает в Лондоне в 1909 году. Он столь поражает публику туманного Альбиона, что вскоре становится любимейшим гостем концертных площадок этой страны, перебираясь туда на постоянное жительство. Понять, сколь сильно британцы полюбили Моисеевича, можно хотя бы по тому, что в 1937 году пианисту было предоставлено гражданство морской империи, дело в те времена для иностранца весьма редкое.

Большую часть оставшейся жизни Моисеевич жил в Великобритании, в основном в Лондоне, однако, как и многие знаменитые, а значит, востребованные пианисты, он часто путешествовал. Виртуоза с восторгом встречали в Европе, в Северной и Южной Америке, даже в Африке – везде, где любили классическую музыку, исполняемую свежо и оригинально.

За свою долгую жизнь Бенно Моисеевич успел издать немало пластинок со студийными записями и записями концертов, завоевать несколько престижных конкурсных наград, поучаствовать в создании нескольких радиопередач, издать некоторое количество научных работ о природе и истории музыки.

Бенно отлично справлялся с интерпретацией классики Бетховена, Мусоргского, Шопена, Грига, Равеля, Сен-Санса, Чайковского. Играл он и современных ему британских пианистов: Фридерика Делиуса и Чарльза Вильерса Стэнфорда. Но более всего, конечно, Бенно Моисеевич прославился как музыкант, исполнявший Рахманинова лучше, чем сам Рахманинов. [Когда об этом говорит В. Горовиц – смолчим, но Л. Григорьев и Я Платек повторяют в 70 х. годах прошлого века – странно, тем более странно, когда об этом пишут профессионалы. – Авт.]

Знакомство Бенно Моисеевича и Сергея Рахманинова произошло в США, когда пианист впервые приехал туда в 1919 году. После концерта в Карнеги Холле к Бенно подошел уже тогда легендарный Рахманинов и выразил свое восхищение игрой виртуоза

В ответ Моисеевич заметил, что искренне восхищается творчеством Рахманинова, отдельно выделив одну из прелюдий как «свою любимую».

«Вы не поверите, – ответил композитор, – эта прелюдия и моя любимая тоже». Так началась дружба, продлившаяся долгие годы.

В общении Рахманинова и Моисеевича было немало любопытных моментов, о которых пианист с радостью рассказывал в многочисленных радиопередачах, куда его нередко приглашали. «Был случай, – говорил Моисеевич в одном из выступлений, – когда я играл камерный концерт, исполняя Рахманинова». На этом концерте присутствовал и сам композитор.

По завершении выступления Рахманинов подошел к интерпретатору и сказал: «Разрешите вас поблагодарить». «Нет, это вам спасибо», – начал отвечать Бенно. «И все же, я хочу сказать вам спасибо, – продолжил Рахманинов, – вы уморили в этом зале всех, кроме меня, за это я признателен». «О, что вы, – отвечал пианист, – на следующей неделе я исполняю Шопена, приходите – я и вас уморю».

В последний раз Бенно Моисеевич видел Рахманинова перед началом войны, в 39-м году, а через несколько лет – в 43-м знаменитый композитор скончался. Бенно пережил «своего» композитора на двадцать лет, самозабвенно исполняя гениальные работы Рахманинова в память о великом человеке и друге.

Если узнать немного о Бенно Моисеевиче, становится ясно, почему его так полюбили чопорные жители Британской империи, извечно надменно относившиеся к иностранцам. Еврей русского происхождения, Бенно каким-то непостижимым манером хранил в душе образ истинного джентльмена: пианист всегда был одет с иголочки, он непрестанно ухаживал за прической, «рабочим инструментом» – руками, играл только на лучших роялях, речь его, будь то выступление на радио или дружеская беседа, была степенной, размеренной и обстоятельной

Когда Бенно Моисеевич выходил на сцену и садился за рояль, чистоте его джентльменского амплуа мог бы поразиться даже «истинный британец» Джеймс Бонд, и даже от прародителя всех «денди» – Джорджа Браммеля – Бенно наверняка получил бы одобрительный кивок.

Однако в своем деле, в исполнении классической музыки, Бенно оставлял далеко позади и непревзойденной стиль Браммеля, и сверхсекретные ужимки Бонда. В игре Моисеевич неповторимым образом сочетал стиль и изящество с силой и напором, его игра была мощной, рельефной, преисполненной технического совершенства.

Одесское училище и затем Вена сделали свое дело: в Британии в тот момент вряд ли возможно было услышать другого такого виртуозного пианиста (правда, Рихтера не выпускали из Союза до ранних 60-х).

Бенно Моисеевич играл как истинный гений, знаток своего дела и великолепный профессионал. Даже сейчас, по прошествии десятков лет, интерпретация Бенно произведений Рахманинова не потеряла ни доли актуальности, стиля или изящества, и, конечно, многое потеряет тот, кто ее никогда не услышит.

Джентльмен и пианист ушел из жизни в Лондоне в 1963 году, он оставил после себя неповторимый стиль музыкальной интерпретации, сотни успешных записей выступлений и образ истинного британского пианиста, с которым до сих пор мало кто смог поспорить. [33]