– Нет на тебе моего благословения, – констатировал факт отец Геннадий. Он грозно навис над Коростелем, и мне пришлось немного охладить батюшку: тяжкие телесные повреждения западенцу не входили в мои планы. – Покайся, подлец, ибо не мне ты солгал, но Господу нашему. И реши вопрос с достойным человеком, которого ты устами своими змеиными оклеветал.
– Да я готов решить вопрос. Только у меня денег нет. Совсем нет, – стоял на своём Коростель.
– Ах ты богомерзкое существо! – вот тут я не смог удержать отца Геннадия, и положенную ему затрещину Олег Любомирович всё же схлопотал. – Ты посмотри, Юрий Владимирович, врёт ведь в глаза и не краснеет! А ну, окаянный, пошли в гараж!
Гараж, на беду несчастного хохла, оказался не закрыт. Как не старался Коростель помешать шествию монументального священника, он был бессилен.
– Здесь у него деньги лежат, – указал отец Геннадий на одну из полок.
На полке были наставлены коробки с инструментами. Я стал снимать их на пол. По жалобному верещанию птицы Коростель было понятно – мы у цели. И вот одна из коробок оказалась по весу значительно меньше других. Я открыл её и увидел двенадцать банковских пачек пятитысячных купюр.
– Отец Геннадий! – обратился я к батюшке. – Вы бы не могли подождать меня пять минут в машине, мне нужно тут Олегу Любомировичу пару слов на прощанье сказать?
– Конечно, подожду, сыне. Только не марай ты руки о дерьмо, не бери грех на душу! Хотя я бы взял, прости меня, Господи…
Мы остались в гараже один на один.
– Значит так. Изначально речь шла о пяти лямах. Но ты у нас пошутить любишь. Первая шутка обошлась тебе в пятьсот тысяч. Вторая шутка была посерьёзней, и надо бы оценить её подороже первой, но тут в коробке шесть лям. Сойдёмся на этом. Справедливо?
Очень не хотелось Олегу Любомировичу расставаться с деньгами, он был, как сомнамбула. Поэтому не отвечал мне, а просто вторил:
– Справедливо.
– Далее. Я сначала думал, что ты порядочный человек. Поэтому собирался отдать судебное решение. А ты – редкостная падаль, и, видно, привык стучать во все калитки. Так вот на случай, если вздумаешь мусорнуться по-настоящему, судебное решение остаётся у меня. Не дай Бог ты дёрнешься, – оно окажется у Бориса Моисеевича. А он еврей настырный. И будешь ты платить деньги по второму разу. Уяснил?
– Уяснил, – ответила сомнамбула.
– А теперь серьёзная часть разговора, – я вынул выкидуху и приставил лезвие к боку Коростеля. – Говори, падла, сколько ты собирался дать денег отцу Геннадию на ремонт храма, если бы он решил твой вопрос. Только не ври мне, попишу.
– Двести тысяч.
Тварь, какая же тварь! Если он сейчас говорит мне о двухстах тысячах, значит получил бы батюшка в пределах сотни. А какой ремонт можно сделать на сто тысяч? Нож убирать рано.
– Так вот послушай меня. Если я узнаю (а я узнаю), что после моего отъезда с отцом Геннадием что-то случилось, даже если волос с его головы упадёт, я тебя найду. Веришь?
– Верю.
– Я тебя найду, мразь, где бы ты не был, хоть в твоём родном Дрогобыче. И умирать ты будешь медленно и мучительно. Ты всё уяснил?
– Всё.
Не часто мне удаётся выйти на полную запроектированную мощность, но сегодня получилось. Поэтому, садясь в четвёрочку я уже никуда особо не спешил.
– Отец Геннадий, вот миллион рублей на ремонт храма. На эти деньги Вы сможете сменить кровлю у ротонды и покрасить и храм, и колокольню.
Таких денег батюшка явно не ожидал. Он смотрел на меня с искренним удивлением.
– Благослови тебя Господь, сын мой!
– Вы сможете подбросить меня до Хорошово под Коломной?
– Конечно, смогу.
Из Белоомута мы выезжали по всё той же улице Урицкого. Рядом с двухэтажным домиком, где размещалось местное отделение полиции, стоял грустный майор Усаневич, обречённый теперь на жизнь честного мента.
– Батюшка, а притормозите-ка на минутку, – я выскочил из машины.
– Здорово, Володь!
– Добрый вечер, товарищ подполковник, как Ваши дела? Помощь всё-таки не нужна?
– Да дела я свои уже доделал – видишь, уезжаю.
– Счастливого Вам пути, и ещё раз прошу прощения.
– Я тебе, Вов, вот что хочу сказать на прощанье. Ты человек ещё молодой, так ты над моими словами подумай, попробуй их осмыслить. Знаешь, времена у нас сейчас – не дай Бог. Так вот, в такие времена уж лучше быть дураком, чем мерзавцем. Ну, бывай!
Через час с небольшим мы с отцом Геннадием стояли на платформе станции Хорошово. До последней ночной электрички на Москву оставалось десять минут, пора было прощаться. Я достал из кармана куртки клочок бумаги и ручку, написал свой мобильный телефон и отдал отцу Геннадию.
– Батюшка Геннадий, с неспокойным сердцем я уезжаю. Страшный этот ваш Затерянный Мир. Как Вы только умудряетесь там жить, да ещё быть пастырем? Если эти упыри будут до Вас добираться, звоните мне сразу же.
– А ты не печалься обо мне, сыне. Я в этом Белоомуте уже семнадцатый год служу. Ко всему привык, ничего не боюсь. А для христианина обрести венец мученический ради други своя – то награда Господня.
ГЛАВА 11. НЕ ПОЕХАТЬ ЛИ В КАШИН?
Вернувшись, я рассказывал жене и сыну о красотах Оки, о пароме, о чудной церкви в Нижнем Белоомуте, о Пощуповском монастыре и об Есенине. У моей Лануськи есть редчайшая для жены особенность – она не задаёт лишних вопросов. Не помню, чтобы она меня когда-нибудь пилила. Хотя у неё есть для этого все основания – чего она только не хлебнула, связавшись со мной. Всякое у нас бывало, и периодическое отсутствие денег – не самое страшное. Бывало и такое, что нечего было подарить на какую-нибудь нашу годовщину. Какая бы жена всё это вытерпела? А Ланка очень редко позволяла себе «включить девочку», для этого её надо было серьёзно разозлить. Думаете, просто жить с небритым, истеричным, вечно пьяным мужчиной, даже если он прошёл через такой ад, что и подумать страшно, а человеком всё-таки остался? Ну, и кому нужен такой человеколом? А я по непонятным мне самому причинам Ланке нужен. Она в меня верит и заботится обо мне, причём делает это без всякого сюсюканья. Вообще мне иногда кажется, что у неё совершенно мужской характер. Молчунья, умница, и понимаем мы друг друга без слов. Да, мало ласки, дешёвого сюсюканья и пустой болтовни. Зато есть взаимное доверие. А что касается разговоров, как сказывал удивительный Мастер Лукьянов, десять минут философских бесед с женой – роскошно, а пятнадцать минут – уже развод.
В сухом остатке, отослав десять процентов на общее, я привёз из Белоомута 900 тысяч. Этих денег при экономном расходовании должно было хватить на год. Их волшебное появление было крайне своевременным. Титры «звучит тревожная музыка» сменились Седьмой Ленинградской симфонией Шостаковича. Простая и безобидная мелодия на фоне сухого стука малого барабана из Allegretto, невнятно зазвучавшая весной 20-го года, в начале 21-го стала покруче Bolero Равеля и символизировала рушившийся привычный и с таким трудом отстроенный мир. Какие уж там к чёрту солдатики и покатушки богатеньких дяденек и тётенек по России!
Человеческая психика устроена так, что даже когда есть полное осознание разразившейся катастрофы, ты всё равно цепляешься за свой привычный мирок. Наверно, когда обустроил себе удобный и сухой блиндаж, чертовски обидно наблюдать, как его разносит в клочья прямым попаданием 152-миллиметрового гаубичного снаряда. Я прекрасно понимал, что будет ещё круче, и надо думать, как жить дальше. И в то же время всё ждал, что появятся новые постоянные покупатели солдатиков, или кто-то закажет поездку.
И вот в начале апреля позвонил мне мой давний знакомый Сашка. Несмотря на его редкостное занудство, я обрадовался безумно. Сашка работал менеджером в кампании, производящей сложное медицинское оборудование и всякие сопутствующие прибамбасы. Вот уж у кого дела должны идти неплохо даже на фоне ковида и экономического кризиса! Среди моих клиентов-путешественников Сашка имел серьёзный послужной список. Сначала я катал его с женой по Новгородской области. Потом уже вчетвером с такой же семейной парой он ездил у меня в Великий Устюг и Тобольск. Но больше всего я заработал на нём, когда целых две недели возил их разросшуюся до шести человек компанию по Калининградской области.
Радостно опережая события, я сразу представил долгую и интересную поездку, большую группу и приличную дельту, которую можно положить в карман. Но Сашка меня сходу разочаровал. После обычных вступительных обменов любезностями, столь обязательных для интеллигентных зануд, он спросил:
– Ты всё катаешься? А как же короновирус?
– Думаю, он меня боится. Меня же боятся все живые существа, почему ковид должен быть исключением?
– Как на тебе отражается кризис? Надеюсь, ты экономишь деньги и откладываешь на чёрный день.
– А мне, Саш, нечего экономить. Денег не было, нет, а теперь уже и не будет. Не жил никогда хорошо, и нечего начинать. Тебя свозить куда-нибудь? Я всегда с удовольствием. Вне зависимости от того, куда – эксклюзивную программу экскурсий гарантирую.
– Да нет, Юр, спасибо. Мы с женой пока повременим. Не хотелось бы случайно эту дрянь словить. Да и деньги пока надо поберечь – никто не знает, что будет через год, через два.
– Тогда чем могу быть полезен? – спросил я, наблюдая, как радостные ожидания машут мне ручкой с линии горизонта.
– Слушай, у меня есть один хороший знакомый. Очень солидный человек, работает начальником департамента в Министерстве сельского хозяйства, зовут Сергей. Он тут недавно искал человека для поездки в Кашин. Знаешь такой город в Тверской области?
– Как не знать, – моментально соврал я. – Кашин я знаю, как свои пять пальцев.
– Вот и отлично! Сергей говорил, что ему нужен человек, глубоко знающий нашу отечественную историю и ориентирующийся на местности. То есть краевед. Я и вспомнил, что есть у нас такой Дерсу Узала.
Круто! Паном Сусаниным я уже был, теперь вот Дерсу Узала. Впрочем, называйте меня хоть Маленьким Муком, только дайте подзаработать. Я записал мобильный Сергея. Сашка уточнил, что мистер Сельское Хозяйство хочет встретиться со мной завтра. Я искренне поблагодарил старого зануду, что он про меня не забыл, и мы распрощались.
Бывает же такое! Я исследовал всю Тверскую область квадратно-гнездовым методом, а Кашин почему-то пропустил. Насколько я помню, с достопримечательностями там жиденько, да и большевички там в своё время побеспредельничали от души. Да Бог с ним! Информации я к завтрашнему дню соберу столько, что клиент продохнуть не сможет от восторга, но сначала нужно договориться о встрече. И я набрал продиктованный мне Сашкой телефон.
– А, это тот самый Юрий, который непревзойдённый знаток истории и краевед? – голос был молодой, несмотря на имеющий место быть возраст, весёлый и энергичный. – Вы извините, я сейчас говорить не могу. А завтра жду Вас к часу дня. У нас будет целых два часа, чтобы всё обсудить.
Начало мне понравилось. Я записал, чего мне завтра куда. Теперь надо подготовиться к завтрашней встрече, чтобы заинтересовать клиента. Но, признаюсь, выбор странный. Мне встречались люди, желавшие посмотреть Торжок, Старицу, Вышний Волочёк, Осташков, даже Торопец. Но вот чтобы Кашин… Удивительно! Ладно, изучим открытые источники.
Когда я основательно пролопатил интернет и насмотрелся фотографий, моё удивление переросло в полное недоумение. Что же за человек такой этот Сергей из Минсельхоза и что ему нужно в Кашине? Городок, конечно, очень древний. На его примере можно изучать историю борьбы периферийных тверских удельных княжеств с Великим Тверским княжением. Но сколько в стране специалистов и начитанных дилетантов, знающих о распаде Тверской земли на удельные княжества и о междоусобице в нём за Великокняжеский стол? Ну, может быть, тысячи три, не больше. Предположить, что один из них мой будущий клиент? Можно, но вероятность стремится к нулю. К тому же от тех времён сохранились только земляной крепостной вал и остатки рва древнего города. Сохранились неплохо, для профессионального историка или археолога – безумно интересно. Но для обычного туриста – просто ландшафт. Итак, удельное Кашинское княжество точно отпадает.
А что тогда? До революции в Кашине была 21 церковь и 3 древних монастыря. Много церквей второй половины XVII века, прекрасно было представлено русское барокко в разных вариациях, классицизм и ампир тоже присутствовали в великолепных образцах. Судя по дореволюционным фотографиям, Кашин был красивейшим городом, гармонично вписанным в рельеф, нежно опоясанным живописнейшей речкой Кашинкой и хорошо благоустроенным. Даже не побоюсь сравнить этот уездный городок с Суздалем, он действительно был на него неуловимо похож. Но потом явились большевички, моё воздушное им лобызание, очень уж я их люблю, даже больше, чем педика Петрушу Бесноватого:
Мы красная кавалерия, трам-трам-трам!
И командира нашего зовут Абрам!
И бесплатно отряд поскакал на врага… *25
В общем, когда отряд, наконец, проскакал в направлении Хайфы, город был безнадёжно изуродован. От Николаевского Клобукова монастыря ещё что-то осталось. А вот от Дмитровского – только руины. Троицкий храм монастыря, построенный в 1682 году, был совершенно уникальным и не имевшим аналогов сооружением, но теперь догадаться об этом может только специалист по истории архитектуры. Если назвать то, что осталось от Сретенского монастыря, руинами, – над ними можно только рыдать. Ещё хуже сложилась судьба городских церквей. Все девять храмов второй половины XVII века были снесены. Как-то не очень любят верные последователи товарищей Владимира Ильича Бланка и Лейбы Давидовича Бронштейна древнерусскую архитектуру. Скажу вам по секрету, все слова с корнем «рус» вызывают у них прямо-таки животное неприятие. И не только слова. А теперь их генетические и духовные потомки призывают нас к примирению и даже праздник такой придумали – День Народного Единства. И очень символично заменили им День Октябрьского переворота. А нам говорят, что дело совсем не в том, что воины Второго народного ополчения выкинули поляков из Москвы и отстояли суверенитет Родины. Было бы всё так просто, так и назывался бы этот день Днём Казанской иконы Божией Матери. Нет, мол, День Народного Единства должен символизировать окончание Гражданской войны в душах и умах людей. И должен я от чистого сердца облобызаться с потомками тех, кто разрушил мою страну, уничтожил десятки миллионов людей во времена красного террора, последовавшей за ним войны всех против всех, раскулачивания, расказачивания и коллективизации, уничтожения под корень духовенства и прочих милых и безобидных экспериментов, по сравнению с которыми германский нацизм кажется детским лепетом на зелёной лужайке. А потом, когда от моего народа после Великой войны уже почти ничего не осталось, превратили эти жалкие остатки русских в евреев третьей категории. По поводу этого примирения прекрасно высказался величайший антисемит Игорь Миронович Губерман:
Мы братья по пеплу и крови.
Отечеству верно служа,
Мы русские люди,
Но наш могендовид
Пришит на запасный пиджак. *26
Но я немного отвлёкся. Храмам XVIII века в Кашине повезло чуть больше. От великолепного разнообразия, украшавшего дореволюционные фото, сохранилась красивейшая церковь Илии Пророка, продолжающая лучшие традиции Московского узорочья, хоть и построенная в 1778 году. Правда, колокольню Ильинской церкви экспериментаторы сломали, таки да. Также без колокольни дошла до нас Входоиерусалимская церковь. В ней расположен краеведческий музей. По архитектуре она довольно-таки своеобразна, но показывать её, как отдельный объект, вряд ли стоит. Единственным действующим в советское время храмом оставалась Петропавловская церковь, расположенная на восточной окраине городка. Она дошла до нас без утрат, но уж больно банальна. Чего нельзя сказать о церкви Знамения Креста Господня – красивое позднее барокко, да и место для церкви выбрано на загляденье – живописный пригорок над Кашинкой. А вот то, что осталось от церкви Рождества Христова, с эстетической точки зрения критики не выдерживает. Не густо.
С храмами XIX века тоже всё печально. Чудом уцелел вместе с колокольней и теперь бесконечно реставрируется доминирующий над городом Воскресенский кафедральный собор. Ранний ампир, масштабный, монументальный, но за душу не берёт. Собор Вознесения Господня – вот это да! Это, пожалуй, самое яркое, что осталось от дореволюционного Кашина. Ранняя эклектика, танцующая от классицизма. Интересно, а почему он так хорошо сохранился. Ага! Всё понятно: рядом с собором стоит красивейшая и совершенно авторская колокольня, а строил её Тверской губернский архитектор Иван Фёдорович Львов. Большевики испытывали странную слабость к именам пушкино-гоголевской эпохи. Наверное, поэтому собор и пощадили.
Можно, конечно, из всех сохранившихся достопримечательностей Кашина сделать обзорную экскурсию на два дня, но на этом много не заработаешь. Речку Кашинку, в которой до революции водились осетры и стерлядь, а летом купались ребятишки, в двадцатом веке так загадили промышленными сбросами, а уже в наше время – пластиковыми бутылками, что даже и не знаю, к плюсам её отнести или к минусам. Хотя красивые ракурсы всегда можно найти. Купеческие особняки, которыми славился Кашин в XIX веке, коммунистам не очень нравились, поэтому центр городка они украсили уродливыми хрущобами, а окраины – бараками. Тоже не лучшие обстоятельства для рекламы города. Особенно меня огорчило, что в городе всего одна гостиница с пафосным названием «Русь». Судя по фотографиям, осталась она в наследство от советских времён и с тех же пор не ремонтировалась. Размещать в ней людей – даже как-то не комильфо.
Так как же мне заманить этого Сергея в Кашин, и что он там хочет увидеть? Может быть, исторические личности? Так, посмотрим… Действительный статский советник Александр Петрович Куницын, любимый лицейский учитель Пушкина. Сын сельского дьячка, учился в духовном училище при Дмитровском монастыре. Не пойдёт. На нём программу не построишь – масштаб личности не тот. Кто ещё?
Святая Благоверная княгиня Анна Кашинская. Уже гораздо интересней. Жена Святого Благоверного князя Михаила Ярославовича Тверского, непримиримого врага Юрия Даниловича Московского, победителя Бортенёвской битвы, убитого в Орде по приказу Узбек-хана. Михаил Ярославович – знаковая для Тверской истории фигура. Дмитрий Михайлович Грозные Очи, убивший Юрия Даниловича Московского и на некоторое время захвативший Великий стол Владимирский, – сын княгини Анны. Другой её сын – князь Василий Михайлович, знаменитый Кашинский сепаратист. Но самое интересное случилось с ней уже после смерти. В 1649 году Поместный собор Русской церкви во главе с Патриархом Никоном причислил княгиню Анну к святым в лике благоверных. А дальше – конфуз. Началась романово-никонианская ересь, и Московский поместный собор 1656 года объявил крестящихся двоеперстно еретиками и предал всех православных анафеме. Старообрядцы в подтверждении православия и древности двоеперстия указывали на открытые для всеобщего обозрения мощи Святой Благоверной княгини Анны Кашинской, персты правой руки которой были сложены двоеперстно. Любой православный, придя в кафедральный кашинский собор, мог это увидеть. Очень сильный и убедительный аргумент в пользу древности двоеперстия. Сильных аргументов ни царь Алексей Михайлович, ни его наследник Фёдор Алексеевич не любили. Поэтому собрали в 1678 году при Патриархе Иоакиме Московский поместный собор, отправили в Кашин комиссию во главе с Митрополитом Рязанским Иосифом и Архиепископом Тверским Симеоном, и по итогам работы комиссии раскороновали бедную княгиню. Мощи закопали в землю, могилу свели на нет, а житие святой предали анафеме. В 1908 году добренький Николай II объявил по всей стране веротерпимость. И Анну Кашинскую повторно канонизировали, нетленные мощи нашли и откопали, и стала княгиня покровительницей всех потерявших своих родственников и города Кашина.
Личность, безусловно, интересная. Обзорную экскурсию она мне раскрасит, а повествование о Вознесенском и Воскресенском соборах станет очень ярким. Но в практическом смысле мне это ничего не даёт – всё та же дешёвенькая двухдневная экскурсия с ночёвкой в гостинице сомнительнейшего качества. Надо искать что-то ещё.
И тут я чуть не подпрыгнул на радостях. Вот это да! Прямо подарок судьбы! Оказывается, в городе Кашин рядом с Дмитровским монастырём похоронен шведский принц, а по совместительству последний из русских удельных князей, Густав Эрикссон Ваза, умерший в Кашине в феврале 1607 года. Одна из ярчайших фигур первого этапа Великой Русской Смуты. Не вполне законорожденный сын сумасшедшего шведского короля Эрика XIV, женившегося по любви на финской простолюдинке Карин Монсдоттер и свергнутого с престола своим единокровным братом Юханом III. Принц Густав послужил для Шекспира одним из прообразов его бессмертного Гамлета. Воспитывался один из основных претендентов на Шведский престол вдалеке от родины в полной нищете в Речи Посполитой. Принц обладал феноменальными способностями и стал выдающимся химиком и алхимиком. Источники, на которые реально можно опираться, даже приписывают ему получение философского камня в Вильно. Его даже называли новым Парацельсом, и этим званием Густав гордился гораздо больше, чем своим королевским происхождением.
А потом Густава Эрикссона закрутила в водоворотах внешняя политика Московии. Борис Годунов пожелал выдать замуж за принца Густава свою единственную и любимую дочь Ксению, а самого Эрикссона сделать королём Ливонии, превратив её в вассальное Московии государство. Расчёт Бориса Годунова был похож на красивую шахматную партию. Шведский король Карл IX приходился Густаву родным дядей. В это время Швеция вела войну с Речью Посполитой из-за притязаний другого племянника Карла, польского короля Сигизмунда III, на шведскую корону. Причём Сигизмунд, сын Юхана III, номинально считался шведским королём. Предлог для отвоевания Московией прибалтийских земель и образования Ливонского королевства звучал гуманно и убедительно: восстановить справедливость в отношении несчастного отпрыска незаконно свергнутого короля Эрика XIV. По замыслу мудрого Бориса Годунова, Карлу IX следовало бы отказаться от захваченной шведами Ливонии в обмен на обещание Густава никогда не претендовать на шведский престол. К тому же Карл получал таким образом сразу двух союзников против Польши.
Всё развивалось превосходно. В августе 1599 года Густав Эрикссон прибыл в Москву, где его объявили Калужским удельным князем и дали в кормлении город Калугу и весь Калужский уезд с тремя городами и волостями. Царь Борис наверняка сыграл бы удивительную по красоте шахматную партию, если бы не слишком тяжёлая юность принца Густава. Великим алхимиком то он стал. И был для своего времени чрезвычайно образован, знал восемь европейских языков, в том числе польский и московитский. Однако нищета, в которой частенько жил новый Парацельс, сыграла с ним злую шутку. Меньше всего способностей он имел к придворным интригам, дипломатии и политике вообще. Ещё живя в Данциге, Густав связался с замужней женщиной, хозяйкой гостиницы, которую русские источники называют Екатериной, а шведские – Бритой Перссон Карт. Нам совершенно неважно, как её звали. Важно, что наследный принц прижил с ней четверых детей, а когда по-королевски обосновался в Москве, перетащил её к себе со всем выводком и мужем в придачу.
В ожидании свадьбы с Ксенией Годуновой принц Густав в Москве совершенно оскандалился. Он возил свою то ли Екатерину, то ли Бриту в карете, запряжённой четвёркой белых лошадей, в сопровождении целой армии слуг. Так на Москве выезжали только царицы. Вёл себя Густав со своими дворянами до невозможности надменно, а слуг так и вообще часто бил. Гуманный и добрый Борис Годунов пытался прекратить этот моветон, но принц только умножал своё сумасбродство и дурные выходки. В результате в 1601 году царь Борис объявил Густаву, что его поведение не достойно королевского сына, и отказался выдавать за него любимую дочь. Выгонять принца обратно в Польшу было опасно, слишком значимый козырь в политической игре. У Густава отобрали Калугу с уездом, Катарину-Бриту вышвырнули из Москвы, а несостоявшегося царского зятя отправили в Углич. Там он стал последним удельным князем в истории России. Удельным князем он был только номинально, всем управлял назначенный Борисом боярин, а Густав спокойно занимался там своей алхимией. Намёк ни во что не лезть был тонок и прозрачен – за десять лет до описываемых событий в Угличе при неустановленных обстоятельствах погиб царевич Дмитрий, который Борису Годунову тоже был не нужен.
После смерти Годунова дела у Густава пошли совсем плохо. На Московский трон сел Лжедмитрий I. Король Речи Посполитой и номинальный король Швеции Сигизмунд III, приказал польскому ставленнику Густава Эрикссона убить, как ненужного претендента на Шведский престол. Но Лжедмитрий предпочёл оставить его в живых, как инструмент воздействия на поляков, и заточил в Спасский монастырь в Ярославле. Когда в мае 1606 года после бесконечных интриг трон захватил Василий Шуйский, он отправил принца Густава в Кашин. Там его поселили в Дмитровском монастыре, предоставили относительную свободу и обращались, как с королевичем. Но прожил в Кашине Густав Эрикссон недолго и, согласно хронике Конрада Буссова, умер 22 февраля 1607 года в возрасте 38 лет.
Ёжкин кот! Да это просто находка, а не принц Густав! Самое главное, что он мне позволяет сделать – после короткого пребывания в Кашине поехать в Углич, который находится очень недалеко. И всё аргументировано. Густав четыре года прожил в Угличе, будучи последним русским удельным князем. А уж в Угличе и хорошие комфортабельные гостиницы, и посмотреть есть на что по-настоящему! Да здравствует Густав Эрикссон, самый лучший угличский удельный князь! Держись, Сергей! Ох, и разведу же я тебя на деньги завтра!
ГЛАВА 12. ВОТ ТЕБЕ, БАБУШКА, И ЮРЬЕВ ДЕНЬ.
Без пятнадцати час я вышел из «Красных ворот» и по Садовой-Спасской дошёл до проходной Министерства сельского хозяйства, где на меня уже был выписан пропуск. Я поднялся на четвёртый этаж и ровно в час зашёл в кабинет Сергея. Хозяин кабинета радушно меня поприветствовал, а я от удивления чуть не остолбенел на пороге. На вид Сергею было лет 58. Он как две капли воды был похож на Василия Ланового в этом возрасте. Нечто среднее между английским лордом и поручиком Ширвинским. Дорогой и элегантный строгий костюм. Очень молодые и весёлые, если не сказать озорные, глаза. Бывает же такое сходство! Хорошо построенная литературная речь с правильной и несколько актёрской акцентировкой. Дружелюбные манеры. И по всему видно, что человек вполне состоятельный. Отличный потенциальный клиент.
После положенного для начала обмена любезностями я спросил:
– Так Вам нужен человек, хорошо знающий Кашин с точки зрения краеведения?
– Точно так.
И я начал рассказывать Сергею о городе Кашин. А надо тебе сказать, любезный мой читатель, когда я пытаюсь охмурить своих потенциальных клиентов и потом провожу для них экскурсионную программу, я меньше всего похож на бывшего подпола, чудовищно изуродованного профессиональной деформацией. Какой там трёхэтажный мат, какая там феня, – и близко нет. Кажется, что перед тобой профессор истории или искусствоведения, который к тому же прекрасно умеет витийствовать. Если уж вспоминать Ланового, то просто «Обнял меня. Облобызал троекратно. И прослезился…» Деньги мне были нужны позарез, поэтому я с самого начала вышел на полную запроектированную мощность.
Сергей слушал меня, вежливо улыбаясь. Но, видимо, человек он был до крайности берегущий своё время. И минут через шесть он прервал мой высокий полёт мысли:
– Простите, Юрий, всё это очень интересно. Но сам город Кашин меня совершенно не интересует.
Опаньки! К такому повороту событий я был явно не готов.
– А что же тогда Вас интересует? – озадаченно спросил я.
– Скажите, что Вы знаете о Густаве Эрикссоне?
Ура! События развиваются в правильном и нужном мне русле. Я опять примерил на себя образ профессора истории Санкт-Петербургского университета, и меня понесло… Я во всех подробностях описал двойнику Ланового борьбу за трон, развернувшуюся в семействе Ваза, рассказал о юности принца Густава, его занятиях алхимией и уже хотел переходить к источникам, однозначно утверждавшим, что то ли в Вильно, то ли Браунсберге шведский принц сумел получить тот самый философский камень… Но тут Сергей меня опять прервал:
– К сожалению, у нас не так много времени. Я восхищён Вашим знанием темы. Однако, позвольте перевести наш разговор в практическую плоскость. Вы уверены, что Густав Эрикссон похоронен именно в Кашине?
– А почему у Вас возникают сомнения?
– Были в последнее время некоторые публикации о Калуге…
– Это когда в 13-м году рядом с церковью Рождества Богородицы в Никитской слободе обнаружили захоронение рыцаря в доспехах?
Сергей посмотрел на меня с нескрываемым удивлением:
– А Вы владеете материалом! Ну и что Вы скажете об этой находке?
– Совершенно неизвестно, кто был похоронен у Никитской церкви, но я готов Вам доказать, что это точно не Густав Эрикссон.
– Докажите.
– Первое и главное. Захоронение ничем не датируется, кроме доспехов. Они сохранились плохо. Но специалисты уверенно заявляют, что кираса была изготовлена в первой половине XVI века. Кирасы современные жизни принца категорически от неё отличаются, у них ребра жёсткости нет.
– Это ещё ничего не доказывает.
– Второе и немаловажное. Густав был человеком науки, а не войны. На всех известных прижизненных изображениях он в партикулярном платье. С чего бы вдруг его хоронить в латах?
– Ну принц всё же. Пока что Вы меня не убедили.
– Третье. Будучи с 1599 по 1601 год удельным Калужским князем, Густав в Калуге никогда не был. Въезжал он в Московию в августе 1599 года через Себеж и Новгород, а потом безвыездно до 1601 года куролесил в Москве. Во всяком случае ни один источник не упоминает, что он в это время путешествовал по России.
– Согласен. Но источники вообще много чего не упоминают. Дальше?
– А вот Вам аргумент, который не бьётся. Когда у нас принц умер в Кашине? – мне решительно нравился наш разговор, по всему было видно, что Сергей тоже в теме.
– По сообщениям Конрада Буссова, а у нас нет никаких оснований ему не доверять, 22 февраля 1607 года. И есть записки пастора Мартина Бера из Нойштадта-на-Орле о том, что он сам погребал принца у Дмитровского монастыря в Кашине и получил за сие 20 рублей в награду от Василия Шуйского.
– Так точно, Сергей, Вы совершенно правы! А теперь давайте вспомним, что в это время происходило в Калуге. С декабря 1606 года по конец мая 1607 года царские войска под командованием князей Фёдора Ивановича Мстиславского и Михаила Васильевича Скопина-Шуйского осаждали в Калуге повстанческие войска Ивана Болотникова. И всё это время бои шли ожесточённые и упорные. Так что Густав Эрикссон никак не мог быть похоронен в Калуге. А похоронен он в Кашине, и это подтверждается сразу несколькими источниками, вполне заслуживающими доверия.