– Приветствую, Серёж! Ровно семь. Надеюсь, успели разобраться со всеми Вашими делами?
Несмотря на конец пятницы, Сергей выглядел бодро и производил впечатление этакой весёлой решимости. От его утренней удручённости, казалось бы, не осталось и следа.
– Да Бог с ними, с этими делами! Если Вы действительно нашли место захоронения, все они уже не имеют значения.
– Ого, как категорично! Да, нашёл, и это – то самое место, где истлели останки принца Густава.
– Ну, давайте посмотрим план-схему с привязкой к ориентирам.
– А план-схема нам и не понадобится. Открывайте-ка яндекс-карту Кашина.
Сергей открыл на ноутбуке карту. Я уменьшил масштаб и показал ему:
– Видите тропинку, идущую от Социалистической улицы до руин Страстной церкви? Поднимаетесь по ней до самой вершины пригорка, и прямо слева располагается могила. В 16-м году на ней установили мемориальную плиту. Так что ошибиться невозможно.
Теперь Сергей, видимо, решил, что я сумасшедший, и посмотрел на меня соответствующе.
– Вот тебе и здрасте! Никто не знает, где Густав Эрикссон похоронен, мы платим приличные деньги за поиски могилы, и вдруг оказывается, что её местоположение известно и на ней даже мемориальная плита установлена. Поясните.
– Дело в том, что наш объект искал один увлечённый и талантливый местный краевед и нашёл весной 2016-го.
Пришлось мне, опуская излишние подробности, но всё же довольно обстоятельно рассказать о том, как была найдена Ильёй Якушевым могила принца Густава.
– И именно этот валун фигурирует в письме Якоба Делагарди Карлу IX? – Сергею нельзя было отказать в дотошности.
– Можете не трудиться, разыскивая это письмо. В Кашинском краеведческом музее целый стенд посвящён событиям 1609 года, когда шведы вышибали из Острога войска Лжедмитрия Второго. Есть на этом стенде и копия интересующего нас письма с переводом. Валун описан точно таким, как он есть. Сомнений никаких.
– И Вы говорите, мальчишки, раскапывая валун, не стали копать дальше?
– Совершенно верно.
– А знаете, Юр, что интересно? Нас нисколько не занимает, разоряли когда-нибудь эту могилу гробокопатели или нет. Уж не знаю, что там можно было найти, философский камень или элексир бессмертия. Главное, что это действительно то самое захоронение. Получается, так.
Сергей вынул из внутреннего кармана и отдал мне 250 тысяч.
– Вот Ваши деньги. Работа выполнена отлично. Я не ожидал, что Вы добудете результат.
– Фирма веников не вяжет. Спасибо за пунктуальность, с Вами чертовски приятно иметь дело. И всё же, объясните, почему Вы так огорчились утром, когда я Вам сказал, что нашёл могилу.
Серёжа как-то странно улыбнулся. Прямо скажем, улыбка получилась кривоватенькая.
– Хороший вопрос, Юр. Очень хороший вопрос. Вы как насчёт пропустить по стаканчику коньяку?
Я утвердительно кивнул. Похоже, резидент Великого Ордена Могущественных Колдунов имеет мне что-то сообщить. Не знаю, приходился ли Черчилль ему родственником, но склонность к армянским коньякам налицо. Сергей разлил по рюмкам:
– Ну что, за успешное завершение Вашей экспедиции?
– Не чокаясь?
Мы рассмеялись. Надежда и опора отечественного сельского хозяйства посмотрел на меня хитро:
– А ведь признайтесь, Юр, когда Вы уходили от меня неделю назад, Вы просто обязаны были сделать вывод, что я – сумасшедший.
– Можете даже не колоть, признаюсь! – я пытался поддерживать шутливый тон, но разговор наш нравился мне всё меньше и меньше.
– К несчастью, это не так.
– А почему к несчастью, Серёж? Может, я сплю и вижу, что меня приобщат к древним магическим знаниям, и я стану великим и ужасным волшебником страны Оз?
– Я так понимаю, что Вы принадлежите к типажу, готовому отплясывать краковяк с самим Дьяволом даже на собственных похоронах?
– А как же? Нет, товарищ, зло и гордо, как закон велит бойцу, смерть встречай лицом к лицу, и хотя бы плюнь ей в морду, если всё пришло к концу… *42
– Вы мне решительно нравитесь! Давайте ещё по стаканчику за Вас.
Мы выпили ещё по стаканчику. Сергей закурил и продолжил:
– Помните, мы с Вами прошлый раз совершили нехилый такой исторический экскурс и пришли к выводу, что весь наш теперешний мир устроен совсем не так, как могло бы быть. И нащупали точку невозврата, и…
– Долгий разговор был, я всё помню, – я даже прервал собеседника. Ужасно мне не хотелось опять въезжать в долгие исторические дискуссии. А было безумно интересно, что же он скажет на этот раз по поводу преобразования реальности.
– А помните, чем наш разговор закончился? Наш мир настолько несовершенен, что если бы его в определённой точке исторического развития подправили, – было бы хорошо. И мы ещё с Вами дружно сказали, что нашего мира нисколько не жаль. Было такое?
– Было, – коротко ответил я, ловя себя на том, что мороз побежал по коже.
– Это всё хорошо, когда является интеллигентским трёпом под коньячок с приятным собеседником, – Сергей налил нам по третьей рюмке. – А теперь, после того, как Вы нашли эту проклятую могилу, всё – мизансцена меняется. Очень скоро мы с Вами станем очевидцами таких событий, в сравнении с которыми ядерная война – так, банальность. Там, в необозримо далёком 1599 году зародится новый мир. А наш, старый… Я даже не знаю, что с ним произойдёт. Мне кажется, он просто истлеет и развалится.
– И мы вместе с ним? – я уже нисколько не сомневался, что он говорит правду. Съездил, заработал полмиллиона.
– Соответственно, и мы вместе с ним. Именно поэтому, когда я услышал утром, что Вы нашли могилу, мне стало не по себе. У меня не такой бесшабашный характер, как у Вас, Юр.
Коньяк обжёг мне глотку.
– И сколько у нас осталось времени, Серёж?
– Думаю, не больше месяца. И знаете, Юр, я Вам дам добрый совет. Заканчивайте все Ваши дела и посвятите этот месяц людям, которых Вы по-настоящему любите.
– Что ж, спасибо, совет действительно хороший, – я закурил и почувствовал себя в кошмарном сне, из которого никак не удаётся вывалиться в реальность.
– Ещё коньячку на посошок?
– Нет, Серёж, благодарствую. Я, пожалуй, пойду.
Сергей крепко пожал мне руку.
– Вы хороший человек, Юр. И мужественный. Очень жаль, что мы больше никогда не увидимся.
Не помню, как я добрался до «Красных Ворот» и доехал до дома. Происходящее полностью утратило очертания реальности. С женой мне говорить не хотелось, я боялся её перепугать. До полуночи я пил на кухне «Старый Кенигсберг» и думал о том, что, пожалуй, не все доляны нужно поднимать. А Кусь-Кусь забрался на кухонный стол и отчаянно урчал рядом. Глупый малыш мечтал уложить папу спать, забраться к нему под одеяло, прижаться животиком и пригреться. Наконец, ему это удалось. Но спал я плохо, и всю ночь мне снилась чертовщина.
Проснулся я поздно и совершенно разбитый. Была суббота. Ланка с Тимошкой уже вовсю шумели на кухне, пытались ловить Кусь-Куся, а он от них прятался и убегал. Я вышел покурить на балкон. Было пасмурно и прохладно. Роскошная весна превратилась в какое-то октябрьское недоразумение, лил косой осенний дождь. В голове у меня пульсировали события вчерашнего вечера. Всё-таки права народная мудрость. С бедой надо ночь переспать. И теперь всё это перемешалось с ночными кошмарами и перестало быть чем-то реальным. Забыть. Всё забыть и просто жить дальше. Тем более что финансовые проблемы решены на достаточно долгий срок. Середина апреля. Самое время возобновить мои ежегодные странствия. Столько ещё предстоит узнать и увидеть. А всех этих Великих Колдунов из Министерства сельского хозяйства, бродячих принцев, царей с кровавыми мальчиками в глазах, самозванцев, магические обряды и Конец Света – просто выбросить из головы. Жаль только, что сердцем нельзя управлять так же, как разумом.
……….
Но со странствиями не задалось. Всю вторую половину апреля погода была отвратительной. Постоянно лил дождь, было прохладно, как осенью, солнце на несколько недель объявило забастовку. И май не принёс перемен к лучшему. 2-го числа посыпал из туч мокрый снег. На День Победы из-за дождя и низкой облачности отменили воздушную часть парада, а несчастные девяностопятилетние ветераны, ещё не скошенные коронавирусом, совсем промокли и замёрзли на трибунах.
Я почти месяц просидел безвылазно дома. На следующую неделю после возвращения из Кашина я поругался с Тимошкой, притащившим двойку по математике за важную контрольную работу. Мне было страшно оттого, что нет у него каких-то ярко выраженных способностей, и тяжело ему будет пихаться локтями в этом непонятном и пугающем новом мире, в котором ему предстоит жить, и где я не смог ему обеспечить даже нормальных стартовых возможностей.
У Лануськи на работе дела шли тяжеловато. По привычке она срывала свою злость и усталость на мне и постоянно заводила разговор, что не плохо бы было найти какую-нибудь постоянную работу, а не заниматься авантюрами. От этого становилось тошно, тем более что она у меня умница и прекрасно понимает, что то, чем я занимаюсь – единственное, что мне остаётся.
И как отголоски страшного сна, который не можешь забыть годами, звучали у меня в подсознании слова Сергея: «Думаю, не больше месяца. И знаете, Юр, я Вам дам добрый совет. Заканчивайте все Ваши дела и посвятите этот месяц людям, которых Вы по-настоящему любите». После одного из неприятных вечерних разговоров с женой по поводу поисков работы, я на следующее утро на полном серьёзе засобирался в Кашин к Галке и Львёнку. Засобирался и понял, что выбор свой я сделал ещё тогда, у маленького домика, обшитого зелёным сайдингом. И теперь невозможно ничего изменить, неважно сколько времени прошло с того момента, две недели или двадцать лет. Осознав всё это я не нашёл ничего лучше, как прилично надраться.
«Любопытно», – ты скажешь. Едва ль…
Просто – хмель. Просто прошлого жаль.
Просто лучшее – враг для былого.
Что ж, сиди здесь, листай календарь,
Ссорься с другом, жди новый январь,
Глупой шуткой дразни постового. *40
Не знаю, то ли от постоянного сидения в четырёх стенах, то ли потому, что я привык трезво анализировать факты, но к концу апреля у меня сложилось убеждение, что всё о чём говорил Сергей – чистая правда. И своим безответственным постоянным желанием хоть как-то вылезти из нищеты я, похоже, подписал нашему миру смертный приговор. Самое смешное, что я до странного быстро принял это и смирился. И решил напоследок перед Концом Света что-то перечитать, пересмотреть, переслушать. На одном дыхании за четыре дня я осилил «Хромую судьбу» и «Град обречённый» Стругацких. А за Достоевского так и не смог взяться. Слушать я мог только «Аквариум», да и тот не весь. Всё, что было раньше «Костромы Mon Amour» и позже «Аквариум плюс» почему-то не шло совершенно. К коньяку я совсем охладел. Дней пятнадцать я только и делал, что слушал Гребенщикова и курил на балконе, глядя на непрекращающийся дождь. С кино получилось ещё забавнее. Пересмотрев «Сталкера», я поймал себя на мысли, что сценарий великолепен, актёры играют идеально, а вот всё остальное… «Зеркало» я не смог досмотреть до конца, плюнул и любимого Тарковского больше не ставил. Зато несколько раз прокрутил «Географ глобус пропил» и решил, что это самый лучший фильм, который мне доводилось смотреть. Потом оттолкнулся от Хабенского и несколько раз посмотрел «Дневной дозор», который меня приколол до невозможности трактовкой темы «жизнь опера». Особенно порадовал финал. Ну, и, конечно, не обошлось без моего любимого военного фильма «Железный крест». Тут меня ждал неприятный сюрприз. Раньше я никогда не обращал внимания на фразу Штайнера: «Неужели ты думаешь, что кто-то когда-то простит нам всё то, что мы здесь натворили?» Сдаётся мне, что её можно применить не только к солдатам Вермахта.
Так прошёл месяц, а Конец Света всё не наступал. Вдруг 14-го мая дождь перемежился, выглянуло солнце и пригрело почти по-летнему. И я сказал себе: «Стоп». Пора выбираться из этого затянувшегося кафкианского бреда. Наконец-то я сбегу из этих четырёх стен, где всё прожито и пережито. Там, на вольной воле вся эта апрельская история превратится в пепел, как вампир от первых утренних лучей.
Спать я ложился почти счастливым. Вот только заснуть не удалось. Такие боли где-то между щитовидкой и гортанью бывали у меня и раньше. Случались они не реже раза в месяц. Болевой порог у меня повышенный, и я привык с ними справляться. Покуришь на балконе, потом выпьешь много холодной минералки, заглотишь пару таблеток «нимесила», и, глядишь, через час эта дрянь проходит.
А тут болело так, что ничего не помогало. Словно кто-то изнутри ухватил меня за кадык, сжимал его и выворачивал. Я проворочался два часа, выпил уже четыре таблетки «нимесила», а становилось только хуже. Был у меня ещё «трамадол», который назначают онкологическим больным на последних стадиях. Он содержит наркотик. Но болело так, что это меня не остановило. Я сходил на кухню и выпил пару таблеток. После этого оделся, взял сигареты и вышел на балкон. Не хотелось своими охами и вздохами будить совершенно усталую Ланку.
Я стоял на балконе и курил. Прошло уже полчаса, но «трамадол» не помогал. Так вот он, оказывается, какой, Конец Света для отдельно взятого человека. Интересно, это саркома или четвёртая стадия? Вот я, наверное, позабавил бы Галку, если б остался с ней, а месяца через три поставил бы тапки в угол. Можно, конечно, вызвать «скорую» и поехать с такою болью в больницу. Но, во-первых, не хочется пугать Ланку и Тимошку. А, во-вторых, если действительно всё так плохо, не хочу проводить последние дни во всяких лазаретах. Денег на лечение у меня нет, а все эти богоугодные заведения я терпеть не могу. Боль сильная, это да. Но человек такая скотина – ко всему привыкает, в том числе и к постоянной боли. Эта мысль меня окончательно успокоила. Я вернулся в комнату, лёг на спину, закрыл глаза и…
ГЛАВА 19. АВТОВОКЗАЛ.
…И очутился внутри колоссального автовокзала. Был он чем-то похож на автовокзал в Твери, только в сто раз больше и в сто раз выше. Построенный из одних стёкол, он был залит неестественно ярким солнечным светом. Мраморный пол был натёрт до блеска, чистота была невообразимой до полной стерильности. Билетных касс было не меньше двухсот, а пассажиров стояло за билетами не так уж и много. На выходе из здания автовокзала уходили до линии горизонта автобусные перроны. И все они были абсолютно пустынные за исключением одного, находящегося сразу за выходом на платформу. На нём толпились люди в изрядном количестве, а на маршрутной табличке было обозначено «Зона размышлений».
Не знаю, почему, но я встал в очередь в кассу № 117. Соседние кассы работали, и никто туда не стоял, но я почему-то понял, мне нужна именно эта касса.
Я с удивлением обнаружил, что одет совсем по-летнему. На мне были потёртые джинсы, красная майка с пальмами на фоне заката и видавшие виды кроссовки. На плече у меня был мой любимый рюкзак, с которым я всегда отправлялся в путешествия. Я ещё ухмыльнулся: «Рюкзаккен-дойче с рюкзаком». А ну-ка, посмотрим, что там внутри. Оказалось, что с собой у меня была неизменная бутылка «Старого Кенигсберга», несколько пачек сигарет, две потрёпанные книги Алексея Иванова, «Географ глобус пропил» и «Блуда и МУДО», и подаренная покойным Лёхой выкидуха. «Интересно, она то мне здесь зачем?» – подумал я.
В очереди передо мной стояли четыре человека. Первым был ещё нестарый, пьяненький и расхристанный деревенский мужичок. В руках он держал грязную полуторалитровую бутылку самогона и постоянно к ней прикладывался. За ним стояли три старушки, разного возраста и по-разному выглядевшие. Объединяло их только одно. Все они принадлежали к той категории женщин, что ухайдачивают своих мужей, как правило, годам к пятидесяти пяти, а потом несчастливо доживают ещё лет двадцать-тридцать. Несчастливо, потому что больше некому выносить мозги и портить нервы.
По зданию автовокзала прохаживался здоровенный дядька в форме охранника. Был он толстомордый, румяный, усатый и очень добродушный. Поддерживать здесь общественный порядок никакого смысла не имело, – его и так никто не думал нарушать. Видимо, главной задачей дядьки было подбадривать нехитрыми и беззлобными шутками приунывших пассажиров. На бейджике у охранника значилось «Михаил Архангел».
Как то странно велась продажа билетов. Вместо того чтобы нагнуться к окошку, пассажиры входили в кассу через дверь. Сейчас в дверь в кассу № 117 вошёл стоявший первым деревенский мужичок. Пробыл он там недолго, не больше минуты, вышел с удручённым лицом и, шаркая ногами и опустив заветную бутылку, поплёлся на выход к перронам. Проходя мимо меня, он горестно заметил:
– Эх, ма! Кругом шешнацать! Вот так-то, браток.
– Мил человек, – сказал я просительно, – это у тебя чего в бутылке-то? Самогон, поди?
– Самогон, – ответил мужичок значительно.
– Дай пару глотков, а то страшно, аж жуть!
– Хлебни, мил человек. Не боись! Это страшно, пока в кассу не войдёшь, потом уж ничего…
Я как следует приложился к бутылке и вернул её мужичку:
– Благодарствую!
– Ну, бывай, мил человек, – ответил мужичок и направился на посадку на перрон, где висела табличка «Зона размышлений».
Неожиданно я услышал из-за спины характерный и довольно-таки противный голос:
– Слышь, ты, крестьянин, тебя здесь не стояло!
Я обернулся и увидел расфуфыренную, фигуристую и дорого прикинутую блондинку. Какой-нибудь любитель покупной красоты мог бы описывать её долго. А я скажу просто – типичная светская львица среднего пошиба, и её пластические операции стоили явно больше, чем я заработал за всю свою жизнь.
Меньше всего мне хотелось в этой очереди ругаться и общаться с неприятными мне людьми. Поэтому я скромно ответил:
– Если Вы так торопитесь, мэм, я с удовольствием пропущу Вас вперёд.
– О! Ещё и разговаривает! А тебя никто и не спрашивает, – и светская львица встала в очередь передо мной.
На этот эпизод обратил внимание дядька-охранник и подошёл к нам.
– Дамочка! Ну что же Вы и здесь не можете не скандалить? – сказал он светской львице с добродушным упрёком.
– Слышь, ты, говна кусок! – наконец ей выпал шанс показать свою натуру. – Я щас наберу своему Лёнчику, и, считай, тебя уже уволили.
Ботоксная красотка достала свою тыкалку и стала пытаться звонить.
– Что за бардак тут у вас! Хоть бы связь провели!
– А нету тут связи, – ответил Михаил Архангел. – И Лёнчику ты не дозвонишься. Слава Богу, отдохнёт он от тебя. А сколько же ты, милая, сегодня на грудь приняла?
– Твоё какое собачье дело? Ты что, гаишник? Буду я ещё каждому куску говна отчитываться, пила я сегодня или не пила!
– Не, каждому куску не надо, – добродушие охранника куда-то улетучивалась. – А вот ей, пожалуй, стоит отчитаться.
И Михаил Архангел указал рукой на кассу № 93, у которой стояла женщина лет тридцати пяти, скромно одетая и со старенькой детской коляской. В коляске тихо плакал малыш.
– А куда она, сука, ко мне под колёса полезла? – заорала светская львица. – Не видела, что ли, жертва пьяного гинеколога, что я еду? И хрен с ней с её коляской! Машина за полляма зелёных – вдребезги! Это как?! Понаплодят, суки, нищету, – нормальному человеку проехать негде!
Тут на поясе у дядьки-охранника ожила рация.
– Третий! Третий! Ответь первому!
– На связи третий.
– Ей за билетом стоять не надо. Давай тихо, без скандалов, её в спецтранспорт и – в «Зону размышлений строгого режима». Как понял меня, третий?
– Вас понял, первый. Выполняю. На связи.
Михаил Архангел строго посмотрел на светскую львицу и сказал:
– Вот что, дамочка. Я Вас попрошу пройти со мной. У Вас будет особый маршрут и специальный транспорт.
Исчадье ботокса как-будто что-то поняла и отстранилась от охранника.
– Никуда я с тобой не пойду! И убери от меня свои вонючие лапы, гондон!
Архангел её больше уговаривать не стал, а попробовал взять за локоть. Не тут-то было! Она извернулась и впилась ему своими отманикюренными когтями в лицо.
– Ах ты, мразота! – не выдержал Михаил, достал резиновую дубинку и от души протянул ею светскую львицу по харе. Сто раз подтянутая и пересаженная кожа треснула, кровищи было море. Дамочка упала на мраморный пол и заверещала, как деревенская базарная баба, что, безусловно, смотрелось в её исполнении очень органично:
– Люди добрые! Смотрите, что делают с женщиной!
На помощь Михаилу подоспел второй охранник. Был он чернявый, с тонкими чертами лица и выглядел, как настоящий мачо. На бейджике у него значилось «Сатаниил». Вдвоём они потащили упирающуюся светскую львицу из здания автовокзала на перрон, где её уже поджидал чёрный микроавтобус, похожий на машину ритуальных услуг. На стекле была табличка «Зона размышлений строгого режима». Изрядно намаявшись, Михаил с Сатаниилом всё же запихнули ботоксное чудовище в машину, и в автовокзале снова воцарилась торжественная тишина.
Пока суть да дело, подошла моя очередь. Последняя из трёх старушек с вечно недовольным лицом гордо прошествовала в сторону перрона, с которого автобусы через каждые десять минут отправлялись в населённый пункт с загадочным названием Зона размышлений. Я остановился у двери. Было нестерпимо страшно, и самогон не помог. Но, в конце концов, не жить же мне в этом автовокзале. Я собрал все остатки мужества, открыл дверь и …
……….
…И оказался на сосновом пригорке на берегу Клязьмы, неподалёку от впадения в неё Большой Липни. Река, разлившая здесь свои воды метров на сто в ширину, была необыкновенно живописна, а природа в медвежьем углу неподалёку от Костерёво до сих пор оставалась почти не тронутой. На той стороне Клязьмы начинались дремучие мещёрские леса с непролазными топями и сохранившимися до наших времён на болотных островах чухонскими капищами. Частенько из этих дебрей выходили попить из реки лоси и волки. В этом течении Клязьмы водились полутораметровые щуки, а аборигены не разрешали детям купаться: в ямах, которыми изобиловало речное дно, водились чудовищных размеров сомы, способные утащить под воду в своё логово.
Именно это место облюбовал удивительный Мастер Лукьянов. Тридцать лет, каждый Божий день, он делал своих оловянных солдатиков. Если ты полагаешь, любезный мой читатель, что отливать и расписывать их – одно сплошное удовольствие, ты, мягко говоря, несколько заблуждаешься. Андрюха вставал всегда в три часа ночи, а уже в четыре он работал – лил олово и сплавы, собирал и клеил отдельные детали, расписывал этих болванов, которые, конечно, смертельно ему надоели. К девяти-десяти часам он уставал и шёл ловить рыбу. Был он заядлым рыбаком, этаким нашим лесным стариной Хэмом. Я всегда недоумевал, как профессиональный историк и непревзойдённый знаток и ценитель хорошей литературы, может быть одержим этим простым и нехитрым увлечением. Он и сам не мог объяснить этой своей страсти. Наверное, просто любил побыть наедине с природой, а рыба ему была по барабану. Случались дни, когда он настолько уставал от своих солдафунделей, что было ему уже не до рыбалки. Тогда он просто добредал до этого соснового пригорка, садился на поваленное дерево и смотрел на Клязьму.
Вот и сейчас я застал его на излюбленном месте. Андрюха посмотрел на меня пристально, а у меня пересохло в горле, и я ели выдавил:
– Здорово, Андрюха! Ты что, тоже… умер?
Удивительный Мастер Лукьянов хитро прищурился:
– Не дождётесь! Да расслабься ты, жив твой Андрюха. Я-то не совсем он. Или, если хочешь, совсем не он. Просто привык, что когда надо было попробовать что-то до тебя донести, я через него говорил. Да и тебе хоть не так страшно будет.
– Это что ты пытался до меня донести? Мы же обычно говорили о продаже солдафунделей, ну, об истории с литературой ещё. О семьях иногда говорили, о кошках, – я болтал, а сам был в полной прострации.
– Ой, дурак ты, товарищ подполковник! Никогда ты не умел слушать, что тебе говорят. Я же тебя и свёл с этим Андрюхой Лукьяновым тогда на Вернисаже, чтобы показать: не обязательно жить, как бродячие псы живут, а после смерти дрожать, как побитая собака.
Да, я ожидал приблизительно такого фортеля, и до меня постепенно доходило, с кем я беседую.
– И как же мне к Тебе обращаться?
– А как хочешь. Можешь называть Андрюхой, если тебе так удобней. А теперь надо решить, что с тобой делать и куда тебя отправить.
Я грустно потупился:
– Думаю, без вариантов…
– Давай-ка Я буду определять, с вариантами или без. Нет, лет пятьдесят назад ты получил бы за свои художества по полной программе. Только времена меняются, и Зона размышлений катастрофически переполнена.
– А что такое Зона размышлений?
Существо, выдававшее себя за удивительного Мастера Лукьянова, усмехнулось:
– До чего же ты зануда! Зона размышлений – это такая смесь огромного отеля с конференц-залом, с кинотеатром, рестораном и казино. Люди там жрут, надираются в стельку, играют в карты и в рулетку, дерутся и прелюбодействуют. Но каждый день с девяти утра и до пяти дня они смотрят кино, отрывки из своей жизни. Им показывают всё то, что они сделали плохого, неправильного и неправедного.
– А покончить с собой в этой Зоне размышлений можно?
– Можно, так многие и делают. Но на следующий день с девяти утра и до пяти дня ты опять будешь смотреть отрывки из своей жизни.
– Скажи, а что это за Зона размышлений строгого режима?
– Тебе это знать необязательно. Это для совсем уж особенных персонажей, – сказал Он и озабоченно добавил. – Впрочем, и она теперь катастрофически переполнена.
Он задумался, а потом сердито на меня посмотрел:
– Вечно ты меня сбиваешь с мысли своими бесконечными разглагольствованиями! Итак, реалии наших дней таковы: если у человека есть хоть какие-то смягчающие обстоятельства, Высокий и Страшный суд в Моём лице принимает решение не отправлять его в Зону размышлений. Мы, Бог-Отец, Бог-Сын и Бог Дух Святой, рассмотрев твою никчёмную жизнь, установили: смягчающие вину обстоятельства – имеются, и постановили: в Зону размышлений тебя не отправлять, там и так коньяка уже не хватает на всех!
Эту часть решения Существо, выдававшее себя за Андрюху, выпалило бодро и на одном дыхании. А дальше призадумалось:
– А вот что с тобой делать и куда тебя отправить – ума не приложу…
– Господи, но Ты же Всеведающий и Всезнающий! Помнишь, как мы здорово отдыхали с Лануськой и Тимошкой на Карпасе в бунгало моего приятеля Бурхана на диком и безлюдном берегу моря. А вокруг не было ни души, только в пятнадцати километрах мыс Зафер Бурну с монастырём Апостола Андрея, а с другой стороны в двадцати километрах посёлок Дипкарпаз Искеле. Только горы, руины античного города, да дикие зверюшки. Вот и отправь меня в это бунгало. Я буду там плавать в море, бродить по горам, рыться в римском городе и ждать свою жену и сына.
Вот тут мой собеседник не на шутку разозлился.
– Ты уж лучше про жену с сыном молчи, а то я, не смотря на трудности, изыщу для тебя местечко в Зоне размышлений строгого режима!
– Это чегой-то вдруг? – взбеленился я. – Я Лануську свою люблю и всегда любил.
Он посмотрел на меня устало и разочарованно:
– Ты хоть самому себе не ври. Любил он! Почувствовал приближение старости, вспомнил всю свою волчью жизнь и понял, что подыхать будешь под забором, как бродячая собака. Это тебе не понравилось. Нашёл молодую девчонку, задурил ей голову и жизнь искалечил. Она со своей внешностью и умом, знаешь, какую партию могла сделать? А что ты ей дал? Бедность на грани нищеты и постоянно наблюдать твои метания и истерики? Да ещё эти твои: «она меня не понимает», «нам не о чем говорить». Ты, если тебе интересно, вообще любить не умеешь. Любовь, даже между мужчиной и женщиной, – это великая работа, это когда надо уметь отдавать, а не брать. Это когда надо забывать о себе, лишь бы ей было хорошо. Ты – эгоист до мозга костей и любить умеешь только себя. Ты постоянно считал, что она тебя не любит, а ведь ты просто слепой. Вот Ланка твоя умеет любить. Сколько раз она могла от тебя уйти, что она теряла? А она всё терпела и всё выносила, потому что, будучи совсем девчонкой, полюбила это ходячее недоразумение, тебя то бишь. Ты всё говорил, что у вас интересы не совпадают. А она жила твоими интересами и позволяла тебе оставаться таким, как ты есть. И терпела все твои истерики, похождения и авантюры. И ждала тебя с работы, откуда ты мог и не вернуться, и из твоих этих поездок дурацких, тоже мне – пират XXI века. И ребёнка твоего растила в то время, когда тебе было не до него. Любил он! Знаешь, когда я в тебе окончательно разочаровался и понял, что ты неисправим?
Я стоял понуро, и возразить мне было нечего:
– Когда, Господи?
– Я понял, что ты Моих подарков не ценишь и это чудо, что Я тебе послал, Ланку твою, не любишь. И решил я за месяц до твоей смерти испытать тебя. Послал тебе любовь, причём на выбор: хочешь, – эту выбирай, хочешь, – эту. И что ты сделал?
– Отказался.
– А почему ты отказался?
– Потому что у меня семья и ребёнок, а новую жизнь на шестом десятке не начинают…
«Сейчас он всё-таки отправит меня в эту самую Зону», – подумал я. Господь смотрел гневно.
– И опять ты всё врешь! Пытаешься меня убедить, что ты человек с высокими морально-этическими нормами. А на самом деле, в этой ситуации ты думал только о себе. Твой выбор очень удобен: и делать ничего не надо, и ответственность за чужую жизнь брать не надо, и тебе комфортно, и всегда можно перед самим собой оправдаться. Так или не так?
– Во всём прав Ты, Господи.
– Тот, кто любить не умеет, любви не достоин. Так что про жену – забудь. К тому же, какая она тебе жена? Ты всё хлещешься, что человек верующий и православный, а что же ты с ней обвенчаться забыл?
Я стоял совсем раздавленный:
– Нечего мне Тебе сказать, Господи.
– Вот и не говори ничего.
– А как же быть с сыном? Его-то я всё-таки люблю…
– Заткнись, ублюдок! – Бог рассвирепел. – Про сына вообще молчи. Ты, прям, как твой папаша. Что ты дал Тимошке? Фамилию эту вашу, которая, похоже, ещё в начале XVII века была проклята, иначе её носители так бы не мучились? Ещё попытался привить ему все свои пристрастия по своему образу и подобию. Чтобы из него вырос такой же рефлексивный истерик, как ты. Или уж, чего там, пусть сразу становится князем Мышкиным. Ты завёл Тимку себе для забавы, ни разу не подумал, а что ему самому интересно, этому маленькому человечку. А какой ты старт ему обеспечил? Ещё покруче, чем твой отец – тебе. Похоже, придётся сыну в этой жизни помучиться по полной программе. Так что, лучше бы ты молчал.
И я действительно замолчал. После долгой паузы я сказал, наконец:
– Знаешь что, Господи, нечего Тебе решать, куда меня отправить. Ничего, кроме этой Зоны размышлений, я не заслужил.
– Так-то оно так. Но смягчающих обстоятельств у тебя действительно много, – Высший Судия задумался и наморщил лоб. – Слушай, а ведь сто процентов у тебя в рюкзаке лежит бутылка «Старого Кенигсберга». Давай-ка доставай. Глотнём, может дело попроще пойдёт.