– Галина, дорогая, сказать, что я потрясён, значит – ничего не сказать. Теперь я безумно хочу посмотреть, что же из себя представляет такой же номер за полторы тысячи в сутки.
– Вовсе нечего смотреть, – было видно, что ей очень стыдно за свою гостиницу. – В Вашем номере делали ремонт и мебель новая, а за полторы тысячи – там ремонт давно не делали.
– А, я сначала не догнал! У вас же концептуальный бутик-отель. Для настоящих панков!
То ли у них в городе чёрный юмор был не в ходу, то ли я слегка перегнул палку. Но ренуаровская красавица явно на меня обиделась и попыталась защищаться:
– Ну, видите ли, Вы приехали из Москвы, поэтому у Вас запросы. А у нас здесь останавливаются обычные люди из глубинки, для них это не так уж и плохо.
– Точно! Во всём зажравшиеся москвичи виноваты со своими запросами, это Вы, Галина, очень верно подметили! – попытался я пикироваться.
Но диалог явно не клеился. Вот Маринка почему-то решила, что я похож на постаревшего Рембо. А Галина, видимо, не смотрела таких фильмов, где я мог бы быть главным героем. Я примирительно махнул рукой и вышел из гостиницы. Было ещё только половина шестого, совсем светло. Вечер выдался тёплый, небо было в рваных облаках, и закат обещал быть красивым. И я решил пойти прогуляться, посмотреть на Кашинку. Не сидеть же в такой прекрасный вечер в этом номере из «Метро 2033».
……….
Шёл я вверх к Входоиерусалимской церкви, в которой размещался краеведческий музей. Оттуда я спустился по улице Чистякова к пешеходному мосту через Кашинку. На середине моста я остановился. Лучшего места, чтобы посмотреть на закат, трудно было придумать. Река здесь была широкой, с заводями и делала поворот на 90 градусов. Она упиралась в крутой и высокий берег, поросший ивами и кустарниками. Солнце шло на закат прямо над ним. На горе виднелись главки храма Входа Господня в Иерусалим. Небо было застлано рваной тканью облаков, которую прощальные лучи превратили в палитру Николя Пуссена. Тёплый весенний день уступал свои права такой же тёплой ночи, грозившей сожрать все остатки снега, где бы они не прятались. Планов на вечер у меня не было никаких, и я целый час курил на этом мосту, наблюдая переход золотистых и розоватых оттенков заката в багряные и лиловые.
Может, не откладывая дело в долгий ящик, гульнуть со Львёнком Р-р-ры Мяу? Пожалуй, нет. Думаю, нисколько она не соврала, когда рассказывала, что в городе Кашин всего два таких сокровища. И, конечно, такая классная девулька занята. Скорее всего, хозяином кафе. Он наверняка отдыхает с ней по полной от старой и сварливой жены. Да и перед Ланкой будет неудобно по возвращению. Во-первых, на шестом десятке пора и о душе подумать, а не бегать за всякими крутобёдрыми девицами. Во-вторых, если я жене за пятнадцать лет ни разу не изменял, пожалуй, не стоит и начинать. Так что извиняйте, всякие Львята и Тигрята, – я человек с высокими морально-нравственными принципами! А вот посидеть в каком-нибудь тихом местечке и уничтожить бутылку «Старого Кенигсберга» – не возбраняется. Мой друг отец Роман вполне мог бы гордиться таким праведным прихожанином и вряд ли кинул бы в меня камень за какой-то коньяк.
Кстати, когда я поворачивал на улицу Чистякова, справа вроде был целый ресторан под названием «Уютный двор». Не всё ли равно, где напиваться? И я полез обратно в гору.
Зал «Уютного двора» был большим и безлюдным, посетителей в понедельник вечером почти не было. Меня позабавило причудливое смешение вполне современного «хай-тек» с провинциальным стилем «дораха-бохато». Мальчик-официант спросил меня:
– Что будете пить?
– У тебя «Старый Кенигсберг» есть? – парень утвердительно кивнул. – Неси сразу бутылку.
– А кушать что будете?
– Вот его, родимого, и буду кушать.
В дальнем углу кабака галдела кампания из трёх человек. Спиной ко мне сидели два типичных птеродактиля, коротко бритых и в кожаных куртках. Они наперебой пытались что-то доказать солидному атлетичному мужику, слушавшему их с недовольным лицом. Был он на пару лет помладше меня, высокий и мощно сложенный. Морда смазливая и моложавая, губастый такой, из серии «бабам нравится». Пока птеродактили ему втирали, он, молча и пристально, глядел на меня. Я тоже его сразу признал, хотя за последние двенадцать лет, что мы не виделись, он растолстел. Во дела!
Судьба моя – змеюка подколодная.
Ужалит в тот момент, когда её не ждёшь.
Хоть я играл краплёною колодою,
Пропал, ей Богу, не за грош. *31
Какого чёрта я не взял в эту поездку Лёхину выкидуху?! Сейчас бы она очень даже пригодилась. Уходить было поздно. Я пристально смотрел на него и ждал развития событий.
……….
Но события развивались по-кашински, тягуче и долго. Официант успел принести мне коньяк, я выпил и выкурил сигарету. Разговора за столиком моего знакомца я не слышал, но было понятно, что мордатый сворачивает прения и отсылает птеродактилей восвояси. После их ухода, он встал и неторопливо направился ко мне. Я сосредоточился. Бутылку коньяка легко можно превратить в «розочку». Это, конечно, не выкидуха, но сойдёт для сельской местности.
– Гора с горой – нет, а человек с человеком… – сказал многозначительно Георгий Николаевич Сорокин.
– Здравствуй, Жора! – сказал я как можно спокойнее. – Присядешь?
– Отчего не присесть с нормальным пассажиром, – ответил Жора Ташкентский в своей лениво-придурковатой манере. – Как здоровьице, Юрий Владимирович?
Этого человека я сильно огорчил в начале марта 2009-го. Сотрудники всяких центральных структур по борьбе с организованной преступностью частенько накрывали воровские сходки, тормозили воров, документировали их и… отпускали. Сунуть в куртку лицу категории «вор в законе» пистолет или три грамма героина не у каждого хватит смелости, а реальной фактуры на них почти никогда и не бывает. Я же предпочитал действовать по-другому.
В начале 2009-го у меня на территории оставалось четыре вора, имеющих постоянную регистрацию. Кто-то из них должен был стать в первом полугодии счастливым обладателем турпутёвки на Колыму. Только вот за что? Беспредел я не уважаю. Если бы кто-нибудь за просто так подкинул мне волыну или белого, думаю, выйдя, завалил бы. И больше месяца я лопатил материалы по моим славным подопечным. На Важу Тбилисского, Гурама Одноглазого и Эдика Кутаисского мне ничего нарыть не удалось. А вот содержимое портфолио Сороки порадовало меня до чрезвычайности, я понял: в этом полугодии план выполнить удастся.
За полгода до этого дражайший мой Георгий Николаевич вернулся в Москву, неудачно съездив в Шымкент в 2005-м и прогостив там целых три года. Приехал он оттуда в полном расцвете сил и стоял очень близко к Деду. Занимался, правда, Жора полной фигнёй, в основном поставками оружия и наркотиков, да ещё кражами дорогих тачек. В прежние времена на такого пассажира вряд ли надели бы корону. Но к началу 2000-х все воровские принципы были давно забыты, и при наличии очевидной выгоды Воровской Ход закрывал глаза на подобные морально-этические моменты. И жил бы гражданин Сорокин долго и счастливо, и, глядишь, действительно мог бы стать пятым по влиятельности лицом в воровском сообществе, как про него тогда писали не отдупляющие в теме журналисты, если бы не одно прискорбное обстоятельство.
Незадолго до шымкентского вояжа Жору рядом с домом прихватили участковые. А у него в куртке был (обращу внимание: был, а не был подкинут) переделанный под стрельбу боевыми патронами «Фроммер – 37». Участковые из районного отдела «Вешняки», конечно, что-то о Жоре Ташкентском слышали, но даже не подозревали, что если его поймать, можно получить пенсию сразу лет за десять. Радости их не было придела. Уважаемого Георгия Николаевича отпустили под подписку о невыезде, а дело легло мёртвым грузом в вешняковском дознании. Сорокин тут же слинял в Казахстан. Бедные дознаватели решили, что объявлять человека в Федеральный Розыск по 222-й – геморрой, и не нашли ничего изящней, как приостановить дело за неустановлением лица.
Когда я всё это откопал, я полдня танцевал самбу у себя в кабинете. У меня на руках было готовое уголовное дело с крепкой доказухой на моего фигуранта. И надо отдать должное Жоре, поскольку пистолет был реально его, он этого и не отрицал. Теперь оставалось Сороку только тормознуть.
А дружил наш Георгий Николаевич с Вовой Питерским. Да, да, с тем самым Вовой, за которого меня принял со страху в Белоомуте несчастный Белый. Игорь Анатольевич Глазнев со всякой мусорской шелупонью, типа меня, никогда отношений не поддерживал. Но общаться с высокопоставленным сотрудником Департамента Уголовного Розыска МВД – это же совсем другое дело! Вот на этого уважаемого человека из ДепУРа я и вышел. Ему нужна была палка за привлечение к уголовной ответственности лица категории «вор в законе». А мне за кем пойдёт палка, было наплевать, у меня план закрывался посадкой подучётника. И мы расстались с коллегой из Министерства довольные друг другом.
Чёрный день для Жоры Ташкентского был помечен в календаре. Уголовное дело извлекли из небытия и отдали в производство аж целому начальнику отделения нашего окружного следственного управления. Потомок белочехов Серёга Гаек терпеть не мог следаков, разваливающих дела за деньги невинно обвинённых граждан. Но у каждого свой бизнес, в том числе и у безбашенного Гаека. Я полагаю, если бы наш отдел мог забашлять достаточно, Серёга не побоялся бы закрыть и кого-нибудь из правительства.
А 6-го марта, когда Гаек томился бездельем у меня в кабинете и распевал белочешские народные песни, Вова Питерский предложил Сороке скрасить время на турбазе в Есино, где их и упаковали доблестные сотрудники ДепУРа. Игоря Анатольевича задокументировали и отпустили укреплять воровские традиции, а несчастного Георгия Николаевича привезли ко мне в гости, где он сразу почуял неладное. Больше всего ему не понравился потомок белочехов. По своему богатому жизненному опыту Жора знал, что разговаривать со следователями можно и нужно. Правда, чревато это излишними тратами, но воля стоит денег. Но не знал Ташкент, что взятки, оказывается, можно брать не только с подозреваемых и обвиняемых, но и с сотрудников оперативных служб. А зарядили мы Серёгу Гаека настолько под завязку, что по сравнению с ним я выглядел даже не добрым полицейским, а прямо-таки близким Жоры.
Очень скоро после общения с Гаеком Сорокин уяснил, что дело – швах, и придётся на ровном месте отъезжать в командировку. И когда Серёга почапал облегчиться, и мы остались в кабинете одни, он посмотрел мне в глаза и сказал вкрадчиво:
– Слышь, мусор! Я же вижу, ты правильный пассажир по жизни. Мне сейчас отъезжать никак нельзя. На, возьми котлы и отпусти.
И он протянул мне свои золотые часы «Ролекс». Я смотрел потом по каталогу, такая модель стоит 45 тысяч евро. Но и без каталога было видно – котлы дорогие. Глумиться над людьми я не люблю. Это не моё. Поэтому ответил честно:
– Прости, Жор, не отпущу. Гаек – херня, ДепУРовец – тоже херня. Я инициатор твоей командировки. Сам смекни, заварить всё это, а потом тебя отпустить – глупо.
– Ну, как знаешь, – Сорокин говорил серьёзно, без своих обычных придурей. – Жизнь – штука сложная и поворачивается к нам неожиданными ракурсами. Смотри, не пожалей потом…
Эх, кабы знал я, что за счастливая жизнь ждёт меня после отставки…
Гаеку надо отдать должное, он был мастером своего дела. И на суде Жоре по трём гусям выписали больше большего, нарезали три года и девять месяцев. И вот теперь этот человек подсаживается за мой столик и спрашивает за моё здоровьице.
……….
– А здоровьице моё неважно: то лапы болят, то хвост отваливается. А намедни я линять начал… Коньячку-то со мной выпьешь? – предложил я вежливо.
– Отчего бы и нет? – согласился Жора. – Да, Юрий Владимирович, чего-то не молодеем мы…
– Как говорил один мой кореш, се ля ви. Как живешь, Георгий Николаевич?
– Да как живу… Ты лучше руки покажи.
– А что такого интересного в моих руках? – спросил я, растопыривая кисти.
– А где ж перстни то? – спросил Жора озадаченно.
– Что-то не пойму я тебя, Ташкент, какие перстни? – спросил я как можно спокойней.
Только этого мне сейчас и не хватало. Слухом земля полнится. Крестничек у меня очень не простой, и получить от него аргументированную предъяву…
– Да все добрые люди полгода шумели после того шухера, что ты в Белоомуте навёл, – угрожающих нот в голосе Сороки вроде бы не было.
– А теперь приутихли добрые люди? А что такого? Вору под цветного отработать не в падлу. Так почему бы менту не отработать под синего?
– Во-во! Рамаз так и сказал, когда ему предъявили. А ещё сказал, что ты ему близкий и за тебя порвёт.
– Он мне тоже близкий, – ответил я. Получается, из-за моей авантюры в Белоомуте у Дзнеладзе были проблемы.
Сорокин состроил смешную физиономию, как в молодости, и спросил:
– Слушай, ты объясни, я просто понять хочу. Я тебя, когда на зоне пробивал, мне сказали: «Это близкий Лёхи Адвоката. С ним лучше не конфликтовать». Лёха Адвокат, вроде, был из наших, под Дедом ходил. А Рамаз-то – человек Таро. Ничего не понимаю!
Мы выпили и даже чокнулись.
– Лёха особо под Дедом не ходил. Он был человеком Япончика. И Лёха всегда был слегка сам по себе. Сам понимаешь, Жор, краснопёрый вор – не по понятиям. А что касается их дружбы с Рамазом… Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
Ташкент заливисто заржал.
– Во, Владимирыч, теперь точно тебя узнаю! Ты самый прикольный мусор из всех, с которыми меня сводило. И страха в тебе нет, никаких предъяв не боишься.
– Ты не прав, Жора. Я трус, какого свет не видывал, всего боюсь. Просто обстоятельства так складываются, что приходится канать под бесстрашного.
Со стороны казалось, что это встреча двух друзей после долгой разлуки. Сорокин опять от души захохотал. А я подумал, что пора переходить в контратаку.
– Слушай, а ты мне тоже объясни. Ты вроде всегда нормальным человеком был. Зачем было валить Вадика Краснодарского?
– Я тебе отвечаю – не сном, не духом, – по реакции Сороки было ясно, что убийство в Анталии было для него полной неожиданностью. – Меня послали просто вопросы задать. Ты же слышал, наверное, как Вадик широко кубанский общак расходовал. Знаешь, поди, как он сидельцев в Краснодарском крае обирал. Но я должен был только спросить. Сам был в шоке, когда Монгол с Циркачом стрелять начали.
– Реально верю, Жора. Я ещё офигел, когда тебя начали к этому приплетать. Нет, думаю, крестничек мой не мокрушник!
– Конечно, не мокрушник. Тебя бы только надо завалить. Надо же, закрыл меня тогда на ровном месте только в путь! – эти слова Георгий Николаевич сказал с восхищением. – Ладно, чего уж там. Кто старое помянет…
– Вот и правильно! Нечего меня мочить. А то с кем потом в аду будешь углями перебрасываться?
Мы от души чокнулись и выпили.
– Жор, а что всё-таки произошло в Антальи 25-го июля 16-го?
На Сорокина было страшно смотреть. Казалось, кто-то сзади из-под тишка огрел его здоровенной дубиной.
– А что ты, Юр, об этом знаешь?
– Только в самых общих чертах. Знаю, что нашёл тебя там Мераб Сухумский. Подтянул с собой Црипу Кутаисского, Матевича, Зуру Зугдидского и Котому Сенакского. И предъявили они тебе Дедовский прогон по Таро. Это я всё понимаю. Не могу понять только двух вещей. Во-первых, зачем ты пошёл к ним на сходку?
– Ну, Владимирыч, ты меня не смеши! Ты же наши законы знаешь. Если к вору от семьи вопросы, он должен на них ответить. Не мог я не прийти.
– А на кой ляд ты тогда сказал, что был неправ и что тебя заставили под этим прогоном подписаться?
Жора посмотрел на меня непонимающе и закурил сигарету:
– А было бы лучше, если бы пиковые меня пописали?
Я тоже закурил:
– Видишь ли, дружище мой! У каждого своя работа и на каждой работе свои риски.
Я примирительно разлил коньяк по стаканам:
– Давай выпьем, за то, что живы. Честно говоря, если б тебя отправили в космос, мне бы – никакого удовольствия.
– За это спасибо. Выпьем, – мы опрокинули стаканы и помолчали.
– А что же, Сорока, получается? Раз тебя лишили имени, ты не вор теперь?
– Получается так.
– Ну и как живётся после потери статуса? Это я, Жор, не издеваюсь, мне просто реально интересно, как пенсионеру.
– Плохо живётся, Юр, стрёмно и голодно. Любая блядь тебе может предъявить и будет права. Ну, а ты, наверное, катаешься как сыр в масле на эмведешную пенсию?
– Это ты точно подметил. Но мне то попроще. Мне всегда было плохо, стрёмно и голодно…
Сорока слегка окосел от коньяка, поэтому треснул кулаком по столу:
– А я говорил тебе тогда! Отпусти и возьми котлы. Одни котлы 45 евро стоили, а ты на теме банковал. Повёл бы разговор правильно, глядишь старость бы себе и обеспечил.
– Чего искать прошлогодний снег? А тебе не кажется, Николаич, что мы с тобой похожи: я на пса в маразме, а ты на волка, которому перешибли задние ноги?
Жора опять заржал и протянул мне пять:
– Слышь, Юр! Нормально сидим! Давай ещё коньячка возьмём. С тобой квасить можно. Во всяком случае, ты в отличие от Вовы и Забавы ментам не сдашь.
Мальчик-официант принёс нам ещё бутылку «Старого Кенигсберга». Я тоже слегка захмелел:
– Ну, рассказывай, подельник, какими ветрами занесло в эту гавань, и что за птеродактилей ты тут разводил?
– Короче, есть тема. Только давай условимся, всё чисто между нами. Ты здесь не был, меня не видел с 2009-го и ничего знать-не знаешь.
– Замётано.
И Сорокин рассказал мне, по каким лесам добрёл он до Кашина и что хотел в местных лесах найти. А поскольку вся история шла на чистейшей фене, которую ты, любезный мой читатель, можешь и не понять, привожу сокращённый перевод на русский язык.
В восьмидесяти километрах северо-западней Кашина лежит город Бежецк. Однажды я добрался туда и могу сказать вам со всей уверенностью: Кашин в сравнении с ним – центр цивилизации. В Бежецке тебя охватывает ощущение, что вот он, край света. Не случайно именно там пряталась Анна Ахматова с маленьким Лёвушкой Гумилёвым.
Бежецк – районный центр, и вся промышленность района сосредоточена в нём, целых пять заводов. Если о четырёх из них и сказать нечего, удивительно, как они до сих пор работают, то Бежецкий компрессорный завод «Автоспецоборудование» – очень даже лакомый кусочек. Производит он вполне востребованную продукцию, а после того, как в 2000-х поставили на нём хорошую голландскую линию, стал он предприятием более чем рентабельным. Правда, это не сильно отразилось на зарплатах его сотрудников, ИТРы там получают от 30 до 60 тысяч, работяги от 25 до 40, но в сравнении с вопиющей нищетой, царящей в городе, они просто счастливчики. К тому же, голь на выдумки хитра. И после того, как выпущенная на зарубежном оборудовании продукция пошла нарасхват, закрутили аборигены завода «АСО» обезьяну. Каждый пятый компрессор почему-то оказывался бракованным, что не мешало пускать его налево. Служба безопасности на заводе была, но состояла она из бывших местных ментов и вертухаев. Работнички те ещё. Хорошо хоть их налево на органы не пускали, и слава Богу.
Изобретательные сотрудники компрессорного завода, наладившие целый нелегальный бизнес, легко умножали свою месячную зарплату на три. Но счастье их было недолгим. Там, где появляются неучтённые денежки, всегда появляется кто-то, желающий эти денежки помыть. Хоть и напоминает Бежецк конец света, но свои синие там имеются. И не сказать, чтобы были они последними в Тверской области. И решили местные урки, что раз уж существует такой доходный нелегальный бизнес, то и должен он их кормить. Но городок маленький, живёт там тысяч двадцать человек. Все друг друга знают, все вместе росли, а если поискать, и отдалённое родство найти можно. Поэтому урки с заводчанами договорились полюбовно и получали с них 40 % за сопровождение грузов налево. Воцарилась в городе идиллия и длилась она до тех пор, пока не появился в городке, как чёрт из табакерки, новый глава городской администрации.
Никто не знал, откуда он взялся, но на прежних мэров был совсем не похож. Те все были местными, а этот залётный невесть откуда. Совсем не старый человек, хотя уже в летах. Представлялся он везде отставным воякой-полковником, причём заслуженным, с двумя Орденами Мужества. Что, кстати, совершенно не вязалось с его харей, донельзя откормленной и столь же надменной. И был он энергичен до невозможности. Правда, жители города быстро заметили, что вся его энергия направлена в одном направлении. Не могли на это не обратить внимание и представители криминального бомонда Бежецка. За считанные месяцы новый градоначальник разобрался, какая нехилая кормушка находится у него под носом, пригласил к себе местных авторитетов и сделал им предложение, от которого те с негодованием отказались. Сами-то синие ещё могли бы пойти на такое. Подумаешь, прогнуть долю с 40 % до 30. Ничего страшного, лишь бы в городе была тишь, гладь, да Божья Благодать. Но в новой схеме главы администрации ему причиталось 50 %, а заводским оставался шиш в размере 20 %. Тут уж лидерам бежецкой ОПГ пришлось выступить в роли защитников рабочего движения налево. Но недолго крёстные отцы Бежецка упивались своим благородством. Нового градоначальника они явно недооценили. Да что там недооценили, с людьми такого масштаба они вообще раньше не сталкивались. Даже местные начальнички полиции смотрелись в сравнении с ним безобидными козлинами.
Не договорившись со своими земляками, крутой мэр в частном порядке смотался в соседний Кашин, в котором братва традиционно пухла от голода. О бежецкой теме кашинские слыхали. И когда их неожиданно желанный гость обозначил им реальные 25 %, они два дня накрывали ему поляны и носили на руках. И надо было за эти 25 % всего лишь поставить в стойло заводских, чтобы спокойно пилили гири за свои 20 %, да отодвинуть от темы бежецких. За такие деньги вечно голодная кашинская братва не то, что готова была повоевать со своими соседями, она вообще половину жителей Бежецка перевалила бы.
Заместитель главного инженера завода, представлявший интересы заводчан, на встрече с кашинским автором в кабинете бежецкого мэра поначалу пробовал хорохориться. Но ему быстро объяснили, что его номер шестнадцатый. А он уж потом объяснял ИТРам и работягам, что лучше 20 %, чем ничего.
Бежецкие уркаганы с такой постановкой вопроса были категорически не согласны, но проиграв начало товарищеской встречи своим коллегам из Кашина со счётом 0:5, основательно призадумались и решили написать письмо на деревню дедушке Константину Макарычу.
Как не странно, бежецкая малява стала довольно хорошо известна среди генералов воровского сообщества. Говорят, что-то слышал о ней даже Шакро. Но никто из реальных воров почему-то не спешил из своих вилл в Испании, Италии, Турции и Эмиратах в стреляющую тверскую глушь решать копеечный спор между двумя бригадами отморозков. Тем более что к этому времени товарищеский футбольный матч между двумя командами по счёту напоминал уже хоккейный. Вот тут какая-то добрая душа из внучат Деда Хасана и вспомнила о Жоре Ташкентском, материальное положение которого напоминало материальное положение эмведешного генерала, с позором отправленного на пенсию и отодвинутого ото всех кормушек. Было немного непонятно, в каком статусе господин Сорокин будет разбирать, кто по понятиям прав, а кто нет. Но и тут выход был найден. Раскороновал Жору Мераб Сухумский и иже с ним. Поэтому все, признающие верховный авторитет Шакро, свято чтящие заветы Деда Хасана, а также предпочитающие славянских авторитетов и недолюбливающие пиковых, могли это лишение имени и не признавать.
Для начала Жора приехал в Бежецк и подтянул местных. Те поведали ему всю перипетию. В Кашин Георгий Николаевич поехал уже весьма озадаченный, потому что судить было нечего. Тема и тема. Никто её друг у друга не перебивал. Если бы бежецкие не вписались за заводских, то и сейчас бы рулили. Никаких нарушений понятий не усматривалось. Помощник кашинского авторитета Сафона, Воробей, вёл себя с уважаемым гостем корректно и учтиво, но всё время упирал на то, что говорить не о чем. Когда Жора попытался разыграть карту «Братва, не стреляйте друг в друга», выяснилось, что войны кашинские начинать не хотели, да уж больно нагло и не по-братски вела себя бежецкая молодёжь. Пушок, которого бежецкий Бурят уполномочил вести переговоры о мире, а сам не поехал, поскрежетал зубами, но признал, что его молодняк сам напоролся на ответку.
Ситуация складывалась для Сороки не лучшим образом, всё шло к тому, что придётся ему уезжать, ничего не разрулив и не солоно хлебавши. Мне даже, как пенсионеру пенсионера, стало его жалко.
– Слушай, Жор, – спросил я после того, как мы почти приговорили вторую бутылку коньяка, – а как зовут этого деятеля, мэра-то бежецкого?
– Да ничего нам, Юр, это не даст, к нему лезть – смысла нет. Зовут его Роберт Иванович Писаренко, фамилия чудная такая.
Меня как будто током шибануло. Всё же фартовый я парень. Частенько мне не прёт, но уж если фортуна повернётся лицом, так уж это всем фартам фарт.
– Как-как ты сказал, подельничек, его кличут?
Жора понял, что я не просто так встрепенулся, и посмотрел на меня с надеждой:
– Писаренко Роберт Иванович.
Поскольку приняли мы уже изрядно, а кто старое помянет, тому глаз вон, я взял Сороку за шею и мы стукнулись лбами.
– Эх ты, дурилка картонная, рухлядь пенсионная! – выражение у меня было радостное. – Всё, брат, тема наша и только наша!
– Да ты что?! – Жора явно не ожидал такого поворота событий.
– Короче, работаем на пару. Ты же не можешь в одинаре правиловом заниматься, если в городе второй вор есть?
– Не могу. А ты что, предлагаешь сработать по твоей схеме в Белоомуте? – Жора понимал, что мёртвый номер выгорает, и готов был мне подыгрывать.
– Естественно! У тебя как отношения с Пушком?
– Отличные отношения, раз я по их маляве приехал.
– Вот и объясни ему, что в городе второй вор случайно оказался, предположим, Юра Преображенский. Здесь край непуганых медведей, а с начала 2000-х столько народа шапки одели, что всех они знать не могут.
– Тут вопросов нет, Юр. Но ты объясни, почему ты, когда услышал имя этого хрена бежецкого, решил, что тема сразу наша?
– Жор, ты в преферанс играешь?
– Бывает.
– Так вот я тебе скажу, в данном случае красиво будет сыграть в тёмную.
– Отвечаешь? – Сороке ничего не оставалось, как в этой безнадёжной ситуации мне доверять.
– Реально отвечаю! – я был на кураже, и все основания для этого у меня были. – Когда ты в следующий раз сводишь высокие договаривающиеся стороны?
– Завтра в восемь вечера здесь.
– Смотри: десять минут разговариваешь с ними о погоде. Я появлюсь ровно десять минут девятого. Пушка подготовь, как следует, чтобы он при моём появлении глаза широко не открывал. Скажешь ему, что я из старых, и подход ко мне делали Кириллыч со Сливой. У Воробья пусть глаза пошире открываются. Ему уже завтра при встрече скажешь только, что в городе второй вор. Чем больше для него будет нежданчиков, тем лучше. Решили?
– Замётано.
– Ну так хоп?
– Хоп.
И я вышел из «Уютного двора» и направился в гостиницу. Вечер я провёл славно, поэтому моя траектория была несколько замысловата. Однако мимо вестибюля я не промахнулся. За стойкой администрации по-прежнему сидела То-ли-девочка-а-толи-виденье. Ни лучше, ни хуже она от двух бутылок коньяка не стала. Я подошёл к ней, дыхнул перегаром и, театрально подняв правую руку, продекламировал:
– О прекрасная и жестокая! Если сегодня ночью я паду в неравной схватке с клопами, тараканами и крысами, моя смерть будет на Вашей совести! Идущие на смерть приветствуют тебя!
Галина мне ничего не ответила, только покрутила пальцем у виска.
ГЛАВА 16. ЗА ВСЕМИ ЗАЙЦАМИ.
Проснулся я в восемь утра. Похмелье было жуткое, голову изнутри потрясали ядерные взрывы. А сегодня надо было непосредственно заниматься поисками этой проклятой могилы. Да ещё вечером в десять минут девятого у меня бенефис в «Уютном дворе». Актёр погорелого театра хренов. Это надо ж было так вписаться в тему…
В гостинице курить было нельзя категорически. Но я подумал, что если посреди номера развести костёр, состояние президентских апартаментов не сильно ухудшится, поэтому открыл окно и закурил. Утро выдалось свежее и яркое. Недавно отреставрированный Вознесенский собор искрился в солнечных лучах, как сахарный.
Подкурившись, я преодолел в себе отвращение и залез под душ. Помимо всех прелестей номера порадовал меня местный водопровод. Вода была мутная и попахивала болотом. Её что, забирают напрямую из Кашинки без всяких очистных сооружений? Другой версии у меня не было.
С грехом пополам приведя себя в порядок, я решил, что есть мне решительно не хочется, а надо бы сходить к Львёнку Р-р-ры Мяу и попить кофе. И ни в коем случае не опохмеляться, день-то сегодня предстоит напряжный. Я спустился в вестибюль. То-ли-девочки-а-толи-виденья уже не было. На её месте сидела старая, страшная и толстая тётка, очень вписывающаяся в образ пятизвёздочного отеля «Русь». Тётка, как ни странно, вежливо пожелала мне доброго утра.
– Утро добрым не бывает, – прошипел я и направил свои стопы в гости к Львёнку.
Кафе только что открылось, и посетителей ещё не было. Если бы не крепчавший бодун, я обратил бы внимание на то, что Львёнок выглядел сегодня в высшей степени аппетитно. Всё достойное внимания подчёркивали обтягивающие джинсы и лихо завязанная там, где начиналась талия, ковбойская рубаха. Увидев мою синюшную после вчерашнего рожу, Маринка всполошилась:
– Ого, парень! Вот это ты вчера дал джазу! Похмеляться будешь?
– Нет, детка, кофейку попью, а то день сегодня тяжёлый предстоит.
– Это правильно. Ну-ка, подожди минутку, – и Львёнок юркнул на кухню.
Она вернулась с большим стаканом прозрачной и страшно шипящей жидкости.
– Ты чего, мать, отравить меня хочешь?
– Дурак! Это мой собственный ноу-хау против бодуна: холодная минералка, три таблетки алкозельцера и лимонный сок.
– А может, лучше полстаканчика виски, да чтобы мисс посмотрела ласково? – нерешительно спросил я, уставив взгляд в её фантастическое декольте.
– Пей, гад ползучий! – приказал Львёнок тоном, не терпящим возражений.
Удивительное дело, но мне стало полегче, как только я допил её волшебный напиток.
– Теперь пойди покури, а я тебе кофе приготовлю. Сколько тебе чашек, три?
Я кивнул и вышел с сигаретой на улицу. Если бы в своё время я не встретил Ланку, я бы прям сейчас сделал бы предложение Львёнку. Жена из неё получилась бы, наверно, офигенная, да ещё с такими сиськами.
Когда я вернулся в кафе, Львёнок уже принёс мне кофе и сидел у меня за столиком.
– Марин, а вы точно здесь все друг друга знаете?