Но был среди бестолковых крестьян один умный. Землю он, правда, пахать не любил, прямо-таки отвращение к этому занятию испытывал. Да и руки у него росли не оттуда, откуда у добрых людей. Поэтому изба у него разваливалась, но он внимания на это особо не обращал. Сидел себе в грязной, вонючей и разваливающейся избе и читал Тору. В этом чтении он видел своё основное занятие.
– А что ж ты, мил человек, в Божью церковь не ходишь? – спрашивали его другие крестьяне.
– А нечего мне в вашу церковь ходить, – отвечал умный крестьянин. – Я – иудей. И вера моя древнее и правильней, чем ваша. А вашего Христа мы специально придумали, чтобы и у недочеловеков тоже Бог был.
Очень обижались крестьяне на такие речи и умного крестьянина возненавидели.
В развалившейся избе умника было полным-полно детишек. Были они все какие-то тощие, облезлые, неказистые и слабенькие. Не то, что румяные карапузы кровь с молоком у других крестьян. Вот только из десяти – двенадцати румяных карапузов до взрослого возраста доживали три – четыре. А у умного крестьянина, назовём его, хотя бы Мордка, никто из детишек не умирал.
Прознал отставной унтер Карлыч, что в имении его барина существует такое неисправное недоразумение, как Мордка, да и доложил о том Бестолковому Помещику. И непросто доложил, а и спросил, что же с этим Мордкой делать. Опечалился барин, уж больно не любил он заниматься низменными делами. Но сам себя считал человеком умным и образованным. Поэтому дал вопросу решение:
– Он землицу не пашет, потому что надел ему плохой достался и работать на земле его никто не учил. Ты, Карлыч, нарежь ему землицы самой лучшей, да крестьянам накажи, чтобы работать на ней его научили. А пока он работать не научится, ты с него оброка никакого не требуй.
Так и сделали. Нарезали Мордке самой лучшей земли, освободили его от оброка, а Карлыч заставил крестьян показывать умнику, как пахать надо. Посмотрел на это всё Мордка, плюнул и пошёл обратно в свою избу Тору читать. Пришло время жатвы. А у Мордки на наделе – шаром покати. Увидел это отставной унтер, обозлился, и пошёл барину докладывать.
– Батюшка барин! Не хочет он работать, бездельник и дармоед. Надо бы его вздёрнуть со всем его выводком!
– Что ты, Карлыч, что ты! Как вздёрнуть? Не по-христиански это! Не может Мордка работать на земле, что ж, убить его за то? Давай ему другое занятие придумаем. Пусть тебе по хозяйству помогает и по ночам деревню и поместье сторожит.
Сказано – сделано! Выдал Карлыч Мордке старое ружьё и стал учить его караульной службе. Такой оборот событий умному крестьянину ещё больше не понравился. Старое ружьё он на зло Карлычу сломал. Осерчал Карлыч и снова прибежал к Бестолковому Помещику:
– Батюшка барин! Ну что мне делать с этой сволочью! Ружьишко то он мне сломал. Выгнал бы ты его из поместья – один вред от него.
– Что ты, Карлыч, что ты! Разве ж можно просто так людьми разбрасываться! А ты говоришь выгнать! Ты потерпи немножко, я помозгую, да и придумаю, как нам Мордку к полезному занятию пристроить.
Хотел Бестолковый Помещик помозговать, да лень была ему. Он всё на виолончельке играл, да стишки кропал. А тут ещё мемуары писать начал. В общем, не до Мордки ему было. И оставили того на некоторое время в покое.
Почувствовав, что никто его больше не тревожит, начал Мордка у других крестьян за гроши зерно скупать да гнать из него самогон. А самогон этот втридорога продавал обратно крестьянам. Мордка разбогател, а мужики стали спиваться и работали всё хуже и хуже. Прознал про это Карлыч, прибежал к Мордке, самогонный аппарат сломал и заорал страшным голосом:
– Вот уж я изведу тебя, шельма! Будешь знать, как народ православный спаивать и обирать до нитки!
Но Мордка был не из пугливых и отвечал отставному унтеру спокойненько:
– Ты тут хоть оборись, а я теперь человек состоятельный, и ничего ты со мной, колбасник, не сделаешь.
Потерялся Карлыч от такой наглости и пошёл жаловаться Бестолковому Помещику. Тот выслушал его, поохал, но путного сказать ничего не мог. Только стало барину интересно, что же это за чудо-юде в его поместье живёт. И решил он сам сходить и во всём на месте разобраться. Зашёл он в избу к Мордке, а тот сидит и Тору читает. И тут Бестолкового Помещика осенило:
– Милый ты мой! Да ты же у меня грамотей! А я позволяю такой талант в землю зарывать. Да что ты читаешь эту дрянь! Я тебе сейчас настоящих книжек принесу. Станешь ты умным и образованным и будем мы с тобой беседовать о высоком.
Мордка посмотрел на него недоверчиво, но сказал:
– Книжки? Ну, приноси…
Бестолковый Помещик и рад стараться! Самолично притащил Мордке книжек из своей фамильной библиотеки, да побольше томов Вальтер Скотта, чтобы было с кем потом разговаривать о высоком.
Мордку же Вальтер Скотт совсем не заинтересовал. Пушкин ему не понравился до того, что хотел он его сжечь в печке, да побоялся – барин хватится. Зато попалось Мордке несколько книжек по медицине, физике, химии, астрономии и естествознанию. Вот это его захватило. Он их быстро прочёл и пошёл к барину, чтобы взять новые. Бестолковый Помещик нарадоваться на Мордку не мог и дал ему все книги, которые он захотел, да ещё историю и юриспруденцию вдобавок.
Читал Мордка, читал, и уж больно ему это занятие понравилось. И захотелось ему с барином о прочитанном поговорить. Тот обрадовался, думал сейчас они с Мордкой будут Вальтер Скотта обсуждать, ну или Пушкина на худой конец. Но умный крестьянин извёл Бестолкового Помещика разговорами об естественных и точных науках, да об юриспруденции. Всему этому барин когда-то учился, но ничего не помнил, да и не интересовала его такая белиберда. Так о чём же говорить? Вроде сошлись на истории. Бестолковый Помещик обрадовался и начал обсуждать с Мордкой историю государства Российского. И тут вдруг оказалось, что история каких-то недочеловеков, которая и насчитывает всего лишь тысячу лет, Мордке не интересна. Пригорюнился помещик, а Мордка разозлился и говорит ему:
– Не о чём мне с тобой барин разговаривать, потому как ты неуч и болван, бездельник и Обломов.
Хоть и сказал Мордка правду, да страшно обидел барина. Осерчал тот, позвал отставного унтера Карлыча и приказал тому высечь умника на конюшне, все книжки у него отобрать, из деревни выселить на дальнюю заимку и строго настрого запретить у барского дома появляться. Карлыч всё выполнил в точности. Жаль только не смог забрать у Мордки все книжки. Они валялись у него, как попало, вот унтер не все и нашёл. Лучше бы он забыл забрать что-нибудь из Вальтер Скотта. Но не повезло. Книжка, оставшаяся у Мордки, называлась «Капитал».
И стал Мордка жить на дальней заимке да «Капитал» почитывать. Тора его больше не интересовала. Уследить за умным крестьянином было трудно, не мог же старый Карлыч везде поспеть. Поэтому начал Мордка опять исправно самогон гнать. Очень быстро все глупые крестьяне оказались у него в долгах. Он за долги отбирал у них зерно, хоть и должны были они его барину сдавать, и продавал его в другие поместья с большим барышом. А чтобы поразвлечь себя, Мордка частенько пробирался к самому дому Бестолкового Помещика и кричал:
– А барин то у нас – дурак!
Не раз старый Карлыч предлагал своему господину изловить Мордку, да повесить, но тот отвечал ему:
– Что ты, голубчик, что ты! Господь с тобой! Разве же можно казнить человека только за слова да за то, что он умён.
А тем временем Мордка дочитал «Капитал», подговорил нескольких бестолковых крестьян из самых пьющих и решил поджечь барский дом. И всё бы у него получилось, да увидели это глупые, но трезвомыслящие крестьяне. И побежали за старым отставным унтером. Схватили Мордку и его приспешников. Последних пороли на конюшне очень долго и тщательно. А Мордке наваляли так, что все кости переломали. Ели уполз он к себе на дальнюю заимку и больше в поместье носа не показывал.
И всё продолжалось бы долго и счастливо, не будь Бестолковый Помещик вспыльчивым самодуром. Был у нашего барина сосед, приходившийся ему кузеном. Соседствовали они с ним долго и дружны были до чрезвычайности. И вот однажды обиделся наш самодур на какой-то пустяк. Что за пустяк был, сейчас уже и вспомнить трудно. Но призвал к себе отставного унтера Карлыча, который к этому времени совсем одряхлел, и говорит ему:
– Иди-ка ты Карлыч, воюй имение моего соседа. Соседа убей, а его поместье мне захвати.
– Батюшка барин! – взмолился старый Карлыч. – А нешто меня убьют, и что тогда? Ведь пропадёшь ты один без меня!
– Ничего, ничего! – ответил Бестолковый Помещик. – Ты ещё крепкий старик и солдат справный, всех победишь.
Делать нечего, пошёл старый отставной унтер соседа воевать. И почти уже захватил поместье его, да попали ему пулей прямо промеж глаз. Узнал Бестолковый Помещик о смерти своего верного слуги, всплакнул и собрал всех своих крестьян.
– Вот, – говорит, – крестьяне мои верные! Мало того, что сосед мой нанёс мне тяжкое оскорбление…
Хотел барин рассказать крестьянам про тяжкое оскорбление, да забыл уже из-за чего весь сыр-бор пошёл.
– Так он ещё и Карлыча нашего дорогого, слугу моего верного, убил! Так идите и покарайте соседа моего и всех тех, кто укокошил Карлыча! Так убей же хоть одного, так убей же его скорей…
Но крестьяне своими ликующими криками не дали излиться барскому красноречию:
– Батюшка барин! Отомстим за твою обиду, как за свою! Отомстим за нашего Карлыча родного! Ура, православные! Вперёд!
И двинулись бестолковые крестьяне стройными рядами воевать соседа. И уже почти захватили поместье его, да соседские крестьяне, хоть и были тоже бестолковые, а всё же их отогнали, а нескольких убили. Прибежали крестьяне обратно к Помещику и говорят:
– Батюшка барин! Беда! Побили нас! Что делать.
Вспомнил любитель поиграть на виолончели, что был он когда-то кадровым офицером, и отвечает им:
– А вы отройте окопы полного профиля и залезайте в них. Соседские крестьяне тоже выроют и будут сидеть супротив вас. А потом им это надоест, они разбегутся, вот тут вы соседское имение и захватите.
– Ура батюшке барину! – закричали бестолковые крестьяне и побежали рыть окопы.
Вот сидят они в окопах день, два, неделю сидят. Всем уже домой хочется, к жёнам и к деткам, к хозяйству. А подлые соседские крестьяне и не думают никуда разбегаться, а только из своего окопа постреливают. И иногда попадают.
Тут и появился в крестьянском окопе Мордка, успевший залечить свои сломанные кости и прослышавший, что сгинул Карлыч и некому теперь барина защищать. Раздал он бестолковым крестьянам табачку на самокрутки и говорит:
– Товарищи! За что вы тут гибнете? Зачем стреляете в таких же крестьян как вы? За интересы нашего барина? Так он дурак и самодур. И всю жизнь вас эксплуатировал и пил вашу кровь.
Спрашивают у Мордки крестьяне:
– А что значит сплуатировал?
– А это значит – порол вас на конюшне и все плоды вашего труда забирал себе!
– Ну, так и есть, – порешили бестолковые.
– Долой войну! – надрывался Мордка. – Мир – народам! Земля – крестьянам! Хлеб – голодным!
– Ура!!! – завопили бестолковые. – А что делать то?
– Возвратимся домой, товарищи! Барина убьём, землю поделим по-честному и будем свободным трудом строить светлое будущее!
– Ох, и голова ты, Мордка! – завопили крестьяне. – Веди нас!
И повёл их Мордка жечь барскую усадьбу. Как увидели это соседские крестьяне, повылазили из своих окопов и половину пахотной земли оттяпали. А бестолковые крестьяне, пока шли к барскому дому, крепко поспорили, как лучше барина извести: заколоть штыком, али повесить, али в пруду утопить. Спорили долго, передрались между собой и многих перебили. Наконец, дошли до дела – Бестолкового Помещика штыком закололи, жену его застрелили, детишек утопили в пруду, а усадьбу сожгли. Мордка на радостях выкатил им несколько бочек самогону, и загудели они на целую неделю.
Мордка же самогон не любил и зря времени не тратил. Нашёл он где-то угрюмого и злобного парня по имени Янис. Говорят, он тоже был из остзейских, но на Карлыча был совсем непохож – ни православным он не был, ни добрым. А человека ему убить – что лопатой дождевого червя разрубить надвое.
А тут ещё конфуз случился. Был у Бестолкового Помещика родной племянник. По сравнению с ним дядя был гений и талант. Этот и образован был плохо, и на виолончели играть не умел, а уж если брался писать стихи – дерьмо получалось. И не было у племянника никакой другой надежды, как получить хоть какое-то наследство от дядюшки. Фамилия у племянника была препротивная, что-то про испортившееся мясо. Прослышал племянничек о приключившемся с дядюшкой, и приехал на пепелище за наследством. Мордка ему и говорит:
– Ты всё-таки поручик. Объединяйся с Янисом и охраняй меня, пока я для всех светлую жизнь буду строить, не щадя живота своего. Тогда я тебя кормить буду. А не хочешь, – скатертью дорога! Шляйся по миру нищебродом и проси ради своего Христа.
Подумал племянник, подумал, да и согласился. И стал охранять Мордку. А бестолковые крестьяне погудели с неделю, опохмелились и пошли к Мордке землю делить.
– Ты у нас голова, образованный, умный. Вот и подели всё по-честному.
– По-честному, ребятушки, – ответил Мордка, – будет, если мы все вместе самоотверженным коллективным трудом будем строить светлое будущее. А пока вы не выучились грамоте и не поумнели, – работайте, а я уж возьму на себя самое тяжёлое – буду всем управлять и всё распределять.
Удивились бестолковые крестьяне:
– А что же, землю делить не будем?
– Нет, – ответил Мордка, – земля будет общая.
Попробовали крестьяне повозмущаться, но угрюмый Янис и племянничек с тухлой фамилией быстро загнали их в стойло и заставили работать. Причём работать заставили по-настоящему, до кровавого пота. Тех, кто в стойло вставать не хотел, без разговора ставили к стенке вместе с семьями. А все плоды труда отбирали, чтобы Мордка их честно распределял. Он и распределял их по-честному между собой, злобным Янисом и племянничком с тухлой фамилией.
Вот тут и вспомнили глупые крестьяне своего бестолкового, но доброго барина и душевного отставного унтера Карлыча. Да поздно было. А когда детишки у глупых крестьян начали пухнуть с голода и умирать, решили бедолаги пойти замаливать грехи в церковь, которую построил для их дедов дед Бестолкового Помещика. Пришли к тому месту, где веками стоял храм, а там руины и пепелище. Умный Мордка церковь взорвал, а батюшку-настоятеля приказал Янису убить, чтобы не отвлекал глупых крестьян от построения светлого будущего.
……….
И смех, и слёзы. Больше слёзы, конечно. Но как верно и ёмко! Я смотрел на своего собеседника со всё большим удивлением. Не многие маститые историки способны на такой глубокий и безошибочный анализ. А этот ещё и умудряется всё излагать изящно и ненавязчиво.
– Ну как, Юрий, Вам моя сказочка? Помог нам Салтыков-Щедрин?
– Вы, Серёжа, поосторожнее со своими сказочками. Не рассказывайте их каждому встречному и поперечному. А то Вам легко нарежут для начала двушечку за разжигание межнациональной ненависти.
– Понял, понял! Но Вы то всё-таки не каждый поперечный? Ну так что, покончили мы с причинами, природой и закономерностью Великого Октября?
– Исчерпывающе! На самом деле, глубокий респект, мы не только с Октябрём разобрались. Я думаю, после Вашей сказки и о XIX веке можно больше не говорить.
– А что говорить о XIX веке? О нём пусть рассуждают литературоведы, искусствоведы и культурологи. Для историка он неинтересен. Бесконечная череда причинно-обусловленных событий, вроде бы разнообразных, а на самом деле сводящихся к четырём моментам. Провальная внешняя политика – раз. Окончательное превращение русских в два совершенно разных народа, готовых истреблять друг друга до полного уничтожения, – два. Идиотские попытки решать еврейский вопрос. Настолько идиотские, что изначально безобидная ситуация становится одной из главных причин крушения государства – три. И самое главное, удивительное потворствование власти нарастанию революционного движения. Всё было сделано, чтобы процесс деградации элиты общества, а, пожалуй, и всего народа русских европейцев, стал необратим. Более того, можно сказать, под патронажем власти родилось так называемое либеральное общество, враждебно настроенное к государству и ставшее питательной средой для революционеров всех мастей. Да, принимались законы, направленные на борьбу с социализмом. Но, как говорится, строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения. XIX век в Российской Империи – это великие поэты, писатели, архитекторы, художники, композиторы. И серенькие убожества в качестве исторических деятелей первого плана.
– Но Вы же не станете спорить, что Николай Павлович разительно отличается от своего действительно убогого братца, а Александр Третий отличается от своего папаши, как небо от земли?
– Стану, Юр, ещё как стану! Ну и что с того, что Николай – чугунный исполин, а Александр – «властитель слабый и лукавый»? Или что Александру Второму лучше было бы вместо управления Империей в своих амурах разбираться, а вот сын его – мудрый правитель? В конечном итоге, результат правления всех потомков Екатерины Великой одинаковый.
– Так и давайте тогда поговорим о Софии-Августе-Фредерике. По-моему, наша следующая остановка там.
Всё-таки спора нам избежать не удалось. Сергей аж вскинулся:
– А Вы считаете, что Екатерина Вторая спонтанная историческая личность, оказавшая значительное влияние на вектор развития истории России?
– А как же! Ну, во-первых, это именно она освободила дворян от обязательной службы. После этого уже в третьем поколении элита страны деградировала…
– Стоп-стоп-стоп! Не навешивайте на бедную женщину лишнее, ей своих эпизодов хватит. Манифест о вольности дворянской – это муженёк ейный, Пётр Фёдорович, скончавшийся от апоплексического удара табакеркой в висок. Да и он тут, по сути дела, не при чём. После закабаления Петром Великим всего населения страны и разделения на служилое сословие и податное, служилому сословию пришлось куда похуже, чем крепостным крестьянам. Мальчик из дворянской семьи, если он не принадлежал к самой верхушке общества, служил с 12 лет. То есть, сначала – солдатская муштра, потом – карабкайся на турецкие крепости со шпагой в зубах, а уж когда станешь совсем никудышним инвалидом – пожалуйте в имение умирать. Я удивляюсь, как они при таких условиях жизни размножаться умудрялись. Так что ещё до воцарения Петра Фёдоровича этот манифест витал в воздухе и был неизбежен. А уж шарахание из стороны в сторону, приведшее к безделью и деградации, – заслуга нашего великого реформатора Петра.
– А что Вы скажете о превращении крепостного крестьянства в рабочий скот, с которым можно поступать, как заблагорассудится? Это ведь при Екатерине произошло.
– И опять я, Юр, выступлю в качестве адвоката. Екатерина была женщиной умной. Но ум её имел совершенно немецкое устроение, то есть всё доводилось до логического завершения. Превращение рабов в скот – очень логично. А вот рабами русских туземцев сделала не она, это опять же наш великий реформатор. До него податное сословие на Руси было крайне разнообразно, и даже холопы имели определённую степень личной свободы. А Пётр всех превратил в одинаковых рабов. И причём здесь Екатерина?
– Но Вы же не станете, Серёж, возражать, что раздел Речи Посполитой, присоединение половины Польши и появление еврейского вопроса – её рук дело?
– Не стану. Молодец, дамочка! Вернула Империи древнерусские земли, а к ним в довесок – большую, густонаселённую и развитую провинцию. А что такого страшного в еврейском вопросе? Его всего лишь надо было правильно решать. Вот Пруссия – тоже по разделу получила значительную часть Польши, и там было много еврейских местечек. А у них и своих евреев было вполне достаточно. И что? Меньше, чем через век все поляки были онемечены, но это не очень интересно. А вот онемечивание евреев – другое дело. Сколько Германия получила великих учёных и писателей еврейского происхождения? Не случайно в начале XX века была в мире немецкая наука и вся остальная. А сколько из их потомков получилось великих военачальников? Или Вы думаете, что предками фельдмаршала Роммеля были исландцы? Только такой шизофреник, как Гитлер, мог заявлять, что немцы еврейского происхождения – страшные враги народа и Германии.
– И всё же, отрицать спонтанность появления Фике на исторической арене сложно, – я решил пойти с козырного туза. – Да и вся Империя XIX века – её личное детище.
– Трудно отрицать спонтанность появления на Русском троне именно принцессы Фике. А Вы взгляните на эту ситуацию с другой стороны. Императрицей становится умненькая, хитренькая, изощрённая в придворных интригах и заговорах немецкая принцесса. А сколько в это время в Германии было умненьких и хитреньких принцесс, если государств там было более трёхсот? А чья вина, что престолонаследие в России в XVIII веке превратилось в скверный анекдот? Не Петра ли Великого? А кто учредил Гвардию, которая стала душой и движущей силой всех дворцовых переворотов?
– А Вы правы, Серёж, мы опять приходим к Петру.
– А что касается России XIX века, как детища Екатерины Второй… Здесь, мне кажется, Вы очень субъективны. Да, у неё был хороший вкус, и Санкт-Петербург своим архитектурным образом во многом обязан ей. Но Санкт-Петербург – «отпрыск России, на мать не похожий». А по моему субъективному мнению, весь XIX век – трагическая и неудавшаяся попытка вывести страну из мертвой петли, в которую её вверг великий любитель прыгать из первого месяца беременности в девятый.
– Я смотрю, Серёж, Вы не испытываете к Петруше Бесноватому необходимого трепета и обожания.
– Ох, грешен! Не испытываю. Надеюсь, за это какая-нибудь 282-я статья не предусмотрена?
– Нет, дружище, сидеть Вы будете за сказки Салтыкова-Щедрина! Обсуждали мы беспутную Катьку, а вместо этого сами-собой пришли к кумиру всех прогрессивных людей, Петру Великому и Ужасному, которого сапогами попирают из Вселенной. Ну как, похолодало внутри?
Послышался хриплый удушливый кашель. Это филин Гуамоко старался скрыть овладевший им безудержный смех (на самом деле Сергею так понравилось про сапоги, что он подавился коньяком). Кое-как отсмеявшись, он смог произнести:
– Так точно. Озноб-с бьёт!
– Хорошо, что бьёт… Лучше озноб, чем он сам!
……….
Сергей посмотрел на меня хитро и насмешливо:
– Нам предстоит разобраться со степенью закономерности такого масштабного явления в истории России, как Пётр Великий и его реформы. Не скрою, Юр, мне Сашка наш рассказывал, что Вы непревзойдённый знаток петровской эпохи. Но он меня предупреждал, повествуя о Петре, Вы, видимо от большой любви к нему, всё время используете многоэтажные матерные конструкции. Давайте-ка не будем растекаться мысью по древу. Коротко и сухо доложите основные итоги петровских реформ. И, я Вас умоляю, без сложных матерных построений.
Ха, весёлый дядька, жизнерадостный.
– Да, Серёж, трудную задачку Вы поставили. Без мата обойтись практически невозможно. Но попытаемся. Итак, первый и основной итог. До петровских реформ Московия была однозначно европейской страной с высокими темпами развития и модернизации. После них появился монстр под названием Российская Империя – типичная азиатская деспотия, в которой вместо развития преобладала деградация, а модернизация касалась только отдельных сторон жизни и затрагивала менее пяти процентов населения.
– Отлично! Вот видите, можно же без мата обойтись! Далее?
– В результате петровских реформ произошла полнейшая деградация и чудовищное упрощение общественной жизни России. До Петра был достигнут высокий уровень сложности общественных отношений. И служилое и податное сословие имели огромное количество градаций. Процент лично свободного населения был высок. Около четверти населения составляла так называемая «вольница», то есть люди и не служилые, и не податные. Высокими темпами шло развитие буржуазных отношений и предпринимательского элемента. В результате разгрома, учинённого Руси Петрушей, всё население было разделено на две категории – служилые люди и люди податные. Обе категории были фактически закрепощены и лишены каких-либо личных свобод. И неизвестно, чьё положение было хуже, дворян или крепостных крестьян. Последние были лишены возможности какого-либо развития, образовалось так называемое «неолитическое крестьянство», то есть русские туземцы, переставшие быть народом историческим и ставшие народом этнографическим. Что касается дворян, им вплоть до Манифеста о вольности дворянской досталась жизнь, при которой судьба поколения, заставшего Первую мировую, Революцию, Гражданскую и отмучившегося во время Великой войны, кажется не такой уж и плохой.
– Я перепугался при слове «Петруша». Ну, думаю, сейчас начнёт… Но Вы справились. Далее?
– До петровских реформ Московия была передовой страной Европы с точки зрения развития демократических форм правления и самоуправления на местах. В середине XVII века депутатов в английский Парламент избирали от силы 2 % мужского населения страны, депутатов во французские Генеральные Штаты – не более 1 %. А вот участников русских Земских соборов избирали не менее 8 % мужского населения. В состав Земского собора входили три элемента: Боярская дума, «освящённый собор» из представителей высшего духовенства и представители служилого и посадского сословий и черносошных крестьян. В Боярскую думу, при всех её несовершенствах и системе местничества, при Алексее Михайловиче входило 5 бояр, не принадлежащих к знатным феодальным родам, 5 думных дворян и 4 думных дьяка. Из 60 человек 14 имели вовсе не аристократическое происхождение. А при старшем сыне Алексея Михайловича, Фёдоре Алексеевиче, отменившем местничество, уже 35 из 57 членов Боярской думы были людьми, которые сами сделали себе карьеру. Земские соборы не только принимали важнейшие законы государства, как собор 1648 года, принявший Соборное Уложение 1649 года – фактически конституцию, по которой страна прожила более полувека. В отличие от английского Парламента и французских Генеральных Штатов, Земские соборы носили реальный учредительный характер, что демонстрируется соборами 1598 и 1613 годов, возведшими на Московский трон новые династии и придавшими этим династиям легитимность. О самоуправлении на местах можно рассказывать долго. Достаточно сказать, что самоуправление позволяло государству содержать минимальный чиновничий аппарат. Реформы Петра разрушили полностью, до основания, все демократические основы русского общества. Боярскую думу, где люди несли персональную ответственность перед царём за принятые решения, сменил Сенат, где заседали наиболее приближённые к телу и отличившиеся на Всепьянейшем соборе воры и казнокрады, боявшиеся персональной ответственности за принятые решения, как черти ладана. Соборное Уложение 1649 года заменили 20 тысяч указов, написанных собственноручно Петром за время правления. Если у кого-то возникают сомнения в глубокой душевной болезни великого реформатора, достаточно изучить эти указы, и все сомнения отпадут сами собой. Система местного самоуправления была разрушена полностью. Обобщая – страна, лидировавшая в Европе по развитию демократии, была превращена в тиранию, исключавшую любое народовластие в принципе.
– Ну вот, можете же, когда хотите! А Сашка – злобный клеветник: матерщинник, матерщинник… Давайте-ка ещё два важнейших итога петровских реформ, и будем закругляться.
– В допетровской Руси всеми сторонами экономической, военной и политической жизни страны управляла система Приказов. Их структура эволюционировала на протяжении более, чем сотни лет. Восторженные почитатели великого реформатора всегда указывают на кондовость и отсталость этой системы управления, на бюрократическую заскорузлость и мздоимство. Но не желают замечать тех сугубо положительных моментов, которые бросаются в глаза. Приказы учреждались и упразднялись по мере потребности и отражали динамику развития страны. Глава Приказа нёс жёсткую персональную ответственность за результаты деятельности перед царём. Штат дьяков и подьячих, чиновничества допетровского времени, управлявших всей громадной страной, даже в конце XVII века при Фёдоре Алексеевиче не превышал 10 тысяч человек. Эффективность управления на местах достигалась за счёт использования элементов самоуправления и выборных людей от общин. Пётр заменяет чёткую, понятную и вполне современную систему управления Коллегиями, которые в своём указе характеризует так: «собрание многих персон, в котором президенты не такую мощь имеют, как старые судьи – делали, что хотели. Все дела должны решаться в коллегиях общим суждением, и у всех голос равный, только у президента, если мнения разойдутся, – решающий». И понеслось… Количество чиновничества сразу возросло на порядок или больше. Управляемость государства была утрачена. Бардак и безответственность царили вопиющие. Что касается мздоимства… Казнокрадство петровских «птенчиков» и злоупотребления Глав Приказов – явления абсолютно разного порядка.
– Браво! Ну, и для завершения – про армейскую реформу.
– Суждения восторженных поклонников Петруши о том, что именно ему мы обязаны созданием в России регулярной армии нового типа, означают лишь полную безграмотность и невежество, столь присущие вообще русской интеллигенции. До Петра Московия создала компактную, не более ста тысяч солдат, и, соответственно, не сильно обременяющую расходами государственную казну, одну из самых боеспособных и современных армий Европы. Эта армия «в одни ворота» громила армии Речи Посполитой и Саксонии, а объединённые армии Османской империи и Крымского ханства плюс казаков Дорошенко и Юрия Хмельницкого разбила в пух и прах во время Чигиринских походов. Именно Крымские походы Василия Васильевича Голицына, которые отечественные историки в угоду великому реформатору Петру всё время пытаются представить неудачными, окончательно переломили хребет грозному южному хищнику, Крымскому ханству. И вот эту современную и победоносную армию Пётр заменил монстрой собственного изготовления. К 1712 году численность плохо обученной и вооружённой азиатской орды, организованной Петром, превысило 300 тысяч человек и съедала она больше трёх четвертей бюджета государства. Боевые качества новой армии прекрасно иллюстрируются катастрофой под Нарвой 1700 года, о которой историки ещё упоминают, и ещё более страшной катастрофой под Гродно в 1706 году, о которой поминать не комильфо. Ведь по логике поклонников Петра к 1706 году он уже построил армию нового типа. Вообще, надо сказать, что созданной Петром армии было по силам воевать только со шведами. «Как только со шведами?» – спросите Вы. – «Это же сильнейшая армия Европы того времени!» Сила шведов – ещё одна выдумка поклонников великого реформатора. Швеция в конце XVII века явственно шла к полному упадку. Страна надорвалась в войнах с Речью Посполитой. Страшный «Потоп», когда в 1648 году практически вся территория Польши оказалась завоёвана и оккупирована Швецией, дорого обошёлся не только полякам. Самого же Карла XII шведские историки всегда приводят, как пример неудавшегося полководца, пренебрегавшего основными правилами военного искусства. Карл постоянно наступал недостаточными силами, не обеспечив коммуникаций, он всегда недооценивал противника, у него была плохая разведка, он никогда не составлял предварительный план боя. Карл позволял себе самые фантастические расчёты на союзников, которые и не думали всерьёз помогать. Вообще Северная война – настоящая феерия противоборства двух великих полководцев из серии «тупой и ещё тупее». Ну, ладно, когда она ведётся в Прибалтике, Бог с ним. Но когда театром военных действий становится Великое княжество Литовское, Украина, в том числе и Южная, а потом всё это перетекает чуть ли не в Османскую Империю… Совсем беда. В 1719 и 1720 годах стоило провести два опустошительных похода в саму Швецию, и тут же стал возможен Ништадский мир, закрепивший за Московией всё ею завоёванное. А вот турки били петровское детище жестоко. Потеря более половины армии убитыми и умершими от болезней в ходе малозначимого Азовского похода. Как после этого язык поворачивается называть Крымские походы Василия Голицына неудачными? А национальный позор, вошедший в историю под нейтральным названием «Прутский поход Петра»? В конце этой «славной» компании Пётр до такой степени перепугался, что послал Шафирова в лагерь великого везира Баталджи-паши с приказом: получить мир любой ценой. Любой… Даже ценой отказа от всей Прибалтики, кроме Петербурга, а если этого мало – отдать шведам ещё и Псков. Сохранилась записка Петра Шафирову: «Соглашайся с ними на всё, кроме шклафства (то есть рабства)». Да что там турки! Великую армию Петра били даже хивинцы. Достаточно вспомнить о трагическом походе князя Александра Бековича-Черкасского. Но самое страшное, что рождённая Петром монстра сжирала практически все доходы государства и людские ресурсы. Из четырёх рекрутов выживал только один, остальные умирали от голода и болезней. Впрочем, в одном Пётр всё же преуспел. Полки новой армии базировались в новоучреждённых губерниях и дистриктах и должны были кормиться на местах. Так вот детище Петра вошла в историю, как единственная в мире национальная армия, оккупировавшая собственную страну и устроившая в ней невиданный погром и разорение. И в этом плане с «петровцами» могут конкурировать только британские колониальные войска при разграблении Индии. А вот боеспособность армия, созданная великим реформатором, приобрела только после реформ Христофора Антоновича Миниха в правление Анны Иоанновны. А теперь хотелось бы сказать хоть пару слов о маме Петра…