– Прикажите мне вернуть мой телефон. Я должен звонить только с него. Иначе там не поверят.
Афанасьев нажал кнопку под столешницей, вызывая охрану. Охрана ввалилась в кабинет еще до того как он убрал палец с кнопки.
– При задержанном был телефон?
– Так точно. Омоновцы передали нам его вместе с ним. Вот он, – достал из кармана своей «разгрузки» телефон один из военных. Афанасьев мотнул головой в сторону понурившегося банкира, чтобы тот передал ему конфискованный телефон.
Грех, как сомнамбула взял трубку и неспешно начал набирать одному ему известный номер.
– Алло. Это Первый говорит, – сумрачным голосом начал он, как только на том конце взяли трубку. – Приказываю по всем подразделениям прекратить акцию.
Неизвестно, что ответили ему с той стороны, только голос его стал тверже и на миг перед генералами предстал прежний – холеный и самоуверенный тип, не терпящий возражений в свой адрес.
– Решение принято на самом высоком уровне. Консенсус достигнут. Примите к немедленному исполнению, – сказал он твердым голосом и, нажав на «отключение» собрался сунуть телефон себе нагрудный карман, но Афанасьев не потерял бдительности, перехватив на лету руку банкира.
– Нет уж, голубчик, – обратился он к нему, быстро перегнувшись через стол и буквально выцарапывая мобильник из пальцев любителя йоги и феншуя, – аппаратик уж оставьте нам, в качестве сувенира от такого важного господина. На добрую память.
Рудов напрягся в готовности помочь шефу, но тут же расслабился, видя, что тот в помощи не нуждается. «Есть еще порох в пороховнице» – подумал он.
– Как скоро мы можем ожидать выполнения, отданного вами приказа? – спросил, отдуваясь Верховный. Все же схватка не прошла для него даром.
– В течение пяти минут, – ответил Грех, морщась и разминая пальцы.
– В течение пяти минут.
– Так скоро!? – не поверил Афанасьев.
– А как вы хотели-с? – скорчив пренебрежительное выражение лица, ответил тот и пояснил. – Инновации. Автоматическое оповещение.
– Ну, так уж заодно и прикажите открыть филиалы в Крыму в офисах «Ощадбанка». А то, что они там стоят без дела, закрытые? – не преминул вставить свои пять копеек Рудов, скорый на принятие таких решений.
– Вы с ума сошли! – обернулся к нему Грех. – Тогда-то уж точно не миновать санкций со всех сторон, а это уже грозит полным параличом деятельности банка. И это уже будет не моим решением, а людей гораздо выше стоящих.
– О каком это параличе вы нам тут воркуете, голубь? – сделав непонимающее лицо, спросил Афанасьев.
– А о таком, что международный финансовый регулятор запретит Сбербанку осуществлять все международные платежи и закроет все корреспондентские счета банка, во всех мировых структурах с какими банк сотрудничает, – со знанием дела заявил Грех.
– Да уж, – почесал за ухом Верховный, – а я ведь признаться, был, куда большего мнения о ваших интеллектуальных способностях, Герман вы наш Оскарович. Или, может быть, вы так умело притворяетесь умственно недоразвитым? Напомните-ка мне о доле иностранных акционеров в банке, который вы по ошибке считаете своим? Ну-ка…
– Сорок целых и две десятых процента, – напыжился тот от осознания своей значимости. – Мы – транснациональная финансовая компания, в которую инвесторы с удовольствием вкладываются, потому что мы стоим на острие всех инновационных процессов в мире…
– Слышали-слышали мы про это уже, – отмахнулся Афанасьев. – То есть, фактически и юридически, почти наполовину, эта компания принадлежит им? А теперь ответьте нам, где вы видели таких дураков, которые бы объявляли санкции самим себе? Впрочем, одного такого осла я сейчас вижу перед собой. Он объявил санкции собственному банку, добровольно отказавшись от полутора миллионов только частных вкладчиков, как минимум. Я уж не говорю о расчетных счетах юрлиц. Но и это еще не все. Этот осел, вложил в докапитализацию своей «дочки» на Украине в позапрошлом году 500 миллионов долларов, которые благодарные ему украинцы тут же конфисковали. Вот, Сергей Иваныч, – обратился он к Рудову, – учись, как надо объявлять санкции собственному банку и вкладчикам. Держу пари, что до такого маразма ты бы никогда не дошел!
– Это было решение правления, основанное на рекомендациях самого Президента, – сразу поскучнел Грех.
– Кстати, Сергей Иваныч, – снова обратился Верховный к своей «правой руке», – запиши там где-нибудь себе, вынести на ближайшее заседание Высшего Совета вопрос об ограничении в 25 % количества голосующих акций в совокупной собственности иностранных нерезидентов. А также о принудительной продаже государству излишков этих акций, если в предприятии имеется доля государственных органов.
– А если каждый из иностранных держателей акций не имеет 25 %, то, что тогда? – уточнил Рудов, чиркая что-то у себя в блокноте.
– Тогда в равных долях срезать у каждого из них. И еще, – добавил, почесав нос в задумчивости, – отметь там же, чтобы запретить принимать решения на общих собраниях акционеров, которые бы шли в разрез с интересами народного хозяйства. А то знаю я этих хитрованов, они ведь запросто могут совершить фиктивную продажу своих долей прикормленным ими нашим акционерам, и те рады будут стараться выполнять забугорные приказы.
– Вы сумасшедшие люди! – воскликнул Грех. – Это против всяких правил!
– Форма должна соответствовать содержанию, – менторским тоном возразил ему Афанасьев. – Сумасшедшей страной должны управлять исключительно сумасшедшие люди!
Последние слова диктатора словно сбрызнули живой водой, поникшего было Греха. Он опять попытался развалиться на небольшом стуле.
– Знаете, что я вам скажу, господа генералы?! Своими необдуманными действиями вы навлекли на бедную Рашку целый водопад гнева таких могущественных сил, что даже и выговорить страшно. И этот водопад, в скором времени, просто смоет вас в канализацию исторических казусов. Напрасно вы меня и моих товарищей заключили в застенки. Вам этого не простят. У вас был шанс, через меня, путем некоторых уступок, наладить конструктивный диалог с мировой цивилизацией, которую я олицетворяю на данной территории, но вы его бездарно упустили. Смерть прилетит к вам на безжалостных крыльях «томагавков». Но если вы меня сейчас отпустите, то я так и быть, по простоте душевной, попрошу, чтобы вам дали пожизненное где-нибудь в штате Нью-Мексико.
– Вы закончили? – спокойно спросил его Афанасьев, на лице которого не дрогнул ни один мускул.
– В общем и целом, – промурлыкал Грех.
– Тогда так. Во-первых, – Афанасьев опять удивительно легко для своей комплекции перегнулся через стол и ловко влепил банкиру хлесткую пощечину, от которой он, не ожидая ничего подобного, кубарем и с воплем покатился со стула на пол, – это тебе, гнида, за Рашку! Во-вторых, нашел, чем меня пугать?! Да по планам Стратегического командования Вооруженными Силами США только на мое личное уничтожение выделено три ядерных боеголовки по 350 килотонн каждой. Сейчас уже наверняка больше. В-третьих, я невысокого мнения о мировой цивилизации, избравшей тебя – такого дурака, своим представителем. Видимо кризис интеллектуального развития проник и в мировое закулисье. И в-четвертых, перестань визжать, как поросенок, а то вон люди смотрят, – кивнул он в сторону двери, где столпились охранники и Михайлов, сбежавшиеся на крики, – вставай и ступай описывать свои художества за последние 13 лет. И помни, дрыщ, если я твою писульку получу позже, чем признательные показания Хосиса, для тебя это будет означать только одно. Смерть. Я словами не разбрасываюсь, тем более на людях. Охрана!
Охранники тут же бросились, к, все еще лежащему и уже рыдающему как малое дитя, Греху и, подхватив его под микитки попробовали поставить на дрожащие и подгибающиеся ноги.
– Сергей Иваныч, – задумчиво спросил Афанасьев Рудова, – а ты не помнишь, как поступили с предателем Родины Пеньковским?[56]
– А как же! – ощерился тот по акульи. – Прекрасно помню. Его заживо сожгли, сунув в топку какой-то кочегарки.[57]
– Замечательная идея! Не правда ли?! – просветлел ликом Афанасьев.
Услышав эти восторженные слова, банкир окончательно обвис в руках охранников. От него стало вдруг нехорошо попахивать. Поводив носом, Рудов скорчил недовольную гримасу:
– Ну вот! А говорили, что деньги не пахнут! И теперь я знаю, чем они пахнут на самом деле, – изрек он глубокомысленно.
– Вот что, ребятки, – обратился к охранникам, брезгливо держащим обгадившегося банкира, Афанасьев, – волоките его в соседний кабинет, обгаженного, как есть, и не давайте ему скинуть исподнее, пока он не напишет все что надо. А как настрочит, то вот вам номерок, – протянул он кусок оторванного листа из ежедневника с нацарапанным номером, – позвоните и за ним приедут, кому положено.
Охранники, с матюгами и пинками, выдворила Греха в коридор. Руки у Афанасьева тряслись, как у завзятого алкоголика. Первая половина дня, в этом плане не прошла для него без последствий. Находиться столько времени в состоянии постоянного стресса его организму уже становилось сложновато. Годы брали свое. Ему сейчас решительно не хватало положительных эмоций.
III
Нажал на кнопку селекторной связи:
– Борис Борисыч, там, в приемной меня должны ждать двое товарищей. Если они на месте, то попроси их зайти.
– Есть, зайти!
Через несколько мгновений в кабинет вошли Иванов и старик, похожий на ехидного сверчка.
Афанасьев не поленился и, встав из-за стола, подошел к ним, протягивая руку для пожатия. Вслед за ним потянулся и Рудов, представляясь старику, так как его спутника знал уже много лет и довольно неплохо.
– Прошу вас еще раз меня извинить за то, что пришлось ждать. С товарищем Ивановым мы уже давно знакомы, а вас, – пожимая сухую и жилистую руку Вострецова, сказал он, – я где-то видел. Правда мельком и не упомню уже где: то ли в стенах РФПИ,[58] то ли форуме «Армия-2019». Чертов склероз. Напомните мне, пожалуйста, как вас величать?
– Вострецов – я, Игорь Николаевич. А видеться мы с вами могли на совещании у куратора по вопросам организации военно-технического обеспечения Вооруженных Сил – Криворукова Алексея Юрьевича, – напомнил ему старец.
– Точно! – обрадовался Верховный. – Вы тогда сцепились с начальником нашего финансового отдела по поводу недофинансирования одного из, я, так полагаю, ваших проектов.
– Да. И должен вам заметить, что ваш финансист – порядочный плут и выжига! – начал было старик, но Иванов незаметно дернул его за рукав, прерывая на самом взлете.
– Помилуйте, все интенданты таковы. Увы, со времен Суворова ничего не изменилось. Присаживайтесь, товарищи, где вам удобнее, – сделал Верховный приглашающий жест.
– А скажите, пожалуйста, – полюбопытствовал Вострецов, чувствуя себя раскованным в любой обстановке, – сейчас из кабинета уволакивали под руки, случайно, не Греха ли?! Уж больно похож он на главу Сбербанка!
– Он самый и есть, – усмехнулся Афанасьев.
– Слава тебе, Господи! – осенил себя крестным знаменем Вострецов, всю жизнь голосовавший за коммунистов. – Наши снова вошли в город! – а затем, как бы спускаясь на землю с горних вершин, всплеснул сухими ручками почти в отчаянии. – Голубчик! Ну что вы, право!? Это же надо было снимать на видео! Сколько бы сразу сторонников в народе вы бы приобрели!?
Ответом ему послужили улыбки и пожимания плечами со стороны обоих представителей хунты. Следуя приглашаемому жесту хозяина кабинета стали рассаживаться. Иванов присел к небольшому столику, приставленному своим боком к начальственному столу, как это всегда водится в подобных кабинетах. А Вострецов вольготно расположился на широком диване, рядом с Рудовым, видимо напряжение последних дней, долгий перелет, а затем сиденье на казенном стуле в приемной весьма измотали его старческое тело.
– Мне сегодня утром доложили, что по итогам вчерашнего эксперимента получены впечатляющие результаты, – сразу приступил к делу Афанасьев. – А я, признаться честно, о ваших наработках Игорь Николаевич знаком только понаслышке. Что поделать?! Такова специфика сферы деятельности Начальника Генштаба. Мы, в основном, имеем дело с уже принятыми на вооружение образцами. Мы, так сказать, эксплуатанты.
– Товарищ Глава высшего Военного Совета, – начал Иванов, которого видимо проинструктировали насчет новой формы обращения, но осекся под взмахом руки Афанасьева, – Валерий Василич, мы собственно и не планировали визит к вам – нас по-прежнему курирует Криворуков, но в Главном Управлении, куда я докладывал о результатах проделанной работы, творится сущий кавардак. Никто не знает, усидит ли он на своем посту или нет, поэтому нас и направили прямиком к вам, – объяснил ситуацию он.
– Нет, – возразил Афанасьев, – вас никто никуда не направлял. Это я сам вызвал вас к себе, как только мне доложили, что получена шифровка о положительных результатах эксперимента. Но в ней было все так мутно и непонятно. Я, признаться, ничего не понял, кроме того, что все прошло благополучно. Вот я и проявил начальственное любопытство. Так что, вы уж меня, солдафона, да вон еще товарища Рудова, просветите в данном вопросе.
– Так, – послышалось с дивана, – наверное, это придется сделать мне?
– Сиди, Игорь Николаевич, – махнул рукой на него Иванов. – Знаю я тебя уже. Ты сейчас начнешь читать лекцию для выпускников аспирантуры…
– Вот-вот, – согласился с ним, кивая диктатор. – Нам бы уж как-нибудь попроще, на пальцах, для дома колхозников. Мы с Сергеем Ивановичем люди уже пожилые, слов новомодных не знаем, в высоких технологиях путаемся и вообще чувствуем себя достаточно неуютно. Так что, вы, Владимир Всеволодович, – с трудом, но, все же припоминая фамилию докладчика, подбодрил Афанасьев, – кратенько, но с подробностями расскажите о сути эксперимента и возможной сфере применения изделия. А если у нас по ходу рассказа возникнут вопросы, то мы с удовольствием обратимся к нашему консультанту. Вы не возражаете, Игорь Николаевич?
Тот, в принципе не возражал, полностью доверяя Иванову.
– Хорошо. Я постараюсь, – согласно кивнул головой Иванов и начал свой рассказ.
Рассказчиком Владимир Всеволодович был умелым, сказались и опыт и специфика работы, когда при необходимости нужно было перед начальством показать перспективность испытанного изделия, либо же напротив, полное отсутствие таковой. Он и сам не ожидал, что его повествование об испытаниях реактора на обратной волне будет таким живописным и захватывающим и даже местами фантастическим. Однако от фантастики его отличали документально оформленные свидетельства, акты, данные телеметрии, которые он представлял, доставая из портфеля и выкладывая перед Афанасьевым и перебравшимся с дивана поближе к столу Рудовым. Те внимательно рассматривали фотографии, графики, заключения экспертов, осматривавших объект после воздействия и прочие документы. Игорь Николаевич, даже немного успел вздремнуть, уютно расположившись на диване в полусидящем положении. Услышав едва заметное похрапывание старика, собеседники, в знак уважения, принизили голоса почти до шепота. Данные по новому оружию не просто впечатляли, они были просто ошеломительными. Ни о чем подобном, ни Рудов, ни Афанасьев даже не имели представления. От грядущих перспектив захватывало дух, и начинала кружиться голова. Почувствовав прилив бодрости от полученной информации, Афанасьев нажал на кнопку селектора, и чтобы не разбудить прикорнувшего на диване академика, чуть слышно проговорил:
– Борисыч, ты здесь?
– Так точно, товарищ Верховный! – рявкнул тот в ответ.
– Да тише ты, орясина! – зашипел на него Валерий Васильевич. – Человека разбудишь. Ты лучше, вот что, организуй-ка нам чайку на троих, да с лимончиком, – обвел взглядом кивающих в полном согласии собеседников.
– А мне, пожалуйста, коньячку-с! Найдется ли в сем казенном заведении? – послышалось с дивана.
– Поищем, а какого коньяку?! – оглянулись на него генералы.
– А какого не жалко, – с апломбом заявил ершистый старикан.
– Тогда уж четыре коньяка и четыре чая, пошукай тамотко в буфете у девок. Я знаю, наверняка есть, – сделал заказ Афанасьев.
– Это что же, – наконец резюмировал Рудов по окончании доклада и выводов комиссии по сферам применения, – выходит, нам в руки попало, не что иное, как Абсолютное Оружие?!
– Читал я как-то про подобное оружие у Шекли,[59] кажется, – задумчиво проговорил Верховный.
Оба собеседника с явным интересом воззрились на него, ожидая пояснений.
– Да нет, товарищи, вы меня не так поняли, – усмехнулся он, поняв, чего от него ждут. – Это внучок мой, Костя, увлекается фантастикой, вот и подсунул мне однажды рассказ этого писателя-фантаста, чтобы я на досуге почитал, для того, чтобы как он выразился «осознать в каком направлении движется военная мысль». Ну, я и прочитал как-то вечером, когда был посвободнее. Ничего так, занимательное чтиво. А тут, вон, поди, ж, ты, и впрямь абсолютное.
– Ну не то, чтобы уж совсем абсолютное, – слегка возразил Иванов. – И у него имеются некоторые недостатки, хоть и не фатальные, но требующие некоторых доработок.
– Какие?! – мигом навострили уши «черные генералы».[60]
– При загоризонтном обнаружении объекта с даже микроскопическим источником радиоактивности на борту на дальности порядка 600 километров, стационарный вариант установки способен только нейтрализовать его вкупе со всей электронной начинкой, выжигая попутно платы и микросхемы, при мощности своего пучка порядка 4–5 % от пиковой. – А в чем затык?! Дальность вроде бы весьма приличная и соответствует комплексу РЛС секторного и кругового обзора 91Н6Е, применяемого нами в С-400.
– Затык, как вы выразились, Сергей Иваныч, в кривизне земной поверхности, – послышался каркающий голос дивана. – Кривизна Земли не мешает сканированию потенциального объекта воздействия при 2–3 единицах, а также выводу из строя источника нейтронов и попутно всех электронной начинки. Грубо говоря. Для луча протонов кривизна не имеет никакого значения. Ствол пушки, как назвал ее товарищ Иванов, можно направить под углом к земле – ниже линии горизонта. Но если луч, при данной мощности испускания протонов направить по горизонту, а с той стороны, если представить себе, прилетит просто железный лом, без всякой начинки, то лому это никак не повредит.
– Значит, как я понимаю, лом, выпущенный из орудия, скажем сверхбольшой дальности поражения, как рекламируемый рельсотрон от «BAE Systems»,[61] беспрепятственно поразит заданную цель? – поинтересовался въедливый «пруссак».
– Естественно, – безмятежно ответил Вострецов, а чуть спустя, добавил, – при той же самой мощности нашего пучка.
– Вы сказали, что при той же самой мощности, – ухватился за оговорку академика Рудов, – а при какой мощности установки возможно уничтожение, скажем, вольфрамового стержня или из обедненного урана?
– Стержнем из обедненного урана стрелять бесполезно. Мы насколько лет назад проводили стендовые испытания и в качестве мишени использовали нечто подобное. Он просто превратится в кусок вязкого и пористого теста, так как нарушатся межатомные связи внутри него. А насчет стержня из вольфрама, то для его уничтожения, как материального объекта будет достаточно мощности в 5–6 условных единиц. Но тут и проявляется основной минус нашей установки. Такие объекты при данной мощности можно уничтожать только в пределах прямой видимости, то есть не дальше линии горизонта, которая при разных обстоятельствах составляет от 20 до 60 километров. И что, естественно не может удовлетворить военных, так как будет лишено всяческого смысла.
– А если луч опустить ниже линии горизонта и увеличить мощность хотя бы на 7–8 %? – не унимался Рудов, видя, что и Афанасьеву до жжения в пятках хочется задать подобный вопрос.
– Тогда, – парировал старик с усмешкой, – получится как в том анекдоте, где из-под земли полезли не только черви, но и шахтеры.
– А если серьезно? – спросил Афанасьев.
– А если серьезно, – подхватил Вострецов, – это зависит от ландшафта местности. Если кривизну Земли будет составлять морская поверхность, то через некоторое время вы получите большую и наваристую уху шириной и длиной примерно по 20–30 километров. Вода очень быстро испарится и сконденсировавшись прольется потом Бог весть где в циклопических масштабах. Подробнее сказать не могу. Для этого нужны специальные расчеты на куда больших по мощности компьютерах, чем наши персоналки.
– А если это будет кривизна земной поверхности? – спросил Афанасьев, уже догадываясь о возможном ответе.
– Тогда появится искусственно созданный каньон, примерно таких же размеров, – махнул ручкой ученый сверчок.
– Какой выход для решения этой проблемы вы могли бы предложить? – опять спросил Афанасьев.
– Выход лежит на поверхности. А вернее, над поверхностью, – пожал острым плечиком академик и тут же пояснил свою мысль. – Я имею в виду изготовление и размещение мобильных установок на летательных аппаратах типа Ил-76 или Ан-124 при условии их постоянного барражирования по периметру государственной границы. А еще лучше – расположения их на высокоорбитальных спутниках. Я полагаю, что шесть спутников будет вполне достаточно, чтобы держать под контролем всю поверхность Земли.
– А если продолжать направить излучение по горизонту, но радикально увеличить его мощность? – все больше загораясь, выпалил Рудов. – Что будет?!
– Вот говорила мне маменька, что нельзя давать детям играть со спичками, а я ее не слушал. Молодой был. Дурачок, – прокряхтел с дивана Вострецов, а затем шумно высморкался в большой клетчатый платок.
Иванов, уже порядком изучивший крутой нрав академика, который только чудом еще не завелся, поспешил с пояснениями:
– Как я понял из пояснений Алексея Боголюбова – непосредственного конструктора установки, радикально повышать мощность установки не имеет никакого практического смысла, потому что для этого на Земле не найдется достойных целей. Любой материальный объект будет аннигилирован при интенсивности потока 8–9 % от теоретически возможного.
Рудов сидел спиной к Вострецову и к тому же абсолютно не представлял себе взрывного, как петарда, характера старика и поэтому наивно продолжал допытываться у председателя приемной комиссии, что будет, если все же продолжать увеличивать мощность установки? Как буреет от подступающего гнева лицо академика, видели только Иванов, сидящий к нему лицом и Афанасьев из своего кресла. Владимир Всеволодович, опять попытался было вовремя потушить огонь уже пылавший в глазах Вострецова, мямля что-то вроде того, что:
– Увеличение мощности может разогнать реактор до невообразимо больших величин мощности, что возможно станет причиной, чуть ли не галактической катастрофы, последствия которой трудно предсказать, так как для протонов не существует в межзвездном пространстве преград…
Но это невнятное и маловразумительное блеяние, прервал, даже не говорящий, а вылаивающий слова Вострецов:
– Что будет?! Что будет?! П…ц всем нам будет! Дураки! Выставьте установку на половину мощности и включайте секундомер, недоумки! – не стеснялся в выражениях Вострецов, уже совершенно, невзирая на личности присутствующих. Иванов только вздрагивал после очередной порции оскорблений, боясь представить себе ответную реакцию руководства хунты.
– Зачем секундомер?! – недоуменно вскинул брови Афанасьев, явно пропуская мимо ушей обидные эпитеты. Он уже стал привыкать к тому, что академики с завидной регулярностью поливают его словесными нечистотами.
– А затем, б…, чтобы засечь время, когда прилетит ответка, мать вашу…! – взвился почти до небес строптивый старикан.
– От кого?! – почти хором вырвалось у всех.
– Ну, если не от самого Бога, чего я не исключаю, то уж во всяком случае, от представителей иных внеземных цивилизаций! – сказал, словно припечатал Игорь Николаевич.
Тут как раз без стука, потому что были заняты руки, вошел Михайлов, держа на жостовском (и где только раздобыл?) подносе бутылку марочного армянского «Праздничного» окруженного чайными стаканами, фужерами и уже нарезанными ломтиками лимона. Это и спасло генералов от дальнейшей эскалации конфликта. Поставив поднос между Рудовым и Ивановым, он молча, как вышколенный официант удалился, дабы не мозолить глаза начальству. Опытным взглядом, достойно оценив этикетку, генералы вмиг повеселели. Афанасьев, выйдя из-за своего стола присоединился к троице. Роль виночерпия взял на себя добровольно Сергей Иванович. Вострецов, не дожидаясь приглашения к столу, по-хозяйски уселся рядом с Ивановым. Бутылка уже была открыта чьими-то заботливыми руками, и когда Рудов начал разливать по фужерам подарок кавказских гор, по комнате разнесся незабываемый аромат из смеси винограда, дуба и южного солнца.
– Вы уж на нас, Игорь Николаевич, сильно не обижайтесь, – ласково, как майский шмель, гудел Афанасьев, пока Рудов разливал содержимое бутылки. – Мы ведь, кто?! Мы – солдаты, сиречь пользователи всего того, что напридумывали вы в своих лабораториях. И как всякие пользователи должны знать досконально все его параметры и возможности, чтобы в дальнейшем определить «красные черты» за буйки которых заплыв запрещен.
– Да я понимаю, – начал оттаивать академик, понимая, что ссориться с главой государства это даже не глупость, а просто идиотизм.
– И не бойтесь вы так. Уж если мы не потеряли голову, имея ядерное оружие, то не потеряем ее и обладая протонным.
– Ну, Валерий Василич, скажи что-нибудь – обратился Рудов к Верховному подняв свой фужер.
– И скажу, – не стал артачиться диктатор, вставая. – Я родился в семье простого рабочего, коммуниста. И у нас в семье никогда не принято было задумываться о таких вещах как Бог, Судьба, Предначертание. А вот в последнее время стал анализировать, сопоставлять и делать выводы. Все вы тут люди с высшим образованием, даже степенями. И историю Родины, так или иначе, но хотя бы краем знаете.
Все молча, кивнули в знак согласия, а Афанасьев продолжил:
– Так вот, вы наверняка обратили внимание, что страна наша, как бы ни называлась, скажем – Русью, Российской империей, СССР, Российской Федерацией, на протяжении всей истории своего существования, всегда ходила по краю. По краю своего существования. И всегда, когда она доходила до последней черты, появлялся кто-то, кто брал на себя функции спасителя. Возьмем навскидку: Рюрик (варяг, а по сути – пират), княгиня Ольга, Александр Невский, митрополит Алексий, Иван Грозный, Сухорукой (торговец мясом), которого мы по недоразумению зовем Минин, хотя это отчество, Кутузов, сын сапожника Джугашвили (что бы там о нем не говорили), Жуков (подмастерье скорняка), Курчатов, покойный ныне Бутин (никому неизвестный до некоторых пор подполковник спецслужб в отставке). И прошу заметить, что все они – представители разных слоев населения и вынырнувшие, как будто из небытия, но очень вовремя и с нужными качествами. Тут поневоле начнешь думать, что Миних был прав, когда говорил, что Россией управляет сам Господь. А теперь вот и вы, Игорь Николаевич, со своим другом Боголюбовым явились палочкой-выручалочкой, когда уже казалось, что от наседающих со всех сторон уже и не отбиться. Да-да, не прибедняйтесь. Я ведь понял, что ваша установка, это не просто оружие на новых физических принципах, а это, прежде всего, инструмент геополитики, гарантирующий нашу независимость, практически – навсегда! Так выпьем же за того, кто день и ночь неусыпно смотрит на нас – не всегда верящих в Него, прощая наши шалости и ошибки, и всегда посылая к нам на выручку осиянных Его дланью. Значит, мы нужны Ему, значит, Он любит нас, а значит, мы – Его дети, потому что так относиться можно только к любимым детям. За Него!
– За Него! – подняли фужеры и чокнулись ими все четверо.
– Второй день только и делаю, что пью и почти ничего не ем. Скоро сопьюсь с вами окончательно, – со смехом заявил Вострецов военным, ставя фужер на стол и беря кружочек лимона.
– Так вы сегодня и не завтракали? – заботливо спросил его Рудов.
– В самолете бутерброды пожевал. Домой не успел заскочить, сразу под руки меня и сюда, к вам, пред светлые очи.
– А в буфет, почему не сходили? Я же вам говорил, чтобы сходили, – вставил Афанасьев.
– Очередь боялись пропустить, – вклинился Иванов, хищно поглядывая на початую бутылку.
– Вы уж простите меня, Игорь Николаевич, а я все же еще вас поспрашиваю, – опять начал прерванный деловой разговор практичный до мозга костей Сергей Иванович. – Вы ведь наверняка держите руку на пульсе времени. Не подскажете ли, насколько далеко в этой области мы ушли от янкесов?[62] И вообще, есть у них что-то подобное?
– Они пробовали экспериментировать с этим еще в 90-х. Но после ряда провалившихся экспериментов и кучи потраченных денег впустую, чикагскую лабораторию профессора Ричардсона, а именно она этим занималась, разогнали, финансирование закрыли, а самого беднягу обвинили в растрате казенных средств, и кажется даже, привлекли несчастного к уголовной ответственности за мошенничество. В итоге, когда понадобилось посылать к Марсу исследовательский зонд с марсоходом «Curiosity», то они обратились к нам – в Институт Прикладной Механики, чтобы наши специалисты сконструировали и создали лазерно-искровой эмиссионный спектрометр, являющийся дальним и уже устаревшим родственником нашего с Боголюбовым изделия, – дал исчерпывающий ответ Вострецов.
– Значит, можно надеяться, что ничего подобного у супостата на сегодняшний день нет? – поинтересовался Афанасьев, разливая по второму фужеру.
– Во всяком случае, нет натурного образца для испытаний в условиях полигона, – уверенно высказал мысль академик, – иначе бы наша «Сура-2»[63] с датчиками сканирующими ионосферу быстро бы засекли направленный поток протонов.
– Это хорошая новость! – заулыбались, как по команде генералы, и в их улыбках Вострецов четко и ясно услышал звук дружно и слаженно передергиваемых затворов.
– Но это не значит, что у них нет чего-нибудь другого, наподобие того же самого COVID-19 или не дай Бог чего похуже, попробовал он спустить их с небес на землю.
– На этот счет вы не беспокойтесь, Игорь Николаевич, мы внимательно следим за каждым телодвижением заграничных охотников до «тихой войны»,[64] – успокоил академика Рудов. – Вы лучше скажите нам, каким временем мы располагаем до завершения полного цикла испытаний и что для этого вам необходимо?
– Нет, уж, – возразил несговорчивый старик, почесывая переносицу, – это вы мне сперва ответьте честно и откровенно, как долго, при имеющихся в вашем распоряжении средствах, вы сможете оттягивать неизбежное наступление Армагеддона? Ведь запах Третьей Мировой буквально стелется из всех щелей.
Генералы, поеживаясь и передергивая плечами, переглянулись, и Афанасьев, уперев глаза в столешницу, произнес, будто уже одной ногой стоял в могильной яме: