По мотивам преступления

Глава третья

Странные звуки в ночи

Будь я писателем, постоянно думалось мне в моменты набора текста, я бы писал просто и доступно. Не в пример Иннокентию Ивановичу. У него своеобразная манера изложения собственных мыслей, тяжеловесные предложения, которые растягиваются на полстраницы, многочисленные нестыковки. И всё это сдобрено толстым слоем авторских отступлений и никому не нужных размышлений.

Раньше старик писал книги исторические, копался, как он сам выражался, в прошлом. Для меня историческая тематика скучна и малоинтересна. Не мой жанр. Я не особо вникал в смысл написанного Иннокентием Ивановичем, машинально набирал текст, борясь с зевотой.

Ни с того ни с сего Иннокентий Иванович, на дух не переносивший современную художественную литературу, решил написать повесть. И почему-то подростковую. Помнится, ещё совсем недавно он ругал всех без исключения авторов, называя их бездарными, ленивыми и потенциально опасными для общества. Художественная литература, если речь не шла о классике, приравнивалась к низкосортному бульварному чтиву. И вдруг такой поворот. Я до конца так и не понял, Иннокентию Ивановичу захотелось пополнить ряды тех, кого он не переносит, или доказать им же, что он лучше?

Скажу честно, идея старика написать повесть, где главные герои старшеклассники, показалась мне неудачной шуткой. Возможно, я неправ, но когда тебе за восемьдесят, ты ненавидишь всех, кто моложе сорока и совершенно ничего не знаешь о современной молодёжи, писать подростковую повесть, по меньшей мере, странно. Если не сказать больше.

Но Иннокентия Ивановича не страшат трудности. Он вообще вбил себе в голову, что его книга совершит переворот в литературе. И я, разумеется, должен был ему в этом помочь. Вопрос – как? Ответ старика меня сильно удивил. Оказывается, я обязан ввести Иннокентия Ивановича «в курс дела». Это значит, помимо набора текста мне предстояло рассказывать, чем и как живут мои ровесники. Как и о чём говорят, что любят, кого ненавидят, какие книги читают, какое кино смотрят, каких кумиров себе создают.

Общение со стариком превратилось в пытку. Чтобы я ни сказал, Иннокентий Иванович воспринимал сказанное в штыки.

– Что это за музыка, Глеб?! – кричал он, грозя кулаком невидимому обидчику. – Я, по твоей рекомендации вчера смотрел клипы. У меня едва не случился приступ. О чём поют эти люди? Кто они вообще такие?

– Вы же сами просили познакомить вас с кумирами подростков.

– Они кумиры?! Ну нет! Это решительно никуда не годится. У моих литературных героев таких кумиров не будет!

На следующий день Иннокентий Иванович заявил, что современное кино для молодёжи – шаг в пропасть. Не о том снимают, не тех снимают, не так снимают. Но больше всего старика коробила наша речь. Стоило мне начать объяснять значение тех или иных словечек как Иннокентий Иванович хватался за сердце.

– Ничего больше не говори! – просил он. – Беру свои слова обратно, вводить меня «в курс дела» не стоит. Я напишу книгу о правильных подростках, о настоящих комсомольцах, о дружбе и верности.

– Комсомола уже нет лет сто, – засмеялся я.

– Не кощунствуй, Глеб! Я выражаюсь образно. Да, да, и не смейся. В моё время…

Начинались бесконечные истории про «моё время». И трава тогда была зеленее, и вода мокрее, и вообще всё было не так как сейчас, а так как надо.

…Допечатав абзац, я откатился от стола и потянулся. Половина первого ночи. Из открытого окна доносится стрекотание сверчков. Интересно, Генкин Липатий подпевает собратьям или молча сидит в своем домике?

Люська открыла дверь и тихо спросила:

– Печатаешь, Глеб?

– У меня перерыв.

– А мне скучно, – Люська подошла к столу, взяла исписанный каракулями Иннокентия Ивановича лист и сощурила глаза. – Как тебе удается разбирать эти иероглифы? Я ни слова не понимаю. Здесь вообще по-русски написано?

– По-китайски. Положи на место.

– Тебе жалко? О чём он хоть сейчас пишет?

– Можешь прочитать, – я кивнул подбородком на ноутбук. – А лист положи.

Люська поставила на стол локти и прочитала с выражением:

– Если я дал слово, то сдержу его во что бы то ни стало! – горячо заявил Миша. – Ибо настоящий друг слов на ветер не бросает. А дружба для меня – святое. Дружбу я истово ценю, а свою Родину я люблю преданной любовью!

Повисла пауза.

– Ну как? – спросил я.

– Глеб, что это было?

– Диалог двух друзей.

– Они и какого века?

– Из нашего. Обычные десятиклассники.

– Обычные в понимании кого? Что за бредятину ты печатаешь?

– Не я это придумал.

– «Ибо», – хмыкнула Люська. – Устаревшее словечко. Его даже пенсионеры почти не употребляют. А у тебя в книге так говорят старшеклассники?

– Не у меня в книге, а в рукописи Иннокентия Ивановича. Он пишет подростковую повесть.

– Н-да. Он бы ещё сказку написал для самых маленьких. Самое то в его возрасте.

– Мне кажется, сказка у Иннокентия получилась бы намного лучшего этого шедевра. Вчера было такое предложение: «Мальчик ударил себя в грудь кулаком и поклялся перед всем классом исправить двойку по арифметике». Речь идёт не о первоклашке, а о десятикласснике. Иннокентий Иванович даже двадцатилетних называет мальчиками и девочками. Слух режет.

– Так скажи ему об этом.

– Пытался. Орать начинает. Обижается.

– Тогда забей. В конце концов, твоя задача превратить его иероглифы в читаемые предложения. А о чем и как он пишет – не твоя забота. Ибо нефиг заморачиваться.

– Я и не заморачиваюсь, ибо это не в моих правилах.

– Молчал бы лучше, – скривилась Люська. – Ты создаешь проблемы на ровном месте. Вот я никогда не парюсь.

– Считаешь это достоинством?

– Во всяком случае, не считаю это недостатком, – выкрутилась Люська.

Я хотел возразить, но мне помешал странный звук, похожий на хлопок. Не успел я удивиться, как раздался второй, третий… десятый хлопок.

– Глеб, это стрельба, – вскрикнула Люська, схватив меня за руку.

– Оставайся в комнате.

– Ещё чего. Я с тобой.

– На стрельбу не похоже, – сказал я, услышав ещё несколько хлопков. – Может, это звуки с улицы?

– В доме! – выдохнула Люська, достав из кармана телефон.

Я выглянул в коридор. Тишина. Люська крепко держала меня за руку.

– Ослабь хватку, – попросил я, направляясь к лестнице.

– Глеб, мне не страшно, но как-то не по себе. По-твоему, мы правильно поступаем, спускаясь вниз?

– А что предлагаешь ты?

– Ну не знаю… вызвать полицию. Или позвонить Димке.

– Чем тебе Димон поможет?

– Настроение поднимет.

– Стой здесь, а я пройдусь по первому этажу.

– Ты опять? Сказала же, я иду с тобой.

В гостиной мы увидели распахнутую входную дверь.

– Похоже, у нас гости, – прошептал я. – Поднимаемся наверх и вызываем полицию.

– А почему и в кого они стреляли? – дрожала Люська.

Едва мы дошли до лестницы, как на крыльце послышался шум и отчётливый голос Дронова:

– Опять мизинец ушиб. Что за невезение такое.

– Генка?! – Люська рванула к двери.

Наше появление испугало Генку настолько, что он рухнул со ступенек и громко застонал.

– Что вы здесь делаете? – спросил он, растирая бок.

– Хорошенький вопрос. Вообще-то мы здесь живем.

– Разве можно выскакивать так внезапно? А если бы у меня сердце от испуга остановилось?

– Удивляюсь, как ты ещё не на инвалидности, – Люська протянула Генке руку. – Вставай.

– Больно.

– Терпи.

– Всё равно больно.

– В конце концов, ты мужчина, Ген. Хватит ныть.

– Посмотрел бы я на тебя, свались ты с лестницы.

– С какой стати тебя на улицу вынесло? Я думала, спишь давно.

– Уснёшь здесь, как же. В комнате душно.

– А кондиционер тебе для чего?

– Я не могу его включить.

– Почему?

– Меня может просквозить.

– С улицы ветерок прохладный дует, – сказал я Генке. – У меня в комнате не душно.

– Конечно, не душно, если окно открыто. А ты попробуй, закрой окно и попытайся уснуть.

– Так не закрывай, – взвилась Люська.

– Не могу. С улицы аромат цветов проникает, у меня аллергия, я начинаю чихать. Вот хотел прогуляться по саду, подышать свежим воздухом.

– Хлопки твоих рук дело?

– Вы тоже их слышали? – Генка завертел головой и понизил голос до шёпота. – Стоило мне спуститься с крыльца, как раздались эти звуки. Будто в доме кто-то стрелял…

– Вот! – Люська толкнула меня в плечо. – Я же тебе говорила.

– Я испугался и решил отсидеться в клумбе, – прогнусавил Генка. – Потом вспомнил, что в комнате остался Липатий и поспешил к нему, но оступился и повредил мизинец. Только встал на ноги, появились вы.

– Липатия он пожалел. А о нас не подумал?

– И о вас подумал, но Липатий…

– Слушайте, вам не кажется, что пахнет горелым? – перебил я Генку, переступив порог дома.

– Определённо, чем-то пахнет, – согласился Дронов. – Вроде подгорелыми сырниками.

– Сам ты сырник, – отмахнулась Люська. – Прокисшим супом воняет.

– Ты случайно на плите ничего не забыла выключить? – спросил я, спеша на кухню.

– Я к плите не приближалась.

– А вдруг на кухне кто-то есть? – проговорил Генка, замерев на месте.

– Нет там никого, – уверенно ответил я, толкнув дверь.

Когда щёлкнул выключателем и осмотрелся, ткнул пальцем в микроволновку.

– Что это?

Люська подбежала к столу и скорчила гримасу.

– Фу-у! Какая гадость.

– Что там? Покажите, я ничего не вижу, – просил Генка.

– Ты для начала в кухню пройди, – Люська открыла микроволновку и замахала рукой. – Так и есть – яйца.

– Яйца? – удивился Генка. – А как они там оказались?

– Ты меня спрашиваешь? – Люська уперла в меня взгляд. – Глеб, это ты додумался сунуть в микроволновку десяток яиц?

– Мозги включи. Мы с тобой у меня в комнате сидели. Мог я незаметно выйти, спуститься в кухню, а потом очутиться в комнате, чтобы ты этого не заметила.

– Действительно, у тебя алиби, – хмыкнула Люська. – Ген, а ты случайно, перед тем как выйти подышать воздух, не заходил на кухню?

– Люся, как тебе в голову пришло, что я положил яйца в микроволновую печь?

– Не привидение же здесь хозяйничало. Кроме нас в доме никого нет.

– Ещё Липатий, – пискнул Генка, – но он вряд ли…

– Ой, даже не продолжай, – гаркнула Люська.

И тут меня осенило и передёрнуло одновременно.

– Значит, говоришь, кроме нас в доме больше никого нет? Хм! Хороши мы с тобой, ничего не скажешь. Брат с сестрой, называется.

– Ты чего, Глеб?

– Про младшую сестренку забыли.

– Раиса Борисовна! – ахнул Генка.

– Райка?! – заорала Люська. – Ну держись!

– Думаете, это она? – тараторил Генка, семеня за нами.

– Третьего не дано, – кричала на ходу Люська. – Или Райка или привидение.

В комнате Райки Люська включила свет и замерла в нерешительности в дверях. Подложив ладони под щёку, Райка спала сном самого невинного ангела.

– Спит, – сказал Генка.

– Не притворяется, – кивнул я.

– Вас вокруг пальца может обвести даже сверчок, – Люська подошла к кровати и требовательно произнесла:

– Райка, вставай!

Глава четвертая

Взрывоопасный лайфхак

– Люда, не надо будить Раису Борисовну, – попросил Генка.

– Раиса Борисовна не спит, – Люська сдёрнула с Райки одеяло и повысила голос: – Вставай, яичница уже готова.

Разлепив глаза Райка, с удивлением смотрела на нас, пытаясь сообразить, что происходит.

– Уже утро? – спросила она, морщась от света.

– Ага, самое время для завтрака. Спускайся на кухню.

Свесив ноги с кровати, Райка протянула:

– На улице темень, зачем вы меня разбудили?

– Послушай, Сара Бернар, ты можешь морочить голову Генке, но меня не проведёшь. Кончай спектакль, суй ноги в тапки.

– Что ещё за Сара Бернар? – Райка покосилась на меня, затем быстро переглянулась с Генкой.

– Актриса такая была знаменитая.

– Очень талантливая, – посчитал нужным пояснить Дронов.

– Она в каких сериалах снималась? Я на неё похожа? – воодушевилась Райка.

– Особенно левым локтем и правым ухом, – съязвила Люська.

– Почему вы разбудили меня ночью?

– Видите ли, Раиса Борисовна, в доме произошло маленькое недоразумение, – начал Генка, но Люська его прервала:

– Не надо перед ней распинаться, Ген. Она сама прекрасно понимает о каком недоразумении речь. И кстати, недоразумение далеко не маленькое. Учитывая, во что превратилась микроволновка.

Райка продолжала играть в несознанку. Клянусь, если бы я не был уверен, что это её рук дело, поверил бы каждому ее слову. Когда Люська вытолкала Райку из комнаты, Генка прошептал:

– Бедные ребёнок, мы поступили неразумно, разбудив ее ночью.

– А кто тогда положил в микроволновку яйца?

– Ну не знаю… может быть…

– Продолжай.

– Ну… Сами они оказаться там не могли – это факт.

– Полностью с тобой согласен. Но хотелось бы услышать твою версию появления десятка яиц в микроволновке.

– Глеб, не приставай ко мне с такими вопросами. Как они там очутились – не скажу, но Раиса Борисовна точно не при чём.

Услышав слова Дронова, Райка обернулась и закивала:

– Я не при чём. Вы меня с кем-то путаете. Я требую объяснений, за что меня арестовали?!

– Смейся-смейся, – Люська продолжала толкать упирающуюся Райку в спину. – Сейчас будешь микроволновку отмывать.

– Я?! С какой стати?

– С такой, – напомнил я. – Ты ведь у нас приживалка, и работать тебе приходится с утра до вечера. Помнишь, да?

– Дядь Глеб, я же уже сказала, это была шутливая фантазия.

– А в каждой шутке есть доля правды, – Люська втолкнула Райку в кухню и кивнула на стол с микроволновкой.

– Твоя работа?

– Расшибиться об косяк! – присвистнула Райка. – Это кого в микроволновке расплющило? Домового?

– Зачем ты положила туда яйца?

– Я не клала.

– Рая, не ври.

– Не вру!

– Мы знаем, это твоих рук дело.

– Где доказательства? Я не одна в доме живу. Меня ложно обвиняют! Грех это. Покайся, пока не поздно!

– Считаю до пяти, – Люська сложила руки на груди и облокотилась о стену. – Если признаешься, будешь прощена. Чистосердечное признание облегает наказание.

– Говорю же, тёть Люсь, меня оклеветали! Подстава это! Под меня давно копают!

– Ясно. Где твой планшет и телефон?

– Зачем тебе?

– Затем, что с этой минуты тебе запрещается к ним прикасаться. Будешь целыми днями читать книги.

– Я не в тюрьме.

– Время для раскаяния еще есть. Раз… – принялась считать Люська.

– Рай, лучше сознайся, – посоветовал я.

– Два…

– Раиса Борисовна, скажите правду.

– Я с яйцами дела не имела. Клянусь!

– Три…

– Тёть Люсь, это же шантаж. Шантажировать детей запрещено законом и красной книгой.

– Без планшета и телефона ты и дня не выдержишь, – сказала я Райке.

– Но я чиста перед законом, – продолжала ломать комедию Райка.

– Четыре…

– Тёть Люсь, дядь Глеб, это не я расправилась с яйцами.

– Пять! – Люська хлопнула в ладоши. – Всё, твое время истекло.

– Подожди, Люся, – проговорил Генка. – Надо дать Раисе Борисовне дополнительное время для раздумий. Ты слишком быстро считала. Необходимо ещё назвать четыре с половиной, четыре с хвостиком, четыре на ниточке. Потом сказать: «Ниточка кончается, паутинка начинается…».

– Слушай, Ген, может, тебе подняться в спальню и лечь спать? А то ниточка моего терпения сейчас оборвется, паутинка лопнет, и ты узнаешь о себе много интересного.

– Я просто хочу, чтобы всё было по справедливости.

– Глеб, идём конфисковывать Райкино имущество, – Люська направилась к выходу.

– Подождите! – крикнула Райка. – Хорошо, я скажу… Вроде бы… наверное… скорее всего это я засунула туда яйца.

– Зачем?

– Хотела проверить.

– Что проверить?

– Как это работает.

– Опять врёшь?

– Нет. Это лайфхак такой. Я положила яйца и включила микроволновку. Было интересно увидеть, как они взрываться начнут. Я не знала, что яйца с таким шумом взрываются. Когда первое взорвалось, испугалась и побежала в комнату.

– Одно яйцо положить не судьба было? Обязательно полтора десятка совать?

– Так само получилось, – сопела Райка. – Планшет теперь не отнимете?

– Бери тряпку, губку и отмывай микроволновку.

– У меня предложение лучше. Эту предлагаю выбросить и купить новую, более крутую.

– Губки в шкафу, – заявила Люська. – Через полчаса приду принимать работу.

Оставив Райку на кухне, мы переместились в гостиную.

– Всё-таки как круто ты обошлась с Раисой Борисовной, Люся.

– Жалко её? Иди, помоги отчистить микроволновку.

– И пойду, – Генка встал с кресла, сделал шаг и спотыкнулся о ножку столика.

– Иди-иди, – язвила Люська. – И сделай одолжение, доберись до кухни без приключений. Ты это видел, Глеб? Он её ещё защищает. Защитник, нашёлся. И объясни, почему Генка называет Райку по имени-отчеству? Меня это раздражает.

Я промолчал.

***

Алиса с Димоном приехали ближе к вечеру. Люська заявила, что их приезд необходимо отметить и пообещала приготовить что-нибудь вкусненькое. В итоге она закала пиццу в ближайшей пиццерии и сбегала в магазин за газировкой. Пицца оказалась настолько вкусной, и её было так много, что уже спустя полчаса мы кляли себя за невозможность вовремя остановиться.

– Ненавижу пиццу! – простонала Люська, развалившись в кресле.

– С каких пор? – улыбнулся я.

– С сегодняшнего дня.

– Зачётная была пицца, – Димон потер друг о друга ладони, окинув взглядом несколько пустых коробок. – Я бы ещё кусочек съел.

– Пожалуйста, не говорите больше о пицце, – взмолилась Алиса. – Я съела целых три куска!

– Подумаешь, три кусочка проглотила. Мизер.

– Мне нельзя поправляться, – Алиса провела ладонью по талии, потом по линии подбородка и вздохнула.

– А почему нельзя? – Райка доедала последний кусок пиццы с явным удовольсивем.

– Нельзя и все, – ответила Алиса.

– Ну почему? – настаивала Райка. – Думаешь, разжиреешь и тебя запекут на праздник как индейку.

– Рая!

Генка в нашем пиршестве участия не принимал. Устроившись на стуле возле камина, он молча наблюдал, как мы объедаемся и постоянно сглатывал. От пиццы Дронов категорически отказался.

– Я бы тоже съел пару кусочков, но мне нельзя.

– Тоже боишься поправиться? – засмеялась Райка.

– Дело в моем гастрите. Нельзя мне пиццу. Точнее, можно, но нежелательно.

– Ничего не понял, – сказал Димон.

– Когда нет обострений, мне можно есть все, – пояснил Генка. – Вот как сейчас, например.

– Так чего ж ты не ешь?

– Чтобы не было обострения.

– Гениальная схема, – засмеялась Люська.

– Чем же ты питаешься?

– Практически всем. Единственное, ограничиваю себя в употреблении жирного, острого, солёного, копчёного, сладкого и маринованного.

– А лопух тебе можно?

– Какой лопух?

– Обыкновенный, уличный. Знаешь, сколько всего полезного можно приготовить из обыкновенного лопуха? Ха! Загибай пальцы. Лопух жареный, лопух пареный…

– Лопух маринованный с подорожником, – подхватил Димон. – Котлеты из лопуха.

– Молодец, Димка, – Люська подмигнула Алисе. – Каша из стеблей и суп из корней лопуха.

– Лопух консервированный, – развеселилась Алиса.

– Лопух сушёный с солью и перцем, – выдал я. – Лопух вяленый с изюмом и клевером.

– О, это редкостная вкуснятина, – смеялась Люська.

И тут все, включая Генку, не сговариваясь, уставились на Райку. Недолго думая, она выпалила:

– Лопушечная лабуда под майонезом с мухоморами и паштетом. Съел и сдох!

– Все на одного, да? – зашмыгал носом Генка. – И даже вы, Раиса Борисовна, против меня.

– А я чего, дядь Геш, я вообще ничего. Я просто так… чуть-чуть и слегка.

– Вам бы только меня подкалывать, – оскорбился Дронов. – Устроили кулинарный поединок. Пойду я лучше к себе.

– Ген, не обижайся, мы пошутили.

– Конечно, пошутили, Ген, вернись, – Люська чувствовала себя виноватой. – Хочешь, я тебе чай приготовлю?

– Из лопуха, – вставила Райка.

– Помолчи. Ген, хочешь?

– Мне необходимо побыть наедине с собой, – отозвался Дронов. – Если удастся, я в астрал выйду. А вам приятного чаепития.

– Неудобно получилось, – Алиса закусила губу и мотнула головой.

– Моё наблюдение: все голодные либо злые, либо обидчивые, – сказал Димон. – Чаще злые.

– Нам это точно не грозит. Особенно сегодня, – Люська краем глаза заметила, как Райка, крадучись, приближается к лестнице. – Ты куда?

– К себе.

– Чем будешь заниматься?

– Почитаю Штопергайтера.

– Кого? – я чуть не поперхнулся от смеха.

– Ну этого… писатель такой…

– Шопенгауэр? – спросила Алиса.

– Ага, он! Ты тоже его знаешь, тёть Алис?

– Я не читала Шопенгауэра.

– А я увлеклась, – тараторила Райка. – Интересно пишет.

– Да? И о чём же он пишет, – спросила Люська.

– Да так… обо всем понемногу, – Райка бросилась бежать.

– Она врёт через слово, – нахмурилась Люська. – Глеб, с этим надо что-то делать.

– Есть варианты?

– Кляпом ей рот заткнуть.

– Люся, как ты можешь?

– Шучу, Алис.

– Ребят, а почему Рая зовёт меня тётей, она намекает, что я старая?

– Расслабься. Райка всех так называет.

– Когда слышу «тёть Алиса» делается не по себе.

– Тёть Алиса – не так плохо, – отозвался Димон. – Согласись, баба Алиса куда хуже.

– Называется, успокоил, – улыбнулась Алиса.

– Старался. Слушайте, предлагаю киношку посмотреть. Или прогуляться.

– Сделаем и то и другое. Сначала растрясемся, потом кино, – Люська встала с кресла и призналась: – Так хорошо, что вы приехали, ребят. Я почти счастлива.

– Почти? – насторожился Димон.

– Для полного счастья мне не хватает шоколадки. Сейчас я за ней сбегаю, и можем стартовать.