«Удачный год»
«Солнце удачи взошло для Мартина» – так начинается одна из глав моего любимого романа. Разумеется, я не сравниваю себя с героем романа Джека Лондона, но сколько же удивительных аналогий! Солнце удачи взошло тогда для Мартина, но он и не предполагал, чем все закончится. Так же и я…
В 1985-м, после моего «хода конем», у меня вышло сразу три книги: «В Стране Синих Махаонов», «В поисках Аполлона» и сборник «Зажечь свечу», в который вошла давшая заглавие повесть, а также почти весь сборник «Листья» (без «Праздника», но с «Путешествием» целиком) и несколько рассказов. А также «Высшая мера». И в издательстве «Малыш» вышла еще одна книжка «для самых маленьких»
Разумеется, это была победа. «Переполох» удалось опубликовать во второй раз, «Подкидыш» в третий. Но главное, главное – «Высшая мера»! Пусть в сборнике, с огромным опозданием – что почти убийственно для повести документальной: 9 лет! – но удалось! И это доставило мне все же некую радость. Правда, не очень большую.
В связи с «Высшей мерой», кстати, были ведь и еще события – раньше – и в частности первый (и последний) в жизни вызов в КГБ. Вернее, не в само здание на Лубянке, но – по соседству, на улице, мне назначил встречу по телефону некий товарищ «из Комитета Государственной безопасности». Эта встреча уже описана в одной из моих книг (повесть «Пирамида»), не буду повторяться. Скажу только, что для того, чтобы реабилитировать главного героя «Высшей меры», я дал лейтенанту экземпляр тогда еще неопубликованной рукописи. И он, прочитав, сказал по телефону (больше мы с ним лично не встречались), что повесть ему понравилась, но что «такие вещи будут у нас печатать через пятьдесят лет, не раньше». А ее вот напечатали всего-навсего через 7 лет после нашего с ним разговора! Тем не менее, подлянку издательство «Советский писатель» мне все же кинуло: тираж сборника дали по тем временам минимальный – 30 тысяч. Но хоть обложка твердая, и то ладно.
Итак, три книги, не считая маленькой «малышовой» («По Уссурийской тайге») и статей в двух журналах. А еще меня пригласили на радио, и выступал я то ли два, то ли три раза. Правда, лишь на «экологическую» тему…
Разумеется, две из трех книг вышли вовсе не «как по маслу» – «Зажечь свечу» без «хода конем» вообще бы не вышла, а «В поисках Аполлона» была напечатана на жуткой бумаге: получив авторские экземпляры, я несколько дней приходил в себя. Потом дошли сведения, что печатники очень старались, но – плохая бумага (издательство опять пожалело – вот тебе и «советский Гржимек»…) и плохая краска… В издательство потом приходили возмущенные письма с упреками в том, что, мол, «изуродовали плохой печатью отличную книгу, угробили прекрасные фотографии»…
Единственное, с чем повезло почти полностью – «В Стране Синих…». Редактором опять была Инна Борисовна Шустова, дай ей Бог здоровья. Книга была хорошо напечатана на меловой бумаге и продавалась, как мне сказали, почти исключительно в валютных магазинах «Березка» и за рубежом. Правда, в процессе печати, когда дело дошло до слайдов, возник конфликт с главным художником. Я ведь сам монтировал цветные вкладки в книгу, но главный художник, назначенный совсем недавно и получивший какую-то премию во Франции, выразил свое несогласие с тем, что монтировал вкладки я сам, а не художественная редакция издательства. Я к этому очередному выпаду отнесся спокойно и сказал, что не возражаю, если за это дело возьмутся они. Они поручили это дело молодому парню, почти мальчишке, но он, в сущности, почти ничего не изменил в моем монтаже.
А с редакторшей книги «В поисках Аполлона» произошел эпизод, который в очередной раз доставил мне грустные переживания. В период нашей работы над рукописью она так ею восхищалась (как, впрочем, и предыдущей моей книгой, «Джунгли во дворе», которую я ей, естественно, подарил)! Но тут в московских магазинах появилась переводная книга английского фотографа, отпечатанная очень качественно, на отличной меловой бумаге. Она, как и три моих первых книжки о путешествиях в «джунглях» трав, была посвящена фотографированию главным образом мелких существ живой природы. Но упор в ней был главным образом на технические особенности «макросъемки», причем с фотовспышкой, то есть с нарушением естественности путешествий, как я считаю. Неплохая книга, с фотографиями вполне профессиональными, но… Не было в ней и попытки действительно познать, ощутить «великолепный пестрый мир», окружающий нас, маловато уважения к «мелким тварям», все как-то слишком технично, внешне, чисто западный, довольно-таки бездушный подход.
Однако, именно эта английская книжка подвигла мужа редакторши, по ее словам, на занятия макросъемкой. Не моя, а эта. Западная, чужая. Во-первых, заграница (не нам, россиянам, чета!), во-вторых, отпечатана ведь так четко, бумага такая качественная… Не то, что, к примеру, мои рассыпающиеся, в тонкой обложке и на газетной бумаге «Джунгли» или с мутными фотками «Поиски…»! Грустно было не от того, что муж редакторши «запал» на чисто внешнюю привлекательность английской книжки, а то, что сама редакторша, так восхищавшаяся и текстами моими, и слайдами, восприняла порыв своего мужа как нечто естественное. А ведь она работала в том самом издательстве, где хотели «делать из меня» «советского Гржимека». Увлечение ее мужа макросъемкой, к слову, продлилось совсем недолго…
И опять совпали события моей жизни с событиями в стране! Знаменитый Апрельский Пленум ЦК КПСС и приход к власти М.С.Горбачева совпали с моим «удачным годом». Официально была объявлена «гласность» и «перестройка». Это вселяло надежды…
А в следующем году была опубликована «Ростовская элегия», зарубленная 11 лет назад Рецензентом. Мне повезло: старая моя знакомая, Эля Мороз, пришла на работу в журнал «Знамя» редактором в отдел прозы. Она позвонила мне и спросила, нет ли чего для их журнала. Я и дал «Элегию». Ей понравилось. Вот и все дела: так, оказывается, просто… Тираж, как уже говорил, – 280 тысяч экземпляров.
В конце года в журнал пришел главным редактором Григорий Бакланов, хороший писатель, фронтовик, автор «Горячего снега». Он собрал, как выразился, «лучших молодых писателей» в редакции «на чай». Я был приглашен на «чаепитие» именно благодаря «Ростовской элегии». Когда Бакланов задал вопрос на тему «у кого что есть для журнала», я сказал, что у меня есть – только что закончена – повесть «Пирамида». Острая, документально-художественная…
«Пирамида»
Идея, возникшая вообще-то давно, однако начавшая конкретно формироваться в период Открытого письма («ход конем»), сначала приобрела вот какую форму: написать обо всех тех мытарствах и приключениях, что пришлось перенести мне в связи с повестью «Высшая мера». «Эксклюзивный» заказ редакции Литгазеты, посыл в командировку, написание мною солидной документальной повести (для чего, естественно, пришлось встретиться со множеством людей, пересмотреть кучу документов, самостоятельно, как бы экстерном, приобрести юридические знания – так, что в повести не было допущено юридических ошибок, что подтвердили специалисты высокого уровня: Н.Банников, В.Треплин да и сам А.Ваксберг, между прочим…), полное одобрение этой повести «заказчиком» З.Румером и членами редколлегии «Литературной газеты»… И – отказ от публикации по весьма сомнительным причинам. Разве все это не есть по сути то же самое, о чем рассказано в «Высшей мере»?
Но ведь и это не все. В связи с тем, что повесть так и не опубликовали, а судебные власти в Туркмении были крайне восстановлены против главных (положительных!) героев истории, одного из них (самого храброго) они таки подловили на какой-то ерунде и… «пришили» ему ВОСЕМЬ лет тюрьмы якобы за взятку размером 200 рублей… До ареста он, понимая, с кем имеет дело, пытался скрыться, приезжал за помощью в Москву, был у меня – в связи с чем меня в КГБ и вызывали На него был, оказывается, объявлен всесоюзный розыск! Благодаря порядочному «кагебисту», с которым я встречался и, думаю, моей повести, которую я ему дал почитать, героя удалось освободить… А потом вот «Высшая мера» все же вышла. С опозданием в 9 лет, не в газете, а в сборнике, тиражом всего-навсего 30 тысяч…
Ведь получалось что? Клименкина походя, без убедительных доказательств, обвинили в убийстве и приговорили к «высшей мере». Так и расстреляли бы, если бы не вмешался тот, кто видел: совершается беззаконие. Причем не помогли письма граждан в защиту осужденного – помогла лишь самоотверженная позиция ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, который на свой страх и риск аж поехал в Москву и добился приема в Верховном Суде СССР! Только тогда и начался «обратный ход».
А что получилось с повестью об этом? То же самое! Без достаточных на то оснований ее приговорили к «гражданской казни», то есть: не печатать! Пострадал главный герой, а также и я, автор повести. Меня ведь тоже как бы приговорили, отвергнув мою добросовестную многомесячную работу. Да и в сборнике «Высшая мера» не вышла бы, если бы не мой «ход конем».
К тому же, в «Высшей мере» не было описано, как я ездил в командировку в Туркмению, встречался с участниками всех четырех судебных процессов, знакомился с «Делом»… Не было истории с «Литгазетой», Ваксбергом, потом с Багдасаровым, на которого объявили «всесоюзный розыск», моей встречи с сотрудником КГБ, мытарства со сборником и так далее…
То есть получалось, что происшедшее когда-то в Туркмении (в то время она была Республикой Советского Союза) выявило ОБЩИЕ для всех нас пороки жизни в Советской стране! То есть показало СИСТЕМУ ВЛАСТИ – остроконечное построение: наверху Властитель или кучка властителей, а ниже и ниже по ступеням все более подчиненные люди… В основании же – народ. Фактически совершенно бесправный, потому что Пирамида обладает свойством «анизотропии»: вниз сигналы-приказы проходят, а вверх возражения или сомнения – нет. То есть почти полная бесконтрольность властей. То есть «с начальством спорить – все равно, что против ветра…» Сами понимаете, что. То есть «я начальник – ты дурак». Будь ты хоть семи пядей, не важно… То есть настоящее самодержавие – остроконечная «вертикаль» – ПИРАМИДА ВЛАСТИ!
И тогда же, после «хода конем» – я и взялся за «Пирамиду».
Для меня важно было написать так, как было на самом деле – с моей точки зрения, разумеется. Уже говорил не раз, а сейчас повторю опять: жизнь – прежде литературы! Тем более в нашей стране. Литература у нас всегда была СВЯТЫМ ДЕЛОМ. Потому что иначе как получить ЯСНОСТЬ КАРТИНЫ? Как справиться с этими монстрами из правительства, с лукавыми «специалистами», думающими не о деле, а о себе и лебезящими перед начальством, как ПОНЯТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ и перестать быть РАБАМИ? Мне уже не интересны «беллетристические» сочинения наркотического характера, хотя я уверен, что в своих фантазиях почище многих мог бы оторваться! Мне интересна ЖИЗНЬ! Как было и что есть НА САМОМ ДЕЛЕ! Пусть лишь с моей точки зрения, но – честно! Зарабатывать деньги литературой в принципе можно, но при одном жестком условии: нельзя лицемерно врать, нельзя из холуйства потакать литературному начальству и властям, ибо это – подлая проституция.
Конечно, наши «хозяева жизни» заинтересованы совершенно в другом – они, их подручные и пристроившиеся к кормушке «специалисты» любят с умным видом рассуждать о всяких «художественных принципах», о том, что «художественно», а что «слишком публицистично», а с некоторых пор – теперь! – с умным видом вещают, что, мол, «литература не должна заниматься несвойственным ей делом – философией, просветительством, воспитанием, пророчеством… – она должна развлекать и только». Еще хозяева, разумеется, уверены, что писатели должны писать не о том, что есть, а что считает правильным начальство. Главное же – что в основе наших бед, лжи, затопившей все вокруг, несправедливых судов, в основе всего этого – остроконечная, самодержавная Пирамида власти. И ей необходимо противостоять. То есть добиваться справедливости во всем.
Ну, в общем, с таким вот настроением я и писал свою повесть.
А ко времени зимнего чаепития в редакции журнала «Знамя» как раз ее закончил. Получилась рукопись довольно солидная – приблизительно 15 авторских листов, около 350 страниц на машинке. Первую часть составила целиком «Высшая мера», а следующие части – как ездил в командировку, изучал документы, встречался с людьми, писал, как написанное не публиковали, как с товарищем из КГБ встречался, как сделал, наконец, «ход конем», и она вышла-таки в сборнике…
Граждане, дорогие мои соотечественники! Самое интересное, знаете, что? С повестью «Пирамида» – не с «Высшей мерой» уже – заметьте! – а с «Пирамидой», этой «повестью о повести» (такой я дал «Пирамиде» подзаголовок) – в конце концов стало происходить ТО ЖЕ САМОЕ! То же, что сначала с осужденным несправедливо Клименкиным, потом с документальной повестью об этих безобразиях, «Высшей мерой», потом с героями повести, а в какой-то мере и с ее автором. А теперь – с самой «Пирамидой»! То есть с «повестью о повести»! «Принцип домино» или «матрешки», как это назвать?!
Удивляться, конечно, нечему, я понимаю. Ведь «все – во всем», тут Анаксагора уместно вспомнить опять. Но…
Короче, история выхода уже не «Высшей меры», а «Пирамиды» настолько интересна и символична, а читательский отклик, который она получила, был настолько внушителен – сотни писем и каких! – на адрес журнала и на мой домашний адрес! – что я понял: нужно писать «Пирамиду-2»! Где рассказать об истории публикации «Пирамиды», и ее последствиях. И привести хотя бы некоторые из писем читателей. Их было так много, что ответить на все я, разумеется, не имел возможности, но именно написанием «Пирамиды-2» и включением в нее наиболее интересных писем я и смогу ответить читателям.
Увы, и в нашей теперешней жизни, на тонущем корабле «Россия»… – в полной – ВЫСШЕЙ! – мере присутствует ТО ЖЕ САМОЕ, что проявилось когда-то в тех событиях, что описаны в первоначальной повести «Высшая мера»! Почему и старались так замотать ее «специалисты». Дьяволы… Дьяволы – на Фуатино! Так же в сущности, как в твоем рассказе, Джек! И они, дьяволы, прекрасно понимают, кто они есть! Потому и запрещают то одно, то другое, то третье…
И ведь пользуются, мерзавцы, тем, что большинство – нормальные люди, – никак понять не могут, В ЧЕМ ДЕЛО и разобраться в том, КТО ЕСТЬ КТО! Мы ведь меряем по себе, нам и в голову не может прийти та мерзость, что живет в головах у дьяволов! Хотя нам давно уже невмоготу – отчего и пьют некоторые вусмерть, и наркотики разного рода употребляют, и с собой кончают или просто перестают реагировать и живут, как зомби… «Ну не может же быть, чтобы люди, на вид такие же как мы, оказывались такими сволочами!» – думаем мы. Но тут-то нас и ловят…
Вот и повторяю опять и опять: выход один – вместе! Давайте попробуем разобраться, кто есть кто и что есть что! А уж потом… Прогоним же дьяволов, наконец!
Повесть «Пирамида – 2» уже написана. Она называется «Пирамида жива». Естественно, она до сих пор не опубликована. Но сама история публикации «Пирамиды», описанная в ней, настолько интересна и показательна, что для полноты картины рассказать о ней хотя бы коротко мне кажется необходимым.
Публикация
Итак, я принес рукопись «Пирамиды» в редакцию самого передового в то время, «перестроечного» журнала «Знамя», в котором была опубликована моя «Ростовская элегия»..
Постепенно «Пирамиду» прочитали в отделе, а также члены редколлегии. И все так или иначе одобрили. Было назначено ее обсуждение, на которое пригласили меня.
Высказывались поочереди, в основном положительно, хотя у каждого кое-какие замечания были. Последним выступал Первый зам Главного редактора. Когда-то он был членом редколлегии «Нового мира» и одобрительно отзывался о моем «Переполохе». Естественно, что именно от него я ждал самого положительного отзыва. И тут…
Сразу скажу: в очередной раз я был потрясен. Хотя он и сказал, что весь прошлый день, отключив телефон, с утра и до вечера, читал мою «Пирамиду» и считает, что публикации она достойна. Но он сделал такие предложения, которые меня поразили.
Они касались главного – моей авторской позиции в столь непростом деле. Он не предложил, он решительно потребовал сократить именно самую главную, с моей точки зрения, вторую часть повести, где действие общественной Пирамиды проявлялось уже не в Деле Клименкина, а в судьбе повести о нем, а также и в моей, авторской, судьбе. То есть, чтобы вся суть происходящего была бы не в нашем общественном устройстве, а именно в случайном уголовном деле. И тогда название «Пирамида» лишалось всякого смысла.
«Он, что, не понял главного? – вспыхнуло во мне. – А почему же тогда Пирамида?»
Надо сказать, что я не сразу все это понял, но четко почувствовал: происходит ОПЯТЬ ТО ЖЕ САМОЕ. Я попытался это выразить в своем ответном слове, но меня то ли искренне не понимали, то ли не хотели понять, Все, только что в принципе хвалившие «Пирамиду», теперь соглашались именно с Первым замом, а мои аргументы как бы вообще не воспринимали. Это было настолько странно, что я был недалек от мысли тут же отказаться от публикации.
Отчасти успокоил меня Главный редактор, Григорий Бакланов:
– Не надо так кипятиться, Юрий Сергеевич! Нам нравится ваша повесть, и мы хотим ее опубликовать. В ближайших же номерах. Но кое-какие наши замечания вам придется учесть. На работу с редактором вам отводится месяц. Подумайте, и завтра же мы ждем вашего ответа.
На этом процедура закончилась. Все разошлись.
Честно говоря, я не знал, что делать. Однако редактор, Эля Мороз, сказала, что поговорит лично с Первым замом, и чтобы я ее подождал в холле.
– Он сказал, что твоя повесть журналу очень нужна, – сказала Эля, выйдя из кабинета Первого зама. – Соглашайся! Мы с тобой постараемся сохранить как можно больше. Не отказывайся. Предложение очень серьезное.
На следующий день я позвонил и сказал, что согласен. Началась работа с редактором.
Все это и многое другое подробно описано в моей «Пирамиде-2». Здесь скажу только, что это была настоящая битва. Редактор Эля во многом шла мне навстречу и во многом – но не во всем! – я с ней соглашался.
Вскоре первая часть пошла в набор, но мы продолжали работать над второй, именно той, которой в наибольшей степени касались замечания Первого зама. Именно в ней я говорил о главном – о порочном пирамидальном устройстве нашего общества и о священном долге честного гражданина, а тем более писателя быть верным своей «личной линии». То есть мужественному отношению к правде жизни и к своей роли «инженера человеческих душ». Кстати, именно тогда Эля сказала мне, что Первый зам очень хотел изменить название моей повести, превратив «Пирамиду» в «Оценочное дело». И если я не согласен, то она посоветовала поехать в редакцию и встретиться с ним, пока не поздно.
– Он вообще любит менять названия. Это его хобби, – сказала Эля.
Я был возмущен и поехал в редакцию немедленно. Встретился с Первым замом и сказал, что категорически не согласен с заменой названия.
– Это меняет всю суть, – сказал я.
– Жаль, – сказал он. – Оценочное дело! Это точно выражает главную мысль вашей повести.
– Нет, – возразил я. – Ее суть гораздо шире и глубже. Я прошу вас оставить мое название.
Опять опускаю подробности, скажу только, что дело дошло до того, что когда Первый зам, уже после выхода первой части, после тщательного редактирования и сдачи второй, внезапно потребовал сократить вторую часть еще на десять журнальных полос, о чем мне сообщила по телефону секретарь редакции, добавив, что это «не для обсуждения, а для исполнения», я решительно сказал: «Тогда я требую снять повесть с публикации».
Никогда не забуду этот день. Сказав это по телефону секретарю редакции, я собрался ехать на дачу к родственникам, чтобы прийти в себя, а к телефону не подходить. Но на пороге меня остановил телефонный звонок. Звонил Первый зам.
– Юрий Сергеевич, вы ставите нас в неловкое положение. Ведь это ультиматум! Как мы можем снять повесть с публикации, если первая часть уже вышла?
– Ультиматум ставите мне вы, – сказал я. – Ни о каком уважении ко мне, как к автору, нет и речи, мы и так сократили все, что можно, и даже больше.
– Хорошо, – примирительно сказал он. – Я вас очень прошу подумать. И внимательно перечитать верстку. Уверен, что вы со мной, в конце концов, согласитесь. А в отдельном издании вы сможете все восстановить. Прошу вас позвонить мне в понедельник.
А была пятница. Я положил трубку и поехал на дачу.
– Что с тобой, – сказал муж моей сестры, мой друг, Валентин. – Ты выглядишь как мертвец, краше в гроб кладут. Что случилось?
Я коротко все рассказал.
Подробности опять опускаю, скажу только, что решил все же не отказываться, а – победить. И сумел сократить повесть на шесть полос, сохранив главную суть.
Забегая вперед, скажу: когда вторая часть вышла, то именно она вызвала самое серьезное читательское одобрение. Письма пошли бурным потоком. Звонили с почты и говорили, чтобы я пришел за очередной порцией сам, потому что почтальон не справляется. Что меня особенно поразило: ни одного письма не было отрицательного. Вопрос был только в степени читательского понимания. Да, именно: хвалили читатели больше всего именно ВТОРУЮ ЧАСТЬ. То есть мою «личную линию».
Трудно было поверить, но «Пирамида» вышла! В одном из самых популярных журналов того времени. Тиражом в 280 тысяч экземпляров! Через девятнадцать лет после того, как другая моя повесть – «Переполох» – не вышла в журнале «Новый мир» Твардовского. Это была первая в моей жизни большая журнальная публикация (как оказалось – и последняя). В разгар «перестройки», можно сказать «на пике» ее. Сокращенная, урезанная, но она – ВЫШЛА.
Один из недодавленных «шестидесятников» заговорил с журнальных страниц…