Банка пустая, запечатанная, на ней надпись «Одесский воздух». Дочка повезла в Америку – там не поняли, какой ещё особый воздух. А тут дух эпохи, начало восьмидесятых. Ещё жив Ильич. Тот, который Леонид Ильич. Как мы к нему относились? Не было ни любви, ни ненависти. Как можно ненавидеть человека, о котором каждый день слышишь анекдоты? Вы любите свежие анекдоты? Как вы относитесь к Абраму и Саре? Вот так мы относились к товарищу Брежневу.

Сейчас хотят сказать, что мы очень плохо жили в то время. Может сложиться впечатление, что мы проводили время, стоя в очереди за «Докторской» колбасой. Про колбасу сразу вспоминается мамин инструктаж, перед очередным моим отъездом на учёбу в Москву после каникул.

–Не ешь колбасу, не порти себе желудок!

–А что же кушать, чтобы не портить?

–Лучше зайди в кафе или столовую и поешь жиденького. На второе –мяса или рыбы, сметанки возьми.

Когда смотришь статистику потребления мясных продуктов на душу населения, то получается значительно больше, чем сейчас. Хорошие продукты «доставали» несли, везли. Мужчина чувствовал себя охотником, несущим в дом добычу. Это повышало его статус и настроение. Не отставали и женщины. Будто готовились к голоду. Если человек идёт, то в руках у него тара, заполненная чем-то или ещё не заполненная.

Ну и в больницах, пионерлагерях, санаториях, домах отдыха, в армейских столовых все старались повысить потребление мяса на ненасытную душу населения.

Ещё не хватает? Тут Леонид Ильич и провозгласил продовольственную программу.

Приезжаю на пограничную заставу Одесского отряда, которая называется «Каролино-Бугаз», по названию курортного посёлка на берегу моря. Застава ведёт наблюдение за проходящими судами с помощью РЛС.

Всего 14 человек. Старшина заставы, прапорщик Сафин, выполняя продовольственную программу, выкармливает 15 свиней. Гордится, что свиней у него больше, чем личного состава. Каждое утро едет заставская машина за пищевыми отходами на соседние базы отдыха. Огромные свиньи готовятся внести вклад в продовольственную программу партии.

Утром вижу грязную машину ГАЗ-66.

–Где это вас носило ночью?–спрашиваю старшину.

–Время сейчас такое. Осень. Как говорит русская пословица: «Одна ночь – зиму кормит».

–Правильно «один день».

–Не всегда получается. Приехали в колхоз, попросили капусты для заставы на засолку – не дали. Жадные. Пришлось ночью собирать. Ночь кормит зиму.

–Вам же солёную привезут в бочках.

–Там не умеют солить. Мы делаем вкусную капусту, для себя. И рыбу сами ловим – местные власти разрешили поставить одну сеть в лиман для заставы. И с другими заставами делимся.

А вот и знакомый корреспондент военной газеты пожаловал. Уже был здесь, написал статью про жизнь на заставе.

–Солдаты прочитали, все смеялись над одной неточностью, –говорю ему.

–Какой неточностью?

–Там о прапорщике, который заглянул в казарму и сказал: «Тише, солдаты спят после службы». И осторожно закрыл дверь.

–Вы думаете, что я не знаю, что он устраивает общий подъём, если кто-то неаккуратно сложил свою одежду? Я знаю. А пишу так, чтобы человек прочитал и подумал: «Вот как правильно себя вести».

Застава полностью выполняла продовольственную программу. А если потребуется вино для гостей? Приезжали и артисты, и поэты, и герои войны, и даже члены экспедиции на Северный полюс во главе со Шпаро отогревались.

На южном склоне лимана жил дед. Известный винодел. Когда-то снабжал вином своего знакомого глазного хирурга академика Филатова. Запомнился разговор с ним. Я искренне заинтересовался, как правильно делать вино.

–Мне уже семьдесят два года. Сам уже вино не пью, –начал с улыбкой дед. –Но для друзей и знакомых стараюсь. У меня красивое, вкусное, прозрачное вино.

–А почему прозрачное? – поинтересовался я.

–Тут нет секрета. Надо очень тщательно мыть бочку, чтобы никаких бактерий или дрожжей не осталось с прошлогоднего вина. И вино должно быть «живое».

–А в бутылках «мёртвое» вино?

–В бутылках разными способами прерывают процесс брожения, и в бутылках бывает вино вредное для здоровья. А от моего вина голова не болит.

–Почему же от вина иногда у людей болит голова?

–От нарушений древней технологии приготовления вина. Вино не должно соприкасаться с металлом. Только деревянная, стеклянная или эмалированная посуда и все детали пресса. Но главное – правильное выращивание винограда. Плоды винограда активно всасывают всю ту «химию», которой его обрабатывали. Всё это оказывается в вине, и от такого вина болит голова. Но чаще – от сивушных масел.

–Откуда в вине сивушные масла, это же не самогон?

–Когда хотят сделать вино слаще, добавляют сахар. Он в процессе брожения образует сивушные масла. Девушки любят сладкие вина. Но надо знать, что у такого вина две боксёрские руки. Правая бьёт в голову, а левая – по печени.

–Вы каждый год делаете одинаковое вино?–спрашиваю я.

–Вино получается каждый год разное. С одного виноградника. Влияет погода, солнце, микроорганизмы, условия брожения. Вино – это сложная жизнь. Как и наша.

Возвращаемся с заставы рано утром. Перед въездом в Одессу небольшая пробка. Скопились десятки молоковозов, доставляющих по утрам в город свою продукцию.

Если вспомнить всё это, то получается, что не так и плохо было с продовольствием. Да, бананов не было. Кто-то скажет, что свиней должен выращивать фермер, а не старшина заставы. И это правда, не поспоришь. Но я же говорю о том, что было.

До того, как пришли бананы.

2018

Печальная рыбалка

Эту историю я услышал в афганском вертолёте. Кто-то скажет, что в вертолёте ничего нельзя услышать, мотор громко работает. А мы сидели в том вертолёте, который подбили при посадке ещё два года назад. Он не загорелся, корпус вертолёта был целый. Его принесли на брёвнышках солдаты после отсоединения тяжёлого мотора. И отсоединять было непросто. Набора вертолётных ключей не было. Что не смогли открутить автомобильными ключами – отсоединяли накладными зарядами взрывчатки. О, я ещё крестовину взял себе в рюкзак, она не отсоединялась и была подвижно соединена с двумя железяками, как сустав. Кто-то сказал, что она подходит на «Жигули», и ей износа не будет. Хотел подарить другу, когда поеду в отпуск. Я её таскал в рюкзаке по всему ущелью почти месяц. Я пропитался запахом вертолётной смазки. Я повёз надоевшую железяку с собой в отпуск через весь Союз. Я её подарил другу. А она не подошла по размеру. Но всё было не зря. Друг её подточил на заводе и вставил в свои «Жигули». Ей не было сносу. Представляю, сейчас автомобиль давно сгнил, рассыпался в труху, а среди ржавчины сияет, как памятник, моя крестовина.

Из корпуса вертолёта сделали офицерскую столовую. Обложили его каменным дувалом, забором таким, от осколков и пуль. Стало культурно и уютно. Обедаем.

–Старшина, разберись, почему у компота странный привкус и запах, – тоном боевого приказа произнёс майор,командир мотоманевренной группы, стоящей заставами по всему ущелью.

–Обязательно разберусь.

–Только сам проверь, у повара не спрашивай, он уже неделю говорит нам, что сухофрукты пересохли, потеряли качество.

Разбирался он недолго. На складе поселилась крыса. Чтобы её прогнать, старшина сам взял у местных кота и закрыл на складе. Кот решил, что ящик с сухофруктами будет ему прекрасным туалетом. Вот откуда был и вкус, и запах. Да, брезгливым нечего делать на войне.

Одесса

Детские воспоминания

Все воспоминания о раннем детстве –эпизодами, обрывками, невозможно определить, что было раньше, что позже. Детство было светлое. У кого-нибудь бывает тёмное детство?

Сначала мы жили в школе. Все учились в школе, а мы и жили в школе. В маленькой комнате, и ещё была кухня с печкой. Мама была директором начальной школы в городе Находке. Школа –бревенчатая, два этажа. А папа–офицер-пограничник. Ещё у меня была старшая сестра Валя.

Вокруг школы –асфальтированная площадка и цветы. Школа на склоне сопки –это горы там так назывались. И с площадки были видны горы вдали, а поближе –болото и озеро Солёное. Его никто не пробовал, но оно так называлось, все верили в его солёность. По лесу и по болоту текли ручьи.

Возле озера они образовывали рукава, и мы там ловили на удочку рыбу со странным названием «гальян». Город-порт, много моряков, мы знали, что такое «гальюн» –туалет на корабле. А рыба –«гальян». Маленькая, но вкусная. В начале лета болото становилось фиолетовым –это цвели болотные ирисы. Обычно они жёлтые, а на Дальнем Востоке – фиолетовые.

Летом на площадку перед школой выставляли на покраску деревянные парты. Запомнилось, как мы с Валей сидели на этих партах и ели необычное для тех краёв лакомство –сливы. Их называли «сливки». Потом было удивительно узнать, что из молока тоже могут быть сливки.

В школе был хор. Там пели песни, которые мне не очень нравились. «То берёзки, то рябины, кустракиты над рекой». Кто такие кустракиты? Пацаны обзывались «кастратами» –так-то понятно, объяснили, а «кустракитов» никто не объяснил. (Уже сейчас в интернете узнал, что не один я заметил «кустракитов». Мы пели одинаковые песни.) И ещё –страшную песню: «Ленин всегда живой, Ленин всегда со мной». Страшно. Как Кощей бессмертный, но я уже точно знал, что Ленин умер, а теперь вот он ходит где-то рядом. Хотя для детей это был добрый дедушка. И с ним связаны воспоминания о самом торжественном событии в моей жизни. Приём в пионеры. Возле памятника Ленину. Вот были «малолетки» октябрята, и вдруг все одноклассники повзрослели, засветились яркими красными галстуками.

Но это было позже.

Сестра играла на пианино песню: «Из края в край вперёд иду, сурок всегда со мною». Ну это нормально и не страшно, что он «всегда со мной». Дрессированный. У нас тоже была собака Альфа, потом её украли. Не очень дрессированная. А у тех, кто в песне,–сурок. Он зверёк –привязался. А с Лениным что-то напутали. Потом уже я узнал, что это слова Гете, музыка Бетховена. У кого-то ручная белочка, а у великих людей сурок. А Ленин со мной, потому что он у нас в голове. А что в голове, то не вытащить оттуда.

И книги были на этажерке, которые пугали своими названиями: «Дети подземелья» и самая страшная–«Мёртвые души».

А была песня, которая мне нравилась. «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах»–мы её пели с папой, когда шли в парную баню в погранотряд, несколько километров по лесу вдоль ручья. Назад уже в темноте шли, глаза привыкали, и было светло.

До четырёх лет меня мыла в женской бане мама. Но в четыре года, я это помню, обратил внимание в бане на молодую красивую учительницу, мамину подружку. У неё была такая красивая фигура, что я уставился на неё и остолбенел. Они ходили в баню большой компанией, все начали смеяться, что-то говорить моей «избраннице» и маме. После этого – только с папой, гордо и в погранотряд. Туда, где в парной мужики плескали воду в какую-то преисподнюю, и оттуда валил пар. Дубовый веник мы изготовляли в лесу, по пути. Там был большой дуб, который даже зимой не сбрасывал листву.

А у самой красивой учительницы скоро появился «ухожёр». Так мама сказала папе, а я слышал. Я понял, что это не на самом деле, как и «спиногрыз». Уши у красавицы он вряд ли сожрёт, как не грызут дети спины родителям. Лично я точно не грыз.

Скоро я сам увидел «ухожёра». Он привез её на самосвале. Такой выбражуля! Выгрузил пассажирку, а потом так нажал на газ, что грязь полетела из-под колёс. Хотел всем показать, какой он «крутой», как сказали бы сейчас. А тогда я только мог подумать: «Выбражуля!».

Если бы мы не жили в школе, то я бы написал первое слово «мама». Но мы жили в школе. Школьный хулиган из третьего класса со странной фамилией Переоридорога (школьники звали его «Пердидорога») научил меня писать мелом на асфальте слово из трёх букв. В тот редкий выходной, когда мама и папа были дома, я похвастался, что умею писать слова. И быстренько мелом на заборе изобразил. Им почему-то не понравилось, а папа заставил всё это стирать. Помню, как я тёр занозистую доску куском кирпича. Зато быстренько научили всем остальным буквам. И слова, как оказалось, есть плохие и хорошие. Так и цифры тоже –двойка плохая, а пятерка–хорошая.

Зима была тогда таинственная и загадочная. Мы с Валей узнавали о её начале по звуку совковой лопаты по асфальту: это дворничиха вставала очень рано, когда ещё темно, и чистила от снега дорожку к школе. Потом наступал Новый год. В школе стояла большая ёлка, привозили яблоки и мандарины, покупали конфеты, и учителя делали мешочки с подарками. После этого мы, детвора, лазили в ящиках из-под мандаринов и яблок, которые так вкусно пахли. И ни разу там не нашли в соломе и опилках оставшегося фрукта.

Дедом Морозом был папа. До сих пор помню, как я напугался, когда он зашёл домой и громким командирским голосом произнёс: «Здравствуйте, дети!»–и стукнул палкой в пол. Я полез под стол, начал кричать, а мама меня успокаивать, что на самом деле это папа, а не дед. Она под звук моих воплей пыталась раздеть «деда», содрать с него бороду, но это ей не удалось с первого раза. Потом я поверил, что это папа, а не ужасный дед со страшным дрыном в руке.

А вокруг ёлки дети водили хоровод. Я был медведем, шёл вокруг ёлки и пел: «Вперевалочку идёт косолапый мишка, он несёт в подарок мёд и большую шишку!» Я старательно косолапил. На мне была маска и коричневый костюм «с начёсом». А на Вале был костюм чёрта. Папа сделал ей хвост –внутри жёсткая проволока, которая цеплялась за детей-атеистов, доказывая, что черти существуют.

Через много лет я своей дочке Тоне в уши заячьего костюма вставил стальную проволоку. На новогоднем празднике у всех зайцев уши печально висели, а у нашего стояли и даже цеплялись за гирлянды! Всё повторяется.

Мы всегда хотели, чтобы у нас на ёлке игрушки светились! Брали у папы в «тревожном» чемодане сигнальный фонарик и светили на ёлку разным светом.

Детей было много, а телевизоров ещё не было. Все на улице катались на санках. У некоторых были тяжёлые, самодельные, которые гремели, когда катились с горки. На них ехало несколько человек, а если падали, то образовывалась «кучамала». Чуть постарше мы играли в хоккей на болоте. Там всё замерзало, лёд. Клюшки из веток деревьев, а шайба– банка консервная. Но азарт до самой темноты.

А ещё первые воспоминания о магазинах. В круглых стеклянных вазах, типа кубков, было насыпано печенье, конфеты. Конфеты были одинаковые по всей стране: круглые карамели с повидлом, маленькие подушечки, посыпанные какао, без фантиков. А в фантиках – «Ириски», «Ласточка», «Школьные», «Спортивные», (как «Школьные»,только слишком сладкие), «Медведи», «Мишка на Севере», «Белочка». Были вкусные и натуральные напитки: «Лимонад», «Крюшон», «Крем-сода», «Пчёлка» –это с мёдом. В «Крем-соде» мы не видели ни крема, ни соды. В центре города продавались трубочки с кремом. Хрустящие. А один раз –фруктовое мороженое. Его накладывали в хрустящий стаканчик. Розовое, с изюмом. А в магазине возле кинотеатра «Буревестник» рыба всякая, горка крабов и судок с красной икрой и чёрной икрой. Мне там не нравилось –там селёдку продавали. Я не любил запах, и морды у селёдок были высокомерные.

Когда в СССР запустили спутник, помню, что мы все радовались, и было много новогодних открыток со спутниками. Ракеты иногда изображались даже с ручками и ножками. Зачем им руки и ноги в космосе? Да ещё такие тонкие, как у пауков? А когда полетел в космос Юрий Гагарин, мы очень гордились и вечером смотрели в небо, пытались его увидеть среди звезд. И ещё запомнился журнал «Крокодил», там были нарисованы американцы в шляпах, спящие на атомных бомбах. Так они мне и представлялись –спят себе на бомбах, бедные. Злятся на нас, спящих на кроватях.

А ещё мы с папой ходили на футбол. Набирали в термос газированной воды. Там я узнал, что из судей можно делать мыло. И ещё много всяких слов про вратаря, пропустившего гол. А в перерыве звучала песня со словами: «Обойти друг друга ли, колоски помнёшь, ой ты, рожь!». И я их представлял, что они толстые, как слоны, не помещаются на тропе и топчут колоски. Но всё равно можно найти какой-то выход, думал я, чтобы не мять рожь. Ну пусть один присядет, а второй перепрыгнет.

Мы заходили в припортовую пельменную. Там обедали рабочие из порта. Они все были крепкие, как кони, и ели много пельменей. При этом поливали их стоящим на столах уксусом и сыпали много перца. А некоторые брали пельмени с бульоном, большую тарелку. И тоже всё съедали с аппетитом. Говорили громко, смеялись и много ели. Наверно, хорошо работали.

Возле леса у нас был огород с картошкой и ещё какими-то овощами. Мы там с мальчишками вытащили из земли свёклу, пытались грызть. Но она оказалась невкусная. Кто-то из развитых мальчиков сказал, что это не сахарная свекла. Вот сахарная была бы сладкая. А в лесу были вкусные стебли травы кислицы и почки дикого винограда и барбариса. Тоже кисленькие.

Картошку мы копали всей семьёй. Там я увидел медведку. Её быстро убили, вредная она. Картошка не вредная, но мы её тоже съели за зиму.

В первом классе, в сентябре, мы с моим другом Васькой после школьных занятий пошли ловить рыбу. Рыба так клевала, что мы не могли оторваться до темноты, наловили по ведру. Припёрли домой и получили нагоняй от родителей за невыполненные домашние задания. А вы найдёте сейчас первоклассников, которые наловят ведро рыбы? Похвалить надо было. Другое время. Главное–работа, учёба. Родителей видели по вечерами в выходной. Сами разогревали обеды. Пробовали не разогревать, но тогда было совсем невкусно – жир в супе или борще плавал по поверхности кусочками. Самообслуживание. Особенно когда получили квартиру возле леса и переехали из школы.

Это раннее детство. А где место рождения?

Говорят, там, на берегу озера Солёное, бараки были, да их разрушили сразу, как люди оттуда переехали в квартиры. Страна строилась, кипела, шла вперёд.

2015 г.

Почему я не стал артистом?

Начну с первого класса той самой четырнадцатой начальной школы, что в городе Находке, на склоне сопки. Сначала я был танцором. Танцевали мы матросский танец «Яблочко». В красивой матросской форме. У меня была почти настоящая матросская бескозырка, я ей даже гордился некоторое время. Но тут кто-то из пацанов, внимательно изучив сшитый наскоро головной убор, заметил, что внутри имеется резинка от трусов. Все стали смеяться. Да, вечером от старой пограничной отцовской фуражки оторвали козырек, материи подходящей не нашли и использовали чёрные армейские трусы. Пришили ленточки и надпись «Аврора». Я танцую, а они смеются.

Больше не танцевал.

А вот на следующем утреннике декламировал стихи. О Ленине, не просто про зверушек каких-нибудь или там про Деда Мороза. Ещё и автор совпал по фамилии и имени со мной. Так и объявили: «Юрий Яковлев, стихи о Ленине. Читает ученик первого класса Юра Яковлев».

Мы долго репетировали перед этим с учительницей. Особенно вот это место:

«И сказал отец тогда

Ласково и строго:

– В жизнь сынок шагай всегда

Ленинской дорогой!»

–Ну что ты так тихо мямлишь: «Ленинской дорогой»?–возмущалась учительница.

–Надо громче?

–Да, как можно громче, про ленинскую дорогу.

Ну подождите, думаю. Это вам не трусы на голову надевать. Я вам себя покажу, как я умею.

И вот я читаю стихи, родители все слушают со скучающими лицами, дети совсем не слушают. Дошёл я до козырного места и так заорал: «Ленинской дорогой!», что они все вздрогнули. И дети, и родители, а потом начали потихоньку хихикать. Видно, они без понятий в поэзии.

Как-то не складывались отношения со сценой.

И в старших классах, уже в Одессе. Да, на КВН –там всё было в порядке. А вот на вечере английского языка я играл деда, который должен был говорить: «Дэвид Копперфильд?» И качать головой. Оказалось, что качать головой я не умею. Я могу головой кивать утвердительно и крутить отрицательно. А качать – получались наклоны корпусом, как на зарядке. Чуть-чуть научился перед зеркалом. К нам пришёл настоящий гримёр из киностудии, которая находилась через дорогу от школы. Он нарисовал мне морщины у глаз и приклеил усы и бороду. Получился какой-то монгольский старичок.

–Тебя разгримировать? –спросил он меня после вечера.

–Нет, я сам!–легкомысленно ответил я.

–Ну смотри, как хочешь.

Сначала я бегал по школе и заглядывал в классы, где ещё шёл последний урок. Это вызывало оживление. Потом надоело, и я попытался оторвать усы.

Но они намертво приклеились к волоскам. Было больно. Гример уже ушёл. В учительской мне дали одеколон. Я им отмачивал усы и отдирал. Не получилось. Оторвал только половину уса, которая теперь висела под носом. Поехал я домой продолжать экзекуцию. В автобусе пассажиры заглядывали мне в лицо и прятали свои кошельки подальше. Я это даже заметил. Но милицию никто не вызвал. Дома всё содрал с себя с болью. Сейчас этот процесс назвали бы красивым словом «эпиляция».

Ох и тяжёлая это профессия – артист!

А на вечере химии я был батюшкой, в чёрной рясе. Я должен был показать, как из пустого ящика вылетает, объятая пламенем, душа грешника. На дне ящика был насыпан фильтрат йодистого азота (до сих пор помню). Я в него ткну указкой, и он воспламенится. Но он недостаточно высох, мы торопились и поздно его сделали. И вот, вместо «объятой пламенем», к потолку потянулась тоненькая струйка дыма. Смех в зале. А может, душа такая тоненькая? Говорят же: «Тонкая душа поэта». Кто видел душу? Нет, так не смейтесь, будто у меня трусы на голове!

Тут ещё, как чёртик из табакерки, выскочил на сцену маленький пионерчик в красном галстуке, с заученным текстом про пламя, вознесшееся в небо. Пятиклассник нанятый, должен был меня, «священника»-старшеклассника разоблачать. Я ему знаком показываю, что про пламя лучше помолчать, но он продолжал бойко вещать зазубренный текст, при этом наступил мне на рясу и чуть не разоблачил совсем. Я сначала дергался, под смех публики. Борода на веревочке съехала на шею, как ожерелье, и я коленом треснул пионера под зад, мне казалось– незаметно, чтобы он, собака, слез с рясы. Он оказался лёгким, слетел с рясы и рассыпал йодистый азот из ящика. Под ногами послышался треск и пошёл дым. Публика была в экстазе. Школьные хулиганы с последнего ряда кричали «браво».

Явно не сложилось у меня со сценой. Да я и не жалею

2017 г.