Он звонил, как будильник. Всегда неожиданно и громко. Простой военный телефон. Но был ещё и другой вид связи. Секретный. По телефону или радио. Аппаратура превращала голос в булькающие звуки, которые неслись к слушающему, где почти все слова аппарат должен был восстанавливать.

И вот я, лейтенант, сижу в канцелярии пограничной заставы, в казахской степи на китайской границе. Это сейчас с Китаем дружба. А тогда можно было представить, где сидел я на заставе, а где та дружба.

Звонок по телефону, который ЗАС. Это не с границы, это какие-то военачальники звонят.

Поднимаю трубку.

– Слушаю, лейтенант Яковлев.

– Это говорит полковник Петров из Управления погранвойск всего СССР.

– Здравия желаю, товарищ полковник, на участке заставы происшествий не случилось. (Почему происшествий не случилось? Они что – случайные все? А как? Случаев не произошло? Происшествий не произошло? Да бог с ним.)

– У вас на участке на сопредельной территории китайские военнослужащие чистят арык?

– Да. Чистят от снега и мусора.

– А можно ли его использовать в качестве окопа?

– Пока мороз, можно.

– Спасибо.

Через несколько минут опять звонок по ЗАС. Думаю, сейчас спросят, можно ли в арыке незаметно ползать, сидеть или стоять во весь китайский рост.

– Это звонят связисты из Алма-Аты, мы будем настраивать канал.

Через пять минут опять звонок.

– Слушаю Вас. – Длинная пауза. Потом низкий недовольный голос медленно говорит. Видно, большой начальник, думает, что ему должны сразу докладывать по форме:

– Слушаю Вас. – Тоже не представляется, хотя сам позвонил. И голос какой противный. Но я не сдаюсь.

– Кто говорит? – Медленный голос басом, ну точно, большой вредный начальник, решил надо мной поиздеваться и недовольным тоном бубнит.

– Кто говорит? – Ну ладно, первым представлюсь.

– Лейтенант Яковлев.

Пауза. Мой собеседник в ответ:

– Лейтенант Яковлев. – Вот и поговорили. Как объяснили связисты, шло отражение из Алма-Аты с искажениями звука.

А вот радиоканал ЗАС в Афганистане. Там шумы и бульканье зашкаливало.

Чтобы настроилась аппаратура и обострился слух у принимающего, было принято перед фразой говорить: «Единица, двойка, тройка». Почему не четверка и пятёрка? Потому что связь на единицу, двойку, тройку.

Выходит на связь шеф, начальник моего отдела. Человек спокойный, а тут такой голос, вроде зубы болят.

– Юрий Семёнович, что с Вами случилось 15 марта этого года?

Звонок в сентябре 1985 года.

– Не помню, а что случилось?

– У Вас изымали на границе два килограмма опиума?

– Единица, двойка, тройка. Понял вас. Пусть почитают внимательней протокол. Там зачёркнуто «протокол изъятия» и написано «протокол передачи изъятых наркотиков». Шеф успокоился, вспомнил, что я ему докладывал.

Бандиты узнали, что есть среди наших военных любители покурить наркотики, и решили сделать наркоманами всех солдат на посту, чтобы взять их в плен без боя. Прислали опиум-сырец, слепленный в шар, как футбольный мяч. Мы с разведчиком этот шар перехватили и отдали на хранение в сейф местному ХАДовцу (сотруднику безопасности ДРА). Но он перестал отвечать вразумительно на телефонные звонки. Тогда у него забрали наркотики. «Мяч» из размера футбольного сдулся до ручного мяча. Пока не сдулся до теннисного, решили уничтожить или передать пограничникам на КПП прилёта в Союз, чтобы у них были результаты по борьбе с наркотиками. Они сами просили. Так и сделали. Надо было сжечь и дым развеять.

Вот ещё работа по ЗАС. Рыжий майор из госпиталя прилетел на «заграничный объект» делать прививки и проверить здоровье бойцов. (Почему прилетел? Майоры не летают, даже рыжие. Потому что в тех краях не было дорог, передвижение только вертолётом.)

– Единица, двойка, тройка. Докладываю, что на объекте обнаружен педикулёз.

– Единица, двойка, тройка. Не понял, что обнаружено?

– Обнаружен педикулёз.

– Ещё раз, что, что там обнаружено?

– Педикулёз.

– Не понял!

– Да вши, вши обнаружены!

– Вши, понял!

Или ещё такое.

– Единица, двойка, тройка. Передайте, нужны ли вам огурцы для сапогов?

– Нужны только семенные. (Нужны ли заряды для СПГ? Нужны осколочные)

Это уже по привычке. По ЗАС можно было бы и прямым текстом.

А приятное: жена Лена выходит на связь из Хорога и поздравляет с днём рождения. Через бульканье и шумы. Единица, двойка, тройка. Нет, тройка, двойка. Мне было тридцать два года.

2019 г.

Эх, рано встает охрана

Идём по Тверской. В самом её начале. Отель «Ritz – Carlton, Moscow». На этом месте до революции был отель «Франция», где останавливались Некрасов, Блок, Тургенев, Салтыков-Щедрин. Но это было ещё до нашей жизни. Что они могли бы вспомнить про свою «Францию»? Они бы рассказали. У каждого своя «Франция». Мы помним на этом месте гостиницу «Интурист» на улице Горького. Вот и я вспоминаю про свою «Францию».

Нас, слушателей Высшей школы КГБ, использовали как резерв на больших государственных мероприятиях. А куда уж больше мероприятие: Индира Ганди приезжает к Леониду Ильичу Брежневу. А что это значит для нас? А это значит, что мы будем дежурить в каждом номере гостиницы «Интурист». Постояльцев должны были предупредить о проводимом мероприятии. Видно, всех не успели. Сначала ко мне, молодому и симпатичному будущему чекисту, заходит старая американка. И первый вопрос: «Who are you»? (Ты кто?) И тщательно целится в меня своим указательным пальцем. Потому что боится. Тут я, под прицелом пальца, заготовленным текстом объясняю, что я представитель местной власти, и я должен находиться в этой комнате во время проезда по улице кортежа с Брежневым и Ганди.

– Как это может быть? – удивлялась американка. – Это мой номер, я за него заплатила.

– Да, это Ваш номер, нет сомнений. И я уйду после окончания мероприятия, – напрягал я свои знания английского.

– Вот я уйду на ланч, а когда приду, надеюсь, здесь уже всё кончится.

Только она ушла – щелчок в двери, и заходит высокий американец средних лет и симпатичная женщина. Сверлят меня глазами. Вот сейчас скажут бабушкины слова. Да, звучит как припев в английской песенке.

– Who are you? (Кто ты?)

Пошли бы вы к бабушке. Пусть она вам расскажет за ланчем, кто я. Но ведь так посылать нельзя. Мы тут почти на острие международных отношений.

– Я представитель местной власти, и я должен… (дальше по тексту).

– А, – с пониманием ответил американец, – вы сидите в каждом номере, чтобы никто не стрельнул в Брежнева.

– Да, это в целях безопасности.

– А у нас вот в президентов стреляют. А у вас его любят?

– У нас в него не стреляют.

– Лично ты его любишь?

– Мы его охраняем.

Тут они совсем осмелели, подошли вплотную. Мужчина сделал движение рукой в сторону моего лица. Как оказалось, хотел по щеке потрепать молодого парня. Блок я, конечно, поставил, руку отбил. А отвлекающий удар в промежность не сделал, можно сказать, что зачет по физподготовке не сдал. Для зачёта Долматову достаточно было поставить блок и нанести отвлекающий удар в промежность. Такое слово культурное использовалось для инструктажа по боевому самбо. Правильно. А как по-другому? Ударить по мужскому достоинству – так двусмысленность получается. Главное достоинство мужчины голова. А у некоторых – кошелёк. Оскорбление – это тоже удар по достоинству. А в промежность – это конкретно. На отличную оценку надо ещё и руку перехватить и выкрутить её за спину. Женщина подкралась и робко похлопала меня по плечу. Я ей одобрительно улыбнулся. По плечу – это другое дело. Это по-нашему. Вспомнил, что у китайцев слово «льстить» переводится «похлопать лошадь по заднице». Странно. Лошадь этого не любит. Может лягнуть.

А ещё на государственные праздники мы помогали обеспечивать безопасность трудящихся и вождей на Красной площади. Седьмого ноября – холодно и сыро. И потом выпить хочется чего-нибудь, хоть чаю горячего. А первого мая – всегда было солнечно и тепло. И настроение весеннее. Все шутят, смеются. Вот пришли с площади наши представители солнечного Кавказа – Амиран Антадзе и Отари Аршба (мы его звали Тэнго). Старший нашей группы, офицер из КГБ, ждёт от них доклада.

– Докладывайте, как прошла служба, были ли какие-нибудь происшествия?

– Да, мы наблюдали одно антигосударственное проявление, – заявил Тэнго.

– Какое проявление? – насторожился старший.

– Мальчик, в возрасте до четырёх лет, долго смотрел на свой красный флажок, потом бросил его на землю и потоптал ногами, – доложил с подчёркнуто серьёзным лицом Амиран.

– А вы меры приняли, заметив антисоветское проявление? – улыбнулся старший.

– Да, мы приняли серьёзные меры.

– Какие конкретно?

– Мы оба страшно насупились! – доложил Тэнго.

И они изобразили, как они насупились на мальчика.

Кстати, вспомнил, как играли две наши команды в баскетбол. Амиран засмеялся. У него была такая улыбка и смех, что всем становилось весело.

– Ну что смешного, упал высокий игрок с четвёртого факультета, это Вадик Стромов, я его знаю, он приходил бороться в спортзал.

– Да ты звук слышал? Послушай! Это же песня! Все падают с одним звуком. Бух, и лежит. А он падает на четыре стука, как складной метр! Колени, локти и ещё что-то!

Следующий раз прислушался. Действительно.

А седьмого ноября всегда было холодно и сыро. Соседняя учебная группа дежурила в холодных каменных коридорах собора Василия Блаженного. Отжимались и приседали, чтобы не замерзнуть. А мы с моим надежным другом Шурой Корчковым дежурили в качестве дружинников на Манежной площади вечером, во время салютов. Нас там нашла моя невеста Лена. Принесла нам термос с горячим чаем и поджаренные, ещё тёплые куриные ножки. Мы сели на скамейку во дворе института стран Азии и Африки и приняли пищу. Шура вдруг застонал.

– Тебе плохо? Почему ты стонешь? – забеспокоился я.

– Я пою! – обиделся Шура.

– А, ну конечно, не буду мешать, извини.

В это время начались салюты. Красные, зелёные, синие, жёлтые в безоблачном небе. Все очень яркие и весёлые, как наша жизнь и учёба в Москве. Был такой родной и тёплый город. Наш город. Столица нашей Родины.

2019 г.

Смелость и страх

Если быть до конца честным, если совсем не обманывать, то признаюсь, что я родился трусливым ребёнком. Или очень осторожным. Есть такие смелые дети, в огонь и воду без колебаний, и пальцы пробуют смело в розетку засунуть. А меня вот ни разу не било током. И за тридцать восемь лет вождения автомобиля я ни разу не сбил собаку или кошку, не врезался в чей-нибудь автомобиль. Так и остался осторожным.

Вот уже соврал. «Если быть до конца честным». Током ударило уже в зрелом возрасте. Проснулся ночью. Захотел выпить чаю. Газ зажигался спичками. Куда подевались? Чем зажечь газ? Электрической искрой можно. Беру электрошокер, подношу к горелке.

Пробивает на корпус газовой плиты и мне по локтю, чтоб испытать новизну ощущений.

Родители ходили в кино, когда мне было семь лет. На поздний сеанс. На Дальнем Востоке было много беглых заключённых, мы жили на первом этаже, и мне было страшно ложиться спать. Я брал отцовский кортик, вытаскивал из ножен, а утром просыпался от того, что он колол меня в бок.

А в седьмом классе я понял, что есть много чувств, которые сильнее страха.

Она была балерина, моя ровесница. Мы весело болтали. Она сидела на качелях перед домом, и я её чуть-чуть раскачивал. Был тёплый южный вечер.

Внезапно из темноты подошли человек восемь взрослых парней. Один из них грубо столкнул девочку с качели и грязно выругался.

– Ты что, с ума сошел? – спросил я.

В ответ услышал матерную брань, они надвигались на меня. От избиения меня спас только мой возраст. Тогда ещё было не принято бить детей и женщин.

Я развернулся и ушёл домой. Они свистели нам вслед и гадко смеялись.

Ночью я не мог уснуть. Меня что-то мучило. Даже не то, что девочка могла подумать, что я трус. Страшно, что я сам мог так подумать. И ничего нельзя было исправить. Лучше бы дать тому небритому по морде, а дальше пусть бы было так, как сложилось бы. Что меня мучило? Самолюбие или ещё что-то?

Заснул только под утро. После того, как поклялся себе, что в следующий раз буду драться с кем угодно, чтобы не испытывать унижение.

А вот и настало время сдержать свою клятву. Мы с сестрой пошли на школьный стадион. На баскетбольную площадку, побросать мяч. Сестра оставила на скамейке свой халат, который был наброшен поверх спортивного костюма. В это время на площадку подошли местные хулиганы, которые наводили страх на весь район. Их все знали по кличкам: Вица, Чайка и Мурабеля. Мы решили уйти, услышав их гоготание. Оказалось, что они повесили халат сестры на трубу домика, на который можно залезть с каменного забора. Я сказал, чтобы сестра шла домой, а сам залез на забор.

В это время путь мне преградил Мурабеля, который быстро и ловко, как обезьяна, вскарабкался на забор.

– Ну что, мелкий, сам спрыгнешь, или я тебя здесь и прикончу? – Он сверлил меня какими-то бесцветными акульими глазами. Знал, что все боятся его взгляда. И его бандитского приёмчика: неожиданно, расслабленными пальцами руки хлестнуть человека по губам, отчего губы сильно разбиваются и человек впадает в шоковое состояние.

Но я должен выполнить свою клятву. Поэтому я первым ударил его со всей силы в живот и толкнул с забора. Я не смотрел, как он падает. Только потом узнал, что он сломал себе руку. Я быстро залез на домик, забрал халат и спрыгнул вниз на кучу гравия. Набрал побольше камней. Я хорошо бросаю камни. На соревнованиях по пионерскому троеборью поставил рекорд школы по метанию мяча. В детстве на Дальнем Востоке у нас с моим другом Васькой была такая игра. Возле леса протекал ручеёк в овраге с крутым обрывом. Другая сторона обрыва была усыпана мелкой и крупной галькой. Круглыми такими камнями. Мы на крутом обрыве строили фашистскую оборону – танки, пушки, самолёты. А потом долго сбивали их камнями через овраг. Поэтому, когда в четвёртом классе на уроке физкультуры в школьном дворе сдавали метание мяча, я предупредил учителя, что заброшу мяч за забор школы на улицу. Он посмеялся. Не поверил. Потом весь класс бродил по улице в поисках мячика.

Так вот, я отбежал от забора и стал наблюдать, как меня будут преследовать.

Над забором показались три головы. Я бросил два камня. От возбуждения получилось очень резко. Один выбил пыль из ракушечника на заборе возле головы. Другой со свистом полетел мимо. По странной восходящей траектории. Головы скрылись. Потом одна голова появилась, покрутила у виска пальцем и быстро исчезла ещё до прилёта камня. Полезли через забор далеко, чтобы зайти с тыла. До них не добросить. Я побежал домой вокруг городка. Неделю они дежурили под домом. Я не выходил. Но спал спокойно.

Потом пробрался на тренировку, где год уже занимался самбо. Рассказал тренеру. Он сказал что-то кому-то из взрослой группы спортсменов. После этого местные хулиганы боялись ко мне подойти. Кто-то очень авторитетный им не советовал.

Я понял, что моя смелость – это преодоление природной трусости. А как же мои предки воевали? Отец – там понятно, он хорошо стрелял из винтовки во время войны. А дед? Как же он в Первую мировую? Два Георгиевских креста. Он служил в кавалерии. На фотографии с саблей и наганом на шнурке, который прикреплялся странным образом на шею. Он же скакал в Брусиловский прорыв, рубил саблей врагов.

И его пытались застрелить, зарубить. Откуда они брали смелость? Тоже преодолевали свой страх?

В генах должно что-то сохраниться. Может, и у меня это есть. Тогда, в десятом классе, местный хулиган Пеца, когда он ещё не сидел в тюрьме, ударил меня кастетом в нижнюю губу. Разве я осторожный? Он стоял, ругался на меня, потом отвернулся и вроде схватился за живот. Ну плохо человеку стало, я заглянул. А он надевал кастет на руку. Потом удар. И, как в замедленной съёмке, опять движется кулак с кастетом. Я убираю голову. Вижу, как из губы хлещет кровь на одежду. Тут включилась генетическая память предков. Ударил его по-медвежьи, почему-то открытой ладонью по ушам. Потом схватил его в охапку, бросил каким-то странным броском через грудь, каким бросали только чучело на тренировке, и придушил лежащего его же воротником. Он потерял сознание. Я победил, а пришёл во двор весь в крови. И всё жалел, что ему даже нос не расквасил. Чтобы все видели победу. Особенно девочки, которых я и защищал.

На соревнованиях – там не страх. Там другое. Спортсмены называют «мандраж», предстартовое состояние. От чувства ответственности или ещё от чего. Чем выше уровень соревнований – тем больше волнений. С ними тоже можно бороться. Но это очень мешает в спорте, ухудшает результат.

А вот в Афганистане, на настоящей войне – было иногда страшно. Но там нельзя офицеру показать, что ему страшно. Солдаты видят. Вот как тогда, с этим письмом в газету «Красная звезда». Кто-то из солдат написал в газету, что все завшивели, два месяца не мылись в бане. Как потом оказалось, с заграничного объекта «Чашм-Дара». Но «наверху» решили, что это самый опасный наш объект «Шхаро». Команда сверху – отправить всех на помывку в баню. Прилетели сразу четыре вертолёта. Увезли бойцов. Нас осталось 12 человек. Бандиты это заметили и начали обстрел. Идем по траншее с майором Шевчуком, он хвастается, как они зарылись в землю.

– Вот, до меня руководил здесь молодой офицер. Им прислали лопаты таджикского производства, чуть толще жестяных. Их сразу сломали. А чтобы выжить, копали окопчики своими касками. А я прилетел с кирками и хорошими БСЛками. Большими саперными крепкими лопатами. Вот и траншеи по грудь хотя бы.

В это время засвистели маленькие птички. Есть такие в лесу, не знаю, как называются. Фьють, фьють, фьють. И сразу от верхнего поста: бах, бах, бах – выстрелы. Это пули возле нас пролетели. Не передам слова Шевчука, чтобы потом рассказ не попал в категорию 18+, с нецензурными выражениями. Если без выражений, то по смыслу так:

– Какой это сударь изволит стрелять по нам, невоспитанный такой его мамой? – во всё горло закричал майор (тогда, зимой 84-85-го он был майором).

– Это не мы. Он притаился где-то в камнях за кустами и стреляет. Мы его не видим! – раздался ответный крик с поста.

– Так обработайте на звук из трёх автоматов.

Раздались длинные очереди. Потом всё стихло.

– Борты возвращаются! – крикнул связист.

– Миномётчики все улетели в баню. А на противоположной стороне ущелья под арчой, в пещере, стоит басмаческий ДШК. Надо подавить его огонь при посадке вертолётов, – сказал Шевчук.

– Может, гораздо удобней стрелять по ним из СПГ (станкового противотанкового гранатомёта)? – предложил я.

– Конечно, удобней. Только у нас остались одни кумулятивные заряды к СПГ. Осколочных нет. А кумулятивные немного недолетают, срабатывает самоликвидатор. Вот радиостанция, иди наблюдай в ТЗК (мощный бинокль на треноге) и корректируй огонь. А я буду стрелять из миномёта. У нас ещё тридцать мин осталось.

ТЗК стояла на открытом месте, на снегу. Хорошо видно меня со всех сторон.

По ущелью уже слышен далёкий гул вертолётов. Смотрю, зашевелились под арчой, разгребли снежок вокруг пулемёта, целятся в меня. Бухнул миномёт. Мина взорвалась дальше пещеры. Скорректировал. Вспышка выстрела ДШК. Мимо меня прошипели, как реактивные, крупные пули. Следующий разрыв перед пещерой. Опять вспышка очереди ДШК. Я упал в снег лицом, потому что стало страшно. Радиостанция спрашивает: «Вот так хорошо»? Отвечаю, не поднимая головы: «Вот так нормально».

Если бы был бесстрашным – стоял бы под огнём и корректировал. А упал. Оправдываюсь, что главное – результат. Вертолёты добавили огня своими НУРСами, ракетами такими, высадили бойцов без потерь.

Почти у всех на войне страх притупляется, часто вытесняется бравым поведением опытного военного. Да и поверье ходит, что пуля или осколок мины, снаряда находит того, кто больше всех боится или прячется. Потом рассказывают про предчувствия, которые не подвели.

Был один офицер, которого страх не покидал всё время. Он так и уехал из Афганистана, сославшись на гастрит.

Вот мы с ним прилетели из Афганистана в Калай-Хумб, а надо ещё добраться в Хорог. И тут удача. Гражданский самолёт Ан-2, «кукурузник», летит в Хорог.

Подошли к пилоту. Он общительный, весёлый человек, всё шутил. Узнал, что мы из Афганистана, поинтересовался, нет ли у нас афганских монет, сыну в коллекцию. А у меня оказалась в рюкзаке целая горсть, уже и не помню откуда. Наверно, офицеры изъяли у какого-то бойца, который прихватил такие сувениры при прочёсывании басмаческого кишлака. Очень старых и новых монет. Отдал ему.

– За такую плату я вас с ветерком домчу до Хорога.

Взлетели.

– Передали, что по ущелью по встречному курсу взлетел реактивный самолет Як-40. Мы прижмёмся к скалам, чтобы с ним не встретиться, – сказал, повернувшись к нам, пилот.

Полетел вдоль почти отвесного склона горы. Если на пути попадалась выступающая скала, наш весёлый пилот поднимал вверх крыло, и скала проносилась мимо.

Я заметил, что мой попутчик побледнел от страха и уткнулся в окошко в сторону ущелья. Я его начал тормошить.

– Смотри, смотри вперёд! Самое интересное пропустишь!

– Что я там могу пропустить интересного? – Он повернул голову, стараясь не смотреть вперёд.

– Незабываемый момент пропустишь! Когда пилот не успеет поднять крыло!

Он даже не улыбнулся.

Если со страхом не бороться, то он нас побеждает. Но он нам зачем-то нужен, раз уж он есть? Помогает нам выжить. Если бы выживали только те, кто боится, то люди были бы очень трусливы. А один и тот же человек может быть в одних ситуациях труслив, в других – смел и мужественен. Даже кошка: обычно убегает от собаки. А бывают случаи, когда она смело бросается на собаку, и убегает собака. Значит, в природе должна быть гармония. Удачное сочетание смелости и трусости, страха и бесстрашия.

Как сказали бы древние поклонники Дао – «борьба противоположностей, стремящаяся к равновесию и покою». Вот за гармонию и выпьем!

2019 г.