В дверь постучали. Вошёл Михаил. В руках он держал чехол для костюма и начищенные до блеска чёрные туфли. Михаил положил костюм на диван, поставил рядом туфли и снова встал у дверей, ожидая указаний и растерянно поглядывая на Славку.
– Что с Дианой? – повернулся к нему Егор Петрович. – Ты сказал летунам?
– Так точно, Ваша Светлость! Уже скоро будут здесь.
– Да ты что?! – Егор Петрович встрепенулся и посмотрел на часы. – Это уже столько времени прошло?! Вот что значит хороший собеседник!
Он довольно потёр руки и подмигнул Славке
– Давай-ка снимай с себя это тряпьё и переодевайся. Вон тебе костюм, сорочку и всё что надо принесли. Давай.
– Здесь? – спросил Славка.
– А кого стесняться? Я голым тебя уже видел! Здесь переодевайся, конечно! Миш, а ты распорядись нам сюда чайку подать и чего-нибудь лёгкого пожевать.
– Сделаю! – щёлкнул каблуками воевода и вышел.
Костюм оказался Славке впору: и по длине рукава и штанин, и в плечах, и в талии – всё было как на него пошито.
Егор Петрович тоже оценил:
– А ты хорош! Хоть сейчас на плакат!
Он встал, подошёл к Славке и оглядел его более внимательно.
– Хорош! Внешность актёра – это как упаковка для его таланта. А продаёт, как известно, именно упаковка. И здесь я за тебя спокоен. Вот возьми-ка…
Он протянул руку и на его открытой ладони Славка увидел браслет. Изящный составной серебряный браслет.
– Просто пока примерь. Привыкни немного. Он станет твоим, но попозже. Сначала надо будет вытянуть тебя из небытия, так сказать, легализовать тебя обратно. А потом, если всё пойдёт по плану, ты сможешь носить этот браслет постоянно. Примерь… давай помогу.
Егор Петрович быстро и ловко накинул кольцо браслета на Славкину руку. Щёлкнула застёжка.
– Ну как?
Славка разглядывал своё запястье, но никак не мог принять, что это именно ЕГО запястье. Он видел тонкую насыщенно-голубую материю пиджачного рукава, из-под которого на несколько сантиметров выглядывал белоснежный манжет сорочки. Дальше начинался участок загорелой живой кожи, рассечённый серебряной лентой браслета. Чужой пиджак, чужая сорочка, чужой браслет. И рука, получается, чужая. Не его. И сам он во всём этом – чужой. До окостенения незнакомый, фальшивый, придуманный.
– Это не я, – скомкано ответил Славка.
– Это ты. Новый ты. Тот, каким можешь стать. Каким станешь! Пойдём, присядем. Нам надо кое-кого дождаться, чтобы окончательно решить вопрос твоего перевоплощения.
Они снова уселись в кресла.
Помолчали, каждый по-своему привыкая к новому образу Славки. Образу, который до неузнаваемости изменил его всего несколькими штрихами. Егору Петровичу было достаточно того, что он видел. Тем более он умел смотреть далеко вперёд и, несомненно, без труда мог себе представить то время, когда эта оболочка, кажущаяся сейчас такой неумелой и неубедительной, прирастёт к своему носителю. Внешнее и внутреннее смешаются, представив свету новый популярный коктейль. Как назвать его? «Неутолимая жажда мести», не иначе!
Славка мог как угодно далеко заглядывать в прошлое, но он не умел смотреть вперёд, в то грядущее, которое было ему незнакомо не только в силу отсутствия дара провиденья, но и в чисто практическом смысле. Он не знал, как живут «светлые», поэтому для него все перспективы были словно в тумане. Разве что сквозь непроницаемую дымку нет-нет да и пробивались какие-то яркие и радостные всполохи.
Раздался робкий стук.
Дверь открылась и в кабинет въехала высокая сверкающая хромом тележка. Тележку толкала Чита.
Снова в красном-атласном. Волосы убраны в хвост. Она катила тележку, не поднимая глаз, поэтому не заметила Славку. А он вжался в кресло и виновато смотрел на неё уже через призму своего предательства, ведь предлагал ему Егор Петрович остаться с ней. Пусть даже в качестве кривенькой альтернативы. Но был выбор. И он, не задумываясь, отмёл вариант жить тут с ней в домике с яблонькой и огородиком. Потому что человек всегда хочет большего. А в ценности маячащих перед ними перспектив люди чаще разбираются не сердцем, а желудком. И он, он тоже не сердцем выбирал! Но, даже понимая это, не собирался ничего менять. Переживать потери он за свою жизнь научился прекрасно. Теперь настало время учиться переживать приобретения.
Чита стала выставлять чашки с дымящимся чаем на столик и только тогда заметила сидящего в глубоком кресле Славку. От неожиданности она вздрогнула, чай выплеснулся на столик. Девушка жалобно выдохнула и виновато посмотрела на Егора Петровича.
– Ну и чего ты стоишь? – процедил он, равнодушно взирая на растекающуюся по столешнице лужу. – Вылизывай, пока на ковёр не потекло!
Чита безропотно опустилась на колени и, придерживая волосы, начала губами втягивать в себя разлитый чай.
Славка ещё глубже вжался в мягкую спинку кресла, сам желая стать этой уже мёртвой не чувствительной ни к чему кожаной обивкой.
Раньше, наблюдая, как поступают здесь с крепсами и с той же Читой, он был созвучен с ней в их общей беде. Теперь же он оказался на другой стороне. Точнее, он только шёл туда – на другую сторону и всё ещё хотел этого созвучия, но уже не слышал его. Оно запуталось где-то в подкладке дорогого костюма.
Чита со старательной сосредоточенностью кошки вылизывала стол. И было в этом зрелище что-то необъяснимо отталкивающее и притягательное одновременно.
Почему она так спокойна? Он вспомнил. Она же сама рассказывала, как ей это удаётся: всё, что происходит не по её воле, происходит не с ней. Так она научилась убегать от стыда, страха и даже боли. В такие моменты она отрекается от той части себя, которая страдает, прячась в той части, которая как бы вовсе ни при чём. Он тоже пробовал тогда у столба сделать так же. Не получилось. Себя он может воспринимать только целиком.
Чита вылизывала стол.
– Маленький беспорядок рано или поздно приводит к большому бардаку, Слава, – Егор Петрович взял чашку и с видом преподавателя, проводящего наглядный опыт, вылил остатки чая на почти уже чистый стол. Чита принялась «осушать» новую порцию. – Не я, не кто-то ещё, а Порядок спас нашу страну. Возможно, кому-то он может показаться чересчур строгим, но это цена общего благополучия и безопасности. Только безупречная работа этого механизма может уберечь нас от повторения прежних ошибок… Ярослав, помогай ей. Участвуй! Видишь, не справляется?!
– Как?! – подавляя панические нотки в голосе, спросил Славка.
– У каждого своё предназначение. Она вылизывает стол, ты направляешь. Возьми её за волосы и направляй. Ты же теперь господин. А она неловкий крепс, который устроил маленький беспорядок и испортил нам прекрасную беседу.
– Она… Она справляется.
– Слава, – разочарованно протянул Егор Петрович. – Не в этом же дело. Ты должен понимать такое. Помоги ей.
Не помня себя, Славка протянул руку.
И снова ладонь, ещё даже не коснувшись её волос, передала сигнал памяти, и Славка явственно вспомнил, как эта голова совсем ещё недавно качалась под его рукой – вверх-вниз, вверх-вниз. И сладкая нега разлилась внизу живота.
Он опустил ладонь на её макушку. Пальцы, словно сведённые судорогой, сами сжались, сгребая волосы в пучок. Он медленно потянул на себя, а потом – от себя, и стал водить Её лицом по столу: вправо-влево, вправо-влево, ощущая, как каждое новое усилие отзывается тёплой волной в паху.
– Вот так, вот так, – подбадривал Егор Петрович. – Это неприятно, но и это надо уметь делать «светлому».
По его горящим глазам было видно, что про «неприятно» он соврал.
– Всё, – едва слышно сказала Чита. – Чисто.
Славка поспешно отдёрнул руку, но его новенький браслет зацепился за волосы. Она вскрикнула и повернулась лицом к нему.
В больших карих глазах стояли слёзы. Они текли по щекам и подбородку, оставляя грязные потёки туши. Чита плакала. Плакала, потому что это происходило именно с ней, а не с кем-то ещё. В этот раз ей не удалось спрятаться.
Славка откинулся на спинку кресла и отвернулся к окну.
– Оставь всё здесь и иди приведи себя в порядок, – услышал он строгий холодный голос Егора Петровича.
Зашуршала ткань. Затем послышались удаляющиеся шаги. Мягко щёлкнул замок. И стало тихо.
– Ну как? – свет Стахнов с отеческой теплотой смотрел на Славку. – Почувствовал это? Силу власти ощутил?
– Не знаю, – с трудом выговорил Славка, всё ещё не веря в то, что только что натворил.
– Ощутил! Я же видел твоё лицо, когда ты эту девку по столу возил. А?! Понял?! В каждом оно есть! Никуда от этого не деться! Либо ты, либо тебя – в этом диалектика жизни!
Шокированный собственным поступком, Славка с трудом воспринимал слова Егора Петровича.
Он растерянно посмотрел на свою руку, только что таскавшую за волосы ту единственную, кто была ему по-настоящему дорога в этом мире. Медленно пошевелил пальцами, словно проверяя, слушаются ли они его или всё ещё подчиняются чьей-то чужой воле.
Чужой пиджак, чужой браслет, чужая воля.
Нет! Он не хотел этого делать, его заставили! А значит, это был не он!
Не прошло и минуты, как снова раздался стук. Славка вздрогнул, ожидая появления Читы. Сможет ли он посмотреть ей в глаза? А если сможет, что он прочтёт в них? Обиду? Ненависть? Прощение? Возможно ли, что она поймёт его состояние? Она ведь очень понятливая, чуткая, глубоко смотрящая в людей.
Но вошёл Михаил.
– Подлетают, Ваша Светлость, – доложил он.
– Отлично! – хлопнул в ладоши Егор Петрович, поднимаясь с кресла. – Сейчас, Слава, я тебя кое с кем познакомлю!
Ничего более не объясняя, он вышел, оставив Славку один на один с Михаилом.
Воевода топтался, сопел, перебарывая бродившее в нём любопытство, но не выдержал:
– Так это чего… – пробубнил он. – Ты теперь, что ли… «светлым» будешь?
– Не «ты», а «вы», – не оборачиваясь к нему, отчеканил Славка. – Проявляй уважение!
– Извините… Ваша Светлость… – медленными слогами выдавил из себя воевода.
И Славка возликовал. Как на карусели, тогда, давно в парке с отцом! И страх, и восторг!
Через закрытое окно долетел стрёкот садящегося вертолёта.
– Это ты Эжена убил? – спросил Славка.
Михаил только усмехнулся в ответ.
– Я уверен, что ты. Но ты ж не невидимка. Как же так?..
И снова короткая усмешка.
Но затем, вдруг, Михаил подошёл к Славке, вытянул руку, засучивая рукав форменной куртки и… отстегнул свой синий браслет.
– Ты крепс?! – широко раскрытыми глазами Славка смотрел на покачивающийся в руке Михаила синий ремешок.
– Нет. Но я тень своего хозяина. Только он мой господин. Помните это, Ваша Светлость, и не делайте глупостей. Потому что, если вы оступитесь, не оправдаете его надежды, предадите его доверие – я найду вас. Никому не позволено переходить дорогу Егор Петровичу. Ни Ермаку, ни даже министру.
Через десять минут томительного ожидания, прошедших в напряжённом молчании, вернулся Егор Петрович. Вместе с ним в кабинет вошла невысокая полноватая женщина лет пятидесяти.
Славка немедля поднялся с кресла.
– Вот, Слава, познакомься, – Егор Петрович погладил незнакомку по покатому плечу. – Это моя троюродная сестра Диана свет Хвалевская.
Славка растерялся. Он совершенно не знал, как следует себя вести в таких ситуациях.
Стараясь ничем не выдать своего запредельного волнения, он подошёл ближе, остановился в метре от женщины и, подражая виденному в каком-то фильме про офицеров сюжету, склонил голову, досчитал до трёх и выпрямился.
– Ну что, Дианочка! – Егор Петрович лукаво улыбнулся. – Я тебе обещал мужа найти? Вот тебе муж!
Он гортанно рассмеялся и повернулся к Славке.
– Ну, Слава, вот твой пропуск в «светлые». Несколько лет назад Диана овдовела, но настала пора это исправить. Мне понадобится время, чтобы тебя реабилитировать и вернуть твой прежний гражданский статус. А потом сыграем свадьбу – дозволение на брак у монарх-президента я получу. И прыгнешь ты, Ярослав Ладов, как никто ещё до тебя не прыгал. Так что, знакомьтесь и, как говорится, совет да любовь!
Славка на ватных ногах шагнул к женщине.
Пешка шла в ферзи.
Диана свет Хвалевская вскинула голову и посмотрела на него с далеко не скромным любопытством. Улыбнулась шире, демонстрируя розовые дёсны.
У неё красивые глаза, подумал Славка. И улыбнулся в ответ одной стороной непослушного рта.
3.8 Сомов
Он затушил окурок о дно потрескавшейся пиалы и вернулся к планшетке.
Взгляд вонзился в карту – жёлтые маркеры брата и сестры свет Смердюковых над домовладением № 13. Рабочий день в разгаре, а они оба у себя дома. Красный маркер Насти на стоянке перед постом охраны въездной группы. Странная «встреча». Впрочем, встретиться они могли чуть позже. Снимая этот слепок в караулке на усадьбе свет Стахновых, он выставил время почти наугад.
На этом слепке тоже была крохотная иконка с литерой «к» на верхней панели управления.
Сомов немного помедлил и надавил пальцем на иконку. Надавил и не поверил своим глазам. Десятки розовых снежинок зажглись над элитным посёлком! Над каждым домовладением, включая и домовладение № 13! Там было сразу шесть «снежинок».
Он идентифицировал каждую из шести. И снова набор странных чисел и букв и… Имена. Ян и Наталья свет Смердюковы. Четыре «снежинки» – Ян, две – Наталья.
Значит, тот огромный воевода с усадьбы свет Стахновой врал, говоря, что это лишь экспериментальный ГС-канал. Судя по обилию «кроликов» над Елагиным островом, эксперимент зашёл уже довольно далеко.
Лучшая ложь – полуправда. Полковник Айдаров намекал… Да что там! Он прямо говорил о том, что генерала Пяйвенена убили. Убили некие заговорщики, в числе которых высокопоставленные сотрудники МГБ. Вот только погиб генерал Пяйвенен в тот момент, когда расследовал дело Екатерины Эктовой. И именно по этому делу Сомов вышел на фамилию свет Смердюковых. И именно с Яном свет Смердюковым генерал Бурцев обнимался возле своего кабинета.
Так кто же эти заговорщики?
Со стороны церкви ударил звон колокола. Тревожно-торжественный звук расплылся по округе, медленно затухая. Потом ещё один. И ещё. А затем включились другие колокола, и радостный мелодичный перезвон заполнил всё вокруг.
Сомов вспомнил ещё кое-что. То, на что он раньше не обращал внимания. Крохотный, неприметный среди прочих наград, золотой значок в самом уголке правого лацкана на мундире генерала Бурцева. Это была буковка «К» под миниатюрной царской короной.
**
Ищи своего монстра…
Эти слова из Настиной записки полоснули острым лезвием неожиданной догадки: что, если?.. Что, если Настя имела ввиду вовсе не Ладожского Невидимку? Да, ей, конечно, могли в общих чертах рассказать о том, что ему вернули должность и звание, и что он включён в состав группы по поиску очередного невидимки. Могли даже сказать, что он ищет серийного убийцу. В конце концов, до разжалования он именно такими делами и занимался. Но главное даже не это.
Ищи своего монстра…
Она скорей бы написала «ищи своего убийцу» или «ищи своего невидимку», но она написала «ищи своего монстра». Монстра! Только одного человека он называл так при ней! Когда его разжаловали, он не стал скрывать от неё причин произошедшего. Рассказал всё. Точнее, почти всё. И именно в этих рассказах он называл насильника Кати Эктовой монстром. Только тогда использовал он этот эпитет по отношению к преступнику! Более того, он даже назвал ей имя – Наталья Смердюкова, сетуя на то, как же он мог так ошибиться в расследовании!
Ему стало страшно.
Как он мог не обратить внимания на эту фразу? Сколько же времени он потерял! Ослеплённый известием о том, что она жива, он не заметил самого очевидного! А ведь она почти прямым текстом указала ему на своих похитителей!
Теперь он уже не сомневался, что и Ян свет Смердюков и его сестра Наталья причастны и к нападению на Катю Эктову, и к исчезновению Насти. Он больше не верил Бурцеву, который – и это очевидно – прекрасно знаком с Яном свет Смердюковым. А значит, все договорённости между ними теряют силу. Он будет заниматься делом Насти! Сейчас для Бурцева нет ничего важнее, чем отыскать неуловимого преступника. Раньше это было его профессиональным долгом, его работой, но после встречи с господином свет Стахновым этот долг значительно прибавил в весе. Теперь Бурцев должен лично Великому Второму. Свет Стахнов без труда может перечеркнуть всю сладкую светлую жизнь генерала. А для таких, как Бурцев, нет ничего страшнее подобной участи. А значит, он уязвим! И это единственный шанс спасти Настю – первым найти невидимку и обменять её на него!
**
С утра до вечера он просиживал в штабе перед мониторами ГЛОСИМ, снова и снова ковыряясь в архивных записях, раз за разом проигрывая последние минуты жизни каждой из жертв Ладожского невидимки. Он перечитывал огромные тома допросов выявленных ранее вероятных свидетелей. Он просматривал нескончаемую ленту ссылок на документы, пытаясь отыскать связь между всеми жертвами, которая укажет ему на причину всех этих убийств. Но всё было впустую. За три последующих дня он ни на шаг не приблизился к убийце.
Мысли о Насте не давали сосредоточиться. Стоило на секунду потерять концентрацию, и перед глазами возникало её лицо, прокручивались короткие размытые сценки из их совместной жизни. Они лежат в постели, её льняные волосы размётаны по подушке и солнечный свет из окна обтекает её лицо, повёрнутое к нему. Она сонно улыбается… Вот она, едва сдерживая смех, поёт быструю, как скороговорка, шуточную песенку на финском языке. Он не понимает ни слова, но смеётся вместе с ней. Он счастлив… Она в вечернем платье перед зеркалом готовится к походу в театр. Она не уверена, что платье ей идёт. А ему кажется, что ничего прекрасней он в жизни не видел, и её девичье кокетство вызывает у него такой прилив умиления, что на глазах наворачиваются слёзы.
А тем временем Каша начал претворять в жизнь свой план: спросить с каждого.
Майор был убеждён в том, что Фёдор Чумаков являлся подельником Ладожского невидимки, и намеревался перетаскать в подвал музея на допросы всех, кто так или иначе был связан с егерем: его одноклассников, ближнюю и дальнюю родню, друзей и бывших любовниц. Но первым делом Каша приказал допросить тех, кто находился в магазине в то время, когда там встретились Точилин и Чумаков.
Ещё совсем недавно в спорах с ним Сомов сам упирал на то, что лупоглазый Федька мог отправить приезжего рыбака на Каменную пристань вовсе не по злому умыслу, а потому что действительно хорошо знал все рыбные места. В конце концов, убеждал Сомов Кашу, сам гражданин Точилин подтвердил, что улов, добытый им, превзошёл все его самые смелые ожидания. А значит, преступник просто подслушал их разговор. И сделать он это мог именно в магазине.
Но теперь, когда жизнь и свобода Насти зависели от того, кто первым отыщет убийцу, Сомов с животным страхом ожидал результатов тех допросов. Не находя себе места, он вышагивал по коридору штаба. Впервые за всю свою карьеру сотрудника госбезопасности он страстно желал, чтобы следствие зашло в тупик. И чем глуше будет этот тупик, тем лучше для Насти.
На его счастье, допросы «магазинных» не дали никаких результатов.
Сомов вздохнул с облегчением, а Каша ещё больше уверился в том, что искать следы преступника необходимо в окружении Фёдора Чумакова. Обещанная свет Стахновым «щедрая награда» гнала майора вперёд, и он буквально не вылезал из допросных комнат.
Бурцев едва ли не каждый час выходил на связь со штабом и требовал скорейших результатов. Он тоже был участником этой гонки. Уже на следующий день после перебазирования штаба в Лопатицы к группе присоединились два лучших дознавателя из главка, а из Сясьстроя прибыла третья «машина правды» с оператором. Этим генерал не ограничился. В рамках проводимой операции были отменены все автобусные рейсы, связывающие Лопатицы и Бережки с другими населёнными пунктами. На дорогах, ведущих из этих двух сёл, были установлены блокпосты, заворачивающие обратно любой транспорт, включая сельскохозяйственную технику. Группы спецназа с собаками начали прочёсывание прилегающей к сёлам местности. В воздухе то и дело появлялись вертолёты, оснащённые оптико-электронной системой «Око-Высота», позволяющей выявлять слабоконтрастное тепловое излучение на расстоянии до двух километров.
Страх за свои эполеты заставлял генерала работать топорно, что называется, по площадям.
И пока в этой гонке Сомов проигрывал.
**
Удача улыбнулась ему на четвёртые сутки поисков.
В который раз просматривая материалы дела, он обнаружил, что за всё это время никто ни разу не проследил полностью путь Точилина от магазина до Каменной Пристани. Сомов прекрасно помнил, как скрупулёзно разбирали они маршрут Федьки Чумы с того момента, как он расстался с Точилиным. А вот тщательно проверить маршрут самого рыбачка никому не пришло в голову.
В первичном допросе гражданина Точилина также не было никакой информации о том, как он добирался до места рыбалки. А ведь вполне вероятно, что по пути он мог перекинуться с кем-нибудь парой фраз и ненароком сообщить, куда идёт.
Сомов отыскал в деле номер телефона Точилина. Того самого телефона, при помощи которого убийца выманил экс-чиновника Григорьева на заброшенное кладбище Шлиссельбурга. После всех следственных действий телефонный номер разблокировали.
Одиннадцать цифр, длинные гудки, щелчок и в телефонной трубке раздалось настороженное: «Алло».
– Роман Александрович?
– Да.
– Вас беспокоит капитан Сомов. МГБ. У меня к вам один единственный вопрос.
– Да.
– Постарайтесь сосредоточиться, хорошо? Это очень важно.
– Да.
Точилин отвечал так, будто всё ещё находился в допросной, опутанный многочисленными проводами «машины правды».
– После того, как вы расстались у магазина с гражданином Чумаковым, вы по пути на Каменную пристань с кем-нибудь ещё контактировали?
– Нет.
– Понятно. В таком случае…
– Погодите! Я уточнял дорогу.
Сердце Сомова вздрогнуло.
– Я увидел женщину во дворе одного из домов и спросил, правильно ли иду на Каменную пристань.
– Тогда ещё вопрос. Вы помните, какой это был дом? Где он находится?
– В самом конце деревни. Точнее сказать не могу.
– Вы долго общались?
– Нет. Я только спросил. Она сказала, что я иду правильно. Всё.
– Как она выглядела?
– Пожилая. Но… больше ничего не разглядел. Мешали кусты. Там везде были кусты. Сирень, по-моему.
– Спасибо, вы очень помогли! Всего доброго!
Сомов откинулся на спинку стула. Всплеск адреналина мешал сосредоточиться. Это как стоять у открытой двери самолёта перед прыжком с парашютом. Голова вдруг становится совершенно пустой и невозможно заставить себя думать ни о чём, кроме предстоящего падения с огромной высоты.
После разговора с Федькой Точилин общался ещё с одним человеком! И не просто общался, а невольно рассказал, куда он направляется. Но… Это была женщина. Снова женщина! И к тому же пожилая. Вряд ли она смогла бы убить всех этих людей. Но даже если предположить, что могла, не мог же человек без браслета, невидимка, спокойно копать огород во дворе чьего-то дома?
Первоначальный азарт быстро угасал.
Сомов включил Систему.
День приезда гражданина Точилина в Лопатицы. Пятница, утро, магазин. Вот маркеры Федьки и Точилина выплывают из магазина. Пересекают дорогу. Ещё какое-то время стоят рядом и, наконец, разделяются. С этого самого момента следствие всегда отслеживало Федьку, гадая, где, как и когда он контактировал с невидимкой. А Точилин между тем перешёл через мост на другой берег старого канала, свернул на песчаную дорогу и направился к Каменной пристани. Его маркер медленно двигался по дороге: слева – канал, справа – ряд домов, протянувшийся на полтора километра. Есть и пустые дома. Но всё-таки эту улицу можно назвать густонаселённой – то тут, то там во дворах горели синие маркеры местных жителей. За всё время своего движения по улице Точилин ни разу не остановился. Спросил на ходу? Возможно. Звонить ему, чтобы уточнить такую мелочь, Сомов не стал. Система поможет ему вычислить, у кого именно приезжий рыбак спрашивал дорогу.
Сомов локализовал все дома по Церковной улице и вывел на информер данные по всем маркерам, что засветились в момент прохода Точилина:
Точилин Роман Александрович – приезжий, «синий», водитель автобазы «Столыпинские дороги»;
Харькова Ольга Сергеевна – местная, «синяя», школьный учитель;
Петров Кирилл Васильевич – местный, «синий», бригадир агрофирмы «Сельхозартель Бандурина»;
Хайруллина Куляш Безарбековна – местная, «синяя», пенсионерка.
Штохов Николай Сергеевич – местный, «синий», вольнонаёмный служка при церкви Николая Чудотворца;
Горский Матвей Яковлевич – местный, «синий», сотрудник метеостанции «Зеленец-2»;
Ершова Людмила Дмитриевна – местная, «синяя», работница тепличного хозяйства агрофирмы «Сельхозартель Бандурина».
Из трёх попавших в список женщин под описание «пожилая» подходила только Куляш Хайруллина.
Надо будет навестить её, думал Сомов, разглядывая список.
Но что-то мешало. Как едва приметный нервный тик под глазом, телепалось в сознании беспокойство. Всякий раз, как он просматривал фамилии в списке, взгляд его словно запинался обо что-то невидимое.
Точилин, Харькова, Петров, Хайруллина, Штохов, Горский, Ершова… И снова мимолётное ощущение невесомости в груди, будто он, шагая по лестнице, пропустил одну ступеньку. Харькова, Петров, Хайруллина, Штохов… И опять запинка.
А потом… В памяти всплыли нечёткие выбитые на могильном камне буквы, складывающиеся в знакомую комбинацию.
Сомов открыл планшетку и нашёл фотографии, сделанные на Шлиссельбургском кладбище на месте убийства Олега Григорьева. Человек в дорогом костюме лежит на заросшей бурьяном могиле, а в его изголовье на серой замшелой плите едва читается надпись: «Здѣсь покоится прахъ графини Вильгельмины Казѣмировны Штохъ».
Биение сердца сменило аллюр, перейдя с шага на бойкую рысь.
Сомов посмотрел на список:
«Штохов Николай Сергеевич» – «…Вильгельмины Казѣмировны Штохъ»
Сердце пустилось в галоп.
Это фамильное созвучие могло быть и простым совпадением. Но сердце и интуиция говорили об обратном.
Он вспомнил, как в их сиротский приют привели худого и сутулого мальчишку, потерявшего своих родителей так же, как и Сомов – из-за Пандемии. Мальчишку звали Микаэль Фирс. Он был из семьи немецких беженцев, приехавших в Россию перед самым Локаутом. Когда на сиротку заводили учётную карточку, заведующая приютом Ольга Волосёнок сказала: «Что за Фирс такой? Будешь ты у нас Фирсовым». А потом подумала и добавила: «И Микаэль – не то. Михаилом запишу!» Так в приюте появился воспитанник Мишка Фирсов, который едва изъяснялся на русском, зато в моменты сильного волнения начинал безостановочно шпарить по-немецки, разом извергая из себя всё, что накопилось в нём за бессловесные дни.
И Сомов не сомневался, что звучащая «не по-нашему» фамилия Штох за два века, минувшие со дня смерти почтенной Вильгельмины Каземировны, вполне могла трансформироваться в более привычную русскому уху фамилию Штохов.
Он сверился с картой.
В тот момент, когда Точилин проходил мимо двора гражданки Хайруллиной, в соседнем дворе, совсем рядом, находился и гражданин Штохов! И он вполне мог слышать их короткий разговор! Вот только… На нём тоже был браслет. Обычный гражданский унэлдок, который, в отличие от браслетов «светлых», снять невозможно.
Сомов вывел на информер биографические данные по гражданину Штохову.
И тут же оторопел, едва увидев, где до недавнего времени проживал Николай Сергеевич со своей семьёй – женой и малолетним сыном.
Штоховы долгое время жили на мызе Муставеси. В той самой деревеньке, которая, по словам Федьки Чумакова, была расселена Владимиром свет Мулячко, когда он выкупил все тамошние земли под свою усадьбу.
Но, как оказалось, не все. Точнее, не все сразу.
Система всё помнит и всё знает.
**
В бездонных закромах архива ГЛОСИМ Сомов отыскал разбросанные по разным папкам и файлам и собрал воедино все кусочки биографии гражданина Николая Штохова. И чем дольше он изучал подробности жизни этого человека, тем явственней проступала сквозь них история Ладожского невидимки.
Николай Штохов родился в Петербургском роддоме № 1на Васильевском острове. Родители его оба были медиками. Отец, Сергей Валентинович Штохов, работал нейрохирургом в 442-м окружном военном клиническом госпитале имени Соловьёва. Мать, Татьяна Владимировна Штохова, была старшей акушеркой того самого роддома № 1, где и появился на свет Николай. Дед Николая по отцовской линии, Валентин Петрович Штохов, также был врачом. И не было ничего удивительного в том, что и сам Николай после окончания школы поступил в медицинский вуз.
В собственности у семьи Штоховых значилось и загородное домовладение в деревеньке Муставеси Лопатицкой волости (тогда ещё это называлось сельским поселением) Ново-Ладожского уезда (по-старому – района).
После окончания вуза и интернатуры Николай Штохов не остался в Петербурге, а уехал работать врачом общей практики в губернию (раньше – область), поселившись в родном имении в Муставеси.
Именно в это время началась Пандемия, а вслед за ней и гражданская война. Николай Штохов оказался в числе тех, кому повезло выжить. Его мать умерла от вируса Коллера, а отец скончался от инфаркта уже после изобретения вакцины. Самые трудные времена Николай пережил в новой столице, работая по специальности. Позже, когда уже ввели систему разноцветных браслетов, он за свои заслуги получил «красный» статус и мог бы неплохо устроиться в Петербурге, но вернулся в Лопатицкую волость. Большую часть своих сбережений Штохов потратил на медоборудование для крохотной сельской больницы, в которой он был единственным врачом. Всё своё время Николай отдавал работе и, наверное, поэтому женился уже после сорока. Его избранницей стала Екатерина Зайцева, работавшая медсестрой в той же больнице. Они обвенчались в лопатицкой церкви Николая Чудотворца. Через год у них родился сын Константин. И примерно в это же время Владимир свет Мулячко приобрёл неподалёку от Муставеси двадцать гектаров приладожских земель и начал постройку своей «сахарной» усадьбы.
Стремясь расширить свои владения, Владимир свет Мулячко убедил немногочисленных жителей Муставеси покинуть деревеньку, взамен построив каждой съехавшей семье новые дома в Лопатицах и Бережках. Но Николай Штохов отказался покидать родовое имение. Тот самый дом с прудом, принадлежавший, как оказалось, его семье на протяжении многих и многих поколений. Копаясь в этих поколениях, Сомов обнаружил и главный козырь своей версии – в 1912 году далёкий пращур Николая Штохова Фридрих фон Штох, преподававший в то время в Императорской Военно-медицинской академии, судя по сохранившимся архивным данным, прозорливо поменял себе имя и стал Фёдором Карловичем Штоховым.
В конечном итоге имение Штоховых оказалось в полном окружении земель господ свет Мулячко.