Вздрогнуло сердце. Он узнал бы этот «фурик» с полувзгляда. Именно на таких развозили свою продукцию по магазинам в Артели Бандурина. Эмблема артели на борту не оставляла сомнений, что перед ним машина с его бывшей работы.
Многих бандуринских водителей Славка хорошо знал, так как постоянно разгружал и загружал такие «фурики», когда батрачил на артель.
Это был шанс!
Если водитель узнает его, то обязательно расскажет, что видел его, Славку, на усадьбе свет Стахновых. Видел живого и невредимого. Эта новость обязательно дойдёт до руководства артели, а значит, дойдёт и до госбесов. А там, как знать, может всё-таки в МГБ и не ведают о том, что творится на усадьбах «драгоценных» господ. Иначе зачем всё держать в строгой тайне? А если «светлые» чего-то боятся, значит, есть сила, способная им помешать! И тогда… А вдруг?! Вдруг тогда его спасут?! И не только его. Но и Читу, и Дядька, и всех остальных!
Славка шёл на непослушных ногах к фургону, боясь выдать себя волнением, чувствуя, как тяжело стало дышать, словно он втягивал в себя воздух чрез плотную ткань.
Но когда они с Дядьком вышли на площадку перед погребами, возле грузовичка никого не оказалось. И за всё время, пока Славка таскал мешки и ящики в вагонетку, водитель так и не объявился.
Затем Дядёк извлёк из пластикового бокса на кожухе двигателя вагонетки дистанционный пульт, щёлкнул тумблером, нажал кнопку, и электротележка медленно поползла к воротам.
Внутри бетонированного холма Славку ожидало ещё одно удивительное открытие – «погреб» оказался настоящим бомбоубежищем.
Узкий предбанник вёл к грузовому лифту-копёру, при помощи которого вагонетка спускалась под землю, в похожее на трюм корабля помещение, оборудованное морозильными установками и камерами-складами, в каждой из которых поддерживался особый температурный режим, позволяющий долго храниться самым разным продуктам. Вдоль стен тянулись трубы и кабели. Под потолком горели лампы дневного света.
По словам Дядька, «погреба» соединялись подземным ходом с Дворцом и включали в себя не только склады, но и комнаты для автономного проживания двадцати человек. Убежище было построено на случай ядерной угрозы, что, впрочем, было понятно и без всяких объяснений. Строго по графику в бункере происходила замена продуктового минимума.
В этот раз жар Бандурин прислал партию всевозможных консервов, макароны, горох, рис, гречку, перловку, пшено, яичный порошок и сухое молоко.
Славка боялся, что машина уедет, пока он находится под землёй. Но оказалось, что надо было ещё поднять на поверхность и погрузить в фургон те запасы, срок годности которых подходил к концу. Эти консервы и крупы, по заверению Дядька, пополнят прилавки магазинов для граждан. Не пропадать же товару?
Но водитель не появился даже тогда, когда вся работа была закончена. Охранник, следящий за процессом, сам закрыл задний бортик «фурика», закрепил тент и приказал Дядьку и Славке «уматывать».
Шанс был упущен.
Но на полпути к гавани Славка «вспомнил», что оставил возле погребов свой кушак и бегом бросился назад.
Дядёк что-то кричал ему вслед, но всё это было неважно. Важно было успеть, и Славка успел. Водитель как раз заводил машину, а охраны поблизости не было.
За рулём фургона сидел Толик Полноги, прозванный так за хромоту. Добродушный, невысокий, плотный парень, который, в отличие от многих других «синих», никогда не вёл себя высокомерно с «белыми» работниками.
При виде Славки круглое розовощёкое лицо водителя удивлённо вытянулось.
– Садко! – воскликнул он. – Ты живой что ли?! А нам сказали – помер!
«Узнал! – сердце Славки радостно трепетало. – Узнал!»
Он схватил специально оставленный кушак и, ни слова не говоря и даже не глядя на Толика, кинулся обратно. Но не успел пробежать и десятка метров, как что-то стремительное, тёмное и тяжёлое сбило его с ног, придавило к земле.
– Всё, сука, допрыгался! – перекошенное лицо Якута нависло над Славкой. – Тебя предупреждали, теперь не жалуйся!
Коротким сильным ударом он врезал Славке в живот и тут же резво, как кошка, подскочил и развернулся в сторону водителя.
– Что он тебе сказал?!
– Ничего! – Толик пятился к машине, выставив перед собой руки. – Выскочил, сцапал поясок и обратно драпанул.
– Вы знакомы?! – напирал Тарагай. – Отвечай! Знаешь его?!
– Работали вместе, – Толик часто-часто моргал круглыми от испуга глазами. – Раньше… У жар Бандурина. Он грузчиком наёмным у нас батрачил.
– А ну! Башку не поднимай! – Якут наступил ногой на Славкину голову, вдавливая того лицом в траву. – А ты!.. – он повернулся к водителю. – Уверен, что это именно тот, о ком ты говоришь?!
– Да он это! Он! Садко! Он поёт, знаете как! Заслушаешься! Его у нас многие знают. Он это!
– Поёт, говоришь?
– Да! Вы его, вон, попросите. Очень хорошо поёт!
– Попросим, – Якут убрал ногу со Славкиного затылка. – Он у нас попоёт! Иди-ка сюда, водила!
Толик с явной опаской подошёл ближе.
– Ты ему сбежать хотел помочь, так ведь? – Якут звонко ударил кулаком в открытую ладонь.
– Да вы что?!
– Не мямли! Быстро отвечай! О чём вы сговорились?!
– Да я ж сказал уже! – заглушая свой страх, Толян тоже перешёл на крик. – Мы и словом не обмолвились! Он прибежал. Схватил пояс и всё!
– И всё? – Якут присел и задрал штанину на Славкиной ноге. – А это ты видел?!
Толян с ужасом уставился на широкий грубый браслет.
– Острожнику хотел помочь?!
– Да я не знал!!! – во всё горло заорал Толян. – Не знал я!!! И помогать я ему не собирался! Я только поздоровался!
– Не трынди! Сговорились на побег с дружком своим! Да?!
– Никакой он мне не дружок! Не знаю я его! Видел пару раз на бандуринских складах. Так там таких прорва! И не вешай на меня статью!
– Чи-иво?! – Якут ринулся на водителя, но чуть ли не в прыжке остановился, увидев подошедшего Михаила в сопровождении ещё двух гвардейцев.
Сразу стало тихо.
– Агай, прекрати пугать человека, он ни в чём не виноват, – негромко произнёс воевода, буравя страшным взглядом Славку.
– Не виноват! – закивал водитель, пятясь к фургону. – Не виноват!
– Разберись с этим, – Михаил кивнул в сторону Славки. – В погреб его. А вы… – воевода повернулся к водителю, – Ничего не видели и ничего не слышали. Понятно?!
– Понятно! Ещё как понятно! – Толян приплясывал, словно стоял босыми ногами на углях. – Никого, ничего, нигде и никогда! Я поеду? График у меня…
– Да, сейчас поедете. Но нам придётся досмотреть машину, вдруг вы ещё кого-то прихватили по дружбе. У нас тут на работах задействовано несколько кандальников, так что…
– Да, да, да, – затараторил Толик. – Осматривайте, конечно! Хоть наизнанку всё выверните! Не брал я никого! И не собирался даже!
– Вот и хорошо. Вы пока в караулку вернитесь. Там обождите. Когда мы здесь с осмотром закончим, немножко пообщаемся, а потом я вас отпущу. И поедете. Нам как раз нужно одного нашего сотрудника до трассы подбросить. Вам по пути будет. Подвезёте?
– Конечно! О чём разговор! Подвезу в лучшем виде!
– Ну и договорились. Борис, проводи гражданина…
**
Славка стоял на коленях на холодном бетонном полу предбанника, ведущего в «погреба», прикованный наручниками к решётке грузового лифта.
Михаил сидел напротив на принесённом с поста облезлом «царском» стуле. Тусклый оранжевый свет единственной горящей тут лампочки придавал его лицу то инфернальное выражение, с каким обычно изображают злодеев на киноафишах.
– Тебе говорят, а ты не слышишь, – печально проговорил Михаил.
Было понятно, что этот ритуал предварительного запугивания не предполагает никаких ответов. И Славка молчал.
– У тебя был выбор. Ты мог просто соблюдать правила, а они здесь нехитрые, как ты, наверное, успел заметить. Ничего сложного. Но ты решил сделать по-своему и подвёл человека. Хорошего человека.
Славка молчал.
– Думаешь, я тебя сейчас бить начну? Не-а. Не начну. Боль тебя ничему не научит. Я это уже понял. Ведь так?
Славка молчал.
– Ну, а какое тогда наказание, если оно не учит ничему? Правда? Но ты себя уже наказал.
Михаил закинул ногу на ногу и откинулся на спинку. Некоторое время он молчал, вглядываясь в застывшее Славкино лицо.
– Толик, знакомый этот твой, нормальный, вроде, парень. – Михаил тяжко вздохнул. – Хотя тебе, конечно, видней, вы ведь знакомы… Но мне показалось, что нормальный. И не виноват он ни в чём. Делал свою работу. Привёз нам груз под заказ. В чём тут вина? В том, что он тебя встретил? Так это не он… Это ты его встретил. Ты к нему прибежал, хотя тебя предупреждали, чтоб ты не рыпался. Не делал глупостей. Но ты же о других не думаешь, да? Ты только о себе думаешь?
Славка молчал.
– А знаешь, что с этим Толиком, который ни в чём не виноват, будет дальше? – продолжал воевода. – По твоей вине будет, знаешь?
Славка молчал.
– Я тебе расскажу… Они только что выехали. Толик этот твой и наш сотрудник Рыба.
Славка молчал.
– Как же он на тебя зол за то, что ему теперь придётся сделать! – покачал головой воевода. – А знаешь, что ему придётся?
Славка молчал.
– Рыбой его не просто так называют. Он подводным диверсантом служил. У него с собой малолитражный баллон со сжатым воздухом. Небольшой такой, на пятьдесят-шестьдесят вдохов. Минут на пять, а то и десять под водой продержаться хватит. А ещё, мои ребята, пока осматривали фургон, «случайно» сломали замок ремня безопасности водителя. Представляешь, беда какая? Защёлкнуть ремень можно, а вот отщёлкнуть уже никак. Кнопка разблокировки не работает. И пока мы тут с тобой общаемся, они подъезжают к понтонному мосту через канал.
Михаил посмотрел на огромные наручные часы.
– Вот, думаю, прямо сейчас и подъезжают. Ты, наверняка, видел этот мост. Его ещё на тросах на лебёдке разворачивают вдоль берега, когда надо пропустить лодку или судно. Красный такой с хлипкими перильцами мосточек. Так вот… Когда они будут на самой средине, над фарватером, Рыба выкрутит руль и утопит фургон в канале.
Славка вскинул голову и с ужасом посмотрел на воеводу.
– Во-о-о! Всё правильно ты понял. И чья в том вина?
Он встал, подошёл и присел возле Славки.
– Чья, Плесень? Кто виноват, что водитель умрёт? А он умрёт. Рыба проследит, чтобы этот парень не выплыл. Хороший парень. У него, надо думать, есть семья. Родители… Жена… Может быть, дети. Я не смотрел, но обязательно проверю и расскажу тебе, были ли у него дети. Обязательно. И фотографии тебе покажу.
Из Славкиных глаз потекли слёзы, оставляя на пыльных щеках светлые дорожки.
Михаил удовлетворённо кивнул, поднялся и пошёл к выходу.
Тяжёлые двери со скрипом отворились, впуская в бетонный короб невыносимо яркий солнечный свет, который, казалось, выжигает всё внутри. Выжигает не только сумрак бетонного бункера, но и Славкину душу.
На пороге Михаил обернулся.
– А ты тут посиди пока и подумай – чего ты добился? Подумай хорошо, потому что шутки кончились.
Дверь с грохотом закрылась. Стало темно и тихо.
Поздно вечером пришёл охранник – незнакомый парень с лицом хмурого ребёнка. Он отстегнул наручники, скомандовал: «На выход!», подождал, пока Славка на затёкших ногах доковыляет до улицы, запер двери и ушёл.
**
На следующий день Славку в парке отыскал Якут и молча избил его, не причинив при этом какого-то заметного вреда. И только уходя, прошипел: «На тебе та кровь! На тебе!»
Потянулись однообразные дни. Славка замкнулся. Как механический человек, он выполнял всё, что от него требовали. На попытки Дядька расшевелить его беседами отвечал молчанием. Если что-то спрашивали, давал односложный ответ.
Теперь в снах к нему приходила не улыбчивая красавица Чита, а печальный краснолицый Толик. Он не обвинял Славку ни в чём, не угрожал, не плакал – просто возникал из темноты и молча наблюдал. Иногда дружелюбно просил: «Спой чего-нибудь, Садко». И Славка, стараясь угодить убитому им человеку, начинал петь.
«Ты мычишь во сне и воешь, как псина, – сообщил как-то поутру Аркаша. – Не мешай другим спать!»
Из этой ямы его вытянула Чита.
То ли по наущению Дядька, то ли по собственному почину, она стала проводить рядом со Славкой большую часть своего свободного времени. В такие моменты Чита либо просто молчала, либо рассказывала что-то о своей прошлой жизни, не ища в ответ ни жалости, ни утешения.
Не сразу, постепенно, она излечила его своим тёплым светом и ненавязчивым сочувствием. День, когда Славка снова улыбнулся, ничем не отличался от других дней. Но в тот день сам Славка стал другим.
Время – знатный штукатур.
3.2 Сомов
Ботик «Каприз» стоял у технического причала на Воскресенской набережной уже очень давно. Возможно, он был пришвартован здесь ещё до Локаута, да так и остался как памятник самому себе и тем временам, когда любой желающий мог купить билет и совершить прогулку по рекам и каналам Петербурга.
Некогда белоснежная палубная надстройка цвела теперь ярко-рыжими потёками проступившей сквозь краску ржавчины. Стёкла салона, в котором когда-то размещался ресторан, запылились настолько, что казались вырезанными из листового железа. Само имя корабля читалось только благодаря тому, что было не написано, а составлено из объёмных металлических букв, с которых давным-давно уже слезла вся позолота.
На общем фоне пришвартованных чуть ниже и выше по течению великолепных частных яхт и катеров, принадлежащих «светлым», этот доисторический обшарпанный теплоход выглядел нищим побирушкой, неизвестно как пробравшимся на светский раут. Много раз, проезжая мимо, Сомов удивлялся: почему не уберут это корыто?
Ухватившись за облезлый планширь, он перешагнул на палубу, отозвавшуюся гулким металлическим эхом, прошёл до кормы, где находился короткий трап, ведущий в салон, спустился по ступенькам и, собираясь с мыслями, остановился перед тяжёлым водонепроницаемым люком.
Люк был выкрашен ярко-синей судовой эмалью и выкрашен совсем недавно. Это казалось странным, так как с берега вход в салон не просматривался, и было непонятно, зачем приводить в порядок отдельный элемент судна, тогда как всё остальное пребывало в полном запустении.
Но сейчас Сомова заботило совсем иное.
«Господи, только бы она была здесь!» – он неумело перекрестился и потянул тяжёлую дверь на себя.
Люк, ворчливо проскрипев, открылся. Узкий захламлённый коридор-тамбур оканчивался ещё одной дверью. А за ней…
Некоторое время Сомов оторопело стоял на пороге, пытаясь осмыслить увиденное.
Великолепием внутреннего убранства «Каприз» мог на равных конкурировать со своими дорогущими собратьями по набережной. Материалы (полированное дерево, белая кожа, дорогой пластик), мебель и освещение – всё в интерьере было подобрано с большим вкусом и знанием дела. Стёкла иллюминаторов были плотно закрыты выдвижными пластиковыми шторками.
Бурцев в полурастёгнутой белоснежной рубахе полулежал на низком кожаном диванчике с портативным вапорайзером в руке. Внутри стеклянной колбы-шара клубился пар, сочный запах марихуаны поглотил все прочие запахи в салоне.
Генерал был не один.
В кресле перед журнальным столиком сидел незнакомый человек в дорогом чёрном костюме. Его безбровое лицо отличалось болезненной бледностью. Острые скулы, бескровные губы и тёмные ореолы глазниц придавали его лысой голове неприятное сходство с черепом мертвеца.
Насти нигде не было видно.
– Заходи, присаживайся, – Бурцев ткнул кончиком мундштука в сторону свободного кресла. – Это полковник Айдаров из Управления собственной безопасности.
Стараясь не выдавать своего волнения, Сомов подошёл к столику, щёлкнул каблуками и коротко кивнул представляясь:
– Капитан Сомов.
– Мы вас ждали, – ответил человек-тень, впившись неподвижным взглядом в лицо Сомова.
– Располагайся, – Бурцев поставил вапорайзер на пол и сел. – Разговор у нас будет очень серьёзный, и, надеюсь, за пределы этих стен он не выйдет. Глушилку я включил. Можем начинать.
Сомов опустился в глубокое кожаное кресло напротив странного полковника.
– Вы знаете, зачем вас сюда вызвали? – вкрадчиво спросил безопасник, не отрывая своего гипнотического взгляда от Сомова.
– Так точно! – ответил Сомов.
– Сразу хочу сказать, я был категорически против этой встречи. Вы даже представить себе не можете, насколько это опасно для всех нас. Только благодаря господину генералу…
– Ладно, Хорен Евгеньевич, – перебил Бурцев. – Капитан ответственный сотрудник и всё понимает. И потом, это дело, каким бы секретным оно ни было, касается его лично. Поэтому давайте опустим прелюдию и перейдём сразу к существу вопроса. Чем быстрее мы всё уладим, тем лучше для всех нас.
– Хорошо, – безбровое лицо полковника оставалось непроницаемым. – Тогда слушайте меня, капитан, и не перебивайте. Ваша супруга Анастасия жар Пяйвенен жива и здорова…
Сердце Сомова радостно вздрогнуло.
– … В настоящее время она находится под защитой. Нам пришлось сымитировать её гибель, чтобы отвести от неё угрозу реального физического устранения. Всего я вам рассказать не могу, но скажу так – в наших рядах выявлена группа высокопоставленных сотрудников, которые затевают силовую смену действующего режима власти.
Сомов бросил настороженный взгляд на генерала.
Едва приметным кивком Бурцев подтвердил слова безопасника.
– Отец Анастасии Игоревны, – продолжал полковник бесцветным голосом, – в своё время сотрудничал с нами по этому делу. Собственно, во многом благодаря именно ему и удалось выявить группу предателей. И у нас есть все основания подозревать, что его смерть была не случайной.
Вспомнились те стихотворные строки, что процитировал Игорь Николаевич в их последнюю встречу: «Но вас, Иуды, вас, предатели, я ненавижу больше всех!»
– Его убили?
– Я просил не перебивать.
– Извините.
– Скажите, Анастасия Игоревна обсуждала с вами смерть отца?
– Нет. Она очень переживала, но…
– Тем не менее, как выяснилось, те, кто причастен к гибели генерала Пяйвенена, уверены, что Анастасия Игоревна представляет для них угрозу. Мы вскрыли ещё не всю группу, поэтому сейчас начинать аресты было бы опрометчиво. Но нам удалось узнать, что на вашу супругу готовится покушение. Поэтому в самый последний момент мы вывели Анастасию Игоревну из-под удара. Пригласили её на встречу, пообещав утрясти вопрос с вашими, хм, карьерными проблемами…
– Я могу её увидеть?
– Не перебивайте же! – полковник впервые повысил голос. – Нет! Вы не можете с ней видеться! Она в месте, о котором знают всего несколько человек. Это для её же безопасности. Наши враги поверили в её гибель, как и вы. Вы же поверили в смерть Анастасии Игоревны?
– Да, – соврал Сомов.
– За тобой, Саша, тоже, по всей видимости, следят, – вмешался в разговор генерал. – Так что постарайся ничем не выдать себя. Смена настроения, она, знаешь ли, бросается в глаза не хуже чирья на лбу. Будь осторожен.
– Я буду, – пообещал Сомов. – Спасибо вам!
– А я, Сомов, не для тебя это сделал. Так что можешь не благодарить. – Бурцев смотрел с усмешкой. – Я же знаю, какая ты докука. Мог всё испортить. Начать, к примеру, своё расследование, хоть я и запретил. А? Скажи, что не так? Мне архивариус уже доложил о твоём визите. А мы же договаривались…
В голосе генерала обозначился упрёк.
Оправдываться Сомов не стал.
– Спутал бы нам все карты. Так что я о деле радею, а вовсе не о твоей погрязшей в унынии душе. Понятно тебе?
– Так точно!
Безопасник тем временем полез во внутренний карман своего пиджака и выудил оттуда крохотный белый прямоугольник. Он молча положил его на журнальный столик и с ледяным безразличием посмотрел на Сомова.
– Это вам. Прочтите, а после я уничтожу записку.
Сомов поспешно схватил листок. Сердце колотилось где-то под самым горлом, мешая вздохнуть и сосредоточиться.
«Сомик! Прости меня, пожалуйста, за внезапное исчезновение, так было нужно…»
Это был её почерк! И наклон… И подпись под текстом, размашистая, с частыми-частыми, как кружева, завитушками, тоже, вне всяких сомнений, была Настина!
Он впился глазами в блокнотный лист.
«…А нашу годовщину мы обязательно отметим, когда я вернусь. Со мной всё в порядке, не беспокойся. Ищи своего монстра и жди меня. Я тебя люблю. Настя».
И всё сразу ушло. Осыпалось, порвалось, растворилось. Все эти незримые цепи, гири, клешни, тиски – всё, что столько дней сдавливало грудь, сжимало сердце, мешало дышать, слышать, видеть, ощущать. Всё ушло.
– А вы не знаете, это надолго? – дрогнувшим голосом спросил он.
– Не могу сказать, – ответил безопасник. – Верните записку.
Он протянул худую бледную руку.
– А нельзя мне… – голос перестал слушаться его. – Нельзя мне оставить записку себе?
На безбровом лице проступила гримаса презрения.
– Как вы думаете, – медленно проговорил полковник, – что случится, если эта записка попадёт не в те руки? Вам ещё нужны какие-то объяснения?
Сомов отрицательно покачал головой. Но всё же, прежде чем вернуть записку, он ещё раз внимательно её перечитал, вглядываясь в каждый завиток родного почерка. Потом щёлкнула зажигалка и от блокнотного листка на дне стеклянной пепельницы осталась лишь чёрная обгоревшая кожица.
– На этом всё, – сказал безопасник. – Надеюсь, вам не надо объяснять, насколько важно держать эту информацию в тайне?
– Так точно! Объяснять не надо.
– Пока это всё, что вам надо знать. Можете быть свободны.
– На своём рабочем месте, – добавил Бурцев. – Что там, кстати, с нашим невидимкой?
– Вышли на егеря, – Сомов с трудом подбирал слова. – Это тот, который у свет Мулячко…
– Про егеря я уже знаю.
– Теперь всё будет зависеть от того, что он нам расскажет.
– Расскажет, – махнул рукой Бурцев. – Ладно, иди. Ищи этого монстра.
Эта откровенная цитата из только что прочитанной записки неприятно покоробила Сомова, хотя он и понимал, что с текстом Настиного послания Бурцев, конечно, не мог не ознакомиться.
Он встал.
– Честь имею, господа.
Две лысые головы молча кивнули в ответ.
**
Сомов быстро шагал по Шпалерной. Почти бежал.
Как же мучительно всем сердцем желать чего-то и даже не знать, когда же всё, наконец, разрешится! Когда он сможет прижать её, свою Настю, к себе. Обнять и не отпускать. Теперь уже никогда! Как и обещал…
Это было Чудо, которого он так ждал и в которое (теперь уже самому себе в укор) не верил. Но мысль о том, что любимой и сейчас грозит смертельная опасность, громоздилась чёрной тучей на радостно-светлом небосклоне его счастья. И слова генерала о готовящемся заговоре потрескивали в той туче жалящими разрядами молний.
«Ищи своего монстра». Ему казалось, что в этом Настином напутствии скрыто главное условие их воссоединения. Поэтому он его непременно найдёт!