Она посмотрела вглубь зала, кого-то увидела, махнула рукой, подзывая к себе. К столику приближалась та самая длинноногая блондинка. Её мать закончила фразу:
– Вот, знакомься – Елена Борисовна Кувшинова. А это – наш будущий руководитель. Саш, а как тебя по батюшке-то?
– Александр Юрьевич, – сказал я и почему-то смутился, не смог выдержать прямого взгляда серых с голубым отливом глаз девушки.
Глава – 5.
Выехали с водителем на старую дорогу близ южного шоссе, проскочили небольшую речку и вот он – поворот в дачный посёлок, где почти на берегу Пахры, за высоким забором стоят новые и старые дома и коттеджи. По всему видно, живут здесь не бедные люди, особенно на участках новой застройки: коттеджи, в основном, двухэтажные, но с запредельными квадратными метрами. Есть даже несколько чудаков, решивших всех удивить: воздвигли трёхэтажные хоромы или мини-замки с круглыми башнями и бойницами.
У отца с матерью – дом приличных размеров, двухэтажный, но от двадцати соток земли в результате судебных баталий с наследниками бывшего хозяина – осталось чуть меньше десяти. Соседи спешно, за год, закончили строительство "курятника", примерно, на десяток жильцов, теперь сдают комнаты в аренду на сезон. Конечно, неуютно чувствуют себя мои родители, очень переживали, особенно мама, но сейчас, похоже, и она привыкла, правда, от посадок овощей и ягод отказалась полностью, бессмысленно: несмотря на забор, клубнику, например, соседи собирали, не дав ей даже покраснеть. Спасает ситуацию сад, доставшийся по наследству: пять старых яблонь, с десяток слив, вишни, у хозпостроек много малины и смородины, крупной, ароматной и чёрной, и красной. Ну, и конечно, мамина гордость – ухоженный английский луг посредине участка, а также десяток клумб с цветами, от майских тюльпанов до осенних хризантем. Весь летний сезон у подъезда дома красуются розы, всех цветов и оттенков. Сирень, калину, иргу, акацию в честь бабы Тани, когда она ещё была живой, посадил отец. Кусты рванули вверх так, что превратились в деревья, ему было жаль их резать, поэтому земля за домом стала почти непроходимой. Но зато там так любят селиться соловьи. Несколько раз, бывая у родителей в мае – начале июня, я просыпался от соловьиных песен, выходил на верхнюю террасу, закутывался в куртку, садился в кресло и до восхода солнца слушал их свадебные трели.
По телефону мы договорились с отцом встретиться и поговорить о бабушкиной квартире, правда, я ему пока не сказал о желании купить Дарье "однушку". Юрист и финансист фирмы изучили возможные варианты, изложив всё на двух страничках. Не устаю удивляться: были бы деньги, а специалистов сейчас можно найти для решения любых проблем, только плати. Они просчитали варианты и оказалось, что выгоднее всего квартиру купить на маму, но есть нюансы, которые я и хотел обсудить с родителями. Ну, и потом, мы давненько не виделись, особенно с матерью. Она работает научным редактором какого-то просветительского сайта, ведёт большую переписку, заказывает материалы учёным, платит блогерам за новости и сплетни. И самое главное, в офисе появляется, максимум, раз-два в месяц. Ей даже деньги за работу переводят через интернет.
Эти годы мама хорошо держится в делах и заботах, все стали забывать о кошмарах, бессонных ночах и неотложках. Втроём они не раз ездили отдыхать за границу, как-то с мая по сентябрь снимали бунгало на острове в Таиланде, отец буквально расцвёл в океане, мама помолодела, до сих пор вспоминает, как варила супы из черепах. Но то, что я отдалился от них, стал менее эмоционален при встречах, больше скажу, даже не искал этих встреч, надо, со всей очевидностью, признать, как факт. Вот и сейчас: полуобнял отца, к маме только прикоснулся, с Дашкой проще – хлопнули друг друга по ладони, сказали: "Привет!" Пока хозяйка накрывала чайный столик на террасе, отец провёл меня по участку, с гордостью показал летний душ с нагревателем от солнца, который смонтировал сам, самоходную газонокосилку с уютным креслом и рулём от машины, которые он подобрал на свалке. В углу сада под гигантской яблоней он остановился, спросил:
– По жилью будем говорить? Мама предлагает квартиру родителей продать, деньги поделить, пусть у каждого будет неприкосновенный запас, проценты никому не помешают… Тебе на однокомнатную мы можем добавить, потом, со временем, отдашь, – он увидел, наверное, гримасу на моём лице, добавил торопливо, – так было бы всем спокойнее и честнее, что ли…
– Пап, ну, почему мама так не любит родительскую квартиру? Она готова сжечь её и пепел развеять по миру. Как все учителя, наша бабушка – не подарок, но она ведь почти не касалась вашей жизни, и только в год своей смерти сказала мне, чтобы я всегда помнил о трагедии с моей мамой и никогда не бросал её. А я был уверен, что она не знала о её проблемах. Давай, не спеша, и по-другому посмотрим на всё это. Вот что предлагают специалисты…
И я рассказал о сути дела: мама возьмёт кредит в банке, купит хорошую квартиру, станет хозяйкой и, наверное, успокоится, наконец. Отцу и Дарье останется коттедж. Таким образом с жильём все будут гарантированно подстрахованы, даже, не дай бог, на случай развода, раздела имущества или чего-то трагического… Он кивал, глаза осмысленные, похоже, он понимал, о чём я говорю. Наконец, дошли до главного: я сказал, что через три месяца после первых выплат погашу из своих накоплений половину кредита. Благодарный банк, который работает с холдингом и где, думаю, есть большая доля капитала Бобо, сделает перерасчёт и простит нам процентов двадцать, а то и больше, кредита. Так делают в банках, сказал я, тем более, в родственных по бизнесу. Закончил я урок по финансам грубовато, не надо было так делать, ну уж, как получилось:
– Для ощущения полного счастья остаток выплат мама будет гасить сама, пусть зарабатывает, и это, кстати, хоть как-то удержит её в узде…
– Опять Бобо Константинович придумал? – отца прямо-таки передёрнуло.
– Он давно, чтоб ты знал, нас не касается. Нет больше твоих родителей, и мы перестали быть ему интересны. Он свои обязательства перед наставником, твоим отцом, выполнил, надо признать, отлично, обеспечил всю нашу семью. Я бы сердечно поблагодарил его и за дачный посёлок, и за всё прочее… – помолчали, но я видел, вариант пришёлся отцу по душе, добавил, – я хотел вообще-то говорить об однокомнатной квартире для Даши. Но слушать надо специалистов, что я и сделал. Вот так сложился этот вариант. В квартире деда и бабушки я останусь один, продавать её я не буду… А сейчас скажи: ты поддержишь этот юридически и финансово просчитанный вариант?
– Да, но есть просьба: ты дашь мне время поговорить с мамой один на один. Может, день-два даже мне понадобится. Скажу честно: она считает, что тебе слишком много перепало денег и что живёшь ты сейчас припеваючи, а о родителях даже не думаешь…
– Па, ты не прав. Я дважды делил свою долю с вами пополам, тем самым две трети дедушкиного капитала передал вам…
– Я знаю, пытался доказать ей абсурдность обвинений, но она говорит, что ты – сын, обязан заботиться о родителях всю жизнь…
– Хорошо, давай я сам с ней поговорю, как сын, который закончил без её участия университет, жил с бабушкой больше десяти лет… – отец зажал ладонью мой рот, прижался ко мне, плечи его тряслись, бормотал:
– Прости, сын, это моя вина. Тряпка твой отец…
***
Он позвонил ранним вечером, поскольку я отказался от ночлега и даже от обеда и после чая, сославшись на срочные дела, уехал в город. Отец бодрым голосом сказал, что мама поняла суть операции с банковским кредитом, готова на такой шаг, но есть два условия: если вдруг у неё возникнут трудности с выплатой остатка, я должен тут же погасить весь долг. Второе, о чём сказал отец, меня удивило: Дарья не будет выписываться из бабушкиной квартиры, она и ей завещана. Я ничего не стал говорить, время – лучший лекарь, поживём-увидим. Мне так было жалко отца, когда он плакал под яблоней, что я до сих пор вижу его трясущиеся плечи, небритые щёки, по которым текли слёзы.
– В сухом остатке, – сказал я, подводя итоги нашего разговора, – ты – остаёшься хозяином коттеджа, у тебя прописана мать. Мама – хозяйка квартиры, но она претендует, паче чаяния, и на твои полдачи, приплюсуй сюда же дочь – наследницу…
– Ты что, уже разводишь нас, сын? – вдруг закричал в трубку отец.
– В жизни всё бывает, отец, – я закончил разговор, – обнимаю тебя, скажи маме, я согласен выполнить её просьбы…
Осадок в душе остался ужасный, я подумал: "А вдруг мать узнала бы о фонде, деньгах, которые закачиваются в него и которыми я буду распоряжаться? Что бы с ней стало? А, может, и ничего… Может, клин клином выбивается. И всё же интересно, как бы она себя повела? Но ждать уже недолго, скоро осень, первая презентация фонда. А накануне я с Еленой Кувшиновой буду открывать федеральный бал студентов, меня представят по центральному телевидению, как руководителя фонда имени Николая Караванова, его внука и наследника".
…Вечер не задался, хотя я ждал этого звонка, но совсем не думал, что так поведёт себя мать. И отец, оказавшийся опять беспомощным и незащищённым, неужели он не понимает: не дай бог, что случится, он без прописки не получит даже городской пенсии. "Вот беда моя, – думал я, – может, его снова надо прописать в родительскую квартиру? Он мой отец, имею право. Поговорю с ним, но только один на один".
Вспомнил о Елене, дочери нашего исполнительного директора. Собственно, я не мог о ней забыть всё время после встречи у её мамы, и хотя та на ушах стояла, чтобы я остался на званый ужин силовиков, уехал в офис. Но мы успели с Еленой обменяться номерами телефонов, обещали позвонить друг другу. И сегодня я не стал строить планы, просто набрал её номер. Ответила тут же, будто ждала звонка:
– Что делаешь? Приезжай к нам, сегодня семейный вечер лауреатов конкурса Чайковского, все будут с близкими родственниками. Ведёт моя сестра – Эсфирь, старшая, выпускница консерватории.
– Значит, ты свободна, в принципе? Давай, я заберу тебя, и мы посидим в баре или ресторане у нас в ЦМТ. Там шикарный джаз выступает, настоящие америкосы… Домой верну вовремя, без замечаний.
– Погоди, надо с Фиркой обговорить, а то неудобно как-то. Да и маме скажу о нашей вылазке. Жди звонка… – она отключилась.
Я позвонил на ресепшен, уточнил по джазу, всё совпало, как нельзя лучше. Заодно попросил заказать столик для двоих и чтобы не очень близко к эстраде, но таких мест уже не оказалось. Дежурная искренне расстроилась вместе со мной, но тут же успокоила: зал так спланирован, что ничто не раздражает по звуку. Я отшутился:
– Если одному выпить бутылку "Наполеона"…
***
До выступления джаза оставалось больше часа, мы решили заказать кофе в мой номер и подождать там: Елене захотелось посмотреть, как я обустроился и не лучше ли в таких случаях снимать чистый офис. Я абсолютно был уверен в себе, знал, что лишнего в наших отношениях не допущу. И мой сегодняшний настрой говорил за это: мы с водителем спокойно доехали до их офиса, я не стал заходить внутрь, позвонил, она вышла в красивом длинном платье, на шее – колье, ничего не понимаю в украшениях, но даже мне оно показалось весьма дорогой штучкой. На плечо наброшен пушистый мех какого-то зверька, думаю, полярной лисицы. Вернулись в ЦМТ, на ресепшен уточнили заказ по столику, время выступления джаза, услышали новость, которая не очень обрадовала:
– Простите, так получилось, – администратор волновалась, – директору ресторана позвонил помощник депутата думы, настоятельно просил найти два места на джаз. Свободными оставались ещё два места только за вашим столиком. Выручите, примите их, его и жену… Извините, я понимаю вас, но мы не можем отказать государственным людям при наличии свободных мест.
– Да ладно, – сразу сказала Елена, – есть истинные поклонники джаза даже среди гослюдей. Как-нибудь выдержим друг друга пару часов. А что, форма одежды – парадная, как в штатах?
– Спасибо вам, большое! – администратор растроганно смотрела на мою спутницу, – очень приличная публика собирается, многие в смокингах и при галстуках. А депутата вы должны знать, это Алексеев Валентин Митрофанович, чуть не каждый день выступает по телевизору, с женой часто приходят к нам, видимо, живут рядом…
Елена придирчиво осмотрела апартаменты, ей понравилась деловая строгость номера-кабинета, вид из большого, во всю стену, окна, широкая кровать в спальне и просторная ванная комната. Она спросила:
– Ты здесь и живёшь?
– Да, у меня старая квартира деда и бабушки… Здесь – удобнее, не надо на работу ездить, – я засмеялся, она искренне подхватила мой смех.
– А мы с мамой живём на Горького, так привыкла она говорить, не отучишь, хорошая квартирка, сам руководитель города похлопотал. А в Питерской – осталась Эсфирь, у неё уже двое детей, мальчишки. Но работает она с мамой, здесь снимают с мужем жильё, огромную студию с концертным фортепьяно, готовит и проводит семейные музыкальные вечера, – она помолчала, прошла к столику у окна, присела в кресло, продолжила тихим голосом, – у нас сегодня день первого знакомства, да? Ты отвезёшь меня домой не позже полуночи, как в сказке про Золушку. Я маме слово дала, завтра в десять утра встреча и переговоры со всемирным фондом матери Терезы. Там будут наши министры труда, здравоохранения, культуры, все они – женщины… Кстати, мама просила передать: приезжай, обязательно, она представит – познакомит тебя с этими крайне важными в твоей дальнейшей работе людьми.
Встала, пошла ко мне, стройная, тонкая в талии, с распущенными светлыми кудрями. Стало немного страшно за себя, так захотелось обнять её, но она, подойдя почти вплотную, продолжила рассказ:
– Я старше тебя, на год, и ты должен знать, что я уже суперопытный в отношениях мужчина-женщина человек: успела пожить в гражданском браке с актёром, так случилось по молодости, когда училась в театральном училище, а потом – школа актёрского мастерства в США, работала моделью, переводчиком на круизных лайнерах и вот уже два года, благодаря маме, владею агентством – "Балы России"… Не смейся, это, оказывается, такое мощное движение стало, чтобы попасть в столицу, люди проходят тройной отбор на конкурсах… Вот так, – и она неожиданно прикоснулась своими бледно-розовыми губами к моим губам. Именно прикоснулась, не поцеловала, а как будто лизнула их вскользь. Ток пробежал так сильно, что невольно дёрнулась рука, поймав её тело я прижался к упругой груди. Целовал влажные губы долго, насколько хватило дыхания. Она не вырывалась, только чуточку ослабила напор моих рук. Как только я отпустил её, сказала:
– Не надо сегодня… У нас всё будет впереди. Ты мне очень нравишься. Поверь, это немало для первого знакомства…
Глава – 6.
В зал вошли под звуки музыки: оркестр уже играл импровизации на мелодии Джорджа Гершвина, а темень была такая, что посетителей почти не видно. Администратор проводил нас с Еленой к столику, за которым сидели мужчина и женщина, лет по сорок каждому. Кроме двух чашек кофе и обычных приборов – на столе пусто. Мы поздоровались, расселись, стали слушать джаз. После вступления – зажёгся большой свет, конферансье начал рассказывать о музыкантах, которых на сцене собралось девять человек. Они кланялись, играли на своих инструментах, приветствуя зал, набитый до отказа. Депутат бесцеремонно начал рассматривать Елену, я в отместку – его жену, очень красивую даму с усталыми и немножко грустными светло-коричневыми глазами, густо-каштановые волосы крыльями прикрывали уши. Она улыбнулась слегка подкрашенными губами, протянула мне руку, сказала:
– Мила, Людмила Хилтунен, не стала менять фамилию после развода, хотя Алексеев страшно обижен на меня за это. Журналистка, а Валентина, думаю, вы узнали: поп-герой, не сходит с экранов телевизоров…
Он приподнял грузное тело, короткое, с отвисающим животом, прикрытым пиджаком в тёмную клетку, поклонился Елене. Что-то хотел сказать, но я его умышленно перебил:
– Елена и Александр, продюсер и юрист, работаем в фонде, сюда попали впервые…
– А я вас хорошо запомнил, Елена, – тут уже депутат довольно бесцеремонно перебил меня, – мы вместе открывали какой-то бал, по-моему, победителей олимпиад учащихся, где я приветствовал их от имени Госдумы.
– Валентин, какая у тебя, оказывается, хорошая память, – съязвила Мила, – а ваш фонд, Саша, чем занимается?
– Давайте сделаем заказ, – сказал я, увидев краем глаза, как конферансье намыливается улизнуть со сцены и оркестр вот-вот снова заиграет, – а потом поговорим, насколько музыка позволит… – я поднял руку, через секунду рядом уже стоял официант. Попросил бутылку сухого белого вина, королевские креветки, десерт "Наполеон" и капучино. Елена несколько удивлённо посмотрела на меня, будто хотела сказать, что она не ест на ночь, но промолчала. Депутат заказал что-то из японской кухни, чайник зелёного чая для себя, мороженое – жене. "Так-то будет лучше, – подумал я, – разделимся… Чтобы потом объединиться". Заулыбался, наклонился к Елене, сказал на ухо: "Чтоб не достали нас гослюди, будем есть и пить из блюда, но своего…" Девушка ответила одними губами: "Глупенький. Депутаты – лучшие лоббисты, дружить с ними надо: любую стену – пробьют, любой забор – перепрыгнут вместе с тобой. Только платить надо хорошо и вовремя".
Соло повёл саксофонист, у него на отдельном столике ещё лежали саксофон поменьше и кларнет. Одет музыкант был в смокинг, воротник белой рубашки поднят, пуговицы – распахнуты до пупка. Красиво, сказочно играл, а я, признаюсь, обожаю саксофонную музыку, мне не раз хотелось в детстве попросить у бабы Тани купить этот инструмент. Но как-то мы с ней проходили у музмагазина, где в витрине на струне висел золотой саксофончик, почти игрушечный, с ценником в тридцать тысяч рублей. Желание просить у меня пропало: бабушка была на пенсии, мама лежала в очередной раз в больнице, а отец – надеялся, что уж эта его книжка точно принесёт кучу денег.
Тихо, незаметно официант принёс вино, я кивнул, он открыл бутылку, предупредил, что креветки придётся немного подождать. Соседу он вручил тарелку с порциями суши, чайник с двумя чашками, спросил о мороженом. Мила ответила: "С удовольствием". Потом она повернулась ко мне и сказала: "Вы так похожи на одного моего хорошего знакомого, Саша, просто невероятно…" Я спросил: "На кого?" "На Николая Ивановича Караванова, он, правда, умер уже, но в то время был куратором СМИ в правительстве". Помолчав, я всё же сказал: "Он мой дед". "Боже мой, вот это встреча: через десять лет вижу юного Алабая… Такая кличка была у твоего деда, а назвали его так в честь собаки-волкодава. Его боялись больше, чем олигархов – владельцев ТВ и газет. Одного распоясавшегося председателя гостелекомпании он освободил за ночь, утром вместо него с визитом в соседнюю страну поехал другой руководитель…"
Конферансье буквально выпрыгнул к микрофону, радостно объявил, что к нам на минуту заглянула несравненная Дебора Дэвис, гастролирующая сейчас в стране. Зал встал, приветствуя вокальную звезду джаза. Я, к своему стыду, даже не слышал о такой певице из штатов. Её номер длился минут десять, полная импровизация, зал ревел. "Видимо, заехала поужинать в ЦМТ, а земляки уломали её спеть", – сказал депутат Алексеев. А я так был поражён её голосом, что буквально отбивал ладони вместе с присутствующими на концерте.
В большой перерыв нам принесли креветки, официант разлил вино и царственно удалился. Я показал на два пустых фужера, Мила озорно посмотрела на меня, кивнула в знак согласия. Выпили за знакомство. Я следом за депутатом, который весьма агрессивно налегал на суши, стал поедать усатые морские чудовища. Елена сказала, что никогда не съест такую порцию, тем более, на ночь и по-товарищески предложила соседке помочь. Мила с аппетитом стала поглощать креветки. Я сидел и думал: что-то здесь не так, не спроста, дед выплыл, как-то уж очень по-студенчески ведут себя депутат и известная журналистка. Вдруг Мила сказала:
– На всю жизнь, Саша (мы уже перешли на "ты"), я запомнила слова твоего деда. Когда сам президент в 93-м вручил мне медаль со словами: "За спасение отечества", твой дед на банкете сказал: "Ты, может быть, ещё переживёшь минуты стыда за эту награду…" Он оказался прав: журналист не должен получать награды за расстрел парламента в своей стране, даже если он выполнял задание гостелекомпании.
Мы допили кофе, Елене надо было ехать домой, и тут я почувствовал: сейчас будут сказаны самые главные слова. Действительно, уже в вестибюле депутат, который почти на голову оказался ниже меня, подвёл к часам с петухом, сказал тихо, с ленцой: "Можешь рассчитывать на меня. Я могу решить любой вопрос. Но всё будет зависеть от цены, которую ваш фонд готов заплатить… Кстати, пока мы вдвоём и нас никто не слышит, переговори с кем надо у себя: на следующий созыв есть возможность стать депутатом. Это уже скоро произойдёт, ты молод, тебе только и пахать на этом поприще. Цена вопроса большая, но вам она по карману, я знаю, что говорю. Привет твоему начальнику".
– У меня нет начальников…
– Хорошо, – перебил он меня, – скажу по-другому: передай привет Бобо Константиновичу.
Пожал мне руку, не попрощавшись с Еленой, направился к выходу, даже не посмотрев, идёт ли за ним Мила.
***
В машине девушка прижалась ко мне, её упругое тело волновало, кудри щекотали лицо, но мои губы она закрыла ладошкой, глазами показывала на водителя. Я понимал этот жест: нельзя опускаться до инстинктов, но как остановить желание обладать ею, не знал. Чтобы отвлечь меня, она заговорила первая:
– Странная парочка, надо всё выведать у мамы. Как думаешь, они уже знают о твоём фонде? Ведь вы ещё нигде, ни словом не обмолвились, только офис сняли, людей ещё не набирали. А тебя представят только на всероссийском бале студентов, в самом начале осени… Кстати, Саш, ты умеешь танцевать вальс? Я так и думала, нет. Запишу тебя в школу, возьмёшь несколько уроков, чтобы не опозорил меня.
Хотел спросить её о последней фразе, которую она сказала в апартаментах, но увидел, что мы подъезжаем к дому, промолчал. Шлагбаум для въезда во двор открылся автоматически, неужели водитель уже получил ключ, подумал я. И когда они всё успевают… Помог девушке выйти из машины, рукой показал водителю, чтобы тот ждал. Нажал кнопку пульта, на экране высветился консьерж, узнал нас, открыл дверь. Квартира на четвёртом этаже, лифт в углу, на площадке всего две двери. Я, когда забирал попутчицу, практически не разглядел их жильё, поэтому решил не спешить с уходом. Дверь снова открыла домработница, её звали Валентиной.
– Зайдёшь, есть домашний морс из черноплодки, сильная вещь, – сказала Елена, улыбаясь.
– Чему ты улыбаешься? – спросил я, – стакан можно выпить и у порога… Ты права, пора домой…
Она легко стала прощаться, заодно спросив у Валентины:
Мама в постели?
– Уже час, как спит, сказала, завтра – трудный день…
– Вот тебе напоминание о фонде матери Терезы, – Елена поцеловала меня в щёку, выпроводила за дверь и тут же захлопнула её.
"Быстро, однако, расправились со мной, – подумал я, – как грустно осознавать, что надо уезжать туда, где тебя никто не ждёт. Поеду-ка я на квартиру деда с бабушкой, давно не был там, подышу родным воздухом".
Вышел из машины у своего дома, сказав водителю, чтобы приезжал к девяти утра, а сам ещё не был готов ехать на встречу с женщинами. Но, на всякий случай, держал здесь запас – костюм парадный с белой рубашкой, модным галстуком и лаковыми туфлями. Квартира приняла меня тишиной, спёртым воздухом с запахом пыли. Тут же решил, что на выходные закажу в агентстве уборщицу, пусть придаст моему "схрону" жилой вид. Включил чайник, опять вспомнил бабу Таню: она бы сейчас уже хлопотала у плиты, пекла блины или оладушки. "Ладно, обойдёмся растворимым кофе, – сказал я себе, – а утро вечера мудренее". В кабинете деда, в нижнем просторном ящике финской стенки нашёл две коробки, забитые папками с бумагами. Еле-еле вытащил одну из них, настолько она была тяжёлой, фломастером на крышке написано: "1991год. Для Премьера". Похоже, рука – деда, почерк наклонен вправо, размашистый. Во второй коробке лежали папки с вырезками из газет, разложенные по годам. Решил внимательно пересмотреть всё это хозяйство в свободное время, сегодня уже не осталось сил.
Зашёл в свою комнату, разделся до трусов, халат не стал одевать, откинул одеяло на кровати, чтобы сразу рухнуть в постель. Кофе вдруг расхотелось пить, заварил пакетик цейлонского чая, сел на массивный стул из натуральной берёзы, который дед привёз то ли из Вятки, то ли из Костромы, поднял голые ноги, обхватил их руками, голову положил на колени. Думал не о Елене, не о депутате и журналистке, не о своей непонятной, какой-то подвешенной в безвоздушном пространстве, жизни. Думал о Кате.
Отпустила ли она меня, как говорила, сидя на этой же кухне, баба Таня? Да, десять лет, чуть больше, это – срок. Я намного реже стал вспоминать ту смерть, притупилась боль, рана, которая кровоточила годами, затянулась, сердце уже не выпрыгивает из груди при видении картин её гибели. Но каждый год, по весне, меня тянет в тот город, где мы полюбили друг друга, мне хочется там жить, работать, ходить по трамвайному маршруту, по которому каждый день я провожал её до старенького "жигулёнка", в котором за рулём сидел майор советской армии – отец Кати. Я бы, наверное, даже рискнул спуститься с той горки, по которой она съехала в полынью, но мне до сих пор невмоготу видеть снежные торосы, окрашенные тогда её кровью.
Были ли у меня партнёрши в студенчестве? Конечно, от такой самостоятельной и раскованной жизни не стоит ожидать целомудрия. Да и не надо, уверен, этого делать: жизнь есть жизнь, её невозможно остановить. Но полюбить я так никого и не смог. Однолюб? Да, так мне говорили и дед Николай, и отец. Тут даже другое примешивалось: чистый символ мальчишеской, а потом юношеской любви требовал других подходов и мерил. Каких? Да, бог их знает… Я даже наблюдал за сестрой, Дарьей, думая, может ли она полюбить в четырнадцать лет? Может, но это была уже совсем другая, современная что ли, "любовь-морковь". Мне даже в страшном сне не могло присниться, что Катя приведёт домой какого-то парня, чьё имя она не может даже вспомнить. А Дашка – пожалуйста. Причём делалось это не ради эпатажа, не ради того, чтобы насолить родителям. Так все делают и поступают точно так же, как моя сестрёнка.
Чай подогревал дважды, но так и не притронулся к бокалу: мысли от Кати перетекли к сегодняшним проблемам. Решил, завтра сделаю звонок Бобо, надо встретиться, переговорить о ситуации: скорее всего, нас сдала исполнительный директор – Кувшинова-Аранович, чует моё сердце – не бескорыстно. И как прикажете работать с ней дальше, если она не смогла удержать информацию даже пару дней? Депутат меня меньше волновал, лоббист, а по нашему – стервятник: мимо не пройдёт, мимо рта – не пронесёт. Но что означает его привет лично Бобо и стоит ли об этом упоминать в разговоре, надо ещё подумать. И ещё: меня очень заинтересовала журналистка, пришедшая с депутатом. Чует моё сердце, никакая она не жена, тоже, наверное, собирает информацию о зарождающемся фонде, о деде, его внуке.
"Но это будет завтра… – посмотрел на мобильник, – нет, уже сегодня, полпервого ночи. Эх, была не была: позвоню…" – и нажал кнопку на телефоне.
Ответил хозяин номера быстро, видимо, ещё не спал:
– Алло, что случилось, сынок? Ты так поздно никогда не звонил…
– Ничего, пап, ровным счётом ничего… Я подумал, что ты ещё точно не спишь и захотелось сказать, что ты – отличный писатель. Мне сегодня опытный журналист подсказал одну мысль: для писателя надо нанимать хорошего литературного агента, это – больше половины успеха его книгам. Я найму тебе агента и сделаю это уже завтра. Подготовь все материалы, книжки, отзывы, в общем, всё, что надо… И ещё пап: давай съездим с тобой в наш город. Я знаю, что там живёт, если, конечно, ещё жив, школьный товарищ деда. Мне очень хочется встретиться с ним, поговорить об их детстве, школе, любви. Мы ведь ничего не знаем о том периоде его жизни…
– Да, я с удовольствием приму твоё приглашение. Но я помню о девушке, которую ты потерял в этом городе… Тебя снова не накроет волна? Давай подумаем, не будем горячиться. А за литературного агента, спасибо, сын. Ты меня так порадовал. Помни всегда: я тебя очень люблю.
– И я тебя, пап, – как это ни прискорбно, но я понял, что в город своей первой любви я поеду один.
Глава – 7.
Первое, что я сделал утром, узнал, где находится Бобо Константинович. В офисе сказали: пока, наверное, дома. Достал его визитку, данную мне десять лет назад и лежавшую всё это время в шкатулке у деда на столе, набрал номер домашнего телефона (с учётом нового коммутатора), услышал гудки, потом щелчок и голос:
– Вас слушают…
– Это я, Александр…
– Поздравляю, Саша, – сказал Бобо Константинович совершенно необычным голосом, мне он показался космическим по звучанию, – я ждал этого звонка, значит, ты созрел для разговора и это самое важное. Приезжай в офис к десяти, я отвечу на все твои вопросы…
Частые гудки разрывали ухо, а я всё ещё боялся положить трубку на рычаг старенького аппарата, стоящего на кухне у бабы Тани. Задал себе главный вопрос: "О чём я спрошу Бобо? Наверное, кто я и что представляю из себя в его фирме? И не проще ли ему нанять "Аранович и Ко", платить, и они будут решать любые вопросы. Она всё равно будет торговать информацией, посвящать нужных людей в "тайны", распускать слухи, в общем, делать всю ту же работу, что ей и предстоит делать в ближайшее время. Зачем я нужен? А если нужен, то какие у меня полномочия, каким капиталом я располагаю. В фонде, насколько я понимаю, как юрист, по-другому нельзя, тем более, в именном. Фонды русских олигархов, как сообщает интернет, имеют бюджеты от пятисот миллионов рублей и более на год. И распоряжаются там деньгами по своему усмотрению. С ними, как раз, всё понятно: сколотил капитал, нашёл нишу для благотворительности, отдал деньги – получи налоговые льготы и имя благодетеля. Значит, надо понимать, что наша структура – это не фонд, например, известного актёра, существующий на пожертвования и пополняемый вкладами людей в течение всего года.
Ещё вопрос на засыпку: а чем знаменит мой дед, чтобы его именем называть фонд? Он был российский государственный и политический деятель, сообщает тот же интернет. Работал в правительстве, был советником председателя в комиссии по оперативным вопросам, курировал СМИ. Но не секрет, в тот период у государства не было денег не только на зарплаты рабочим, пенсионерам их гроши выплачивали с опозданием. Какие СМИ, какое, извините, телевидение – радио? С молотка уходили за бесценок целые отрасли производства…