– Потом, Анита, все потом, – замахал Никита, отпуская ее ладонь. – Самое главное – вы чувствуете себя хорошо и не кашляете. Идите, а я пойду помогать готовить вам завтрак… Кстати, температуры у вас нет?
После завтрака Анита и вовсе преобразилась: с нее куда-то улетучилась до конца суровая маска вершительницы судеб мира – лицо стало живой и притягательно женственной, несмотря на то, что Никита с самого начала, когда он увидел ее в особняке у Гарри, решил про себя, что она не в его вкусе. Выпив две чашки крепкого кофе с добавлением граппы, Анита вызвала управляющего и справилась у него о возможности устроить охоту на голубей вне пределов долины.
– Видите ли, – поймав на себе удивленный взгляд Никиты, стала комментировать она свою просьбу, – мой друг – настоящий профессиональный охотник, и ему неинтересно стрелять по «домашним уткам», как он сам выразился вашему егерю. Вы можете нам показать на карте, где мы точно найдем диких голубей?
– Если вы хотите поохотиться на горлиц, то вам лучше поехать на восток, поближе к оливковым плантациям фермеров – те только вам спасибо скажут, – учтиво поклонившись, ответил управляющий, выслушав просьбу Аниты. – Там, на люцерновых лугах, их великое множество. Заодно, можете поохотиться на куропаток. Единственно, все же я бы рекомендовал вам взять нашего егеря в сопровождающие: с его отличным красавчиком бретоном, вышколенным для охоты в саванне, вы добудете гораздо больше птиц… Впрочем, сеньор Энрико, на мой взгляд, перенасытился за свою жизнь охотой, не так ли? – Администратор склонил голову в сторону Никиты. – Наш егерь Феликс с таким восторгом всем нам рассказывает, уже который день подряд, про ваш фантастический выстрел!
Хотя они и взяли ружья и всю причитающуюся охотничью амуницию, Анита, как только выехала на шоссе, вместо того, чтобы направиться сперва на юг, а потом на восток, в сторону близлежащих оливковых рощ, на первом же перекрестке повернула на запад, в сторону Анд. Никита, словно бы зная заранее, что все слова об охоте на горлиц и куропаток были лишь словами, не повел даже глазом.
– Вы еще не связывались с вашим врачом? – спросил он, заглядывая через щелочку приоткрывшейся плотной занавески на молнии на задний отдел кабины, где все было заставлено какими-то приборами. – А у вас тут, смотрю, имеется связь со всем миром – удобно, да?
Анита ничего не ответила. После того, как они покинули закрытую охотничью территорию, она снова стала совершенно серьёзной, и от утренней ее беззаботности не осталось и следа.
Мощный пикап, мягко рыча, ехал по еле заметной серпантинной дороге внутри неглубокого каньона. Выбравшись оттуда, они оказались на небольшом ровном плато в окружении гор со снежными вершинами. Было довольно прохладно, и Никита, приоткрыв дверь, закрыл ее и снова спросил, уже напрямую, про самочувствие своей спутницы.
– Вы же видите, что вы меня совершенно вылечили, – лицо у Аниты снова изменилось, как у заправского актера, – или вы не верите в самого себя?
– Лечить вас в мои обязанности не входило, – глядя в сторону, ответил Никита. – Мне стало жалко вас, вот и попробовал испытать свои лекарские способности.
– В кузове лежат мешки с сухими дровами, два складных кресла и складная костровая чаша, – мило улыбнувшись, сказала Анита. – Вот там, возле огромного валуна, думаю получится соорудить отличное место для беседы… Смотрите, какие виды открываются отсюда!
– Но здесь довольно холодно – как бы вам не получить осложнение, синьора Хуанита.
– Почему Хуанита?
– Вас повар Сержио так обозвал утром…
Анита громко рассмеялась в ответ. От ее хмурого вида, с которым она ехала всю дорогу, не осталось и следа.
– А у меня, оказывается, обнаружился коронавирус, – когда уже разожгли огромный костер, и от огня стало жарко и неимоверно уютно одновременно, как бы невзначай прошептала Анита, сидя в складном кресле. – Интересно, а вы можете заразиться им?
– Мне тоже интересно узнать…
Анита пристально посмотрела Никите в глаза.
– Странно, у вас такой взгляд… не пойму даже, как правильней выразиться…
– Стар я для вашего мира, – пожалуй, как у древнего старика?
– Ну, что вы? Как раз этого в вас нисколечко нет… Знаете, мне кажется, у вас взгляд словно у охотничьей собаки, находящейся в вечном поиске вечно ускользающей добычи. Это – не грусть, не печаль, никакой безнадежности из-за этого, а наоборот – все возрастающий внутренний энтузиазм и совершенное понимание того, что пока добыча не поймана – вы наполнены полнотой жизни…
– А вы разве не такая? – ответил Никита. – Если бы вы сами не были такой, то не могли бы ощутить и выразить свои эмоции словами так, как только что описали его…
Они долго молчали – около пятнадцати минут.
– А почему вы жалеете людей? – неожиданно спросила Анита. – Разве они достойны сожаленья?
Никита, как бы не слыша страшного вопроса, достал из мешка два коротких полена, внешне похожие на дубовые, и бросил их в огонь. Дрова с мягким шуршанием тут же заполыхали.
– Я знаю ваши жизненные принципы, – чуть поправляя головёшки на очаге, тихо ответил он после долгой паузы, – и переубеждать вас сейчас у меня нет никакого желания. Для этого мне надо с вашей душой спуститься в ад – в ваш персональный ад – и уже оттуда медленно начать подниматься вверх, шаг за шагом, держа вашу руку… Но в данный момент меня послали не за этим, а объяснить только, что вы хотите уничтожить сами себя вместе со всей планетой. И вы же задаете тот вопрос, с которым меня и отправили конкретно к вам: достойны ли вы, Анита, сожаления? Я сказал себе, что да, вы достойны сожаления – и это я сказал себе сегодня ночью, а потому и вылечил вас. Я не прошу вас также пожалеть других людей – я хочу, чтобы вы хотя бы спасли сами себя и подтвердили 25 сентября операцию самоликвидации астероида.
– Хорошо, я сделаю это. Вы слышите? Я даю вам слово, что если придет кодовый сигнал на подтверждение – я дам утвердительный ответ. И вы знаете, что я свои слова никогда не беру назад, что бы это мне ни стоило. – Анита замолкла и отвернулась, словно стыдясь своих слов. – Но у меня есть небольшое условие. И если вы выполните его, то…
Анита замолкла, видимо, не решаясь озвучить условие компромиссного соглашательства с Никитой.
– Так что же вы замолчали? – спросил Никита. – Что я могу вам сделать, если у вас есть все: власть, деньги, время, и здоровье вам помог привести в порядок…
– Я сделаю все, что вы просили, но взамен я должна попросить… У меня должен быть ребенок от вас…
Никита был готов ко всему, но эти тихие застенчивые слова ударили его словно кувалдой по голове. Он всеми внутренними силами напрягся для того, чтобы оставаться внешне невозмутимым и не показать Аните свое ошеломлённое состояние.
– Я – абсолютно жестокосердна, – продолжила та, – и мне, в отличие от вас, людей нисколько не жалко. Я не могу сказать: жалею ли я себя, люблю ли я себя? Поэтому, если я узнаю к 25 сентября, что я беременна, то я начну жалеть хоть кого-то в этом мире. И это будет дополнительной гарантией того, что я выполню свое слово…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Через двенадцать дней в Сантьяго, уже удобно разместившись на своем месте в салоне бизнес-класса, Никита впал в глубокое раздумье по поводу своих отношений с Анитой. Пока они вместе сибаритствовали в роскошном охотничьем особняке вплоть до дня накануне, он старался думать о своем поведении, как и положено разведчику, как холостой американец Хенри Дэвис. Сейчас же, когда загудели двигатели «Боинга» и вплоть до приземления в Нью-Йорке, ему необходимо было перезагрузиться, пробыв снова самим собой – Никитой Шадриным, чтобы подготовиться, возможно, более тяжелой, а может, – и нет, но все же очень непростой встрече с Максом.
Все, что касалось его пребывания в Аргентине, он загодя, еще в Сайгире, решил никому не рассказывать, включая Агаева и Ситникова. Сейчас же, когда дело и вовсе обернулось таким оригинальным образом, и ему пришлось выполнить все то, что просила от него Анита, Никита дал твердо себе слово, что все случившееся между ними – тайна только для двоих. К тому же, если она станет матерью его ребенка, любое лишнее слово, сказанное им, может стать смертельным для нее через какое-то время.
Что касается самой Аниты, то Никита так и не смог пробиться через ее «защиту». К тому же, он даже в минуты интимной близости, держался немного прохладно из-за всплывающих время от времени мыслей о Тане и о своей семье, но, впрочем, эта как бы его особенность шла только на пользу: как думала Анита, представитель «высших сил» должен быть именно таким по темпераменту. За все последующие дни они ни разу не касались в разговоре темы астероида. Никита ждал, когда она все же захочет с ним обговорить, может быть, для прояснения некоторые детали будущих ее действий, но Анита молчала. Никита чувствовал, как за тонко наигранной ее простотой скрывается дьявольски умная натура. Поэтому ему приходилось держаться более чем осторожно, несмотря на их постельные отношения. Даже в те минуты, когда вечерами они в абсолютно спокойной – идиллической – обстановке пили вино и беседовали ни о чем, Анита могла как бы нехотя впустить в свой мир, открыв настежь дверь. Но за этой дверью… оказывалась еще одна, притом она даже если приоткрывалась, то цепочка изнутри позволяла только бросить взгляд на пространство ее духовного мира. Никита чувствовал, что, поверив ему, она все же постоянно в течение всего времени совместного пребывания, как бы ждала, зорко наблюдая за ним и за всеми его словами, когда он допустит непростительную оплошность, и перед ней проявиться обычный человек. Но Никита, на его взгляд, не дал ни одного повода усомниться в своей, как бы сверхъестественной, сущности. По крайней мере, когда они расставались в Ретамито, она впервые заплакала, и рыдала она абсолютно естественно, не скрывая своих зародившихся, может быть впервые, искренних чувств. И только своим жестким характером она подавила свою минутную слабость, и в последний раз крепко поцеловав его, села в свой пикап и уехала… Никита же остался возле своей старой «Тойоты», взятой напрокат, будучи не совсем уверенным в том, что первая часть его миссии выполнена…
В какой-то момент, под размеренный гул самолетных двигателей, сознание Никиты, перезагруженный за последние две недели из-за пребывания в состоянии чрезмерной постоянной концентрации, как бы незаметно переключилось на воспоминания из прошлой жизни, и он заснул. И это было лучшее, что Никита мог сделать в данный момент.
Проспал он чуть больше часа, что вполне ему хватило привести свое внутреннее состояние на подготовку к будущим испытаниям. Сейчас, по прибытии в Нью-Йорк, вступительной фазой для выполнения его миссии там будет являться знакомство с помощником Макса – Рональдом Россом. И этот первоначальный этап ни в коей мере не мог быть хоть на йоту легче последующего, когда придется начать вести игру с Максом, настоящее имя которого было Марк Моран. Только Росс, которого Макс, то есть Марк Моран, называл Ронни, мог помочь встретиться со своим боссом. Иного варианта Никита не видел совершенно…
Вот уже который раз он начал перелистывать в памяти свое «досье» на этого Ронни, составленный им за время пристального наблюдения с апреля по июнь. Родители Росса были родом из Риги: мать – эстонка; покойный отец, который умер от рака пятнадцать лет назад, – вроде бы поляк. В США родители эмигрировали в 1991 году, когда Рональду было четырнадцать лет. Числился полтора года студентом университета Айова, потом служил в армии, затем полицейская академия и служба в полиции Чикаго до 2005 года. После тяжелого ранения и последующей реабилитации, каким-то образом через два года оказался тенью молодого вундеркинда Марка Морана, который был выбран кем-то из «клиентов» Никиты на роль главного «корректировщика» движения астероида.
Самолет приземлился в аэропорту Джона Кеннеди в шестом часу. Солнце клонилось к закату, но жара после Аргентины и Чили показалась Никите просто нестерпимой, когда он вышел из здания аэропорта. Пока ловил такси, он весь вспотел. Наконец Никита очутился в заветном желтом минивэне и назвал адрес небольшого отеля в Парамусе, что находился чуть восточнее от Риджвуда. Несмотря на час пик, Никита к неудовольствию водителя, попросил ехать через центр Нью-Йорка. Таксист (с виду – кореец) сразу же сменил на лице недовольную маску на радостно-восторженную, когда Никита пообещал заплатить сто долларов сверх тарифа. Проезжая Манхэттен возле Большого Центрального вокзала, он специально чуть опустил стекло, и в прохладную от кондиционера кабину ворвался знакомый с юности запах этого огромного города. Сами виды Нью-Йорка Никите за последнее время его наблюдений за Максом поднадоели, но этот аромат, состоящий из самых разнообразных и контрастных ингредиентов, ему нравился так, что он просто жаждал вдохнуть и почувствовать, как время словно прокручивается вспять, увлекая его в беззаботную молодость….
Пока все шло, как ни странно и невероятно, по плану. Завтра Никите предстояло встретиться с Рональдом Россом, то есть Ронни – тенью Макса. Попасть к этому Максу – Марку Морану – можно было исключительно только с помощью Ронни. Дублирующие друг друга команды охраны в принципе не допускали какого бы то ни было приближения к этому Марку Морану без их ведома. План Никиты состоял в том, чтобы уговорить Ронни скрытно, за сутки до появления из Гренландии босса, провести его в апартаменты Марка. Охрана там появлялась за несколько часов – за три, примерно, – до того, как хозяин пентхауса должен был подъехать к отдельному въезду в подземный паркинг, предназначенный только для него. Когда Марк отсутствовал в течение более пяти дней, охрана снималась, а на входе в этот самый паркинг дежурил лишь один человек, да и то лишь как обычный вахтер-привратник. Помощник Марка, то есть Макса, проезжал мимо него и поднимался на служебный полуэтаж ниже пентхауса на отдельном служебном лифте: у Марка же был собственный роскошный скоростной лифт. Если раньше Марк в течение месяца жил здесь примерно два раза по шесть-семь дней, то, с переходом управления астероидом в центр «Арес», он в июне и в июле здесь пробыл всего по четыре дня во время приезда с отчетом к Бобу. Свои сумасшедшие вычисления он за эти месяцы проводил на базе в Гренландии, а здесь он только один вечер перепроверял, а оставшееся время отдыхал, причем опять же в очень своеобразной манере.
За пять дней до появления Марка пентхаус в течение двух дней – с утра до вечера – чистили одни и те же люди количеством трех человек из какой-то, видимо, солидной компании. На третий день особая бригада мыла до абсолютной прозрачности стекла с внешней стороны. За процессом следил, никуда не отлучаясь, Ронни. Дальше, накануне приезда самого Марка Морана, Ронни завозил в холодильники в своем служебном помещении продукты: Марк заказывал в основном одни и те же блюда. Готовил же еду для него сам Ронни. Этот человек обладал недюжинным талантом ко всем делам, чем напоминал Никите Серегу – своего помощника.
Завтра в апартаментах Марка должны были чистить стекла. После чего Ронни на своем автомобиле поедет домой, а по пути, как всегда, должен был заехать на часок в кафе на окраине Парамуса. Там он садился за один и тот же стол и долго пил две чашки кофе, рассматривая новости на своем планшете, о чем-то думал, иногда изучал разные кулинарные рецепты… Потом он ужинал, причем ел всегда блюда из трески. Затем ему подавали зеленый чай в фарфоровом чайничке, и, выпив его содержимое примерно за минут двадцать, ехал уже к себе домой в Риджвуд, где он и жил со своей старенькой, но вполне живой и бодрой старушкой. Такой был распорядок Ронни в дни, когда он после работы приезжал домой.
Никита как раз в этом кафе и собирался познакомиться, так сказать, с Ронни. Затем, убедив его помочь ему, Ронни должен был взять его с собой через день и под видом носильщика продуктов для кухни провести в свой служебный полуэтаж и оставить там на ночь. А на следующий день, накануне приезда Марка, проводить Никиту непосредственно в апартаменты своего босса и опять же на ночь, но только уже там, оставить его дожидаться Марка Морана – Макса.
План был авантюрен, впрочем, как и вся его миссия, но, по крайне мере, первый этап ее удался, и это добавляло Никите уверенности в том, что он сможет уговорить Ронни помочь ему. Но как все пойдет – покажет завтрашний день…
Средней руки гостиница в Парамусе, где Никита оплатил номер на два дня вперед, находилась в довольно живописном месте рядом с каким-то то ли парком, то ли гольф-полями. Но это для него не имело никакого значения. Самое главное было то, что она находилась рядом именно с тем кафе, где у Ронни был как бы индивидуальный стол, и где он, согласно собственным своим традициям, непременно должен был посидеть как минимум час перед тем, как вернуться домой.
Завершив все формальности на ресепшен отеля, Никита поднялся в свой номер на втором этаже, выставил кондиционер на максимум и, приняв ванну, завалился спать, не захотев даже ужинать.
На следующий день, минут за двадцать-тридцать до предполагаемого прибытия Ронни, в кафе с безобидным названием «Water clock» зашел Никита и, с невозмутимым видом пройдя через небольшой зал, сел за угловой стол – именно за тот стол, который числился у персонала кафе за Ронни, и на котором стояла табличка с просьбой его не занимать. Почти сразу к нему подбежал официантка – приятная белокурая женщина лет тридцати – и, мило улыбаясь, стала настойчиво предлагать пересесть за другой стол, коих было множество: из примерно двадцати столов были заняты всего три.
– Я старый друг Ронни, если угодно – Рональда Росса, – спокойно выслушав краткий монолог официантки, ответил Никита, мило улыбнувшись. – Он мне сам назначил встречу за эти столом. Он так и сказал: угловой стол, откуда виден весь зал и, самое главное, вход. Видите ли, мой друг – бывший полицейский, что вам, скорее всего, и так известно; вот поэтому он всегда в любом кафе всегда или садиться на такое место, или же вовсе уходит, если это невозможно.
– Мистер, вы точно говорите правду? – скептически спросила женщина, но все же протянула меню, которую держала в руках. – Мистер Росс наш давнишний клиент, к тому же этот стол оплачен на год вперед…
– Не беспокойтесь миссис…
– Мисс…, – поправила официантка.
– Мисс, возьмите в знак правдивости моих слов вот это, – Никита быстрым движением, но так, чтобы это заметила женщина, засунул, чуть приоткрыв, в меню стодолларовую купюру. – Вы так милы, что разговор с вами мне доставил истинное наслаждение после жаркого дня.
– Я вам верю, сэр, – улыбнулась официантка. – Можете называть меня Сара, если вам угодно. Вы будете что-нибудь заказывать сейчас или подождете мистера Росса?
– Если можно, двойной эспрессо, стакан холодной воды со льдом и суфле с треской в медово-горчичном соусе…
Никита протянул Саре меню, так и не открыв его.
– Теперь я точно убедилась, что вы, по крайней мере, близкий знакомый мистера Росса, – ответила официантка, бережно прижав меню правой рукой к животу. – Это суфле – его любимое блюда.
– Еще он любит запечённую треску с шампиньонами и горошком, – добавил Никита, – а также фишболлы по-французски… Да, вот что: приготовьте сразу две порции суфле. Мой друг скоро должен подъехать, и мне неудобно будет сидеть и есть, в то время как он – ждать.
– Совершенно верно, – поддержала его Сара. – Хорошо, значит, два суфле с треской. Если вы, в отличие от него, любите мясо, то могу посоветовать наш фирменный бургер со свининой, запеченной в течение восьми часов в печи, а перед этим выдержанной в течение двух суток в секретном маринаде нашего повара…
– Как-нибудь потом, – перебил ее Никита. – Скоро должен появиться мой друг, а вы мне принесете гору мяса: вы же знаете, что Ронни не ест мясо.
Официантка ушла. Через минуту, чуть расслабившись под приятную легкую инструментальную музыку в стиле 60-х годов, Никита услышал, как она кому-то шепчет о нем, что якобы он друг мистера Росса.
Прошло около двадцати минут. К попивающему маленькими глотками кофе Никите подошла Сара и спросила, когда подавать суфле.
– Вы подержите их пока в теплой духовке, если это возможно, – ответил он, запивая крепкий кофе ледяной водой. – Ронни вот-вот должен появиться.
Официантка ушла. Никита, немного подумав, встал из-за стола и, так как за ним стоял лишь один единственный стул, взял еще один от соседнего стола и поставил его спинкой к входной двери. Затем, усевшись на него, стал спокойно ждать.
Прошло, наверное, всего минуты три, как послышался звук двигателя машины, который парковался на стоянке кафе. Никита, оставаясь неподвижно, краем глаза заметил, что из кабины вышел Ронни. Тот спокойно вошел в кафе, и Никита почти почувствовал спиной, как глаза Росса вперились в его сторону. Никита продолжил спокойно пить свой кофе, словно ничего не слышал и не замечал. Через секунду послышались шаги, и знакомый голос Ронни недовольно спросил, видимо у Сары, где находиться какой-то Майкл.
– А в чем дело, мистер Росс? – спросила та. – Кстати…
– Как в чем? – пробурчал Ронни. – Почему занят мой стол?
– Он не занят, – в тон ему, возмущенно и даже немного обиженно ответила официантка. – Неужели вы не заметили, что вас ждет ваш друг. Мистер сказал, что вы назначили ему встречу…
– Что за вздор? – почти про себя прошипел Ронни, и по звуку его шагов Никита понял, что он направился к нему.
– Послушайте, мистер, – обратился он, усевшись на свое привычное место и уставившись недовольным взглядом на Никиту, – как вас там зовут – я не знаю и знать абсолютно не хочу, – но извольте пересесть за другой стол. И что вы там наплели Саре про то, что вы мой как бы друг? Что это за дешевый спектакль решили устроить здесь? У меня вовсе нет друзей: было один единственный, да и того убили.
Никита допил свой уже остывший кофе и спокойно улыбнулся в ответ.
– Все это мне ведомо… Но если вы меня не знаете, то это не значит, что я не могу быть вашим другом? Хотя, я вас понимаю: друг не бывает вдруг…
– Вам подавать суфле? – громко спросила Сара, высунувшись из-за угла.
– Да, теперь можно, – ответил Никита.
– Послушайте, что это вы тут распоряжаетесь, – недовольно пробурчал Ронни. – Потрудитесь пересесть за другой стол и дайте мне спокойно поужинать в одиночестве. Я в вашем обществе нисколько не нуждаюсь.
– Может, так, а может, и нет, – нисколько не обращая внимания на недовольный тон Ронни, продолжил Никита. – Но я не могу уйти от вас, так как я пришел сюда именно к вам. И я – ваш друг, уверяю вас, потому как последние полгода я был постоянно рядом с вами… Подождите, выслушайте меня… Мы сейчас поужинаем и поедем к вам домой. Я знаю о вас все, поэтому, сами понимаете, любой разговор о вашей работе в такой открытой обстановке вам строго запрещен, не так ли?
– Так вы из?…
– Нет, я не представляю ни одну из секретных служб или служб разведки стран Земли. В это сразу вам трудно поверить, поэтому давайте на этом остановимся и поедим изумительную треску в горчично-медовом соусе.
Официантка поставила перед ними две керамические миски на деревянной подставке и, бросив удивленный взгляд на своих клиентов, молча удалилась.
– Вы меня даже заинтриговали? – уже спокойно бросил Ронни. – А вы знаете, что я вот могу позвонить по одному номеру, и вы тут же сгинете с лица этой самой планеты Земля?
– Да все я знаю, – в тон ему ответил Никита, начиная есть суфле, – но я могу показать вам – не здесь, конечно, – что со мной ничего нельзя сделать. Вас хотя бы это заинтриговало?
На этот раз Ронни чуточку удивился и впервые с интересом уставился на Никиту.
– Хорошо, поедем ко мне домой. Кстати, как мне к вам обращаться?
Никита достал свой бумажник и положил его на стол.
– Так вы егерь и к тому же из Аляски? – как бы нехотя открыв бумажник и осмотрев там документы Никиты опытным глазом полицейского, разочарованно протянул Ронни. – Что за нелепость? Что за балаган вы тут устроили, а?
– Послушайте, – строго одернул его Никита шепотом: ему надо было хоть немного подавить волю собеседника, чтобы можно было играть дальше свой сценарий, – я же вам сказал, что у меня есть дело к вам, а точнее – к Марку Морану, то есть к твоему хозяину… И я пришел не от лица какого бы то ни было государства – повторяю это еще раз… А то, что у меня документы на имя некоего Хенри Дэвиса, охотника из Аляски – это просто необходимость, чтобы не объяснять каждому полицейскому или еще кому: зачем я здесь и с какой миссией. Настоящий этот Дэвис сейчас находится в Бразилии, вернее, даже не в Бразилии, по-моему, но это к делу никак не относится.
Ронни, пока Никита говорил, ел суфле с таким видом, словно бы ничего не слышит и ему все равно, что говорит его собеседник. «Черта ветерана-полицейского, – подумал Никита, следуя примеру Ронни, – но ты уже попал на крючок, а если я еще покажу фокус с прокалыванием пальца от доктора Ерохина, то все твое напускное железное самообладание исчезнет моментально». Он доел суфле из рыбы и выложил из бумажника две стодолларовые купюры под чашку из-под кофе. Ронни покосился на его действия, но ничего не сказал.
– Не нравится мне все это, – как-то мрачно сказал он, сдвинув брови так, что они почти сошлись в одну черту. – И как это я так быстро согласился с вами и пригласил к себе в дом. Видимо, черт дернул…
– Успокойтесь: могу точно сказать, что не черт. Это раньше вас черти дергали вплоть до того момента, пока вы парковали здесь машину, и только сегодня к вам пришел некто со стороны другого полюса. Пойдемте, друг мой… Если я вас не смогу убедить в правдивости моих слов в течение пятнадцати минут, то вы меня выставите за дверь тотчас же. Так пойдет? Вам ли, бывшему полицейскому Чикаго, который не боялся пуль бандитов, бояться посидеть за бокалом виски со старым другом? Да-да, я повторюсь: я вас знаю довольно давно так, как не знает вас родная мать, которая живет с тобой. Я даже знаю, что и где лежит у вас дома…
– А вот сейчас поверим! – Ронни хитро прищурился в ответ. – Ты знаешь, где лежит у нас дома старый кухонный комбайн – бордового цвета, с хорошей тестомесилкой? Он был подарен нам на свадьбу…
– Жаль, что вы разошлись.
– Это к делу не относится, как вы сказали недавно. Так вот, мать у меня очень любит готовить – это она привила мне любовь к кулинарии, – и вот мы никак в доме не можем найти этот злополучный комбайн. Во время ремонта первого этажа два года назад куда-то затолкали, а теперь не можем разыскать.
– Так он у вас на чердаке под лестницей, ведущей на крышу. Вы коробку с ним задвинули случайно, и она завалилась в нишу карниза за стойкой.
Ронни вдруг заразительно засмеялся:
– А мне начинает нравиться этот цирк. Ну, если твои слова подтвердятся, то хоть оставайтесь ночевать у нас.
– Ночевать у вас, думаю, ни к чему: я остановился здесь рядом в гостинице. Она вот тут, возле полей для гольфа с этой стороны эстакады. Единственно, я буду признателен, если вы меня потом подбросите на своей машине.
– ОК, – ответил Ронни и встал из-за стола.
Ехать до дома Россов от кафе было почти ничего – минут пять, не больше. По пути ни Ронни, ни Никита не проронили ни слова. Никита боковым зрением видел и чувствовал, как Ронни начинает осмысливать серьёзность всего происходящего, при этом мучаясь в сомнениях насчет своего спутника: кто он такой, откуда он взялся – не с луны же свалился, в конце концов!
– А вот и мы подъехали, – первым заговорил Никита, когда над аккуратно постриженной живой изгородью из туи показалась черепичная крыша дома Ронни. – У вас очень хороший дом – из кирпича. Не то что каркасные у соседей… И участок у вас примерно под два акра, думаю, будет…
– Нет, меньше: чуть больше одного… Так вы действительно знаете, что и где лежит в нашем доме? Но это невозможно!
Когда Ронни припарковал свой мощный джип «Форд» (Никите показалось, что он даже бронированный), к ним из-за дома – в фартуке, в сапогах и в испачканных землей нитяных перчатках – вышла его мать. Ронни представил ей Никиту как своего старого сослуживца из полиции Чикаго.
– Вы не голодны? – наговорив кучу дежурных слов гостю, спросила она, обращаясь к сыну. – Я приготовила немного баранины с печеным бататом.
– Ох, мамочка, вкуснее этого блюда нет ничего на свете. Мы с Хенри немного посидели в моем кафе и поели рыбу, так что мы сейчас немного посекретничаем с ним о нашей холостяцкой жизни, а потом – на дорожку – ты нас угостишь бараниной.
– Эх, вам бы детей растить и воспитывать! – Старушка нарочито недовольно замахала своими руками в грязных перчатках. – И не одного, к тому же… Эх, дети, дети! Тоже мне – холостяки! И какие же могут быть у вас разговоры – все пустое и бессмысленное…
Поднявшись на второй этаж, куда мать Ронни поднималась очень редко, хозяин дома посадил Никиту на кресло возле балкона. Отсюда был прекрасный вид на речку под окном и на небольшой сквер на другом берегу. Сам же, погрозив пальцем куда-то в сторону, молча спустил автоматическую лестницу в конце коридора и полез на чердак. Прошло минуты три, как он позвал Никиту. Тот подошел и увидел в проеме озадаченное лицо Ронни.
– Возьми коробку, – изменившимся голосом он прошептал Никите. – Ты был прав – комбайн лежал именно там.
– Теперь ты веришь мне? – спросил Никита, когда Ронни затолкал лестницу назад и закрыл люк.
– С чего ты взял, что я должен верить тебе? – неуверенно пробурчал он. – Пойдем в мой кабинет – там поговорим. Пить будешь?
– Разве только воду со льдом.
Они зашли в знакомую Никите до боли комнату, которая была совмещена со спальней: вот комод с фотографиями в рамках, дубовый стол, три окна с витражами на фрамугах, арка, за ней – спальня.
Ронни, головой кивнув на диван возле камина, спустился с коробкой на первый этаж и вскорости вернулся, держа в одной руке поднос-переноску, а в другой – стеклянный кувшин с водой.
– Я, пожалуй, добавлю в свой стакан немного бурбона, – сказал он, налив в стаканы воду и насыпав туда колотый лед. – День какой-то сегодня… – Он замолк, глядя куда-то вдаль в окно.
– Тяжелый?
– Нет, скорей тоскливый: под утро уже мне приснился длинный-предлинный сон, словно бы я прожил целую жизнь… Рассказывать содержание сна бесполезно и глупо; единственно, в самом конце, я как будто бы плыву под водой и мне так хорошо, что невозможно даже объяснить… А потом, когда я вынырнул возле самого берега – вдруг желтая вспышка сзади. Я оборачиваюсь, и вижу свой этот дом вдалеке, а над ним – гриб ядерного взрыва… И тут я проснулся.
Ронни пристально посмотрел в глаза Никите.