К лимузину подскочили двое телохранителей (так подумал Никита), и один из них открыл дверь, а второй накинул на своего босса пальто. Никита и не заметил, что за ними в сумраке ночи следовали, видимо еще от аэропорта, два джипа сопровождения с охраной, но эти, которые встретили Макса, ждали его здесь, возле, небольшого по меркам Нью-Йорка, зеркального помпезного здания примерно в тридцать этажей. Поднявшись в специальном лифте, который, по всей видимости, предназначен был только лично для него, в пентхаус небоскреба, Макс остался совершенно один в огромных апартаментах. За окном сиял всеми своими ночными огнями величественный город, но Макс сидел в полумраке возле стеклянной стены и смотрел в сторону Гудзона так, будто бы спал с открытыми глазами. Прошло минут, наверное, сорок, а объект слежки Никиты оставался все в том же положении, как бы в состоянии дзен. «Теперь все ясно! – вдруг воскликнул Макс и, будто проснувшись, улегся на мягкий ковер на полу прямо в костюме и сладко потянулся. Немного так полежав, продолжил разговаривать сам с собой: – Так, сегодня у меня свободный день, на завтра и на послезавтра план составлен. Потом еще один день я отдыхаю, а затем на три дня – все же надо будет поработать там – в Центр управления. Надеюсь, там сейчас не слишком холодно».
Макс вскочил на ноги и нажал на кнопку в стойке управления, который находился возле изумительной красоты прозрачного камина. Почти мгновенно заработал другой, не тот, на котором поднялся Макс, лифт (видимо, обслуга и охрана находились в нижнем этаже), и в глубине небольшого холла возле входной раздвижной двери появился официант неопределенного возраста в пурпурной униформе в белых перчатках и в белом смешном колпаке. Макс уведомил того, что собирается позавтракать через полтора часа и озвучил меню. Официант поклонился и растворился в дверях лифта.
В принципе, Никита услышал все, что было ему надо, но решил все же для подстраховки проследить за Максом еще часа три или хотя бы пока тот не ляжет спать. Он уже чувствовал, как тело затекло, несмотря на сверхудобное расположение на чудодейственном перевернутом кресле в таинственном зале, но боялся пропустить вдруг что-то очень важное, так как Макс должен был в итоге провести его туда, где он мог раздобыть информацию даже больше, чем с помощью спасенного астрофизика из Чили. Но, к большому сожалению, Макс после принятия душа снова впал в отрешенное состояние и пролежал так с час, после этого он поужинал и стал читать книгу Льва Толстого «Война и мир», причем на русском языке, что крайне удивило Никиту. Примерно в половине одиннадцатого утра он лег спать, и следовательно, Никите ничего не оставалось делать, как, запомнив месторасположение своего нового объекта наблюдения, закончить свою работу. Он на всякий случай еще раз, уже в некоторой степени даже по привычке, осмотрел бегло особняки Боба и Гарри, но там никаких изменений не заметил.
На следующий день по плану Никите в первую очередь надо было к восьми часам по красноярскому времени появиться у Гарри в Новой Зеландии, а также не упустить из вида Макса. «День завтрашний будет не намного легче сегодняшнего», – подумал он, почти сползая очередной раз от усталости со своего хитроумного рабочего места.
Никита проснулся утром без четверти шесть. Как только он вышел в прихожую, там вслед за ним, вполне в бодром состоянии, появился Серега и начал готовить завтрак: макароны с сыром и с бужениной. Никита решил направиться на свое рабочее место после восьми, чтобы в особняке Боба появиться ближе к девяти. Уже за завтраком он обмолвился о тех ребятах, что монтировали дом, бытовку и сауну, мол, крепко же им досталось, работая голыми руками на морозе два дня подряд, заодно снова поблагодарив и Серегу за то, что в таких же условиях помогал им в строительстве.
– Да, ребята молодцы! – согласился Серега. – Правда, они так, между делом, поведали в двух словах, что для них тут было как на курорте. Я спросил у них, почему-де так? Они, оказывается, из какого-то секретного военно-строительного отряда по строительству военных городков за Полярным кругом. Командир у них мне, по большому секрету, зная, что мы тут относимся к Службе внешней разведки, сказал, что они прибыли прямо из Новой Земли, где строили почти такие же модульные дома для ракетчиков ПВО. Тут, говорит он, мол, хотя бы солнце светит, а там-де в темноте среди голой снежной пустыне, притом при постоянном сильном ветре в тридцатиградусный мороз, в лучшем случае, приходится работать. То есть, для них тут получился как бы отдых, передышка.
Никита удивленно поднял брови и покачал головой.
– Дядя Никита, там есть некоторая загвоздка, – продолжил Серега. – Ребята вчера в некотором недоумении остались от каких-то металлических, то ли отводов, то ли непонятных гофрированных труб, которые они видели в первый раз. Относительно них, как они сказали, им ничего не объяснили, а Константин Георгиевич улетел затемно еще утром. Ты, случайно, не знаешь, что за штучки эти самые трубы?
Никита понял сразу, что Серега имеет в виду именно тот вентиляционный гофр, про который ему упоминал Ситников.
– Так, сколько сейчас время? – как бы не по теме спросил он, заглядывая в комнату Сереги. – А-а, у нас вполне достаточно времени. Ну, что ж, товарищ мой дорогой, пошли со мной вниз, но, чур, пока ничего у меня не спрашивать лишнего: я тебе только объясню, для чего эти трубы и ты сразу потом займешься их монтажом. Ты готов? Кстати, ты не помнишь, монтажники ничего не говорили про систему приточки наружного воздуха?
– Да, было дело, – ответил Серега, немного подумав. – Это было позавчера, когда перетаскивали бытовку сюда. Они немного поматерились втихаря, когда колено из нержавейки затаскивали под пол вот через этот люк на винтах. – Он показал пальцем на коврик возле входа, где и находился этот люк. – Они, оказывается, должны были это колено смонтировать к стенке платформы, вырезав там сквозное отверстие, до того, как установили бытовку, а они это дело забыли. Командир у них, помню, как бы про себя, но так, чтобы слышал я, в сердцах сказал, что зачем приточку делать так извращённо? Видишь, дядя Никита, я сейчас немного поварил макароны, и здесь стало довольно душно и влажно: вентиляция есть, но они те отверстия, через которые попадал наружный воздух, замуровали – приходится окна открывать в комнатах, чтобы проветрить кухню.
– Ничего, сейчас мы все это решим. Хорошо, что ты мне напомнил…
На улице ощутимо похолодало по сравнению с прошлыми днями. Ради интереса, подойдя к входной двери нового своего дома, Никита глянул на красиво встроенный в опорную балку козырька крыльца электронный градусник, второе табло которого находился внутри помещения. Там светилось число «27». «Ну, вот это уже стандартная температура, – подумал он, – только, боюсь, через три дня будут все сорок».
– Нацепи налобный фонарик, – сказал Никита, указывая лучом фонарика на шкаф в прихожей, когда они зашли в дом. Внутри еще свет не был подключен: этим должен был заняться Серега.
Они прошли в дальнюю торцевую комнатку, и Никита, отперев люк ключом, открыл его, а затем подал ключ от люка Сереге.
– Это – твой: теперь ты можешь заходить сюда, – сказал Никита с серьёзным выражением лица и стал спускаться вниз. Добравшись до входа в тоннель, он посветил фонариком вверх, в изумленное лицо своего товарища, и добавил: – Давай, иди сюда ко мне.
Серега включил надетый на лоб яркий фонарик, продолжая держать в руке второй, и стал осторожно спускаться вниз, хотя лестница была вполне стандартной и очень удобной в функциональном отношении.
– Я не удивлюсь, дядя Никита, если ты сейчас произнесешь: «Сезам откройся», – и эти идеально отшлифованные стены сейчас разойдутся, открыв вход в пещеру Алладина. – Серега, спустившись вниз к Никите, нервно засмеялся.
– Эти слова были сказаны несколько месяцев назад, притом не мной, – все также серьёзно ответил Никита. – Давай без всяких шуточек: сейчас у меня нет времени на это. Так, во-первых, тебе вот туда ни в коем случае заходить не надо. – Он посветил фонариком в бархатную темноту чрева тоннеля. – Это приказ! И он не для того, чтобы сохранить страшный секрет, а в целях сохранения твоей жизни – отнесись к этим моим словам очень ответственно. И вообще, пока не трогай вот эти велосипеды… Во-вторых, смотри теперь вверх. – Никита направил луч своего фонаря в угол платформы, в противоположную от люка сторону. – Приподнимись на площадку над этими баками, иначе отсюда не увидишь то, о чем я тебе хочу рассказать. – Дождавшись, пока Серега поднимется чуть выше, продолжил: – Теперь посвети своим фонариком в противоположную сторону: там есть два выхода для системы приточки воздуха – для нового дома и для бытовки с сауной. Ты должен взять тройник из комплекта тех труб и соединить их через него с помощью коротких кусков гофра. Не забудь все соединения затянуть хомутами. Потом к оставшемуся свободному отводу тройника подсоединяешь одну из длинных труб, растягиваешь ее, подсоединяешь к ней уже здесь внизу канальный вентилятор из комплекта, закрепляешь трубы и вентилятор с помощью угловых кронштейнов на липучках и протягиваешь аккуратно шнур вентилятора к блоку розеток возле твоих ног. Дальше, затаскиваешь еще два оставшиеся куска гофра и, растянув на максимальную длину, также с помощью кронштейнов на липучках тянешь их под потолком в тоннеле.
Никита подал знак рукой Сереге, чтобы тот спустился вниз к нему, а сам, завернув в тоннель, зашел в него шагов на тридцать.
– Чувствуешь, как тут тепло? – спросил он, когда Серега подошел к нему.
– Да, тепло: градусов двадцать, пожалуй, а то и чуть больше.
– Так оно и есть: двадцать два градуса здесь везде, и притом нисколько не влажно и не душно, как у тебя в прихожей после варки макарон, – пошутил Никита, заметив напряженный взгляд Сереги. – Когда ты все эти операции проделаешь и включишь вентилятор, то дармовой теплый воздух постоянно будет поступать в наши помещения. Конечно, если разрешит Хозяйка Медной горы.
– Какая хозяйка? – Серега прошептал испуганно, бросив взгляд в глубину тоннеля.
– Видимо, ты в детстве не читал Бажова – ну, да ладно!
– Насколько я разбираюсь в физике, теплый воздух должен был сам подниматься вверх в дом – разве не так?
– Здесь, Серега, законы физики работают очень избирательно, и это никак не шутка! Я тебе потому и приказал, чтобы дальше этого места ты не заходил в тоннель. Ты пока перевари эти мои слова и то, что видишь своими глазами, а потом, когда ты вернешься из краткосрочного своего отпуска из Сайгира, я тебя поведу к конечной его точке. Сейчас же у тебя очень много работы, впрочем, как и у меня… Да, и в-третьих, те два бака под лестницей – это гидроаккумуляторы. Тебе их надо заполнить водой из родника. Подумай, как и где лучше разместить насос, как протянуть шланги, впрочем, в таких делах ты лучше меня знаешь, что и чего надо делать.
Никита у Гарри появился без четверти девять. Еще с высоты примерно с три километра, он видел, как небольшой реактивный самолет после посадки выруливает на площадку возле ангаров, поэтому он переместился в дом Гарри и стал ждать, как бы вместе с ним, прилетевшего гостя.
Как и предполагал Никита, это был именно тот человек, которому было поручено устранить двух астрономов из чилийской международной обсерватории. Когда тот вошел в зал с открытыми настежь окнами, за которыми, в отличие от вчерашнего дня, за прибрежной скалистой грядой вполне прилично бушевал океан, Гарри на его приветствие небрежно молча кивнул головой, оставаясь сидеть в кресле. Когда гость сел в указанное ему кресло с противоположной стороны столика, он вопросительно бросил взгляд на своего босса и начал отчитываться в хронологическом порядке о мероприятиях по выполнению данного ему приказа. Его рассказ был безупречен, включая и то, как молодой астрофизик Пинто, которого согласно плану надо было устранить после получения им вести о смерти своего научного руководителя, по Божьей воле сам свалился в горах Пиренеи. Притом так удачно, что от него почти ничего не осталось после того, как его машина (кстати, взятая напрокат), вначале, после удара о камни со стометровой высоты, превратилась в бесформенную кучу железа, а потом и загорелась, и это при почти полном баке бензина: Пинто буквально перед катастрофой заправился в кемпинге, который находился в двух километрах от места аварии. Саму катастрофу от начала и до конца видел водитель фургона, который перевозил свежесобранные апельсины из Каталонии во Францию. По сути, это из-за него и произошла авария: этот ехал медленно на горном серпантине, а тот решил, несмотря на мокрый снег и плохую видимость, обогнать его.
– И ты считаешь, что так и произошло на самом деле? – недовольно прервал рассказчика Гарри. – С каких пор ты стал таким наивным?
– ДНК-тест показал, что пострадавший есть в действительности Пинто, – невозмутимо ответил гость. – Он сам родом из Каталонии, поэтому в лабораторный анализ не верить я не могу: для сверки были взяты тест-образцы от самых близких родственников. Ехал он в Биарриц тоже не спонтанно, а, как оказалось, заранее у него был запланирован этот маршрут на время отпуска: там у него живет двоюродная сестра.
– Не нравится мне все это – скажу тебе прямо, – все тем же недовольным тоном заметил Гарри, нервно постукивая пальцами по белой мраморной поверхности столешницы. – На кону у нас самое великое дело со времен сотворения мира – не побоюсь этого слова, – а ты можешь все испортить.
– Но как мне убить уже мертвого человека? Я если и виноват, то виноват в том, что согласился с вашим предложением устранить этого молодого ученого после профессора, а не наоборот… К тому же, есть несколько свидетелей: продавщица в кемпинге, заправщик, водитель фургона – все произошло у них на глазах. Да и там, в горах, он никак не мог бы подменить себя, и к тому же в какой момент? – во время падения? А ДНК-тест? Образцы тканей брали полицейские…
– Брали при тебе? Ты видел этот процесс?
– Мы с двумя помощниками прилетели на следующий день…
– Вот видишь – это самый важный момент. Белое пятно! К тому же, как ты заметил, останки кремировали – все в трубу!
– Но брали образцы ткани полицейские в одноразовые ампулы, которые нельзя ни подменить, ни вскрыть. И все это под постоянным надзором большого количества разных специалистов и полиции… И насчет наивности – вы зря применили ко мне это слово. Мной дано распоряжение просмотреть все записи за три последующие дня в близлежащих аэропортах и везде, где есть видеофиксация, в радиусе до трехсот километров…
– И включите в этот список погранпереходы на границах с Россией, с Белоруссий и с Украиной, – добавил Гарри. – Сколько времени тебе потребуется на это?
– Я незамедлительно возвращаюсь обратно в Европу и сам лично продолжу проверять и перепроверять, – ответил гость. – Думаю, за неделю справимся.
– Хорошо, – уже вполне добродушно сказал Гарри. – Тогда возвращайся к делам. Я тебе приготовил другой самолет, чтобы не терять время зря – отдых потом… Все же, мне очень не нравится этот «счастливый случай»…
– Но если даже теоретически предположить, что кто-то заранее знал о наших планах и помог бежать этому несчастному Пинто, то такое могли провернуть или русские, или китайцы. Но для этого они должны были подслушать наш разговор вот в этом зале, так как об этом плане знали только мы двое, а больше я не озвучивал его нигде. И фамилию Пинто я не называл даже для своей команды и собирался это делать непосредственно уже в Испании. Так что, укажите мне, если вы мной недовольны, в чем моя недоработка? К тому же все бумаги этого профессора, которого ликвидировали, – как в квартире у него, так и в обсерватории, – изъяты и уничтожены. Вы слишком большое внимание уделяете конкретно этому молодому человеку – неужели вы не цените свое время?
– Это мне решать: на что мне тратит свое время, – одернул его Гарри. – Ладно, ты меня почти убедил в том, что ты выполнил свою работу, но только «почти»… Так что, пока занимайся в Европе проверкой всех видеозаписей, а также следите за семьей этого астронома, чтобы все переписки и разговоры фиксировались.
Человек Гарри по «особым поручениям» вскоре улетел на том самолете хозяина усадьбы, который он приготовил для себя. Сам же Гарри изменил свои планы и, связавшись с сыновьями, которые, по всей видимости, плавали не так далеко от Новой Зеландии, попросил приплыть обратно на следующий день в середине дня и забрать его на борт.
Решив, что Макс в Нью-Йорке скорей всего после своего дневного сна все равно не будет заниматься работой, Никита осмотрел все же его апартаменты, но, как и ожидал, самого хозяина пентхауса не нашел на месте. Таким образом, он решил, что на сегодня можно сделать перерыв до вечера у себя, чтобы к десяти утра по нью-йоркскому времени появиться здесь у этого нового объекта наблюдения. Если Макс и есть тот человек, которому от лица небожителей делегированы все полномочия для проведения операции с астероидом, то автоматически все эти Гарри, Алексы и прочие Бобы становятся почти бесполезными для слежения: все равно они, вместе взятые, не смогут дать ту информацию по обнаружению астероида, которую может дать Макс.
Если Никите в первые дни было забавно наблюдать за личной жизнью своих объектов, зная, что это необходимо для дела, то по прошествии четырех недель ему это порядком опротивело. Одно дело подслушать важный разговор, но когда ты видишь человека целый день в духовной его наготе, то это довольно сильно давит на его психику. Возвращаясь по тоннелю назад, в какой-то момент Никита вспомнил деликатную просьбу Ситникова, чтобы он дал слово не наблюдать за Президентом и за ним. «Мне тоже страшно не понравилось бы даже только от одного предположения, что за мной могут следить вот так, как я слежу за своими «пациентами», – подумал он, вернувшись мысленно к тому разговору с Константином Георгиевичем. Из-за этого своего внутреннего чувства неловкости он ни разу не появился в Сайгире, так как считал, что негоже пользоваться этим своим мистическим даром для подглядывании за своими близкими. От одной мысли, что он может увидеть их в каком-нибудь неприглядном положении, когда кто-то в одиночестве занят сугубо личным делом, Никите становилось совестно и стыдно.
Никита уже предвкушал тот момент, когда он закончит надзирать за Максом, получив от него все, что можно для дальнейшего поиска астероида, и займется непосредственно разведкой космического пространства, до конца, правда, не осознавая значения этого слова «космическое пространство». Ему, привыкшему жить в основном в одиночестве, тяготило наблюдать за людьми.
Открыв люк платформы, Никита зажмурил глаза от яркого солнечного света, льющегося из окна соседней большой комнаты. Дверь в каморку над входом в тоннель была открыта, и даже отраженные от стены лучи наполняли все пространство помещения так, что глазам, привыкшим к сумраку за последние пятнадцать минут, стало даже немного больно. Еще подъезжая к выходу на велосипеде, Никита услышал тихое жужжание вентилятора и аккуратно подвешенную к потолку на кронштейнах с защелками трубу и мысленно восхитился радивостью Сереги к своим обязанностям. После того, как он закрыл люк, звук от работающего вентилятора практически исчез. Никита впервые увидел внутреннее пространство новой своей резиденции при ярком солнечном свете, и, хотя мебель еще стояла в упаковках то тут, то там, – все же размеры и отделка стен и потолков вкупе со сравнительно большими окнами вызывали в нем восторженное чувство весеннего настроения, когда хочется радоваться просто так. В доме практически была комнатная температура от теплого воздуха, накачиваемого вентилятором из тоннеля: конечно, чуть холоднее, чем там, внизу, градуса на три-четыре, но и на улице было довольно морозно.
Послышался легкий глухой стук железа о железо со стороны бытовки, и Никита, оставшись весьма доволен новым домом, поспешил в «старый».
– Вот, хочу до конца объединить трубы отопления, закачать воду в систему и попробовать, как работает котел в твоем доме, – сказал Серега, махнув разводным ключом неопределенно в сторону стены. – Там его надо чуток обслужить перед запуском, но это – моя стихия! Потом оставлю работать только этот котел, а тот будет в резерве. Ребята предлагали запараллелить котлы, а теперь с наддувом теплого воздуха снизу даже один котел будет работать вполсилы – только на доподогрев. Так газ мы будем экономить со страшной силой!
– Тебе помощь нужна? – прервал его дифирамбы Никита.
– Да что ты, дядя Никита, я справлюсь один, – ответил радостно Серега. – Мне вся работа в такое удовольствие, что время от времени приходится щупать руками спину – вдруг у меня крылья выросли.
– Пойдем тогда чай попьем, и я пойду, прогуляюсь с Рексом, – сказал Никита. – А то он на меня в последнее время стал смотреть с такой укоризной, что прямо сердце кровью обливается.
– Этот Рекс такой артист – тихий ужас, – рассмеялся Серега при упоминании клички лайки, и этот смех передался и Никите: как не ему было не знать характера своего пса.
– Я двадцать лет искал такого друга для охоты, – согласился он с Серегой. – Он и в охоте неутомим, и во время отдыха находит время повеселить хозяина… А вы, как я заметил, общий язык уже нашли, да?
Серега с лукавым взглядом кивнул в ответ. «Вот ведь, – подумал Никита, – даже мимику Рекса уже Серега копирует».
– Ты тогда позови его с собой в Сайгир, – продолжил он уже вслух. – Ему надо обязательно бегать на большие расстояния, а иначе захиреет наш Рекс от безделья.
Почаёвничав на скорую руку, Никита решил проехаться по своим старым путикам на новом снегоходе. В конце ноября и в начале декабря снегу навалило порядочно, и, проехав по противоположному берегу Нымды, по низине, примерно шесть километров вверх по течению, он свалил довольно высокую сухую ель, которую приметил на дрова еще год назад, распилил ее и загрузил по максимуму свои сани. Обратно он тащился чуть ли не три раза дольше.
– Ты же прогуляться хотел, дядя Никита, – с укором сказал Серега, выбежав его встречать. – А ты вон как – за работу! Дрова же есть у тебя. Вон там под навесом сколько.
– Да там уже почти половину израсходовали, – ответил Никита, закрывая чехлом снегоход, – а нам же теперь еще сауну придется топить. Кстати, ты катух собери своему новому другу и пришпандорь его рядом с крыльцом. Можно попробовать даже небольшое отверстие в стене сделать, чтобы теплый воздух чуть-чуть и туда выходил, ну, хотя бы ночами. А еще новый постамент под окно мне надо бы, чтобы Рекс заглядывал иногда…
Пока разгружали дрова прямо рядом с дверями сауны, стало совсем уже темно. Никита взялся сам готовить обед на двоих, чтобы пока не отвлекать Серегу от более важных дел: он доделывал электрику в доме, чтобы уже, все подключив, со светом начать собирать и расставлять мебель. Никита собирался после шести выдвигаться на свой пост, чтобы случайно не потерять на день Макса: человек он был со странностями, и какой у него распорядок – пока только предстояло выяснить. Пока же у него в запасе еще оставалось два часа, а спать не хотелось. Вот потому и решил он, как бы невзначай, чуть разгрузить Серегу, чтобы тот смог закончить свою работу за два дня вместо трех: морозы постепенно усиливались, и Никита боялся, что через неделю и вовсе температура упадет ниже сорока, как обещали синоптики. Сам Никита привык ездить при таких морозах на снегоходе, но Серега все же был относительно новичок в таких делах, а от случайностей никто не застрахован: случись что – сможет ли он выбраться из любой ситуации?
Оказавшись в апартаментах у Макса в половине седьмого утра по местному времени, Никита был немало удивлен тем фактом, что его «клиент» сидел в глухом странном зале, похожем на учебный класс за огромным столом, весь уставленный мониторами и заваленный разными книгами вперемешку с кучами исписанных листков бумаги. В этом помещении, который разительно отличался от общего пространства всего пентхауса, стояли еще три таких же стола, на одном из которых стояли три больших монитора в ряд, а на других было абсолютно чисто. Никита ожидал всего от Макса: пусть спал бы, развлекался с женщинами или на худой конец просто завтракал бы, но в столь ранний час решать невообразимо сложные дифференциальные уравнения второго порядка – это было нечто совершенно из рядя вон выходящее! Притом он решал в уме то, насколько еще Никита помнил из своего далекого студенческого прошлого, что занимало бы у другого талантливого математика несколько листков стандартного формата на бумаге. Макс, разбираясь с дифференциальными и интегральными уравнениями, тут же переходил к корректировке компьютерных программ для численных методов решения своих задач. В какой-то момент, видимо неудовлетворенный чем-то, он прошел в соседнюю закрытую комнату, которую сложно было даже и комнатой назвать: охлаждаемый потолочными кондиционерами, помещение представляло собой единый вычислительный орган – один огромный системный блок. Макс даже тут все знал наизусть: он поставил небольшую стремянку рядом с одним из стеллажей, где все моргало зелеными и оранжевыми огоньками, встал на вторую ступеньку и, выдвинув на салазках какую-то часть этого почти живого организма, осмотрел его, вытащил какую-то планку оттуда, поставил обратно и вернулся назад к своим вычислениям. Снова: то на бумаге, переходя от одних систем координат к другим; то выписывая какие-то промежуточные решения маркером на стеклянной белой перегородке, которая заменяла для него доску; то полностью погружаясь на переделывание программ, притом он печатал так слепым методом, что было любо-дорого смотреть на его пальцы.
Никита никак не предполагал, что Макс под словом «два дня поработаю» имел вот именно такой способ трудиться, не выходя из своих фешенебельных апартаментов. «Странно, – подумал Никита, – что для таких сверхсекретных вычислений он решил обустроиться в самом центре Нью-Йорка. Зачем? Разве нельзя было, наоборот, забиться в отдаленный уголок, да хотя бы на ту же Аляску… А впрочем, он сделал вполне осознанный хитрый выбор: в одиночестве можно оставаться или в глухой тайге, как делал я, или же именно в самом центре такого мегаполиса». Макс все больше и больше становился интересным для Никиты именно как объект слежения. Если наблюдение за Бобом и Гарри он считал за довольно нудную работу, то надзирать за Максом было одно удовольствие. Да, именно от него, как уже Никита сообразил, будет зависеть: получится у них операция с астероидом или нет, то есть зависела жизнь его самого и его семьи, – но почему-то личность этого человека начинала притягивать его. Что-то такое необъятное вмещала его душа и абсолютно, на первый взгляд, несовместимые начала гнездились в ней: искреннее желание уничтожить половину населения Земли и чтение романа Льва Толстого «Война и мир».
Следя за напряженной работой Макса, Никита внимательно всмотрелся во внешний его облик. В данный момент на нем были только трусы и футболка, которые отчетливо подчеркивали очень жилистое, сухое тело, привыкшее к большим физическим нагрузкам, что для такого важного человека было немного странно. Лицо его было слегка удлиненное; нос прямой; лоб высокий; волосы, уложенные назад, были черные, с еле заметной сединой на висках; губы тонкие, постоянно сжатые в напряжении; глаза, широко поставленные, всегда сосредоточенные… В целом: лицо как лицо, никаких особо отличительных черт – если такую физиономию увидишь в толпе, то сразу забываешь. Но было интересная особенность в нем: оно постоянно слега менялось, словно бы мысли в голове Макса напрямую были связаны с мимическими мышцами его лица. Эта своеобразие, особенно если следить в течение долгого времени, даже начинало завораживать: Никита сперва постоянно ловил себя на мысли, что почему-то никак не может запомнить черты лица Макса, пока не разглядел его этот уникальный феномен.
Никита даже не заметил, как прошло восемь часов, когда его «подопечный» резко встал со своего рабочего места и твердым шагом вышел из своего кабинета. Вначале он подошел к терминалу рядом с камином и, нажав кнопку на нем, сухо попросил обед, продиктовав список блюд. Затем Макс подошел к стеклянной стене и застыл, вглядываясь куда-то выше линии частокола небоскребов на другом береге Гудзона. Так он простоял минут десять. Потом как-то неожиданно его ноги как бы подкосились, и он почти свалился назад на спину. Никите даже показалось в первое мгновение, что у Макса случился обморок, но увидев, как тот спокойно лежит с открытыми глазами и улыбается уголками своих тонких губ, сообразил, что тот всего-то решил полежать на мягком ковре, испытав попутно, как работает его натренированное тело при падении.
Так он провалялся с полчаса, пока все тот же официант в нелепом белом колпаке, не привез в тележке его обед, который состоял из бифштекса по-флорентийски, большого количества разной зелени на гарнир, устриц на закуску и пирожного на десерт с двумя большими чашками кофе. После такого своеобразного обеда, когда официант забрал тележку с посудой и остатками еды, Макс снова улегся на пол и проспал так с полтора часа, словно он и не был человеком, которого постоянно оберегают восемь человек вооруженной охраны, еду которому готовит отдельный повар, – а как не уважающий себя, опустившийся бомж.
Проснувшись, он принял душ, размял тело немного на нескольких тренажерах, потом еще раз полез под душ и затем, даже не одевшись, принялся снова за свои вычисления в том же умопомрачительном режиме. Порой при этом даже было непонятно, кто кого дополняет: или его суперкомпьютер, занимающий целое огромное помещение, Макса, или же он машину. Была уже глубокая ночь – часы в уголку мониторов показывали без четверти одиннадцать,– когда Макс закончил свое занятие, выписав на три стандартные листы бумаги ручкой какие-то многоразрядные числа по три столбца и примерно в тридцать строк в каждом листе. После этого выпил чашку холодного кофе, оставленную еще с обеда, и снова полез под душ. Выйдя из душа, он включил газовый камин и все также в голом виде улегся на полу рядом с ним, постелив под мокрое тело полотенце. Колыхающееся пламя камина карминно-розового цвета (должно быть, в газ был добавлен какой-то специальный состав) наполнило пространство зала причудливыми призраками пляшущих на стенах и на потолке световых фантомов. Макс лежал с открытыми глазами и долго смотрел на стеклянную стену, словно любуясь однообразными движениями этих бликов на ней на фоне панорамы ночного Нью-Йорка. Картина была действительно завораживающая. Даже Никита, исключительно утомленный от долгого, почти в семнадцать часов, наблюдательного своего марафона, и собравшийся было уже отпустить почти онемевшие руки от цилиндров «управления», залюбовался таким наложением слоев двух композиций в единое целое.