Лайка

За окном сквозь белую пелену снегопада плыли машины, по тротуару спешили люди в сторону метро, прикрываясь рукой от дующего в лицо ветра со снегом – все хотели мира и надеялись, что мир продолжится бесконечно долго, потому как война – это неправильно и неестественно! Также вчера и Никита, находясь почти в состоянии эйфории от того, что у него много денег, что он недавно разговаривал с Президентом, что у него есть квартира в Москве, ходил по улицам столицы, радуясь жизни. Еще час назад он находился в этом естественном состоянии предчувствия счастья, а сейчас все это улетучилось. Люди за окном не знали и не хотели знать, что мир скоро может закончиться, а у Никиты уже началась война. Правда, он не знал своего врага: он находился где-то в темном пространстве космоса – невидимый и коварный. И если он не найдет его, то тогда погибнут десятки миллионов людей, а то и сотни и даже, возможно, миллиарды – колоссальная ответственность за эти жизни ложилась на его плечи! Никита понимал, что прошедшие дни и ночь были последними безмятежными отрезками в его жизни, и что теперь впереди почти настоящая фронтовая жизнь с бессонными ночами и с тяжелыми трудовыми буднями. Да, в него не будут стрелять, он не будет мерзнуть в окопах под артобстрелом и бомбежками, но зато от того, выполнит или не выполнит он свой долг, будет зависеть жизнь, как минимум, половины жителей планеты…

– Ты не обратил внимания на то, что из трех предложенных вчера тебе квартир, название улицы, где находится дом, я озвучил только этой? – закончив свой рабочий монолог, спросил Ситников, заметив напряженное состояние Никиты.

Тот, словно проснувшись от сна, как-то беспомощно взглянул на Константина Георгиевича.

– Я тебе объясню, почему я так сказал, – директор СВР догадался, отчего Никита выглядел так потерянно и решил взбодрить его. – Тут почти рядом, в трех шагах, останавливается автобус, на котором можно доехать до того самого Пограничного института, куда ты попросил помочь устроить свою дочку.

– А-а, вот что, – как-то безразлично протянул Никита, все еще находясь под впечатлением своих тяжелых мыслей.

– Да, точно так. Так что, эта квартира отныне принадлежит тебе. Скажу по небольшому секрету: все жители в этом доме – ветераны-нелегалы нашей службы. Соседний двухэтажный корпус также принадлежит нам. То есть здесь все находится под соответствующей охраной, и поэтому за дочку свою можешь не беспокоится… Ладно, это мы еще обсудим, а пока, если из того, что я сейчас тебе объяснил, ты что-нибудь не понял, то разберемся потом по телефону – надеюсь что ты быстро освоишь спутниковую аппаратуру. Хотя, надо будет нам быть поосторожней со связью на всякий случай… Может, и вовсе придется от нее отказаться – посмотрим… Да, ты по прилету на свой участок посмотри и подумай, какого размера новую резиденцию сконструировать. Было бы хорошо, если ты нарисуешь подробный чертеж – у спутниковой аппаратуры есть сканер и фотообъектив… Я вижу, ты не хочешь с кем-нибудь делить берлогу, поэтому, как только будет привезена вторая бытовка, то мы вернемся к обсуждению насчет твоего помощника.

Никита подумал и согласно пожал плечами, мол, мне вполне по душе все предложения.

– Ну и напоследок, как твой непосредственный командир, еще два слова, перед тем как ты пойдешь в «атаку», – изменившимся голосом, с таким волнением, будто бы сейчас Никите действительно предстояло идти под пули, сказал Ситников. – С твоим астероидом все понятно в том смысле, что ничего неизвестно. Я и вся наша служба сейчас занимаемся другим «астероидом» под названием Украина, которую тридцать лет назад «запустила» та же сторона, вернее страна при поддержке своих европейских «гиен». Еще неизвестно, какая из них опаснее для нашей Родины, но с обеими надо будет разобраться в определенный момент: ни раньше, ни позже… Мы пытались изо всех сил увернуться от второго «астероида», но сейчас понимаем, что не удалось: уж больно точно Украина нацелена именно на нас! Так что, если так, то придется, как и в твоем случае, идти на опережение, чтобы это «странное нечто» не свалилось нам на голову. Давай, пожелаем друг другу удачи: и от тебя, и от нас теперь зависят судьбы и жизни десятков, а, может, и сотен миллионов людей. Это никакая не патетика и не громкие слова – так оно и есть! Будем помнить об этом.

Константин Георгиевич обнял Никиту.

– Сейчас я уйду, – также с волнением в голосе продолжил директор СВР, – а ты минут через пятнадцать, как соберешься, тоже выходи и сразу садись вот в тот бежевый внедорожник. – Он показал пальцем на джип, стоящий с самого края на стоянке перед окном. – Ты увидишь, как я только выйду, Фуралев выйдет из подъезда и начнет его чистить от снега… Подарки, надеюсь, всем родственникам купил? Не забудь их взять с собой.

Никита, улыбнувшись в ответ, развел руками.

– Про квартиру не беспокойся: здесь постоянно все будет поддерживается в такой же чистоте. Свой комплект ключей можешь взять с собой – так, думаю, будет правильней. Надеюсь, что дней через десять я прилечу к тебе.

– На Новый год мне дня на три-четыре позволите съездить в Сайгир? Боюсь, семья будет сильно беспокоиться: я и так появился дома из тайги так, как будто с Луны свалился, и тут же улетел в Туруханск, а потом в Москву. Надо будет мне сочинить легенду – так вроде бы у вас называется? – для обоснования всех моих более чем странных метаний…

– Не у «вас», а у «нас», – поправил Константин Георгиевич Никиту и похлопал его по плечу. – А так, относительно отдыха – я решительно поддерживаю тебя. Да, ты еще не дал знать о себе своей супруге?

– Я завтра позвоню с участка, если вы позволите, в почтовое отделение Туруханска, а послезавтра полетит почтовый вертолет в Сайгир. Там передадут весточку обо мне сестре жены: она заведует почтовым отделением в Сайгире. Или же свяжутся по рации.

Ситников уже подошел к входной двери, но потом резко повернулся и, приподняв указательный палец, тихо прошептал:

– Ты ту папку, которую я тебе положил в рюкзак – с файлами и фотографиями лиц, за которыми надо следить – начинай изучать уже по прибытии к себе, в тайгу. Все те личности очень опасны, поэтому не стоит, чтобы кроме меня и Агаева еще кто-нибудь знал о том, что за этими людьми могут наблюдать. Я из-за этого не стал озвучивать фамилии даже здесь, зная, что за нами никто не следит. Еще раз повторяю: они очень опасны. Нам почти ничего неизвестно об их деятельности, хотя их фамилии знает весь мир, и к тому же весь этот мир играет по их правилам… Когда будешь составлять себе план, учти, что главные фигуры – это первые три по алфавитному порядку их кодовых имен: кого первым найдешь – начинай следить за ним, особо не отвлекаясь на остальных – все равно постепенно ты обнаружишь ниточку, ведущую к астероиду. Последние два персонажа – тоже немаловажные личности, но я их включил для того, чтобы в случае если они первыми попадут в область твоего внимания – выйти на кого-нибудь из первых трех…

Всю обратную дорогу Никиту не отпускало какое-то липкое ощущение не то, чтобы страха, а нечто совсем неведомое, похожее на то внутреннее переживание, когда он от доктора Ерохина узнал о своей смертельной болезни. Он тогда стал бояться не за себя, а за свою семью: как же его дети и его жена будут жить без него? Только от одной мысли, что маленькая Рита будет плакать над его мертвым телом, приводило его почти в состояние глубокого отчаяния… Сейчас же более тяжелое предчувствие того, что он может остаться в живых, а все они – Таня, Настя, Мишка и Ритка – могут сгореть при столкновении астероида и взрыва несомых им термоядерных бомб огромной мощности, время от времени почти парализовывало волю Никиты. В такой момент, когда от волнения у него перехватывало дыхание, ему начинало даже казаться, что рак никуда не ушел, а снова принялся выжигать его легкие, но только теперь заодно и сердце и желудок.

На военный аэродром они прилетели к полуночи. Никита про себя решил, что, пожалуй, придется ждать рассвета, и немало удивился, когда выйдя из черева теплого и уютного бизнес джета, их все тот же командир части, сразу же сопроводил к боевому вертолету, в кабине которого уже даже сидели два летчика в ожидании вылета. Никита, в своей теплой одежде, в которой прибыл в Москву, с надвинутым, по совету сопровождающего его офицера Фуралёва, на пол-лица капюшоном, с рюкзаком и с баулом подаренной одежды и обуви, залез на борт винтокрылой машины вслед за капитаном. Его удивило то, что груз продовольствия в мешках и коробках уже загружен, а в салоне пахнет свежеиспеченным хлебом от одной из них. И действительно, как только они очутились на борту, двигатели вертолета запустились и стали набирать обороты.

Фуралёв, которого звали Данилой, задвинул за собой дверь, затем протянул своему спутнику чемоданчик спутниковой связи и, сняв с плеча длинный кофр, сел напротив Никиты и положил свою ношу на колени. Капитан оказался человеком очень немногословным. Поздоровавшись и попросив себя называть себя по имени еще в тот момент, когда Никита в Москве минут через пятнадцать после ухода Ситникова сел к нему в машину на заднее сиденье, не проронил почти ни слова за всю дорогу до посадки на самолет. Да и там он, еще в самом начале полета, пространно объяснил, как надо работать со сложным аппаратом спутниковой связи, после чего показал ему снайперскую винтовку с глушителем и итальянский карабин, упакованные вместе с приличным количеством боеприпасов к ним в специальный удобный кофр, а потом замолк. Никите, всегда ценящему в людях умение молчать, когда это возможно, определенно понравился своим поведением этот молодой капитан, решив, что, пожалуй, можно будет в следующий раз вполне согласиться с директором СВР и оставить Фуралёва в качестве своего помощника, если он будет настаивать на охране из числа подчиненных Агаева.

Вертолет летел в полной темноте. Было понятно, что управляют им летчики экстра-класса, а сама машина определенно предназначена для передвижения по воздуху в таких условиях. Данила продолжал сохранять свое невозмутимое спокойствие. Видимо, ему не раз и не два приходилось летать на таких вертолетах и в гораздо худших условиях.

Никита сразу даже не сообразил, что они прилетели, когда вертолет пошел на посадку. Когда винты почти остановились, Фуралёв почти торжественно вручил ему свой кофр с оружием, а сам, открыв дверь, спрыгнул на снег, потом взял один из ящиков возле входа и понес его в сторону освещенной прожектором вертолета бытовке.

Когда весь скарб был перенесен и сложен горкой возле двери бытовки, Данила пожал Никите руку и, пожелав удачи, запрыгнул на борт вертолета. Загудели, набирая обороты, турбовинтовые двигатели. Подняв огромное облако снега, силуэт тяжелой машины почти сразу растворился в темноте ночи, когда погас его прожектор, и только мигающие габаритные, или как их там, красные огоньки обозначали быстрое удаление вертолета по правой стороне горы.

Никита, оставшись один посреди своего таежного охотничьего участка, то ли от привычного мороза, то ли от бодрящего чистого воздуха, а, скорей всего, от того и другого, физически ощутил, что гнетущее чувство переживания от грядущих катаклизмов постепенно начинает исчезать. Он немного постоял, вслушиваясь в ослабевающий гул двигателей вертолета, и вошел в бытовку. Нажав клавишу выключателя, скорее по привычке, Никита удивленно уставился на зажегшийся дежурный светильник над маленьким кухонным столиком. «Уже хорошо», – подумал он, вспомнив, что ему говорили об аккумуляторах большой емкости, которые заряжаются от солнечных панелей, встроенных во внешнюю обшивку бытовки, а также при любом включении бензогенератора. Также для него стало приятной неожиданностью то, что внутри помещения температура была чуть выше нуля градусов. Так работал термостат, включающий конвектор, работающий на газе от баллона. Никита по-быстрому, открыв входную дверь, закидал свои вещи и привезенную провизию в правую комнату, а сам по привычке направился к своей старой избушке. Зайдя в выстуженный домик, он зажег керосиновую лампу, оглядел грустно обстановку, словно бы прощаясь со своей прошлой жизнью охотника на соболей, и выкрутил обратно фитиль лампы. Потом, постояв в задумчивости немного в темноте, снова зажег лампу и затопил свою печку. Затем Никита вернулся в бытовку и затопил также чугунную печку-плиту в прихожей, чтобы проверить, как быстро она даст тепло в помещении. Через некоторое время, набив чрево печки дровами (длина полен пришлись самый раз для нее), вернулся назад в свою старую избушку. Там уже было вполне комфортно и тепло. Почему-то ему в данный момент очень захотелось полежать и, может, даже подремать, если получится, именно там: новая бытовка казалась пока чужой, а ему хотелось набраться сил, перед тем как просмотреть папку, данную Ситниковым, обдумать все и начать первый свой «боевой» день в абсолютно бодром состоянии духа. «А дров мне, пожалуй, хватит только недели на три, если топить и тут и там, – проваливаясь в сон, подумал он. – Да даже если только в бытовке, и то максимум на полтора месяца. Надо все же Серегу, зятя соседки, сагитировать пойти ко мне в помощники. Этот Данила, хоть и отличный малый, боюсь, что в тайге заготавливать дрова и все прочее не приучен. А Серега, вроде бы, на все руки мастер, если верить его теще… Эх, вот до чего дошел: того гляди, звание генерала дадут – смех да и только, если б не было так тревожно… Кстати, разница во времени с США, как говорил Константин Георгиевич, ровно половина суток, то есть двенадцать часов – мне надо будет полностью перевернуть свой распорядок дня с ног на голову…»

За наполовину оттаявшим стеклом окошка было еще темно, когда Никита проснулся и, достав прилагавшийся к банковской карте небольшой мобильник, посмотрел время – было почти половина восьмого. Он по привычке встал и сразу открыл дверцу печки, чтобы закидать на почти догоревшие уголья дрова, но, подумав, не стал этого делать. «Набрался сил в своей старой избушке, – решил он про себя, – дальше все равно придется перебраться в новый «дом».

Зайдя в бытовку, Никита с удовольствием почувствовал, что хитромудрая печка поработала на славу: было уютно и тепло, а дрова до сих пор медленно словно бы тлели, прогорев примерно на три четверти. Быстренько соорудив себе завтрак из свежих запасов, он сытно поел-попил, попутно немного исследовав и рассортировав свой продовольственный фонд и имеющуюся хозяйственную утварь в своем новом жилье. Продукты были подобранны на славу: мясная тушенка, красная и черная икра, макароны и соусы в банках к ним, соки, крупы и многое другое для разнообразного меню. Две недели точно можно было жить припеваючи. Констатировав факт того, что бытовые проблемы за него все решены, Никита с восторгом рассмотрел новый итальянский карабин. Дорогая гравировка с применением золота, плавный ход затвора, немецкая оптика – все просто кричало о том, что надо срочно испытать оружие. «Надо было дробовик лучше заказать, – подумал он, разглядывая мощные патроны. – Конечно, штуцер этот стоит, пожалуй, неимоверных денег, да только на кого с ним идти? Разве что на медведя? Ну что ж, как говорил покойный тесть, дареному коню под хвост не заглядывают». Потом с любопытством Никита подержал в руках бесшумную снайперскую винтовку, которую Фуралёв назвал «Винторезом». «Куда только мне теперь столько оружия? – нежно гладя металл ствольной коробки, задумался он. – Еще же надо свой карабин подремонтировать – пусть он и без золотой инкрустации, но стреляет вряд ли хуже. Дело же не только в ружье, а меня пока глаза и руки не подводили… А еще вот автомат тут – он-то мне зачем?!»

Сложив все свою боевую амуницию под кровать в левой комнате, которую он решил сделать под свой «угол» в бытовке, Никита задумался, потом из кофра достал «Винторез» и положил его на кровать, чтобы потом забрать с собой в тоннель и оставить его на входе возле лестницы. «Что ж, на войне – как на войне», – прошептал он с некоторой горечью.

Разобравшись с остальными мелкими деталями по поддержанию бытовки в рабочем состоянии, Никита с серьёзным видом уселся за стол и выложил на него из своего рюкзака с подарками папку на молнии, которую Ситников велел открыть только здесь. Внутри, когда он расстегнул ее, оказались пять папок-конвертов, причем все были разных цветов. Никита достал их все и разложил перед собой. Необычно было то, что на каждом клапане конверта была приклеена бумажная ламинированная бирка с самыми распространенными английскими мужскими именами и пронумерованы. Под номером один шел Алекс. Второй номер – Боб. Третий – Гарри. Четвертый – Джек. И, наконец, пятый – Стив. Никаких фамилий, только простые имена, и было понятно, что это клички-псевдонимы, которые лично присвоил каждому Ситников. Никита открыл первый конверт из плотного пластика синего цвета и вытащил оттуда верхний плотный лист с фотографией седовласого мужчины лет шестидесяти пяти. Он долго и внимательно смотрел, изучая лицо Алекса: с собой через портал ничто невозможно пронести, даже одежда растворяется и исчезает, поэтому надо было запомнить все черты этого неведомого человека. Никита уже обратил на странно изменившиеся возможности своей памяти после выздоровления от рака при первом посещении таинственного зала. Еще рассматривая в Москве врученную директором СВР банковскую карту, он удивился тому факту, что длинная череда цифр будто бы сфотографировалась в сознании и так и осталась в нем. Запомнив лицо седовласого джентльмена, Никита достал листок с картой США, на которой где-то на северо-западе от руки была нарисована стрелка. На третьем листе уже был спутниковый снимок той местности, куда указывала стрелка на карте. Посреди лесного массива красным маркером был очерчен круг вокруг единственного здания. Больше внутри в папке-конверте не было ничего. Никита сложил все три листа обратно и стал поочередно в алфавитном порядке, согласно первым буквам имен, стал рассматривать содержимое остальных конвертов. Все повторилось точь-в-точь как и с Алексом: также первым листом лицом внутрь лежала фотография мужчины, примерно такого же возраста, с таким же пронзительным крысиным взглядом; затем шла та же карта США и стрелка на ней; на третьем листе – спутниковая карта той или иной местности с большим домом-дворцом в центре. Все было понятно: на первом этапе ему надо следить, желательно одновременно, за всеми этими лицами на предмет того, знакомы ли они друг с другом и проскользнет ли у кого-нибудь в разговоре что-либо относительно операции с астероидом. Никита еще раз внимательно рассмотрел содержимое всех пяти папок-конвертов и, убедившись, что все запомнил четко и ясно, сложил их в кожаную папку и спрятал ее в оружейный кофр. Закончив этот подготовительный процесс, он открыл чемоданчик спутниковой связи и когда услышал гудок в трубке после некоторых манипуляций, набрал телефон почтового отделения Туруханска. На том конце долго не отвечали. Никита уже решил было попробовать позвонить в больницу к доктору Ерохину, благо все номера телефонов он заранее в Москве раздобыл через интернет, но после долгого ожидания все же трубку подняли. На счастье, это была знакомая служащая районной почты, которая знала его лично, и даже когда он прибыл в Туруханск на их почтовом вертолете перед отлётом в Красноярск, узнала его издали и живо заинтересовалась целью его путешествия. Никита попросил ее связаться по рации с Сайгиром, а лучше передать своим летчикам, которые завтра посетят Сайгир, чтобы те сообщили сестре Тани о том, что с ним все в порядке и что к Новому году, подлечившись до конца, вернется домой. Врать, конечно же, было нехорошо и противно, но так было надо.

На востоке за дальними холмами уже начинала алеть заря, когда Никита подошел к входу в тоннель. Глядя на лежащие стволы сосен, на веревочную лестницу и привязанный фал, он вспомнил свою лайку – умного и преданного Рекса. За все эти годы своей работы он привык к тому, что в тайге рядом всегда находится собака. Без лайки ты и не охотник вовсе, а так – одно недоразумение. «Ах, Рекс, ты тоже, поди, сидишь и скучаешь в поселке, глядя свысока на отбракованных собак, – подумал про себя Никита. – Но, ничего, после Нового года я заберу тебя сюда!» Неожиданно ему в голову пришла забавная мысль о том, что сейчас он и сам стал, действительно, подобно лайке: ему предстоит найти тех, кто считает себя выше всего остального мира, продавшие душу дьяволу и рассчитывающие, оставаясь в тени, делать с другими людьми все, что им заблагорассудится. И только он теперь может найти их и раскрыть их темные дела. А кто на такое способен, если не таежный охотник? Наполненный такими решительными и громкими мыслями, Никита не сильно даже удивился, когда немного проехав на велосипеде по тоннелю, справа-слева вдруг появились два светящихся шара и стали освещать ему путь. Единственно, что он сделал при этом, так, остановившись, он снял из-за спины винтовку, которую забыл оставить возле входа, и положил его аккуратно на пол, посчитав, что коль «охрана» его встретила, то с этого момента оружие для защиты неактуально.

Вернулся Никита обратно через четыре с половиной часа. Результатов этой «разведки с боем» пока не было никаких, если не отметить только то, что он немного «набил руку» в быстром нахождении тех пяти объектов на территории США, где могли появиться интересующие его персонажи. Он вполне отдавал отчет в том, что люди, чье состояние почти неограниченно в численном выражении, не сидят по домам вечерами, в скуке уставившись на экран телевизора, чтобы узнать, как и что делается в мире. Они сами делают реальную историю, создают попутно массу ложных информационных целей, огромной волной тиражируя их, чтобы скрыть таким «безобидным» способом истинность своих намерений.

Все пять особняков с прилегающими территориями были и очень похожи, и в то же время отличались довольно сильно. Похожи были тем, что все эти владения находились в стороне от, каких бы то ни было, населенных пунктов. Причем их размеры всех пяти впечатляли даже сибирского охотника, у которого участок доходил до одной тысячи квадратных километров. Но у Никиты он был в глухой безлюдной тайге и к тому же находился в аренде, а у тех же в довольно неплохой, мягко говоря, местности и, конечно же, в собственности. И то, что эти анклавы с абсолютной охраной, подобно тому, как охранялась территория службы СВР России, существовали островками в благодатных местах, говорило о том, что они возникли в «доисторические» времена США. Отличались же только сами особняки, которые находились в центре этих владений, что наводило на мысль, что они строились в разные периоды времени в течение последних, примерно, двух столетий. Ну и то, что сами хозяева были всегда более чем неординарными личностями – это тоже бросалось в глаза. Никита, взирая на внутренние убранства особняков, везде нашел портреты или фотографии тех лиц, которые были запечатлены в папке Ситникова, что облегчало Никите его работу. Все дворцы небожителей, как, пожалуй, считали себя сами хозяева особняков, были каменные и только один, у номера четыре, Джека, был деревянным, что для Никиты стало в некотором роде неожиданностью. Правда, это тоже был именно дворец, хотя и своеобразный: срубленный из неправдоподобно толстых бревен, причем идеально обработанных и отшлифованных, внешне он был похож на нечто очень массивное и незыблемое. Внутри же вся отделка была сделана из разных пород древесины, по всей вероятности, из самых дорогих и редких, и оттого все просто дышало светом и уютом. Никите, привыкшему с детства жить в деревянной избе, даже захотелось заиметь такой «домик»!

Результатов от этого первого «дежурства» почти не было, но Никита был рад одному моменту. Вернувшись повторно в особняк под номером два, к Бобу, он невольно подслушал, как женщина, видимо, дочь этого самого Боба, выговаривала капризничающему своему малолетнему сыну, что вот скоро на Рождество приедет дед, и она все расскажет о его строптивости, и тогда дед ничего ему не подарит на праздник. «Точно же, – подумал про себя в тот момент Никита, – скоро католическое Рождество, и, видимо, эта семья – католики или хотя бы чтят этот день. Так что, как минимум, я смогу проследить за этим Бобом и буду надеяться, что остальные личности появятся в своих родовых гнездах хотя бы на Новый год. Хотя, может мне хватит даже одного Боба, чтобы выйти на те ниточки, что приведут к астероиду…».

Никита, выбравшись из туннеля, снова отметил про себя некоторую закономерность: когда он находился за порталом, то его организм вел себя довольно необычно. Пребывая даже довольно долго, чувство голода давало знать о себе больше психологически, нежели желудок явно начинал бунтовать, требуя срочно пищу. Также почему-то ему нисколько не тянуло в это время ни по малой, ни тем более по большой нужде. Но зато когда он выбирался оттуда, голод просто начинал его терзать. Вот и сейчас, вдохнув хрустальный таежный воздух, отшлифованный морозом и лучами низко висевшего над кронами заснеженного кедровника солнца, Никите захотелось есть. Сперва он намеревался было сварить макароны, и даже сходил за водой к роднику, но потом, увидев на одной из картонных коробок надпись «Перловая каша с говядиной. Сорт высший», решил пока не заморачиваться с кулинарией. «Проще-то – лучше!» – вспомнил он любимую присказку своей бабушки и стал проводить инвентаризацию посуды, которая в упакованном виде хранилась в тумбочке под газовой варочной панелью. Найдя эмалированную с внутренней стороны чугунную сковороду, он остановился с дальнейшим поиском. Вскоре, подогрев две увесистые жестяные банки каши с ароматным мясом на газовой плите, уже уплетал ее, обжигаясь, вприкуску со свежим сегодняшним хлебом. Все было так необычно! Он уже привык за неделю после волшебного выздоровления и последующих безумных перелетов, разговоров о грядущих катаклизмах, – к своей роли единственного человека на Земле, который как око Бога может наблюдать за всем миром в целом и за каждым по отдельности взятым человеком. Но, по сути, прожив все предыдущие годы на своем охотничьем участке, отрываясь на недолгие сезонные работы в Сайгире, поджарить мясо на газовой плите посреди безмолвной таежной пустыни ему показалось даже большим чудом, чем все остальное, связанное с таинственным залом. Внутри бытовки было также почти комфортно, если не считать отсутствия ванны или душа. Даже обычный вид на тайгу из окна с двухкамерными стеклопакетами, на котором нет ни инея, ни конденсата – тоже было для него чем-то из области фантастики. Если же добавить к этому возможность позвонить по телефону куда угодно (конечно же, условно: все звонки контролировались, и связь устанавливалась только по заранее оговорённому адресу), то это уже нечто запредельное!

Добавив дрова в чудо-печку, Никита с сытым желудком улегся на мягкий пружинный матрас деревянной кровати, прикрученной к полу и к стене.

– Однако, я зря решил, что с охотой все закончено, – засыпая от усталости и от чувства выполненных на сегодняшнее утро всех задач, проговорил он в тишину бытовки. – Настоящая охота в моей жизни только начинается. Ох, и тяжело же мне придется – это тебе не соболя добывать, и даже не на медведя ходить. Здесь совсем другие реалии и другие объекты! Лишь бы не навлечь беду на свою семью…

Следующие несколько дней прошли примерно один к одному похожие на первый: на всех пяти объектах было как-то странно тихо и спокойно. Никите порой начинало даже казаться, что он зря тратит время из-за слежки вовсе не тех людей, да еще к тому же ни одного из этих персонажей почему-то нет по указанным координатам. Все было так мирно и благопристойно внутри этих замков и особняков, что ему уже на следующий день стало казаться, что он живет одновременно во всех из них. Никита словно призрак созерцал и любовался изысканной роскошью обстановок, запоминал имена прислуги и, конечно, невольно подглядывал за самыми интимными подробностями жизни обитателей усадеб. Это получалось само собой, когда он проходил сквозь стены, как будто бы их, этих преград, и вовсе не существовало. Вот поэтому с самого начала Никита дал себе зарок, что никогда не приблизится к своему родному Сайгиру: ему не хотелось увидеть своих родных, близких и просто односельчан в неприглядном виде в разные интимные моменты личной жизни.

Константин Георгиевич позвонил Никите на второй день. Его голос хотя и изменялся через спутниковую связь из-за кодировки, но даже так Никита понял, что директор СВР очень сильно устал. Ситников спросил у него только про быт – все ли в порядке? Сказал, что схему нового дома и точные размеры провала, которую Никита отправил в первый же день, он получил. При этом почему-то об успехах или неуспехах даже не поинтересовался, чем немало удивил Никиту. Также Константин Георгиевич уведомил его о том, что послезавтра прилетит к нему Агаев и, полушутя попросил, чтобы Никита его не обижал из-за чрезмерной своей тяги к одиночеству.

Прошли еще два дня все с теми же бесплодными усилиями в поисках даже не иголки в стоге сена – там хотя бы знаешь, что стог этот имеет конечные размеры, – а булыжника в космосе. И это был пока не сам поиск этого небесного объекта, а только прощупывания хоть каких-то зацепок для продвижения к этому самому поиску. Никита уже начал сомневаться в своих силах по обнаружению этого астероида, хотя и не вылезал из тоннеля порой по двенадцать часов без всякой передышки. Он, рассмотрев внутри особняков обстановку с самого утра по местному времени, дальше начинал поочередно следить из высоты птичьего полета за дорогой к усадьбе, благо, они везде были единственны. И если появлялась какая-либо машина или кавалькада из нескольких штук, то сразу же бросался сверять лица пассажиров в них, но пока ожидаемые персонажи все никак не желали вылезти на свет, словно они почуяли что-то неладное. В преддверии кануна католического Рождества Никита втайне надеялся, что номер два – Боб – хотя бы даст надежду зацепиться за кончик ниточки. Ситников намекнул, да и сам Никита догадывался, что все пятеро, – а, как минимум трое, из пяти, – составляют некое подобие тайной команды, которая и есть зачинатель всей этой затеи с астероидом. Также было ясно и насчет того, что в какой-то момент с течением времени все эти лица все равно появятся в своих старых родовых гнездах, но когда – через месяц, год, два? – вот это был вопрос! Он про себя решил, что если так никто и не появится до Нового года, то придется, пожалуй, остаться на праздничные дни здесь, на своем «посту». Одна эта мысль приводила его в полное расстройство чувств: он обещал своим детям и Тане, что обязательно будет дома встречать Новый год. Никита редко давал слово, но если давал его, то обещание было абсолютно свято для него, но что же делать… что же делать?