Директор СВР с лукавой улыбкой уставился на Никиту.
– Однако, ну, и хватка у тебя! Но зачем тебе генеральское звание? У нас все равно не принято носить военную форму. У тебя будет такая секретность, что тебе придется другой паспорт выписывать на чужое имя…
Никита стал рассказывать про свою поездку в Туруханск в сентябре и про то, как он заночевал у дочери соседки. Когда он поведал про Серегу, зятя Нины, как тот обещал бросить пить и пойти работать к нему в тайгу на его участок, если Никита станет хотя бы генералом – Константин Георгиевич расхохотался так, что из глаз даже выступили капельки слез.
– Если он хороший парень и до сих пор мечтает служить у нас – это можно устроить, – сказал он, вытирая глаза платком. – Что ж, желание твое вполне справедливое: никто кроме тебя не может даже дотронуться до этого портала. Правда, такое звание я не могу тебе дать – это прерогатива Президента страны. Завтра мы с тобой встречаемся с ним, и там уже все решится… Да, как фамилия, имя и отчество этого зятя твоей соседки?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Огромный многомиллионный город, никогда не засыпающий, вечно спешащий, словно пытающийся обогнать само время хотя бы на полшага, встречал утро нового дня, как бы даже не замечая его. Несколькими днями раньше обширный циклон из Атлантики, пройдя над Скандинавией и Кольским полуостровом, через Архангельскую область спустился над Волгой вниз до Дагестана и, описав, таким образом, дугу, вернулся к столице России. К этому моменту к Москве подошел холодный фронт из Арктики, и теплый влажный воздух столкнулся с ультраполярным вторжением. В самый час пик, когда все главные дорожные артерии забиты всевозможными машинами, город окутала снежная круговерть. Несмотря на приближающийся Новый год, глубинами подсознания почти все жители чувствовали, что следующий год будет годом Великих испытаний. Пытаясь отогнать эти гнетущее ощущения, все из последних сил пытались создать внутри видимость того, что нет никакой коронавирусной пандемии, нет эпидемии ненависти, нет никакой подготовки к противостояниям и, быть может, не дай Бог, к войне. И этот снегопад, окутав огромный мегаполис, будто бы пытался показать людям их бессмысленную суетность в погоне за призрачными ложными мечтами, которые им навязали со стороны. «Ваша погоня за бытовой благополучностью и различными вздорными желаниями вычеркивают из вашей души шаг за шагом все то, что делает вас людьми! – словно бы кричал тишиной этот снегопад, заглушая гул города. – Вспомните себя, когда вы были детьми: вы могли видеть простые чудеса и радоваться им! Куда вы спешите? Остановитесь и порадуйтесь предновогоднему снегопаду – ведь это настоящее волшебство!»
Никита проснулся от странного ощущения приглушенности рокочущего города за окном. Открыв глаза, он минут десять пролежал в приятной мягкой постели с чистым, пахнущим морозным утром, бельем, приходя в себя и стараясь быстрее начать ощущать обычную обстановку обычной квартиры не как сон, а как полноценную реальность.
В Москву они: Никита, Ситников, Агаев и два его подчиненных сослуживца – прилетели накануне ранним утром на небольшом комфортабельном самолете. Валера, которому еще в воинской части вправили колено, на травмированную ногу нормально наступать не мог, и поэтому его отправили в госпиталь подлечиться. С ним вместе уехали и двое его людей. Константин Георгиевич снова, в целях секретности, подождал, пока они все втроем сядут в черный минивэн, и только после этого молча похлопал Никиту по плечу, мол, пора и нам на выход. Как только они появились на трапе, откуда-то со стороны хвоста прямо к последней ступени с филигранной точностью подъехал тяжелый бронированный лимузин с затемненными стеклами. Спереди с пассажирской стороны тут же приоткрылась дверь, но Ситников сделал еле заметный знак пальцем и она захлопнулась. Директор СВР сам открыл заднюю дверь, пропустил в салон Никиту, и, подождав, пока тот не продвинется подальше, сел и сам.
Было еще довольно темно. Мимо мелькали фары, какие-то указатели, дорожные знаки, на лобовое стекло то и дело летели брызги дорожной слякотной жижи из-под колес большегрузов со встречной полосы. Никита понятия не имел, где, по какой дороге и куда они движутся. Знал только, что едут они на встречу с Президентом. Ситников объяснил Никите, что при встрече с ним в Кремле перед отправкой для самоличной проверки таинственного тоннеля, Президент поручил вернуться обратно сразу, вместе ним, для координации дальнейших шагов. Конечно же, при условии, что слова Никиты окажутся правдой. Так как в пути, выехав из Чкаловского аэродрома, они так и не заехали на МКАД, время от времени и вовсе двигаясь по каким-то заповедным лесным дорогам с попадающимися на ней военными с автоматами, Никита для себя отметил, что конечная точка их маршрута находится где-то на севере или северо-западе от Москвы.
Когда они остановились возле среднего размера одноэтажного каменного дома с флигелем слева от входа, начинало уже светать. Аккуратно убранный от снега дворик был пуст, и только яркий свет изо всех окон, словно в картинах Кинкейда, предполагал наличие хозяина или хозяев этой усадьбы. Константин Георгиевич, как только лимузин остановился, открыл сам дверь и, подав знак рукой Никите следовать за ним, вышел из салона.
Зайдя в дом, Ситников повел своего товарища через небольшой холл прихожей и, очутившись в зале, кивнул головой в сторону двух кресел, стоящих по сторонам камина, где горел огонь, а сам прошел дальше и исчез за незаметной на первый взгляд дверью с противоположной стороны от входа. Никита сел и с любопытством оглядел обстановку в помещении. Зал имел размер примерно пять на восемь метров. Окон не было. Стены, отделанные безукоризненно из массива светлого дуба, без всяких декоративных излишеств, и кессонный потолок из того же материала создавали ощущение безмятежного уюта. Посередине комнаты стоял овальный стол все из беленого дуба с полированной, инкрустированной по краю еле заметным античным узором, столешницей. Вокруг стола симметрично стояли четыре массивных деревянных стула с подлокотниками, с обтянутыми бежевой кожей сиденьями. Никита остановился взглядом на догорающих головешках в камине и, подумав, подкинул два березовых, почти идеально одинаковых, полена в огонь. Странная штука: он в тайге не боялся встретиться один на один с медведем, а сейчас какая-то волнительная робость все больше и больше сковывала его сознание. Сколько раз в течение долгих лет – да почти с того самого момента, как он встретил Таню – Никита видел лицо Президента по телевизору, и он стал для него механически за это время символом высшей силы и власти. И вот сейчас он увидит этого человека воочию…
Когда послышался щелчок защелки замка, Никита приложил все свои внутренние силы, чтобы остаться спокойным и никоим образом не показать свое напряженное состояние. Он чуть подправил головню в камине миниатюрной кочергой, поставил ее на место и не спеша встал с кресла. Первое, на что обратил сразу внимание Никита – это смертельно уставшие глаза на таком знакомом, почти ставшим родным, лице, которое, в отличие от глаз, выглядело вполне бодрым.
– Ну и грозен же ты, дядя, – оглядев его с ног до головы (Никита был все в той же одежде, в которой приехал в Москву в первый раз), сказал почти шепотом Президент и, улыбнувшись, протянул руку. – Узнаю настоящего таежного охотника… Завидую тебе!
– Нынче племянники очень уж шаловливые стали, вот и приходится быть грозным, – невпопад ответил Никита и пожал крепко руку Главе государства.
– Ты посиди пока, а мы с Константином Георгиевичем пообщаемся при тебе, – устало, но с металлом в голосе сказал Президент и, выдвинув ближний к Никите стул, сел на него боком.
Следовавший за ним Ситников с укоризной покачал головой Никите, видимо, порицая дерзковатый его ответ, и уселся на соседний стул. Вероятно, у них уже была такая договоренность: Константин Георгиевич начал рассказывать Президенту с мельчайшими деталями о тоннеле и обо всем, что приключилось с ними возле портала. Также он в конце повторил те тезисы, которые он сформулировал, частично с помощью Агаева, пока Никита находился в таинственном своем зале. Отдельно Ситников обратил внимание своего визави на том «фокусе» с журналом, который придумал Никита для демонстрации своей способности при нахождении за порталом.
– Никита Алексеевич, – обратился официально Константин Георгиевич к Никите после окончания своего доклада, – присоединяйтесь к нам. – И указал рукой на соседний с Президентом стул.
– Видишь ли, Никита, – снова обратился на «ты» Глава государства, повернувшись к нему лицом, – война становится неизбежной…
Президент, озвучив эти слова, словно сам испугался их и замолк. Никита, собравшийся было услышать что угодно, но никак не откровение о надвигающейся огромной беде, смущенно бросил взгляд на Константина Георгиевича. Тот опустил глаза.
– Константин Георгиевич, как он мне доложил, тебе все подробности о странной возне в космосе уже описал, – продолжил Президент. – Мы на Земле разберемся с врагами нашей страны, но если наше предположение об астероиде, – а, по всей видимости, все так оно и есть, – верно, то мы бессильны что-либо предпринять. Правильнее было бы сказать, мы могли бы, может быть, предотвратить, но не знаем абсолютно, где этот объект находится, с какой стороны и по какой траектории движется он в данный момент. Я не верю в чудеса и точно знаю, что сибирские охотники даже в большей степени, чем все мы, не подвержены всякой мистике… Это я к тому говорю, что до сих пор сомневаюсь в реальность того, что мне рассказал о вашей поездке Директор СВР… С другой стороны, нас от атаки с астероида, если у американцев она удастся, может спасти только чудо. Поэтому я обязан вам поверить…
– Нам с этой Украиной уже давно надо было разобраться, – сказал Никита, – мы же пока играем по правилам врагов. Разве не так? Или вы считаете, что Украина всего лишь приманка в кулемке?
– Кулемка, как я понимаю, это что-то вроде капкана? С такой тяжёлой перекладиной? Да, твое сравнение очень удачно, но в целом это и так, и не так, – не обратив внимания на то, что его перебили, ответил Глава государства. – Надо было вначале накопить сил, военных я имею в виду, а также и невоенных, чтобы в случае чего гарантированно, как минимум, выйти из войны не побежденным. Теперь эти силы у нас есть! И после всего, когда уляжется пыль и дым сражений, никто не посмеет вытирать о нас ноги! Надеюсь, я ответил на твое замечание?
Никита, поняв, что задал глупый вопрос, кивнул головой.
– Времени у нас, думаю, не так уж много, – продолжил Президент. – Найди, Никита, этот астероид. Пока же я поставлю задачу приготовить сверхтяжелые ракеты нашей околокосмической промышленности, правда не все там у нас гладко… Но это не самолет сбить, надеюсь, ты понимаешь всю сложность этой операции? Кстати, какой примерно размер самого входа в этот самый тоннель? Константин Георгиевич, распорядитесь со всеми положенными секретностями смонтировать срочно дом из специальных панелей, даже можно со стилизацией под хибару, по размеру этого провала. Надо будет установить прямо над ним, чтобы тебе, Никита, не приходилось тратить драгоценные минуты. Вы вдвоем подумайте над всеми мелочами внутреннего обустройства: чтобы была постоянная связь, чтобы бесперебойно имелось электропитание и все остальное. Хотя, насчет связи надо бы поаккуратней, чтобы излишней оживленности не было из той точки. Естественно, надо подумать об охране периметра на расстоянии пять-десять километров…
– Лучшая охрана – это ничем в тайге не проявлять себя, – вставил свою мысль Никита. – Спутники не зафиксируют суету на моем участке, если начать там бурную деятельность? А пока же там, в радиусе ста километров, ни единого человека. Если взять круг побольше, то, опять же, будут только охотники на соболя – и все.
Никита пристально посмотрел на Ситникова, мол, вы помните про мою просьбу?
– Не смотри на директора СВР так озабоченно. – С лукавой улыбкой постучал пальцами по столу Президент. – До Нового года я подпишу закрытый указ о присвоении тебе звание генерал-майора, а также в секретных архивах у Константина Георгиевича будет лежать твое дело, где первая запись будет сделана…, ну, например, в середине девяностых годов. Так что, тебя можно будет считать настоящим ветераном Службы внешней разведки России… И да, врач общей практики Туруханской районной больницы Ерохин Юрий Всеволодович также до Нового года будет назначен директором объединенного онкологического центра в Красноярске. Вот видишь, мы тебе поверили и выполнили все твои просьбы – очередь теперь за тобой.
– Если так, то вам огромное спасибо!– воскликнул Никита. – Или я умру, или найду этот чертов астероид…
– Умирать никогда не опоздаешь, – устало вздохнул Президент.
– Так-то оно, конечно, так, – протянул медленно Никита, потом задумался и добавил. – Юрию Всеволодовичу помогли, вернее, помогли не ему, а тем людям, которым нужно бороться со страшной болезнью. Вы же наверняка знаете, что случай с ним далеко не единичный? Вы не боитесь начинать войну, имея в тылу на руководящих постах на местах чиновников, которые за все эти годы выжимали таких людей, как он? В полиции, в образовании, в здравоохранении – везде в начальники повылезали люди с психологией хуже, чем у бандеровцев! Армия – не мне это судить, – думаю, победит любого недруга, но вот мелкое наше чиновничество – оно будет страшнее любого врага… Они – потенциальные предатели, так как давно продали душу Мамоне.
Президент вдруг изменился лицом, словно у него прихватило сердце. Никита сразу сообразил, что не стоило ему в данный момент вытаскивать эту тему, притом так пафосно и эмоционально: не ему учить главу страны элементарным истинам.
– С моей стороны не будет наглостью еще попросить вас помочь в одном деле, – неуверенно сказал он, чтобы срочно поменять тему, и глуповато почесал свою бороду. – Так как мне сейчас будет некогда заниматься семейными делами, то не могли бы вы помочь с поступлением моей дочери в Московский пограничный институт ФСБ России, а?
– Если она окончит школу с хорошими оценками, то есть без троек – поступит вне конкурса, – вместо Главы государства ответил Ситников.
Президент кивнул головой в знак согласия.
– Мне пора, – выдохнул он шепотом и сосредоточенно взглянул на Константина Георгиевича.
Ситников встал со своего стула и положил руку на плечо Никиты.
– Нам тоже, – коротко ответил Директор СВР.
– Кстати, вот чего я хотел узнать, – вдруг обратился Президент, повернувшись к Никите, – почему же вы бросили учебу? Вы же могли получить престижнейший американский диплом, заняться наукой и сейчас, пожалуй, уже были бы доктором наук…
– Вопрос интересный, а ответ вроде бы очень прост, но если задуматься, то, получается, неимоверно сложно объяснить, даже для себя. – Никита встал и положил руку на спинку стула. – Конечно, я и сам себе задаю этот вопрос время от времени, оглядываясь назад. Может быть, если бы я остался в Питере в Ленинградском университете, – Никита, улыбнувшись, сделал еле заметный кивок головой, зная, что Президент сам окончил именно этот вуз, – то нынче стал бы большим человеком… Да-с… Но вот в Америке… Там курс ядерной физики читал выходец из России некий профессор Родионов. Почему-то он был такой ярый приверженец всего американского, что для меня до сих пор непонятно. Так вот он на самой первой лекции после занятия собрал нашу группу русских студентов, – а там были, кроме российских, и студенты из Казахстана, и из Украины, и из Беларуси, и из Прибалтики, – и прочел длинный курс наставлений по поводу того, какими категориями мы должны теперь руководствоваться. Оказывается, для того, чтобы быть современным человеком, по его твердому убеждению, надо все мерять заработанными деньгами – единственным твердым эталоном успешности и полезности обществу того или иного индивида. Второй момент: с каждым годом количество заработанных денег должно увеличиваться, а иначе ты – никчемный неудачник. Пусть на сотую долю процента, как он вдалбливал нам американский стиль жизни, но чтобы чуть-чуть больше, и тогда ты успешный член современного общества. Как и какими средствами ты эти деньги складываешь в свой актив – тебя не должно волновать… Мне такое жизненное кредо противно было даже тогда, в юности, а тут и тем более – я перестал посещать лекции этого нашего бывшего соотечественника. Постепенно, так как знал, что по ядерной физике мне положительная оценка не светит, бросил и саму учебу… Остальное вам, пожалуй, известно?
– В общих чертах – да, – отрешенно ответил Президент и встал тоже со своего стула. – Прошу прощения, я не отдыхал по-человечески почти трое суток. Ну, желаю здоровья и успехов. Константин Георгиевич, – обратился он к своему Директору СВР, – обеспечьте самый высокий уровень секретности и максимальный уровень удобства для работы Шадрина. Впрочем, эти слова, я знаю, излишни – прошу не обижаться. Финансирование безграничное из Президентского фонда – это важно. Распоряжения по этому вопросу мною будут сделаны завтра.
Президент еще раз попрощался и вышел из зала.
– Давай обсудим вот какой вопрос, – обратился Ситников к Никите, когда они остались одни. – Тебе надо выделить квартиру в Москве. Могу предложить три варианта: в Ясенево, в Кузьминках и в Свиблово, на Енисейской улице. Ты представляешь примерно, где эти районы находятся?
– Вы озвучили улицу Енисейскую, думаю, не зря? – вопросом на вопрос ответил Никита.
– Хорошо, – улыбнулся Константин Георгиевич. – Сейчас мы тебя отвезем туда, и сегодняшний день у тебя будет выходным перед напряженными буднями офицера Службы внешней разведки России. Тебе надо же дать весточку семье, что с тобой все в порядке, ну, и набрать подарки жене и детям в преддверии Нового года. Все текущие детали обсудим в машине, а завтра утром я приеду к тебе и, скорей всего, отправим тебя завтра же на твой таежный участок – мне тоже о многом надо подумать. Надеюсь, Агаева поставят на ноги, и тогда он тебя сопроводит: мне не стоит слишком долго крутиться вокруг тебя – это чревато тем, что ты засветишься раньше времени… Да, если пойдешь прогуляться по городу – телефон бери обязательно с собой.
Так Никита оказался в двухкомнатной просторной квартире на третьем этаже неприметного трехэтажного двухподъездного дома во дворах между Енисейской и Летчика Бабушкина улицами. До МКАДа они ехали вместе с Ситниковым, обсуждая в пути некоторые вопросы насчет его новой квартиры и о том, как ему вести себя в Москве. Затем он пересел на неприметный джип, водителем которого оказался один из подчиненных Агаева, участвовавший в его «задержании» накануне и сопровождавший в «вояже» на Нымду.
День Никита провел в отличном настроении. Несмотря на пасмурный день и низко висевшие плотные декабрьские облака, в душе словно зародилось дыхание предчувствия весны, а за спиной будто бы выросли крылья. По прибытии в «свою» квартиру, он полежал в горячей ванне, и даже хотел было побрить свою бороду, но передумал: постоянное напоминание о секретности начало приносить свои плоды. Затем Никита оделся в новую одежду, которую занес его водитель, сопроводив его до дверей квартиры, и пошел гулять по Москве.
До метро «Свиблово», как оказалось, надо было идти пешком минут десять неспешным шагом. По пути, увидев салон парикмахерской, он зашел туда и попросил постричь его и окультурить бороду. В конце процедуры он с удивлением уставился на свое отражение в зеркале – на него смотрел бодрый импозантный мужчина с лукавыми глазами, которого Никита никак не хотел ассоциировать с собой. «Надо же, – подумал он с горькой усмешкой, – вот до чего опустился, Боже мой! Разве это – таежный сибирский охотник? Фраер, да и только! Красавчик жиголо! Как я в таком виде предстану перед Таней? Да, до Нового года надо будет обрасти немного под домового…»
Когда Никита вошел в вестибюль метрополитена, вдруг ему стало так невыносимо неохота спускаться снова под землю, что он, расталкивая заходящий в метро народ, выскочил на улицу, повернул направо и зашагал по улице в сторону центра Москвы. Конечно же, он не собирался пешком дойти до этого самого центра столицы, да и цели у него дойти до Кремля не было – просто-напросто ему захотелось прогуляться, разглядывая лица прохожих, дома, мчащиеся безумным потоком машины. Правда, его прогулка обернулась легким фиаско: в какой-то момент он куда-то не туда завернул и оказался на территории, где со всех сторон шла стройка непонятно чего. Привыкший ориентироваться в тайге шестым чувством, здесь Никита даже растерялся и еле-еле, проплутав минут двадцать, вышел на проспект Мира. Пришлось подаренные Агаевым красивые непромокаемые свои кроссовки долго вытирать от налипшей грязи о кучи слежавшегося вдоль тротуара снега, пока они стали снова приобрели нормальный вид. Затем, осмотревшись, он увидел огромный торговый комплекс и забрел туда, по пути, в газетном киоске, купив справочник-путеводитель по Москве.
Торговый центр под названием «Европолис» оказался таким же, только более коварным капканом, чем злополучная стройплощадка: вначале было интересно, но так как его размеры оказались неимоверно большими, Никита потерял впустую почти два часа, блуждая по разным этажам и кривым галереям. Разглядывая всякую всячину, он все время ломал голову: какие подарки купить Тане и детям, а также Хандогиным – надо же было показать всем, что он таки был в Москве. Ничего не решив, Никита приобрел в «Европолисе» только удобный и вместительный дорожный рюкзак. Цена была внушительной, но ему так понравились всякие кнопочки, лямки и множество разных карманов на нем, что он решил проверить на деле банковскую карту, выданную Ситниковым. Ему не терпелось узнать абсолютное значение имеющейся на карте суммы денег. Расплатившись за товар, после набора ПИН-кода пискнул его телефон в кармане. Никита достал мобильник и на экране с удивлением и с легким волнением увидел, какое было это изначальное число – три миллиона рублей. «Ну, что ж, – подумал он, – это мои честно заработанные деньги от Службы внешней разведки. Сумма приличная – не обязательно стараться экономить!»
Вернулся Никита уже в девятом часу с набитым до отказа рюкзаком и с тканевой сумкой с разными нужными и ненужными покупками, потратив на все почти четыреста тысяч рублей – такую сумму раньше он зарабатывал два года, а тут «спустил» за один вечер. «Не все время же трястись над каждой копейкой», – решил он про себя еще сидя кафе на Ленинском проспекте и вспоминая, как надо есть спагетти «алла карбонара». Туда он доехал на метро от ВДНХ до станции «Шаболовская», вышел на проспект, поел основательно и затем зашагал обратно в сторону центра, заходя во всевозможные магазины, встречающиеся на его пути. Так он и набрал целый рюкзак нужных и не особо нужных вещей и подарков.
За окном снегопад то начинал слабеть, то снова еще с большим напором наваливался, окутывая все белой пеленой. Никита, прислонившись к стене, сидел и смотрел в окно, вспоминая предыдущий день как странный сон. Он дотянулся до своего телефона, лежащего на столе рядом с кроватью, и нажал на кнопку, чтобы глянуть на время – было десять минут десятого. «Однако не помешало бы позавтракать», – подумал он, немного в недоумении гадая о том, почему никто за сутки ему не позвонил. Никита прошел на кухню и осмотрел там обстановку. Все было так, словно бы здесь постоянно кто-то жил: на довольно дорогой кухонной мебели не было даже следов пыли, на столе стояла сахарница с сахаром, рядом солонка, тут же не подставке начатый рулон бумажного полотенца, часы над столом показывали реальное время. Никита стал заглядывать в шкафы – все было забито всевозможной необходимой посудой на любой лад, специальные стеклянные банки были наполнены разными крупами, даже имелись в пакетах множество всяких специй. Закончив осмотр шкафов, он заглянул в работающий, с его рост высотой, холодильник, над которым висела микроволновка – там тоже, правда не так обильно, но имелось необходимое количество продуктов для завтрака. Никита достал оттуда пять яиц и на газовой плите быстро пожарил глазунью, посыпав сверху молотым красным перцем чили из набора специй. На отдельной сковородке поджарил ломтики хлеба и, когда яичница приготовилась, быстро, обжигаясь, прямо из сковородки с большим аппетитом съел ее с тостами, запивая все молоком тоже прямо из пакета. Пока ел, Никита на широком подоконнике за тюлевой занавеской заприметил кофемашину. Вымыв аккуратно за собой посуду, он, не сразу разобравшись, все же сделал себе кофе – оказалось, что надо было загрузить капсулу в аппарат, налить воду в специальную емкость и нажать на кнопку, и все. Только собрался было Никита сделать первый глоток ароматного напитка, как в прихожей затренькал, заливаясь соловьем, дверной звонок. Он вышел в коридор и, не заглядывая в дверной глазок, открыл входную дверь. Там, на лестничной площадке, стоял неизвестный мужчина в стоптанных массивных кроссовках, в потертых джинсах и в, полинявшей местами, куртке-аляске с надвинутым на пол-лица капюшоне. Никита, сразу же своим охотничьим глазом пристально оглядев незнакомца и обнаружив, что меховая оторочка капюшона почти суха, решил, что это, по всей видимости, сосед по лестничной площадке.
– Что стоишь, Никита, и не приглашаешь войти в свою квартиру? – прозвучал знакомый голос.
В следующий момент тот откинул капюшон, и Никита узнал в посетителе Директора СВР.
– Доброе утро, Константин Георгиевич, – ответил почти шепотом Никита, пропуская Ситникова. – Честно говоря, не узнал вас.
– Однако, пахнет кофе, – сказал гость, поздоровавшись и сняв сперва кроссовки, а затем куртку. – Угостишь?
Не дожидаясь ответа, он достал откуда-то из висевшей на вешалке куртки, словно фокусник, довольно толстую папку и, увидев рюкзак Никиты на комоде возле дверей в спальню, подошел к нему и засунул в расстёгнутый отсек эту самую папку. Затем он как бы пригрозил пальцем то ли комоду, то ли рюкзаку и, обратившись к Никите, тихо сказал:
– Об этой вещичке чуть попозже…
Директор СВР прошел на кухню, сел за стол и, осмотрев чашку кофе, сделал глоток из нее.
– С лакрицей, – продегустировав напиток, он причмокнул губами, – мой любимый кофе. Извини меня за бесцеремонность: так сильно захотел сделать глоток кофе, что не удержался.
Никита, уже освоив кофемашину, сделал себе другу порцию. Затем долил молока в чашку и уселся напротив Ситникова. Они долго, думая каждый о своем, пили маленькими глотками кофе.
– Я вот никак не пойму: какой смысл всего того, что происходит со мной и вокруг меня? – сказал Никита, первым нарушив затяжную паузу. – Зачем все это?
Константин Георгиевич, погруженный совсем в иные размышления, связанные с конкретикой его ответственной службы, допил остаток кофе из своей чашки одним глотком и вопросительно уставился на Никиту.
– О чем это ты? – спросил он. – О смысле жизни? Так об этом не время сейчас философствовать. У тебя есть жена, дети: спасти их от гибели – вот смысл твоей жизни! Разве не так?
– Да, все так, – произнес Никита, отвернувшись от стола и устремив свой взгляд на снегопад за окном, – но я не это имел в виду.
– Так ты вроде бы все очень ясно сказал.
– Если Тот, который все это подстроил для меня… Если для Него не стоит никакого труда раздвигать горы, почему Он не может просто взять и уничтожить этот злополучный астероид? Или мог бы с завидной регулярностью мешать им с запусками тех же ракет – это же так просто!
– А-а, вот ты о чем? – пробурчал Константин Георгиевич и покачал головой, словно пытаясь отмахнуться от этого озвученного вопроса.
– Зачем такие сложности с этими необъяснимыми чудесами?
– Давай подумаем, – тяжело вздохнул Ситников, рассматривая дно пустой чашки с прилипшей по бортику пенкой. – В какой-то момент, окончив институт, я чуть было в молодости не поступил в Духовную семинарию и, честно говоря, до сих пор жалею иногда… Да, было и такое в моей жизни. Не хочется всуе вспоминать Священное Писание, но осмелюсь предположить следующее: Бог любит любую тварь, даже бесов, одинаково дает нам абсолютную свободу всем без исключения. И сейчас, когда мы стоим на пороге самоуничтожения, Он дает нам – через тебя – шанс самим решить: хотим ли мы жить на этой Земле. То есть, что в нас сильнее: смысл жизни или смысл смерти. Все, по-моему, довольно просто. И Он выбрал тебя потому, что ты один из людей, а все люди, в свою очередь, отражены сейчас в тебе.
Ситников замолк. Снова нависла пауза.
– Не знаю, устроил тебя мой вариант ответа или нет, – продолжил он, – но, на самом деле, нам сейчас некогда долго обсуждать эту тему. Да и дискуссии на такие темы всегда заводят, в конце концов, в тупик. Скоро тебе вылетать обратно на свой таежный охотничий участок, а мне надо кое-что тебе изложить относительно наших дальнейших планов. Начнем с того, что Агаев пока еще неделю полежит в госпитале, а потом прилетит к тебе. Пока же тебя сопроводит, и будет выполнять функции охранника и помощника капитан Фуралёв – это тот офицер, который тебя вчера подвозил сюда…
– Константин Георгиевич, – недовольным тоном прервал его Никита, – у меня к вам очень большая просьба: разрешите мне заниматься одному. Я привык к одиночеству, и мне вполне комфортно, когда я один в тайге. Уверяю вас, мне не нужна охрана по причине того, что зимой в тайге меня, охотника, не от кого охранять! В итоге мне придется нянчиться с этим Фуралёвым, не в обиду ему будет сказано. Мне продуктовый запас самое главное пополнить, и этого вполне пока хватит.
– Ладно, коль если ты так считаешь, то быть по сему, – согласился директор СВР, – но он тебя сопроводить до конца маршрута, а потом вернется в воинскую часть, откуда мы вылетали на вертолете, и там будет дежурить на всякий случай. Дальше будет видно. Он тебя по пути научит пользоваться спутниковой связью, а также даст вдобавок к снайперской винтовке еще и охотничий итальянский карабин.
Дальше Константин Георгиевич ознакомил Никиту с разными мелкими, как ему показалось, деталями по дальнейшей работе, а также высказал свои соображения с чего и как начать прощупывать нити по поиску информации об астероиде и о тех людях, которые могут дать ключи для того, чтобы приступить к первым шагам. Никита слушал внимательно слова директора СВР, и вдруг незаметно с некоторого момента у него в груди стало тяжелеть, словно наливаться свинцом. Потом заныло сердце и засосало под ложечкой, как если бы он и не завтракал вовсе, а голодал дня два, как минимум. Еще при разговоре с Президентом прозвучало слово «война», но тогда Никита не задумался над его смыслом. Сейчас же, после ответа Ситникова на его, в некотором роде, богословский вопрос и последовавшего за ним прояснения деталей для начала поиска космического астероида, он вдруг будто бы прозрел, прочувствовав страшный смысл слова «война». Никита словно бы ощутил ту боль бесчисленного количества страданий и потерь, которые предстоит испытать прошедшим и оставшимся в живых через ее горнило. А какую жатву соберет она? – так это вовсе одному Богу известно: десятки тысяч, сотни тысяч или миллионы?