Лучник. Книга пятая. Часть 2. Под созвездием Волка: Звездный Бродяга

2.Отчаяние

«Молот» легко пробил район, занятый звездной бурей, но, хоть и долго Раунграсс искал посадочную площадку, приземлились в указанное время.

– Ну, привет. Бродяга. – Воррн легко спрыгнул наземь, и побежал навстречу Лучнику.

– Какое Бродяга? Скорее, разжиревший от безделья домосед.

Забыв про остальных, они долго тискали друг друга в объятиях, и их никто не торопил. Да, и торопить, собственно, некому: Рамитарама, Даугратинья, и еще два незнакомых Воррну человека.

Воррн не слишком привечал незнакомцев на борту, поэтому первым делом спросил без обиняков. – Это кто с тобой?

– Я понял тебя, Командор. Сам я этих людей не знаю, но их отправила Рамита.

– Рамита? Зачем? По делам Храма?

– И да, и нет. По просьбе какой-то Лаки.

– Лаки, говоришь? Ладно, разберемся. Даугратинью она тоже ждет. Ты-то в курсе, зачем здесь?

– Как всегда, в общих чертах. А где Лаки? – Лучник осмотрелся по сторонам.

– Она решила, что сегодня вы не прилетите. А что, есть повод спешить?

– Пока летели, Звездочка отыскала что-то такое в своих табличках, что эти два молодца чуть в обморок не попадали.

– Снова эти таблички? – С показной сердитостью проворчал Воррн и тут же добавил. – Сейчас позову.

Сейчас протянулось до полудня, а, когда Воррн увидел Лаки, сердце его екнуло: раненная волчица бежала, тяжело припадая на левую переднюю ногу.

– Что стряслось, Лаки?

«Похоже, мы опаздываем. Сюда движется цепь охотников с полусотней стволов. Мне удалось прорваться, но это, думаю, только ускорило их ход».

– Все – в рейдер. Раунграсс, второй ретранслятор – на среднюю мощность. И зонд ….

– Зонд поднят с момента прибытия, Командор. Но у нас будут проблемы. На одной из машин едет сам Ре У Доникар.

– С оружием?

– Да, да еще и с автоматическим.

– Тогда приготовь еще и третью, но в дело пока не пускай.

– Не понял, шеф.

– Пора связывать ему руки. – Воррн неприязненно посмотрел на экран. – Экраны все целы?

– Обижаешь, Командор. Разумеется, все. Левшур, ты готов?

Воррн пристально смотрел на экран, а потому не дослушал последнюю реплику Раунграсса.

Каково же было его удивление, когда увидел всех, – и себя тоже, – на лужайке перед рейдером.

Спрашивать было некогда, поскольку с машин уже открыли беспорядочную стрельбу по мечущимся по поляне людям. Не прошло и минуты, когда все было окончено.

– Я же просил оставить Лучника в живых. – Воррн забыл имя этого представителя Храма Марены, но лицо запомнил хорошо.

– Зачем он вам нужен? В любом случае его нельзя было оставлять в живых. – Рат У Доникар легко выпрыгнул из машины и, не выслушав храмовника, пошел к трупам.

Дошел он только до трупа волчицы. Воррн хорошо видел, как начинает вытягиваться его лицо, смешно преображаясь из холеного в мордочку мелкого шкодника.

– Что здесь происходит?

– Всем немедленно положить оружие на землю. Вы все арестованы, и будете переданы Высшему суду. Левшур, включай третью установку.

Картинку на экранах можно назвать смешной. Бросившиеся бежать охотники один за другим прекращали бег и безвольно столбенели, ожидая свое пленение. Но Рат У Доникар снова избежал наказания, теперь – навсегда. Он медленно поднял к виску карманный пистолет, и разнес себе голову на мелкие куски.

Из кабины выглянул Раунграсс:

– Что-то не так, Командор?

– Жаль, не узнаем, кто его сюда направил. Все остальное – в лучшем виде. Откуда у вас такая причуда?

– На Земле по случаю приобрел. Уже в третий раз используем. Мне нравится.

– Мне – тоже.

– Воррн, ты обещал связаться с Лаки. – Не отрывая взгляд от иллюминатора, прервал их беседу Лучник. – Не нравится мне, что храмовники нас здесь увидели.

– Мне тоже, но этого уже не отменить. А Лаки давно здесь. Разве ты ее не видел? Сейчас Рамитарама обработает раны, и она выйдет.

– Это?

– Да Лаки – это Волчица, богиня малаи. Твоя, кстати, богиня. – Воррн легонько уколол друга, но тут же отступил. – Ладно, ладно. Малаи, как я понимаю, редко вспоминают богов.

Лаки вышла к ним примерно через полчаса и сразу же направилась к Лучнику.

«Храм Марены, надеюсь, вы уже связали, но Храм сам по себе не так опасен. А, вот, то, что Тысячеликий снова здесь, это уже плохо. Плохо, но придется рисковать. Ты уже знаешь, что тебе предстоит?»

– Только в общих чертах и на уровне непонимания. – Лучник ответил смущенно и, тяжело преодолевая неловкость от общения с Лаки. – И совсем не понимаю, что мне делать.

«Пока делать ничего и не надо. Выполняй все, что скажут Рамитарама и эти парни».

– Нам уйти? – Воррн понимал, что он с Раунграссом здесь будут лишними.

«Нет, вы нам не мешаете. И, мне кажется, вам будет полезно узнать эту информацию»

***

Воррн остался и с удивлением наблюдал, как, горячо обсуждая, к Лучнику подключали десятки различных проводков, а затем ….

Ярко вспыхнули несколько лучей, и посреди отсека… появился еще один Лучник, (или Строгор?).

С голографией Воррн, в общем-то, знаком, но сейчас чувствовал, что здесь что-то не то.

«Не то – оно и в Африке – не то».

Ибур. Как он там?

Между тем, голограмма, – что Воррн пропустил? – слилась с Лучником и ….

Воррн готов был закричать, но ….

Лучника охватило яростное пламя, и ….

О боги! Лучник не шевельнулся. Жив ли он?

Наверное, он должен был уйти. Даже Лаки, кажется, омертвела. А Лучник? Видимо, он давно был мертв. Но ….

Воррн сдался. Бороться с тем, что не понимаешь, чаще всего, себе дороже. Что это было? Он не раз сталкивался с мыслью, что его жизнь четко делится на два периода: до встречи с Лучником и …. Второй период полностью изменил его жизнь и его самого. Еще одна неожиданность: став Командором, и, фактически, поднявшись до вершин власти, он неожиданно понял, что жизнь идет к завершению: пришли иные ценности, ориентиры. Пришел ЛУЧНИК. И все изменилось.

Наверное, или всего скорее, он не смог бы так гореть, не смог бы ….

И все же Воррн остался на месте.

Зато, Лучник ….

Все-таки он умер. Душа медленно отделилась от тела, и… истаяла в полумраке отсека.

***

Что за диво: меч раскалился добела, но руки еще способны удержать его над головой. И подумать только: от жара один за другим вспыхивают предметы инкрустированой золотом и самоцветами мебели, и одежда на Строгоре дымится, но он все еще жив.

Прикрываясь всем, чем можно, от огня, Драм и его охрана, залучив Уриту в крытую повозку, удирают прочь от столицы. Строгор отрешенно смотрит им вслед, и даже удивление, что как на ладони видит их искаженные от страха лица, оказалось таким же отрешенным.

«Где ураники?».

Малышей он не увидел, но если татлатам не до них? Конечно, не до них: Строгор хорошо видел, как серо-зеленая масса пришла в движение, – точнее, в бегство, едва повозка скрылась за хребтом.

И, – этого он мог и не усмотреть,

весьма приметное лицо то ли недоуменно, то ли удовлетворенно смотрело вслед удирающей армии. Тысячеликий?

Это, действительно, был Тысячеликий. Разумеется, в попытке предотвратить неуместное вторжение татлатов он не ожидал, что все так закончится. Да, Мир с ним, этим бегством, Строгор – главная беда: он снова ушел, и теперь, совсем порушив все ожидания. Это не был огонь, не было пламя, – так рождаются Звезды, а из их, – имя этому – ЯРОСТЬ, – притяжения уже не выйти, даже если очень хочешь. А Строгор, – ощутил Тысячеликий тоскливо, – не хотел, никак не хотел выходить.

И, понимая, что Застава может снова закрыться. Тысячеликий метнулся к Проходу.

Невероятно, но огонь его не удерживал, и… Лучник шагнул из всепоглощающего пламени. Нет, какое-то время Пламя удерживало его в своих объятиях, а затем выбросило, как отработанное топливо.

С этим ощущением Страт и очнулся на берегу. Почему он не понял этого прежде? Потому что последует следующий вопрос: «А зачем?»? А затем кто-то ответит: «Твой путь замкнулся»?

И что? Это тоже было? Когда?

Неимоверная жара наполовину высушила Черпак, и ….

Этого никто не должен знать.

Главный Контур раз….

– Что там про Главный Контур?

– Какой контур? Главный? В конце концов, что это такое? Вы хотите услышать ответ от мальчишки, которому ….

– НЕТ ВРЕМЕНИ

Очередная волна, все же, догоняет воду до босых ног.

ВОДА НУЖНА ЧЕРПАКУ, ЧТОБЫ ЗАПИТАТЬ ….

– Что запитать? Главный Контур?

– Возможно, но никто не знает, где он.

– Сначала надо знать, что это.

– Это понятно. Главный? Здесь нет сомнений. Контур? А это – понятие растяжимое. У женщин, например, есть контур глаз.

– А у мужчин?

– У мужчин? Хм? У мужчин больше – рельеф.

– Значит, это – не мужское.

– Не отвлекайтесь. Главный Контур – понятие чисто техническое, а значит ….

– Активированная вода – идеальный контур для Построителя.

– Фи, эвон куда загнул. На Заставе этого не скажи, – все решат, что ты – не совсем в порядке. Потом объясняйся, зачем я тебя из воды вытащила.

– А честно, зачем?

– Пожалела тебя, неразумного. – И щеки девушки покрылись ярким румянцем. – А мне и без этого проходу не дают. Все, кому не лень, спрашивают: «Где же ты, Илиль, свою любовь оставила?»

– Любовь?

– Больно надо. – Девушка капризно подернула плечами. – Ушел, – и «До свиданья» не сказал. Где ты все это время был? Хоть как-то бы весточку послал.

– Не помню я ничего, Илиль. Честно, не помню. Меня долго не было?

– Ужас, как долго. Я уже оплакивать тебя устала.

– Оплакивать?

– А то, как же? Такой огонь был, что глаза видеть не могли, а потом ты и пропал. Ты, и вправду, не помнишь?

– Не помню.

3. Застава

– Что же это делается, Друд? В прошлый раз парня в беспамятстве нашли. – Осуждающе качал головой Арон. – Еле ведь выходили. Так сейчас еще хлеще: жизнь-то в нем, не пойму, как и держится. Али снова его в баню? Если что, так маленько отойду, – попарю.

– Я пойду. – Решительно поднялась из-за стола Илиль – как отрезала.

– Да, это как же? – Вскинулся, было Арон. – Это же мысли….

– Иди, дочка. – Коротко сказал Друд – тоже как отрезал. – Коли решила, я согласен.

– А мама? – Теперь, слишком легко получив благословение от отца, стушевалась сама Илиль.

– Мать поймет.

И Илиль, словно на крыльях, упорхнула.

– Осуждаешь? – Проговорил Друд, низко опустив голову.

– Нет. Само собой вырвалось. Илиль знает, что делает. Порой и я рядом с ней ребенком себя чувствую.

– А я, вот, засомневался. Выдержит ли ее сердце, когда снова он уйдет. – Потерянно проговорил Друд.

– Ты думаешь, он уйдет?

– Уйдет. Тесно ему здесь. Строгора-то Государем кличут.

– Государем? Это что же с ним сделали, что память отказала? – Арон невольно привстал со скамейки. – Это надо же – Государем. А то я смотрю, меч у него особенный. Дорогой меч.

– Не в мече дело. Жару-то в бане хватит?

– Еще как хватит. Как бы не упарились? Вдвоем-то.

Напрасно Арон опасался. Не скоро вышли Илиль и Строгор из бани, и Строгора хоть и пошатывало, но шел он сам, – Илиль только слегка поддерживала его, когда он спотыкался на неровностях дороги.

– Ну, как он? – Пытливо посмотрел на Илиль Арон.

Она вспыхнула от стыда, но ответила, не скрывая радости:

– Живой он, и сильный. Очень. Значит, вернется к нему и память.

***

Илиль не отходила от Строгора ни на шаг даже в кузнице, о существовании коей, удивительно, но уже на следующее утро Строгор вспомнил. Но на сей раз долго примерялся, – боялся, что забыли руки кузнечное дело.

А вечером Илиль смотрела на кровоточащие ладони и плакала.

– Больше туда я тебя не пущу.

Как же, не пустила? Да, и мягкими казались ладони, когда он прижимал Илиль к себе.

Так бы счастье и было вечным, когда бы ….

– Строгора какой-то человек разыскивает. Видный такой. – Арон шел и опасливо оглядывался на ходу.

Ох, и полоснула по сердцу Илиль злюка-тревога.

– Не мог сказать, что нет его на Заставе? – Осуждающе вскрикнула она.

– Сказал, да, видно, кто-то опередил меня. Не прост этот человек, – глаз один прищурил – а меня такой озноб прошиб, что и с места сдвинуться не могу. Он-то кругом пошел, а я напрямки. Да, вон он идет. Пойду я народ сюда собирать, – как бы беды не приключилось.

А Илиль – ждать совсем невтерпеж. Метнулась наперерез тому человеку:

– Кто таков? Не время чужому по Заставе шастать.

– Откуда ж мне время знать, красавица? Может, и не время, да ждать некогда. Строгора я ищу.

А она имя меж ушей пропустила:

– Себя-то не назвал-таки.

– Строгору мое имя известно.

– Может, и известно, да где Строгора взять? Только раз здесь и появился.

– Это кто – такой Строгор? – Выпал из-за угла, пошатываясь из стоны в сторону, пьяный Валят. – Это тот, кому я бока хотел намять?

– Ты? Намять? – Тут же вплелась в игру Илиль. – Если бы не отец.

– Это точно. Если бы отец меня не запер, я бы ему. – Набычился Валят. – Не думай, что, если он молотом горазд махать, то справился бы со мной. – И, словно протрезвев. – Не жди, Илиль, Он больше не вернется. Что ему заставская девчонка, если там такие красавицы за ним табунами ходят?

– Все одно, твоей не буду. – Топнула ногой Илиль. – Усы сначала вырасти.

– Усы? – Захлебнулся он обиды парень – в сторону метнулся.

– Чего это он? – Удивился Чужак.

– К Строгору приревновал. – Равнодушно отмахнулась рукой Илиль.

– Так он, все же, здесь?

– В тот раз еще. – И все было в голосе Илиль: и любовь, и обида, и тоска.

Тысячеликий нашел парня у воды.

– Крута девица.

– Все одно, моей будет. Не вернется этот Строгор больше сюда. А, если надумает, никто меня не удержит, – прочь прогоню, как пса блудливого.

– А мне сказали, что он сюда направился.

– Пусть только появится, будет знать.

– Неужели краше не нашел? – Тысячеликий, как бы невзначай, оглянулся туда, где оставил девицу. – И нрав, чувствую, – еще тот.

– Доктор говорит, изладится ее лицо. Это оно таким стало, когда она с Заставы его провожала.

– Ждет его?

– Эх, да, что тут говорить? – Схватился за волосы парень. – Веришь, с того времени спать не могу?

– Бывает. – Вздохнул Тысячеликий. – Если он появится, скажи мне, – и я обещаю, больше его здесь не увидите.

– Думаешь, появится? Ладно, скажу. Где тебя искать-то?

– Вон, в той домушке. – И Тысячеликий показал на строение возле горы.

– Ну, Валят, и молодец ты. – Чмокнула его в щеку Илиль. – Это надо же такой спектакль сыграть.

«Эх. Знала бы ты, любовь моя, сколько правды в том спектакле было. Все бы сделал, чтоб ты моей была. Все бы сделал, да, не могу поперек твоей любви вставать». А щека все-равно пылала от ее поцелуя.

***

– Отец, я должна уйти.

Как ни ожидал Друд эти слова, все равно, они застали его врасплох.

А она торопит:

– Чего молчишь, отец. Если считаешь, что я должна остаться, я останусь. Только не молчи.

– Счастью твоему я перечить не могу, хотя и не уверен, что будешь счастлива там, на планете.

– Не могу я его одного отпустить, а и оставаться ему здесь нельзя.

– Сейчас сердце твое говорит, а не разум. Может, именно здесь Строгор и в безопасности.

– Он сам уйти хочет, говорит, не может на Заставу беду накликать. – А глаза Илиль на мокром месте были. – Не хочет меня он с собой брать.

– Может, его и надо послушаться? Он же о тебе заботится. Я тоже думаю, что лучше тебе здесь переждать.

– Дитя у нас будет.

– Не рано ли дитя-то почувствовала? – Растерялся отец.

– Почувствовала.

***

Тысячеликий всегда спит чутко, – тем более, сейчас, когда чувствуешь, что Строгор где-то рядом.

Парень, похоже, говорил правду, а, вот, девица? Слишком яростно она встретила его на подходе в селение. Жаль, не спросил у парня, кто она такая?

Впрочем, и досада за себя не проходила: слишком часто в последнее время стал делать необдуманные шаги. Нет бы, выждать, понаблюдать со стороны, так, нет, сунулся в селение, где все друг друга знают. Застава – одним словом. Враг не пройдет, а он, как ни верти, враг, и, если есть здесь хоть один ясновидец …. Разговаривать тут долго вряд ли будут, – достанут из самострелов, – и поминай, как звали.

Жилище, в коем он поселился, всего скорее, когда-то служило наблюдательным пунктом. И весьма удобным, – можно наблюдать вкруговую, не обнаруживая себя, можно в яму спрятаться, если окружили.

В яму-то чуть, было, и не пришлось нырнуть. Как и удержался? Еще бы: глянул в окошко, – а возле избушки обосновались… татлаты. Немного: голов полста, наверное. Ладно, что в избушку сразу не заглянули, но это уже от их привычки, – бояться, что любое помещение может оказаться ловушкой.

Тысячеликий вознамерился уже выйти, но увидел, что татлаты начали быстро растекаться по окрестности – прятаться.

Вот, тебе и – Нате! По тропинке, весело переговариваясь, движутся та девица и… Строгор.

Времени на расчеты не оставалось. Любое решение, всего скорее, будет неправильным.

Самострелов и огнестрелов у татлатов он не приметил, но это вовсе не означает, что его у них нет, а посему первый порыв, выйти этой парочке навстречу, может оказаться губительным, как для него, так и для Строгора.

Дать парочке дойти до татлатов? Не справятся вдвоем против полусотни.

Впрочем, Строгор ли это? Не мог человек выжить в том пламени. Сотни шагов не успел тогда дойти Тысячеликий, а, если бы дошел, то что бы смог сделать? Лучше рассмотреть, как скручивают тело человека незримые силы, что напрасно сопротивляется им человек, упрямо удерживая над головой раскалившийся меч?

Но это Тысячеликий и с сотни шагов рассмотрел, и даже увидел, как в последний момент ….

А видел ли, или хотел видеть? Никто больше не подтвердит, что над чашей неожиданно образовалась золотистая воронка и, втянув тело Строгора, осела на чашу, – а порыв ветра разом разметал над городом золотые искры.

«Нет, не разметал», – встречный человек казался безумным: «Скрутил ветер искры в золотую карусель метели, и унес их в, открывшийся только ему, проход в светлый мир».

Тысячеликий прошел, было, мимо, но понял-таки, что не безумными были глаза человека.

– Где же этот чудесный проход? – Догнал чудака Тысячеликий.

– Он – перед тобой, но нет туда ходу незваному.

– Ты – туда?

– Я – тоже незваный.

Но Тысячеликий уже знал, на какую Заставу ведет тот проход.

И, все же, прав был человек: не был Тысячеликий званым. И выход у него был только один: бегством спасаться, Драму уподобляясь. Но и на это он уже опаздывал: все сильнее рукотворное солнце распалялось. Одно спасение: забиться в глубокую пещеру и надеяться, что не вековечным будет солнце.

Вот, когда не рад он был своей вечности: вся пещера сотрясалась от глубинных толчков и сыпала на свое дно лавины камней, надменно угрожая устроить своему пленнику вечный склеп.

И Тычячеликий струсил так, как еще никогда не было. В полной темноте бежать куда-то было бессмысленно, но он куда-то бежал, падая и разбивая в кровь все, что можно.

И все-таки чувство самосохранения его не покинуло. Когда же наступила оглушающая тишина, он, как ему показалось, услышал начало последнего толчка, и инстинктивно вжался в стену.

Что было дальше, он уже не слышал. Наверное, потерял сознание, а, когда, побитый, как бродячая собака, очнулся на берегу пруда, не мог поверить в свое спасение.

Название Заставы он прочел на стоящей неподалеку табличке, – и это ввергло его в долгое сомнение, поскольку таких совпадений не бывает.

Впрочем, не должно быть здесь и татлатов. Никак не должно. Но они здесь были. И Строгор с девицей недалеко от них остановились: толи опасность почувствовали, толи …. Было во всем этом что-то ненастоящее.

Не впервые Тысячеликий чувствовал, что что-то играет с ним в какую-то хитрую игру, но настолько сильного чувства еще не было.

И, в любом случае, он эту игру ПРОИГРАЕТ.

Этого еще не хватало: откуда-то сверху сорвался камень, и, отскочив от уступа, угодил прямо в щель, и… больно ударил в правое плечо, да так, что рука разом занемела.

И… не случайным был камень, – с горы скатывались татлаты.

***

– Илиль, беги, поднимай Заставу. – Выхватывая из-за спины меч, крикнул Строгор. – Быстрей, мне долго их не удержать.

– Я – с тобой. – Впервые увидев татлатов, Илиль, разумеется, не понимала, насколько они опасны.

– Беги, Илиль – нам вдвоем их не сдержать.

– Побежали вместе.

– ИЛИЛЬ?! – Взмолился Строгор. – Застава.

Последний клич сработал, – и Илиль, что есть мочи, метнулась к Заставе.

Но и Строгору пришлось отступать: глупо оставлять спину неприкрытой, а вблизи – ни скалы, ни дерева стоящего.

Глупо, конечно, было отступать к воде, но это дало небольшую отсрочку: увидев воду, татлаты так возликовали, что уже не спешили расправиться с противником. Более того, многие прямо в одежде сходу бросились в воду, – и никакие окрики не могли их остановить.

Всего лишь отсрочку: все-таки десятка полтора воинственно настроенных татлатов окружили его полукольцом, и были готовы ринуться на него. Не хватало, видимо, только команды?

Впрочем, «Смотрины» продолжились недолго, и один из татлатов короткими жестами приказал Строгору положить на песок меч.

– Нет. – Строгор гордо поднял голову, – и еле-еле сумел отразить удар татлатского… меча. Вообще-то, меч – весьма нелюбимое оружие у татлатов. Возможно, за их хрупкость, или вес, – и это при силище-то их владельцев? Впрочем, как известно, и сабле они предпочитают двух-трехметровые дубины ….

Удар был неотразим, – и татлат, похоже, никак не ожидал, что противник уцелеет. И не только уцелеет, но и нанесет ответный удар. Каково же было его изумление, когда оттуда, где только что была рука, брызнула серая кровь.

Серая кровь? Это было для Строгора весьма ново: до сей поры у татлатов была либо желтая, либо зеленая кровь.

И …, как правило, татлаты умирали, молча, а этот завопил так, что купальщики бросились к берегу.

А дальше ….

Строгор не понял, почему окружающие его татлаты веером отхлынули от берега, – оглянулся, и только тогда услышал истошные крики. От воды!

«Что там Илиль говорила про воду?».

Забыл, и потому удивился тому, как рвутся из воды купальщики, но их утаскивает обратно неведомая сила. И это …?

Это оказалось его глупой ошибкой. Он не сразу заметил, что к нему метнулись два татлата. Атаку левого он еще сумел отразить, но вверх уже взлетела другая сабля ….