– Русский врач сказал, что всё будет хорошо. Меня подключат к аппарату ИВЛ, делают уколы…
– Почему русский? Тебя должен осмотреть наш врач, кто там главный – синьор Коливьеро? Сейчас я позвоню ему, и…
– Не нужно никому звонить, – жёстко сказала Франческа. Её голос звучал слабо и хрипло, на заднем фоне что-то звякало, потом жалобно вскрикнул человек.
– Не нужно никому звонить, – повторила девушка. – Меня осмотрел русский врач. Не шпион, а отличный специалист. Его фамилия очень трудная, Ищенко.
– Это украинская фамилия, – зачем-то брякнул журналист, но Франческа его, кажется, не слушала.
– Я позвоню сама, – сказала она и отключилась.
Дождь продолжал моросить. Где-то продолжали петь.
Журналист ушёл с балкона, поплотнее закрыв за собой дверь, сел за стол и на вспыхнувшем экране ноутбука прочёл: «Жертвы коронавируса в Нью-Йорке придётся временно хоронить в городских парках. Такой выход из ситуации предложил влиятельный член законодательного собрания мегаполиса Марк Левин. Мэр города Билл де Блазио также подтвердил, что могут понадобиться «временные» захоронения».
* * *
Лилия Сергеевна деликатно удалилась.
Итальянец подошёл к резному заборчику и сказал по-русски:
– Привет.
– Привет, – ответила Франческа и перешла на итальянский. – Зачем ты приехал?
– Работа, – развёл руками Джанлуиджи. – Редакционное задание.
– Ты приехал специально. Нашёл меня. Хотел посмотреть, как я страдаю в бедной стране с тоталитарным режимом?
– Ну отчего же. Такая благодать. Огурчики, экология.
– Не можешь удержаться от ехидства?
– Не могу. Скажи честно, Франческа – ты в него на самом деле влюбилась? Или уехала с ним из чувства благодарности? Или, может быть, чувства противоречия? Назло мне?
Франческа аккуратно поставила пластмассовую красную лейку на траву. Во все стороны брызнули мелкие кузнечики.
– Сначала я едва не умерла. А потом, когда очнулась и смотрела новости на смартфоне, поняла слишком многое.
Девушка помолчала.
– Видишь ли, дорогой… Когда всё прогрессивное человечество встаёт на защиту какого-нибудь трансвестита, который желает ходить вместо мужской раздевалки в университете в женскую. Когда оно изо всех бьётся за право кого-то отрезать себе член или напротив, пришить. Когда фактически требует признать право приезжего с Ближнего Востока насиловать девочек, потому что у них дома это национальная традиция, и не сажать его в тюрьму, а ласково погрозить пальцем. Я всё это могу понять, но не могу принять. Но черт с ним, с этим можно как-то жить – как жили много лет, цитирую тебя, «сыто и счастливо». И эта ваша сумасшедшая Грета, с которой вы все носились… Кстати, что с ней?
– В психушке, – нехотя произнёс Джанлуиджи.
– Жаль девочку, но это вы её создали и довели до сумасшествия. Вы привыкли биться с невидимым и безопасным. Привыкли потрясать радужными знамёнами во имя чего-то нелепого и ненужного нормальному человеку. А когда в самом деле случилась беда, что произошло? Всё посыпалось, дорогой. Всё рухнуло. А Саша сказал мне – летим со мной. Он нарушил всё, что мог, когда спрятал меня в транспортном самолёте, и это, конечно же, вскрылось. Его уволили из армии, но мне разрешили остаться. И если ты приехал уговорить меня вернуться – то напрасно.