Россия – родина слонов!

В семьдесят втором году купили тачку, «Жига» апельсинового цвета. Оухительный рывок. Круто! Жигули только-только появились. Вообще, автомобилей у народа было крайне мало, все нищета, голытьба подзаборная, зарплаты еле-еле хватает на жратву. От получки до получки дотягивали кое-как. Жига в те времена – то же самое, что сейчас Круз 200.

Если даже человек каким-то чудом умудрился накопить денег, купить машину просто так было невозможно. Надо отработать на предприятии много лет, зарекомендовать себя оголтелым строителем коммунизма, записаться в очередь и прождать ещё несколько лет. Да и гараж нужен, об автостоянках в те годы не слыхали. На улице оставить на ночь нельзя: утром, скорее всего, машины не будет. Об автосигнализациях тоже не слышали, а гараж хер купишь, они не продавались. Но Алексей Палладьич был хоть и пьянь, но не лох. Построил кооперативный гараж, скорее всего, чтобы там спокойно бухать, и вот теперь он пригодился. Аккурат на сопочке, за тем самым знаменитым нашим ГУМом. Как покупали машину? О! Это целая история.

11 Фунтиков.

В конце декабря он уехал куда-то вроде как на разведку. Разведка, насколько я понял, завершилась успехом. Папаня нашёл способ приобретения машины, минуя все эти советские преграды, говорю же – не лох. Теперь требовалось отвезти ему в Кировку деньги для покупки. Вопрос: а кто доставит деньги? Мамуся как бы работает, кто её отпустит? В Совдепии с этим было строго. Короче, всё сходилось на мне. Она собрала все деньги, какие были дома, заняла ещё где-то, получилось пять тысяч пятьсот рублей, советских нормальных рублей. Завернула все эти бумажки в простыню в виде пояса, обернула вокруг моего тела и застегнула булавками. Чтобы было понятнее, в переводе на российские рубли двухтысячных годов это примерно миллион. Всё, конечно, относительно, но где-то так.

А мне в январе должно было стукнуть двенадцать годков. Или родители у меня были такие смелые, или я очень самостоятельный пацан, но как бы то ни было, именно мне доверили привезти этот миллион в Кировку, где в это время обретался отец, с нетерпением ожидая бабок для покупки четырёхколёсного друга. Предновогодняя суета и всё такое, билетов на тот поезд, которым мы обычно ездили, конечно же, не оказалось. Маманя взяла билет через Владивосток, только надо было его там «перекомпасировать» и пересесть на другой поезд, следовавший в родную деревню. Приехал во Владивосток, «переколбасировал» билет. Удивительно! Первый раз был во Владике, и колбасировал первый раз, наверно, в самом деле, был смышлёный малец, никто меня этому не учил.

«П-а-а-аехали!» – сказал я, когда отчалили от Владивостокского вокзала, практически как Гагарин. Поезд оказался очень странный, наполовину багажные вагоны, наполовину пассажирские, в расписании его не было. Добавили, наверно, чтобы разгрузить систему. Вместо того, чтобы прибыть в Шмаковку ночью, как было всегда, этот странный паровоз приехал ближе к обеду. От Шмаковки до Кировки ещё на автобусе тилипаться километров двадцать пять. Вышел на своей станции. Лепота! Хорошо! Солнце светит, сугробы в рост человеческий. В этих местах всегда так, снега зимой как грязи. Тишина! На улице никого. Народ сидит по избам, печку топит. Из труб дым столбом. И тут я нарисовался, обмотаный миллионом. Здравствуйте! Местный вокзал – это деревянная халабуда, только крыша из-за сугробов виднеется, и дымок из трубы. Пошёл узнать расписание автобуса.

– А хрен вы угадали, молодой человек! – сказал пузатый, красномордый дяденька в оухительной красной панамке с кокардой.

– Ждите. Ночью будет автобус! – И заулыбался коричневыми зубами. Всё-таки русский народ иногда бывает жутко гостеприимен. Похоже, этот парень, судя по цвету рожи, с утреца уже накатил грамм пятьсот. Видно, начал праздновать хэппиньюеар.

Вот тебе на! Оказывается, автобус тут бывает раз в сутки, встречает единственный останавливающийся здесь в четыре часа ночи поезд. Этот паровоз и сейчас так ходит, чтоб ему провалиться, долбанный №671, Тихоокеанская – Совгавань. Почесал я в затылке, думай, Юрбан, думай, шевели рогом, мать твою! Да уж, мама учудила. Поплёлся я к трассе, должны ведь какие-то машины проезжать. Температура за бортом градусов 30, ясное дело – зима, резко континентальный климат, как раз проходили недавно по географии. Давай закрепим сейчас знания на практике.

Промчались на раздроченном мотоцикле пьяные деревенские хлопцы, воняя бензином и что-то крича. Как бы не простудились ребята, разве можно на этаком морозе так широко раскрывать рот!

Знали бы они, что тут на дороге миллион практически ничейный стоит – не так бы заверещали. Из-за сугробов показался грузовик. Стою, размышляю – остановить или не стоит? Пока думал, автомобиль выехал на шоссе.

Бллин…

А это ещё что!?

Еле увернулся. Из кузова, чуть не задев мой мыслящий череп, вывалился прямоугольник замороженной рыбы и, пролетев со свистом мимо меня, врезался в сугроб. Хотел его взять с собой, но, подумав, решил не трогать. Одинокий пацан, обмотанный миллионом, да ещё с блоком мороженной камбалы под мышкой – это слишком. Даже для России. Конечно, если бы не бабло, обязательно взял бы. Хозяйственный был мальчик, бабушкино воспитание. До сих пор не выношу, когда выбрасывают хорошие продукты, а в далёком Занзибаре, может быть, в это время от голода загибается мальчик, который мог бы стать знаменитым артистом.

Потихоньку начал зябнуть. Здесь народ зимой в валенках зажигает, все поголовно, а я в ботиночках стою. Сразу видно, городской фраерок. Из снега вынырнул «Уазик». Надо что-то решать, замёрзну нахер тут, возле камбалы. Поднимаю руку. Лайба остановилась. В окошко высунулась сморщенная, как жопа у слона, рожа. Кстати, у всех матёрых шоферюг почему-то рожи одинаковые, высохшие и сморщенные. Вижу, водила уже под мухой. Да что за дела, они все тут уже начали праздновать, что ли?

– Дяденька, мне бы до Кировки.

– Залазь, моряк, не стесняйся. Мигом домчим! «Блин, остряк. Домчишь ты, в канаву ближайшую. И с чего он взял, что я моряк?»

Помчал, как и обещал, нормально, в меру быстро. По дороге выяснилось, что он знает моего папаню, и что они вообще какие-то кисельные родственники, через троюродных сестёр. В этих местах через пятое колено все родственники. Пока ехали, чуть ли не всю свою биографию успел рассказать. Нормальный мужичок оказался.

Приехали, а они тут все сидят офигевшие. Мало того, что внук пропал (они меня ночью встречали, оказывается), так ещё с кучей денег. В Израиль, вроде как, не должен сбежать, пионер ведь. Да и граница на надёжном замке, хотя идея хорошая! Выходит, всё, кранты, грохнули Юрку неизвестные злодеи, завладели богатством. Ладно, не буду описывать всё это нечеловеческое ликование по поводу моего чудесного воскресения. Чуть не раздавили в объятиях. Раздели, размотали миллион. Усадили возле печки отогреваться. Деньжищи разложили на столе, удивляются, сроду такой кучи бабла не видели.

Оказывается, документы на машину уже оформили, надо было только оплатить. Бумаги были на имя Фунтикова, я ничего не понял в этих маклях, папа что-то объяснял про доверенность, но я так и не въехал. Шибко сложная комбинация. Да это и не важно!

Главное, что машина теперь у нас в кармане. Изумительного оранжевого цвета. После всего, не помню даже, как до Находки добирались, переволновался, наверно. Совсем ничего не помню. Зато в Находке папа произвёл фурор своим появлением. Это были чуть ли не первые «Жигули» в городе, тут у всех «Москвичи» да «Жопарики» сратые. А у Палладича такое апельсиновое чудо. Пацаны на районе меня ещё больше зауважали.

12 Таракан.

Но в следующем году помер дед Палладий, царство ему небесное, и мои летние вояжи в Кировку прекратились. Только один раз приезжали с отцом на машине, и жили на природе в палатке, недалеко от паромной переправы. В том месте сейчас мост через Уссури. Удовольствия мало, комарья там дикое количество, мне чуть всю кровь не высосали. Если бы не машина, точно загнулся бы. Днем отец навещал всех своих кировских кентов, они собирались и бухали весь день за разговорами. Надо сказать, рассказчики все были отменные, пидзели – заслушаешься. В конце, когда уже все были в лёжку, я развозил их по домам. Мне было тринадцать лет. Но, правда, старикан сидел на соседнем сиденье, пьяный в ноль, и держался за ручной тормоз, на всякий случай. Гаишников там никаких нет и в помине, или сидели в это время, бухали тоже где-нибудь. Расея, мать её!

Потом папа, вырубленный, спал в палатке, а я, не будь дурак, гонял на тачке по лесным дорожкам, пока ему там снились мамины вареники. Так и научился управлять железным конём. Почему-то все пацаны обожают гонять на тачках, а девчонки любят шоколадки хавать или нюхать духи с этих белых бумажных полосок. Странно!

В девятом классе у нас появились новички, девчонки и один парень. Юрка Широков, иначе просто Ширик. Он разбил вдребезги тот уютный мирок, в котором я так удобно устроился. Всегда считал себя вполне успешным и интересным парнягой. До его появления был в классе, как бы, лучшим по учёбе, среди парней, конечно. Не то чтобы отличником был или каким-то особо одарённым, но учителя со мной считались, находился я среди любимчиков, нервы им особо не мотал, как другие. И тут появляется Ширик со своим шикарным мозгом. В математику он врубался со страшной силой, а также в физику, химию, и вообще паренёк был коммуникабельный, быстро со всеми, с кем нужно, сошёлся. Как-то резко вклинился в нашу компанию и по авторитету потеснил Бреню. Память у него была исключительная, из «Двенадцати стульев» наизусть помнил здоровенные смешные места. С юмором у него тоже было всё в порядке. Имел все качества, необходимые для лидера. И, конечно, стал любимчиком учителей, особенно математики и физики.

Эти проклятые задачки по физике он щёлкал моментально. А у меня с физикой были особенно дерьмовые отношения. Бывало, сижу как овца, ни хрена не могу сообразить, а он уже всё сделал. Одно утешение – по геометрии у меня всё-таки было лучше. И на том господу богу спасибо, что не полностью обосрался! Раньше я жил в своём уютном гнёздышке, ограниченном стенами класса, и был доволен существующим положением, просто не с чем было сравнить. Узнав Ширика, понял, какой я всё-таки недоделанный. Косноязычен страшно, убедить никого ни в чём толком не могу. Лидерские способности напрочь отсутствуют, память никакая, элементарных вещей запомнить не могу. Застенчивый до маразма, публичных выступлений пугаюсь как огня. Девчонки быстренько переключились на него, да что там говорить – Юрка был просто обаяшка. За словом в карман не лез, ну и всё такое прочее. Короче, на фоне его я стал выглядеть бледновато. Одна из новеньких девчонок мне очень приглянулась. Миниатюрная такая принцесска, ну просто прелесть! Очень понравилась, сучка. Эх, мне б такую женщину!

Как раз подвернулся подходящий случай познакомиться с ней поближе. Всем классом пошли в поход с ночёвкой, куда-то в пригород. Пока я там сопли жевал со своей сраной застенчивостью, Ширик и тут опередил. Оказался с ней на ночь в палатке тет-а-тет и разрушил ей девичью гордость. Вот гадёныш! Если бы я с ней замутил чего-нибудь, то не так радикально, в лучшем случае поцелуйчики там да обжимания при луне. А Ширик фуганул всё и сразу, нахрена так делать? Тут школа, учиться надо, знания впитывать, какой нафиг секс? Мозги ещё не окрепли как следует, а он баб кинулся трахать, как будто с дикого края приехал! Вот такой сука был, максималист долбанный.

Больше всего меня огорчала моя память, а точнее, хреновая способность запоминать некоторые вещи. Например, названия музыкальных групп и фамилии музыкантов, да вообще, любые фамилии. В нужный момент я ни черта не мог вспомнить, меня это жутко бесило. Вот даже сейчас, не могу вспомнить фамилию этой, как её? Ну, блин, «Пять минут, пять минут»! Да как же её? А! Вот! Гурченко. Даже ассоциативное мышление не помогает, ну к чему привязать такое дурацкое сочетание звуков? В споре или разговоре не находил вовремя нужных слов, аргументов, просто беда. Потом, гораздо позже, всё, что надо, приходит в голову, только оно уже нахер не нужно, Бобик сдох. Поэтому мне удобнее аргументировать на бумаге в спокойной обстановке. Хотя зрительная память прекрасная, вот за счёт её я опережал Ширика по геометрии, видно, у него с этим было не очень.

Да вот вам случай для примера. Однажды положил в автоматическую камеру хранения на вокзале вещи и забыл номер ячейки. А этих дурацких ячеек там было ну очень много, весь цокольный этаж Владивостокского вокзала был ими забит под завязку. Положил спросонья, утренний поезд из Находки приходит очень рано, не успеваешь выспаться. Забыл напрочь. Ходили потом с этим придурковатым дежурным по вокзалу, тыкались в разные дверцы, пока он не послал меня к чёрту: «Вспоминай! Я тут тебе не мальчик бегать!»

И что делать? Стал я вспоминать своей сраной черепушкой. И представьте себе, вспомнил. Благодаря огромному таракану. Раньше на вокзале было море тараканов: Совдепия, мать её!

Сижу на лавке, мимо по полу по своим тараканьим делам пробегает таракан. Да наглый такой, прямо возле ноги пробежал, совсем не боится. Прихлопнуть его мог одной левой. Да уже и собрался это сделать, но тут у меня прорезалась память. Когда ложил своё барахлишко в камеру, по стене пробежал такой же таракан, я это видел боковым зрением. А вместе с тараканом в башке отпечатались и особенности стены, ну там цвет краски, облупленности разные, трещины, и расстояние до стены. Пошёл я по этому помещению уже с картинкой в башке, и нашёл. С тех пор у меня нормальное отношение к тараканам, тоже ведь божьи твари, тоже жить хотят. А то, что какают где попало – так ведь им никто не объяснял, что это плохо

Если нужно запомнить, например, автомобиль, даже не буду пытаться с помощью его номера. Нахожу какое-нибудь повреждение на кузове, форму дисков и прочий мелкий, но важный навоз, фотографирую в мозг – и порядочек. У какого-то разведчика, его фамилию, конечно, не помню, была настолько оухительная память, что ему не надо было даже фотографировать документы: увидев мельком страницы, он мог потом воспроизвести всю эту хренатень с текстом и чертежами лучше всякого ксерокса. Зашибись!

У меня не настолько шикарно, но кое-что умею. Помните, писал про картинки из детства, так это чистая правда, всё это у меня в башке в мелких деталях. Тот бешеный петух бегал вдоль поленницы дров, из-под которой пробивалась ярко зелёная травка. А те подошвы валенок – именно в свете фонарей на фоне медленно падающих снежинок. Слава богу, я такой не один, уже потом, гораздо позже, читал Мишеля Монтеня и умилялся, насколько мы с ним похожи. У него память тоже была дерьмовая, ходил с записками в руке, чтобы не забыть, что хотел сделать. Обожаю Монтеня, парень жил пятьсот лет назад, а почитаешь – будто сегодня.

13 Утро начинается с Рассвета.

После окончания девятого класса, отец устроил меня к себе в цех плотником какого-то там разряда. Не зря, выходит, я родился в Лесозаводске. Как раз на заводе у отца и началась моя грёбаная трудовая биография. Сам завод – это кошмарная жесть, даже в упрощённом советском варианте, со всеми этими дырами в заборах, с распидзяйской ВОХРовой охраной и системой труда, далеко не потогонной.

Деньги мне нужны были позарез. Правда, я колебался, на что их потом потратить. То ли на мотоцикл «Восход», мечту каждого рокера. В то время байкеров называли рокерами, а ездить на мотоцикле – значит, рокерить. Нормально? То ли на магнитофон Маяк-202. Это всё, что было по части ассортимента. Совдепия, что с неё взять? Поэтому я согласился на жестокое папино требование – состричь свои кудри. Для меня это был страшный удар по самолюбию. Как же так? Все нормальные парняги ходят патлатые, а я буду как лошара, аккуратно пострижен. Тьфу, дерьмо!

Но выбора нет – или мотоцикл, или ни хрена. Взял ножницы и обкарнал свои изумительные, вьющиеся, как у Жюльена Сореля, чёрные-пречёрные волосы.

Да! Я часто стригу себя сам, на это есть несколько причин. Не хочу, чтобы стригла какая-нибудь страшная шмара, это не очень приятно. А симпатичных в то время среди парикмахерш было не так много, в основном толстопузые, злобные тётки. И ещё приходится долго объяснять, что хочу иметь на голове в результате стрижки, и всё равно эти лярвы, как правило, всё портили. К тому же, они так долго это делают, зачем-то одну волосинку укорачивают по нескольку раз, пока добьются нужной длинны. То ли боятся срезать лишнее, то ли специально тянут время, чтобы показать – вот, мол, какое оухительно сложное искусство – стричь! Вот, мол, какая я охрененная специалистка! Просидишь там битый час, заснув и проснувшись десяток раз, и уйдёшь в итоге с безнадёжно испорченным бубном и охапкой обрезков волос за шиворотом. Другое дело, если бабёнка попадётся симпотная да сисястая. Буферами своими как начнёт елозить перед носом, так бы и вцепился зубами. Уходишь, бывало, с болями в яйцах, не приведи господи. Тоже ничего хорошего. Короче, в парикмахерских я редкий гость.

Стою перед зеркалом в ванной, обрезаю свои шикарные локоны, кидаю их в унитаз, и так мне стало себя жалко, аж слёзы навернулись. Я плакал как лось, навзрыд. «Чудесные вы мои, дорогие волосики, как же я без вас?» Теперь-то понимаю, что это были символические слёзы. Просто закончилось детство, и я вступал во взрослую, жестокую и ублюдочную жизнь, где придётся подстраиваться, где меня будут ломать. Придётся лизать чьи-то жопы, хотя я не любитель лизания чужих жоп. Соглашаться с разными подонками, выполнять какие-нибудь глупые приказы туповатых начальников. Убегать от налоговой полиции, прятаться от доморощенных мафиков и прочая херня. До этой исторической стрижки я был свободен как фанера, особо никому не подчинялся и не подстраивался ни под кого.

Родители не трогали, учителя благоволили, одноклассники уважали, одноклассницы местами любили. После пришлось перестраиваться, отвыкать от этакой халявы и доказывать окружающим, что ты дееспособен и тебе позволено вдохнуть свою порцию кислорода.

На заводе всё по гудку. Такой же, как у паровоза, только мощнее в сто раз. Если близко стоять, можно оглохнуть к чертям. В восемь утра гудит как сумасшедший, типа «Хватит спать! Вставайте, вонючие строители коммунизма, пора впахивать!» Если во время гудка ты находишься ещё не на территории завода, на проходную лучше не соваться. Там какие-нибудь правильные пидзюки с повязками на рукаве палят всех, кто опоздал, а потом тебя за это лишают премии. В конце своей заводской карьеры я не ходил через проходную, сразу шёл к любимой дырке в заборе, так было проще и спокойнее. Следующий гудок в двенадцать часов – обед, мать его! Все работяги, как потерпевшие, косяком прут в столовую. Грязные, замызганные, в своих засраных робах. Зрелище, надо сказать, жутковатое, помните фильм про живых мертвецов, вот так примерно всё это выглядит. Все перепачканные в гавно. Слесари в мазуте с ног до головы, руки, лицо, даже уши у некоторых перемазаны мазутом, бля, с одежды аж капает! Как они умудрялись так засираться? Хрен его знает.

Морды у мужиков, которые отчищают борта судна от ракушек и ржавчины, покрыты сантиметровым слоем ржавчины, вперемешку с ракушечной пылью. Работа у них ну очень пыльная. Специальная турбинка, работающая на сжатом воздухе, весит килограмм десять. Жужжит и скрежещет по металлу с таким паскудным звуком, что мертвецы поднялись бы из могил. Ржавая пыль стоит столбом, самого чувака почти не видно в туче этого дерьма, и так восемь часов подряд. Респираторы и очки не спасают, но зато за вредность дают молоко. Ни хрена себе, какое счастье! Лучше бы водяры наливали, как на фронте. Но ребятам, похоже, мало этого навоза, вместо того чтобы подышать нормальным, чистым воздухом в перерыве, тут же пихают в рот цигарку и дымят похлеще Титаника. Мать вашу, лучше бы лёгкие свои засраные провентилировали!

Сварщики тоже прокопченные неслабо, чёрные, зловонные, как будто вылезли из преисподней. И вот вся эта блоть несётся на обед, как стадо обезумевших бизонов. Быстренько проглотив жратву, бегут обратно, туда, где работают, и падают спать. Картинка, как будто после ядерного облучения. Там и тут валяются замызганные типы, на досках, на железе, просто на земле, в разных позах, жуть. Двадцать минут здорового сна, и снилось им светлое и чистое коммунистическое будущее, каждому, сука, по потребностям. Ну-ну! Скорее всего, парняги бухали каждую ночь до утра, как кони. Им хотя бы малость покемарить, чтобы совсем с ума не сойти.

Поскольку я работал плотником, то был не сильно зачухан. Плотники на заводе как бы чистюли. Им негде особо пачкаться. Работа с деревом – это благородно. Можно сказать, плотники – это белая кость. Потом гудок с обеда, с заспанными репами все разбредаются по рабочим местам. А суть именно моей работы заключалась в следующем.

Завод ремонтирует гигантские пароходы, а между делом изготавливает небольшие пассажирские судёнышки. Не такие уж они маленькие, на глазок примерно водоизмещением около 500—700 тонн. Длиной метров пятьдесят, вместительностью двести-триста пассажиров. Корабль, естественно, железный, но вся внутренняя хренотень делается из дерева и его производных. Теплоизоляция корпуса, мебель, двери и прочее, прочее, всё деревянное. Думаете, почему корабли горят? А вот как раз поэтому. На самом деле корабль – это большая металлическая ёмкость, в которую напихано много первосортных, высушенных дров и пластмассы. Было бы странно, если бы всё это плохо горело. А для улучшения горения добавлена ещё солярка. Ну вот, костёр готов, можно выходить в море.

Так что, для плотника на строящемся судне работы до хрена и больше. Приходим с утра, естественно, у работяг болит башка после вчерашнего. Вчера они накатывали водяру, это как правило. Кажется, ребята работают только для того, чтобы были монеты на бухло. Если бы они бросили пить, то зачем тогда вообще работать? Ищут гонца с утреца. Кого? Понятно, самого молодого. А это я. Даже не стеснялись, что их начальник – мой отец, ведь я мог всех сдать с потрохами. За выпивку на рабочем месте наказывали жестоко, могли уволить запросто. Конечно, я их не сдавал.

Была такая шутка, которая их страшно веселила. Через дорогу от завода находился большой гастроном с названием «Рассвет». А в то время часто крутили по радио песенку с таким текстом: «Утро начинается с рассвета, с рассвета, с рассвета!»

Так вот, напевая эту песенку, ребята вручали мне кучку мятых рублей. Я торпедой гнал через любимую дырку, прямиком в этот чёртов «Рассвет». Продавцы моим возрастом не интересовались, тем более, что я был в рабочей одежде, значит, всё нормально, значит, взрослый. А то, что работяга должен находиться на работе с утра, а не стоять в очереди за алкоголем – на это им было насрать. Короче говоря, рабочий класс с моей помощью поправлял башку, и приступал непосредственно к работе.

Наша задача – подготовить судно к утеплению изолировщиками, и после зашить всё это фанерой. Пароход ещё можно сравнить с плавающим домом. Снаружи иногда воздух бывает тридцать градусов с минусом или плюсом, вода до минус пяти. Все ведь знают, что солёная вода замерзает не при нуле, как пресная, а ниже, поэтому, чтобы экипаж не сварился заживо или не замёрз, корпус требуется покрыть теплоизоляцией. Борта сплошь покрыты штырями с резьбой, ровными рядами, сверху вниз. Вот на эти штыри мы должны прикрепить гайками деревянный брусок, потом приходят изолировщики, пихают плотненько свою говённую стекловату. Ох и дерьмо эта стекловата. Премерзкая штука, после проклятых изолировщиков её остаётся большое количество в виде кусков, кусочков, совсем маленьких шматиков и просто стеклянной пыли. Поработав среди этой параши, потом чешешься как шелудивый пёс, даже душ не помогает. Как тут не выпить рюмочку?

Конечно, я был сопляк ещё, и мне особо ответственной работы не доверяли, но в конце карьеры плотника вполне освоил все эти воздушные дрели, ножовки, отвёртки и прочую лабуду. Все инструменты почему-то работали на сжатом воздухе, наверно, так безопаснее, чтобы током не ударило. Те, кто это проектировал, учли также, что работяги будут работать в нетрезвом виде. И к тому же, если бы всё это было электрическое, то инструменты наверняка растащили бы хозяйственные хлопцы. А хлопцы были очень хозяйственные, сомнений нет.

В общем, худо-бедно, потихоньку мы работали в не совсем трезвом виде, создавая для великой Родины пассажирский теплоход с гордым именем «Анатолий Варакин». Кто такой этот Толян? Чёрт его знает, наверно, кто-то из местных. Поначалу меня всё это шибко прикалывало, а потом постепенно стало надоедать. Какой-то день сурка получался. Каждый день как один день, всё по расписанию.

Гудок – дырка.

Рубли – «Рассвет».

Сверлилово – пилилово.

Гудок – жрачка.

Гудок – пахота.

Гудок – домой.

Под конец эта хрень стала меня просто стервенить. Теперь я знаю, почему пролетарии бухают каждый день. От такой безысходности, такого тоскливого существования можно сойти с ума, спасёт только алкоголь.

На первый взгляд кажется, что работяги – тупые ограниченные маргиналы, но это не так, видели бы вы, как они виртуозно играют в домино. Раньше я считал эту игру чрезвычайно глупой, чисто для недалёких упырей. Ан, нет! Я, кстати, так и не смог сравняться с ними в умении стучать костяшками, с моей памятью там ловить нечего. Когда с ними играешь, полное ощущение, что противник видит твои кости насквозь, ложит камень именно такой, которого у тебя нет. На самом деле всё просто: надо помнить, кто что выложил, вычислить, что осталось на руках, и сделать соответствующий ход.

14 Shirt.

Ещё немного, и забухал бы вместе с ними, но, слава богу, лето кончилось. Пока на заводе упражнялся в беге за бухаловкой, все мои одноклассники прошли летнюю практику. В Советском Союзе иногда так зашифровывали действия словами, что вообще не понять, что это означает. На самом деле, «летняя практика» – это просто поездка в колхоз убирать картошку. Знаем, как это делается! На класс выделяется грядка опупенной длины, до горизонта и даже дальше. Кто быстрее уберёт эту проклятую грядку – тот молодец, того похвалят. Ништяк! Помните мультик: «Кто похвалит меня лучше всех, тот получит большую, сладкую конфету»? Чтобы увеличить скорость продвижения к горизонту, ребята собирали картофан, лежащий на поверхности, а тот, который был частично в грунте, забивали ногой обратно в землю-матушку, пусть дозревает. В итоге от всей картохи собиралось процентов тридцать. Бывал я в колхозах.

Становится понятно, почему в Совдепии было так хреново с продуктами – миллионы школьников их просто-напросто уничтожали. Вдобавок ещё этой картошкой кидались как болваны, а потом складывали в общие мешки. Естественно, битая бульба начинала гнить и заражала соседние клубни, в итоге до магазина доходило хер да маленько. Всем до лампочки, всё равно почти каждая советская семья выращивала картофан на своём огороде.

Практика чёртова, мать её! Меня потом на комсомольском собрании гнобили, как будто я американский шпион, грозились пнуть из школы, но в итоге объявили выговор и заклеймили врагом народа за отлынивание от выполнения указаний коммунистической грёбаной партии об обеспечении строителей чёртового коммунизма продуктами долбанного питания. Сука, как я был зол! Я пожертвовал своей восхитительной причёской, своими чудесными битловскими патлами, я вкалывал от гудка до гудка на этом сумасшедшем заводе, пока вы запихивали картошку обратно в землю!

Там, в сраном трюме, гробил свои лёгкие стекловатной пылью, снабжал работяг лекарствами, даже иногда ранил свои интеллигентские нежные ручонки этими чёртовыми инструментами. Можно сказать, кровь проливал в борьбе за увеличение транспортного флота империи. Кстати, этот блядский «Варакин» до недавних пор бороздил воды залива «Золотой Рог», я самолично на нём неоднократно плавал пассажиром. Хотя, вполне возможно, что сейчас его уже скоммуниздили какие-нибудь владивостокские мафики, бывшие комсомольцы, да продали в Индию на металлолом или ещё куда. Владивосток – это ведь город мафиков, российский аналог Чикаго.

Как мне хотелось вскочить, схватить что-нибудь потяжелее, да разнести всё вокруг в щепки, а педерастическому председателю этой скотской, комсомольской банды раскроить череп до основания. Понятно, что я этого не сделал. Стоял, потупив головёнку, как лошара, и размазывая сопли раскаяния по лицу. Уж очень хотелось закончить школу.

В итоге этой заводской мудалистики я заработал ровно триста рублей. Какая-то подозрительная сумма, думаю сейчас, бухгалтерия – сложная штука, и чтобы получилась такая ровная сумма, надо было попердеть над вычислениями. Скорее всего, меня там слегка обули насчёт монет. Да ладно, дело прошлое, в суд подавать не буду.

Триста колов! Для школьника, вроде меня, это опупенные деньги. Мотоциклет, конечно, сразу отпал, при всех плюсах, минусы весомее. То, что можно бабёнок катать по району, это, несомненно, плюс. Вот, собственно, и все плюсы. А минусов до хрена. Этот конь железный питается бензином, бензин стоит нехилых денег, а денег нет. Не будешь ведь катать девок за деньги, чтобы окупить предприятие. И потом, от этих чёртовых рокеров воняло бензином за два километра, потому что они беспрерывно чинили свои тачки, руки у них постоянно в мазуте, под ногтями чернота. Не готов я к такому! У «Восхода» без конца что-нибудь ломалось, да вообще любая техника, сделанная в Совдепии – говно полное.

Cейчас мало что изменилось, точно такая же лажа. У тёлочек-рокерш, которых катали мальчуганы, титьки бензиновым духом были насквозь пропитаны, не будешь ведь рукавицы надевать каждый раз, когда хочется их потискать. И к тому же, если сел на байк, лучше с него не слезать, даже небольшая отлучка, отлить, например, может привести к тому, что его стырят. Мотоциклы у всех были деланные-переделанные или собранные с разного мотоциклетного хлама. Жопу специально задирали до неба, а руль ставили самопальный, выгнутый из трубы, невообразимой конфигурации «а-ля Ангелы Ада». Катались без номеров, прав всё равно ни у кого не было. У нас в классе только один Новосёл был рокером, шибло от него, как от сломанной керосинки.

Короче, тщательно всё взвесив, пришёл к выводу: «Нахер этот мотоцикл, музыка лучше», и купил на заработанные бабки магнитофон. Здесь особого выбора тоже не было. Самый продвинутый на тот момент был «Маяк-202». Тяжеленная, здоровенная бандура. Звуковой носитель – магнитная лента. Лента намотана на такие большие бобины. Эх, красота! Но звук был монофонический. В то время стерео в Росии только-только зарождалось. Если разобраться, этот мафон – такое говно, но для начинающего меломана сойдёт и такой. Ширик, поганец, и здесь переплюнул всех – ему старики подарили «Орбиту-202». Ребята, это совсем другой уровень: с колонками, сука, стерео… или даже квадро, что-то я подзабыл. Да и хрен с ним!