Исповедь

Разговор оказался не таким, как его представляли оба собеседника. Рома так и не смог сказать даже того самого, что вроде как почти придумал, а Капитан теперь действительно выглядел куда более хуже и слабее. В его глаза уже можно было заглядывать почти без всякой опаски, ведь в них не было никакого интереса. Он лишь часто вздыхал, медленно моргая ими и курил одну за одной. Его вид больше не был похож на того самого, с виду нормального и адекватного человека. Теперь человек, сидевший напротив него, был самым настоящим преступником, которому то и дело прилетали намеки о его дальнейшей судьбе.

Дальше был какой-то тупик, продолжавшийся непонятно зачем? Полуживой разговор, живыми моментами в котором были невнятные и довольно резкие высказывания в его сторону, продолжался примерно столько же, сколько и сам допрос.

– Последний раз тебя спрашиваю – кто те двое, что были с тобой? Если ты мне ещё раз хоть пикнешь про то, что случайно их встретил, я тебе каждый волос буду медленно рвать. Причем медленно.

Лишь молчание немного боролось с тем самым напряжением, что в этот момент стояло в комнате. Он уже готовился к тому, что дальше настанет что-то неприятное, что-то болезненное. Он, кажется, теперь был готов к этому полностью.

– Сержант! – уверенно сказал он куда-то ему за спину.

Тут же резко отрылась дверь и было слышно, как кто-то уверенно вошел в неё, остановился и замер в ожидании.

– В двести восемнадцатую его. А записку эту лейтенанту отнесешь. Скажешь, что командир приказал его туда же, с «завтрашними».

Тот резко подошел к столу, взял оттуда какой-то мятый листок, исписанный от руки синий пастой и после слова «есть», резко приказал Роме встать.

* * *

Спать никак не хотелось. Правда, ещё с этой очевидной бессонницей здесь неплохо сотрудничала ржавая, наглухо покрытая паутиной вытяжка, которую через какое-то время ему всё же удалось нащупать в почти кромешной тьме. Из неё шел какой-то гул, который никак не был похож на обычное гулянье воздуха по трубам. Это было что-то очень необычное, можно даже сказать завораживающее. Иногда до него доходили женские смехи, а порой и какие-то очень похожие звуки стиральных машин. Да, именно их самых. Точно такой свист почему-то то и дело доходил до него, заставляя почти врасплох. Спустя небольшое время таких наблюдений всё же пришлось присесть на пол. Сил почти не было, как впрочем, и большого желания. Всё время, пока он сидел в куда более меньшей и неудобной камере, нежели была раньше, голову то и дело перебивала мысль о том, что будет завтра?. Конечно, теперь готовность умереть была так, как никогда раньше, но в тоже время, ощущение полной неизвестности как за судьбу тех двоих, так и немного за свою, никак не давала спокойно закрыть глаза и открыть их уже в следующем дне. Хотелось верить, что не заговорив о них, он хотя бы немного попытался спасти их судьбы.

Ещё, куда более карательно и удручающе было его холоднокровие к своей вере. Он понял, что тогда, на допросе, ему не пришлось думать о ней, ни разу, как в принципе и сейчас, сидя на холодном и мрачном полу. Лишь одна мысль об этом заставляла его понемногу пролетать сквозь темную яму, в которую он погружался всё глубже с каждым более-менее понятным выводом. Лишь только насильно он смог вспомнить об отце Михаиле и только тогда у него получилось хотя бы немного прийти в себя. Когда на пол стали капать слезы, бесспорно, стало ясно, что он ещё живой. Правда, чувство стыда за всё содеянное карало лишь больше. Он представлял, как там, наверху, за ним наблюдает отче, вместе со своими братьями, и не может подобрать слов.

– ААА, – резко и неожиданно закричал он, начав биться о тот самый пол своими тонкими и дряхлыми ручонками.

Он кричал будто бы из последних сил от того самого изнеможения и чувства вины. Не хотелось так жить дальше, ни на секунду. В моментах, когда легкие не давали промолвить даже на миг, он уверенно набирался сил, в один отвернувшийся момент резко вырывая всё наружу, в эту маленькую камеру.

Когда дверь открылась и в неё кто-то вошел, Рома лежал на спине, закрыв глаза и всё ещё пытаясь что-то высунуть из себя. Даже показалось, что тот человек, стоящий за дверью, первое время не мог подобрать слов. Он всего лишь молча смотрел на это лежащее и полуживое тело, осторожно держа свой автомат в руках наготове.

– Сколько можно? Убейте! Давайте же! Я не предатель! Ну же! Стреляйте! Прямо тут! – охрипшим и каким-то одержимым голосом говорил он, никак не желая умолкать. – ААА, я больше не…., – вытянул он из себя эти кричащие слова, досадно начав заливать себя остатками слез, которых не возможно было выдавить сейчас, даже разрывая свою душу на мелкие кусочки. Это было самое страшное и самое больное.

Через минуту дверь с всё тем же скрипящий и гулким стуком захлопнулась, тот самый ключ несколько раз со свистом провернулся внутри неё, а ботинки теперь зашагали куда-то вдаль, всё больше нагнетая на него ощущение полнейшего одиночества. Теперь, кажется, он стал понимать что здесь есть лишь его тело и безысходное одиночество.

По его подсчетам он сидел в этой камере уже больше шести часов. Шесть было лишь когда после долгих попыток он всё же, наконец, понял, что поспать никак не удастся. В одном из углов медленно высыхала небольшая лужа, понемногу начинающая издавать неприятный запах, а желудок, уже не стесняясь, поглощал самого себя. Когда где-то далеко, и точно не из вентиляции, послышались тихие звуки, лишь нарастающие с каждой второй секундой, он первым делом вспомнил про тот самый сон, который был в тот раз, в другом плену. Какими-то непонятными способами его мозг окончательно пытался понять, что сейчас настоящее время, но ничего не вышло. С этим лишь пришлось мириться. На этот раз ударов ботинок о пол было гораздо больше, как и ударов страха, которые, правда, лишь пытались биться чаще. Пытались так же, как и те двое парней, злостно заходивших к нему в вонючую, кислую камеру с перекошенными за спиной автоматами и, очевидно, жаждущими расправиться с этим заросшим психопатом прямо тут. Что-то останавливало всех троих. Наверное, это было то самое понимание дальнейшей судьбы, которая была никак не по силам им, никак.

Они вели грубо и так же быстро, как его нутро жаждало скорейшего конца. Готовность умереть, идя в мрачном и холодном коридоре, упираясь сзади в два, почти безобидных автомата была, кажется, на самом пике.

В тот момент, когда на горизонте, примерно в метрах пятидесяти была видна просвечивающая дверь, тело всё больше отдавалось какому-то бесконтрольному и хаотичному дерганию, заставляя напрягаться тех двоих, что были сзади. В какой-то момент, когда один всё же резко нырнул вперед, Рома увидел, как в его глазах был страх и он показался ему куда-более серьезным, нежели были его конвульсии. Небольшая и непонятная улыбка пробежала на его лице, даже на время дав позабыть о тех болях, что снова начинали сопровождать это движущееся тело.

Когда дверь открылась и он, с опустившейся от резкого света головой вышел на улицу, то первое, что удалось ощутить, был сильный холод. Именно он был настоящим карателем на том самом пути, который сотни раз представлялся ему в камере. Стоять долго не пришлось. Тыкающие сзади в спину автоматы то и дело направляли еле живое тело непонятно куда. По сторонам раздавались разные голоса, а под ногами была самая настоящая колея от грузовиков, в которой его почти мертвые и синие ноги каким-то чудом не складывались вниз.

Сначала его подвели к кабине грузовика, приставляя его голову к железной крышке, а потом, резкими и умелыми действиями завязали руки за спиной. Когда рядом с ним подвели кого-то ещё, то он довольно развитым чувством воображения сразу представил, что это Серега. Даже через пару секунд, когда его мозг уже ясно давал понять, что это лишь фантазия, сам он только лишь отчаянно продолжал в это верить.

– Голову ровно! – крикнул, кажется ему, кто-то сверху именно в тот момент, когда тот аккуратно пытался посмотреть в ту самую сторону.

Страх был лишь сдать их, позвав тем самым капитана, либо Артура. Теперь же, после всего пережитого, очень близко и всё так же страшно присутствовало ощущение, что это очередная проверка. Скажешь – Серега, и его тут же, вместе с тобой приставят к стене. А хотя, так как они уже почти возле неё, требовалось лишь нажатие на курок. Скорее всего, он даже примерно предполагал, кто бы это мог сделать?

Когда стали завязывать глаза, то и дело начинали терзать непонятные чувства. С одной стороны это было похоже на самый настоящий расстрел, а с другой – на что-то очень необычное, ведь, как ни крути, но на дворе был 21-й век и закрывать последние лучи, хоть и искусственного света смертникам, представить ему, молодому священнику, никак не получалось.

– Давай, – шепнул кто-то тихо сзади.

Именно в этот момент его желанное слово позвать командира было где-то на языке. Требовалось лишь открыть рот и оно, скорее всего, лишь само бы вылетело наружу, дав хоть малейшую надежду на… на что-то.

Четверо рук сзади резко и сильно взяли его с двух сторон и на «раз, два» кинули, как мешок прямо на знакомый до холода железный пол. Там, где-то наверху, по ощущениям уже кто-то ждал. Протягивая, как самый настоящий мешок каких-то овощей, его затянули куда-то в угол, спокойно оставив там. Но даже теперь двоякое чувство никак не могло покинуть этого пленника. Ведь, убить не убили, а мучить, кажется, только лишь продолжили. Было слышно, как помимо его тела, в кабину залетали ещё такие же звуки, некоторые из которых со стонами протягивались по полу, оставаясь где-то поблизости, на том же куске метала.

– Везут? Но куда? – этими вопросами он немного задавал своё внутреннее замешательство, даже чуточку злясь из-за всего того, что произошло.

Вот именно теперь Рома окончательно понял, почему на самом деле Серега так сильно боялся военных? Ведь, убить куда более легче и спокойнее, нежели заставить страдать. На муки нужно было иметь совсем другой склад ума, который, по всей видимости, у этих людей присутствовал довольно в большом объеме.

* * *

Следующие часа два были во всё том же непонимании. Ничего, кроме ямок, скрипов и онемения конечностей пережить не удавалось, а смириться с тем, что сегодня не расстреляют, не получалось никак. В какой-то момент, когда они остановились и несколько человек выпрыгнули из кабины, он стал слышать небольшие стоны, которые раздавались по обе стороны от него. Слева кто-то издавал звуки, примерно похожие на медленные хрипы задыхающегося. В его вдохах можно было запросто расслышать тяжкое и ужасно тихое мучение, которое заканчивалось в заложенной груди. С другой же стороны кто-то судорожно скрипел своими зубам, то и дело показывая свой страх. Когда он всё же решил немного передвинуться со своего места и попытался развернуть своё застывшее тело, замлевшая нога неожиданно уперлась во что-то, очень напоминавшее мешок песка, либо сахара. Лишь потом, когда нога немного пришла в себя и он повторил это не получившееся движение, то оказалось, что там был человек и, причем, живой. Когда его конечность случайно попадала прямо туда, то и дело всеми по шорохам было слышно, как это что-то всеми способами пыталось вертеться по полу, как червяк. Оно был уже третьим, кого он слепо, смог насчитать в этом кузове и, кажется, не последний.

Остановка была временная и потом, когда их неизвестная дорога продолжилась, он то и дело что слушал небольшие разговоры каких-то двух, по ощущениям всё так же молодых ребят, довольно аккуратно общающихся между собой. Иногда так и хотелось ляпнуть что-то, хотя бы попытавшись из всех лежачих узнать, куда они едут, но всё же, храбрости хватало пока что лишь на мысли.

Непонятно откуда он стал ощущать сильную панику. Она была где-то очень глубоко и подсказывала ему, что сейчас, вот-вот должно произойти что-то неладное. Иногда слышались суетливые передвижение кого-то по кузову, а порой даже то, как в магазин заряжаются патроны. Это ощущение никак его не подвело. После неожиданно появившегося свиста буквально за четверть секунды Рома подлетел со своего места под самую крышу, ударившись, кажется, своей спиной о железный каркас, но при этом, почти сразу почему-то ощущая боль, как что-то второстепенное. И когда даже снова оказался на полу, самое главное было как раз не это. Волновала сама паника, место и причину которой никак не возможно было понять.

Полуживые крики, перемешанные со стонами и тяжелыми, задыхающимися приступами тоже сейчас не имели особой важности. Он двигал своим тело, то и дело, цепляя ногами и руками кого-то поблизости. Развязать веревку за спиной было очень важно. Он пытался сделать это, как можно быстрее, слыша, как где-то поблизости зарождаются похожие звуки, как минимум сводящие его сума.

– Кто-нибудь! Эй! Развяжите мне руки! Ау! – кричал он, даже не на секунду не задумываясь о том, что его могут прибит те самые оруженосцы, которые кстати после удара все куда-то исчезли. – Эй! Помогите!..Господи…, – сказал он последнее слово куда более тихо, чем все остальные и поддался исходу.

Какое-то время его пленное и обессилившее тело осталось лишь просто лежать, никак не двигаясь, слыша всё те же муки и взрывы, зарождающиеся где-то рядом с ним. Воспоминания о Боге будто бы парализовывали его, зачем-то наводя на мысль о неизбежности и своём, почти пройденном пути. Тело всё больше расслаблялось, словно врастая в этот холодный и теперь ещё к тому же мокрый кусок железа. Вдруг неожиданно резко стало казаться, что так нужно и что так правильнее.

Когда сзади стало ощущаться, как кто-то пытается разрезать ему веревку, мозг поначалу даже хотел дать сигнал оставшимся силам и прокричать «не надо», но почему-то когда обе руки упали на пол и он смог пошевелить каждой по разным сторонам, первое, что он сделал – встал и как можно быстрее попытался снять с себя повязку. Почему-то, это оказалось не так просто. Она будто бы уже срослась с его лицом и ощущалось, что вместе с ней, Рома сдирает кусочки своей кожи на лице. Когда же наконец удалось её снял, то действительно он увидел свою серую и сухую кожицу на той самой грязно-белой повязке. Больше её трогать не хотелось, как, впрочем, и само лицо.

Когда получилось развернуться к выходу, то перед ним не оказалось никого. Почти… Были лишь те, кто лежал, с виду не издавая никаких признаков жизни. Он осторожно потрогал лежащего под ногами пожилого старичка, который безжизненно прижимаясь лицом к полу, с виду напоминал именно того самого убитого когда-то в подвале деда и понял, что он мертв. Дальше проверять, казалось, не имело смысла. Рома зашагал наружу, осторожно прикрывая глаза, уже через кусок брезента отчетливо видя, как там сияют яркие языки пламени.

Когда удалось осторожно высунуть голову, то первое, что удалось увидеть, был перевернутый впереди примерно такой же грузовик, который правда уже к этому времени почти сгорел. Где-то поблизости раздавались короткие, автоматные очереди, а с земли почему-то отдавало каким-то странным теплом. Спрыгнув вниз, он зашагал к краю дороги, пытаясь найти хоть что-то, что так волновало внутри. Убитый всем, он сам не знал, что именно было нужно, но это что-то очевидно имелось где-то здесь.

Идя вдоль канавы под пылающей дорогой в какой-то момент его взгляд увидел, как в метрах двухстах впереди ярко мелькают огни, эхом раздающиеся по всей округе спустя пару секунд. Рома лишь ускорился и зашагал уже прямиком им на встречу. Чем ближе его тело было к ним, тем больше внутри что-то просыпалось. Благо, те небольшие кусты, в которых он карабкался, были небольшим спасением и надеждой не попасть пот тот замес, хотя даже это моментами не очень сильно волновало его. Когда до того пика оставалось метров сто, он стал слышать знакомые крики. Кто-то орал так громко и злобно, что стал бояться и сам он. Лишь через минуту начали вылетать знакомые слова и его мозг понял, что это Артур. Тогда он стал ещё реще бежать через заросли, надеясь как можно быстрее выползти из них и, наконец, помочь тем, кто видимо оказался здесь из-за него. Дальше началось что-то очень страшное. Кажется, именно это и было тем самым, чего он так боялся. Крики Артура усиливались а его путь к нему никак не заканчивался. Он отбрасывал от себя сухие кусты каких-то сорняков, иногда падая на них от того, что ноги просто на просто переставали идти, а потом снова вставал и бежал. Поняв, что эта заросль никак не заканчивается, пришлось кричать. Было даже толком не ясно, зачем именно он делал это. С одной стороны в нём горело чувство долга и готовности принять все те муки на свою грудь, а с другой – лишь попросить помощи. В те секунды, когда он снова лежал на кустах своим почти бездыханном телом и кричал от душевной боли, где-то рядом всё лишь усиливалось. Напряжение над головой лишь набирало ход и становилось гораздо жарче, даже в прямом смысле. Что-то очень сильное, оглушительно несущееся в его сторону и поднимающее землю навело такой страх, которого раньше не было и в помине. Это было самое ужасное, что он когда-то мог бы пережить и оно только приближалось.

– Заключенный! Подъем! – раздался голос в какой-то шумной темноте, наполняющейся суетой с каждой секундой лишь больше.

– Леха! Леха, ты тут? – было его первым и последним, что смог сказать его мозг, в этот момент никак не соединяющийся с какими-либо инстинктами и разумом.

– Подъем тебе сказали! Обоссался и лежит, епть. На выход! – прозвучал другой голос, пнувший его в онемевшую ногу.

Сначала он даже ничего и не понял, лишь рефлекторно доверяясь своим инстинктам и помогая кому-то не очень доброму поднять его тело. По звукам, всех тех, кто находился в этом кузове было точно больше, чем трое или даже пятеро. Они то и дело, один за другим, куда-то спрыгивали, немного расшатывая тот самый металлический лист, лежащий на полу.

– Давай же! Вперед! – сказал кто-то ему, вставив прямо под лопатку холодное дуло автомата.

Тело неуверенно зашагало куда-то вперед, сразу же, со всех сторон, окружив себя какими-то другими, примерно такими-же безжизненными телами, одинаково медленно наступавших своими ногами на впереди идущих. Оказавшись на самом краю, он сначала попытался присесть и только уже потом планировал осторожно спрыгнуть в неизвестность, но кто-то сзади, видимо, так же слепо шагая вперед, налег своими коленями прямиком на его голову и они вместе полетели внизу, заставляя кого-то впереди сильно смеяться. Лежа лицом в холодном и влажном песке, его тут же резко, прямо за воротник кто-то оттянул вперед, а потом, чьи-то четыре руки поставили это тело на ноги, одна пара из которых зашла за спину и повела дальше.

Ощущения были по-своему странные и необычные. Чувство усталости довольно сильно боролось с удивлением от того, что тот, своими дряхлыми, подкашивающимися ногами шел по самой настоящей мостовой. Сперва в голову лезли представления о концлагере или о чем-то подобном, но спустя время и боль, которая заново рождалась по всему телу, он стал забывать об этом и просто шагал вперед во всё той же темноте.

Идти пришлось не мало. Все те минут десять, что пришлось ему брести в диком холоде, он думал лишь о том сне. О том, почему показался именно Артур с капитаном? Что может быть, на самом деле, они живы и с ними всё в порядке?

Длинное и холодное ружье остановило его в месте, где отчетливо пахло яичницей. Не прошло и пяти секунд ощущения этого по-настоящему забытого запаха, как оживший желудок, видимо, из последних сил стал биться в сильных конвульсиях, заставляя страдать прямо здесь.

– Подожди, подожди. Не тут. Заведут и там будешь вытворять, что хочешь, – говорил голос сбоку от него, немного придерживая Ромино шатающееся тело своим ружьем. – Открывай!

Где-то рядом открылась дверь и чья-то рука грубо схватила его за уставший воротник, ведя дальше. Теперь это ощущалось закрытым помещением, в котором уверенно стоял запах сырости, как в старом подвале. Правда, долго это терпеть не пришлось. Быстро завели за какую-то дверь и посадили на стул. Дальше пришлось лишь терпеть. Кто-то спереди, издавший резкий скрип стулом и шагая в его сторону, остановился прямо напротив него и сразу же принялся снимать повязку с глаз. Это оказалось не такой простой задачей как, наверное, представлял себе этот человек. Всё полностью напоминало Роме его сон. Этот засохший кусок тряпки отдирался с его лица вместе с болью, которая, кажется, была абсолютна безразлична тому персонажу. Он не собирался останавливаться ни на секунду, лишь желая сделать поставленную задачу. В какой-то момент это равнодушие и хладнокровие всё же победило, по крайней мере для него и он лишь молча продолжал стоять над ним, будто бы ожидая какой-то благодарности за помощь.

Рома, долго стягивая своё лицо руками, никак не мог поднять голову из-за той лампы, что где-то наверху вызывала боль в его глазах. Он до последнего не хотел этого делать, но когда тот самый человек спереди присел на корточки, сравнявшись с ним примерно на один уровень, выхода не оставалось. Медленно и болезненно он приподнял своё красное лицо, прикрывая руками подранные виски и поначалу увидел именно то, что как раз в дикой боли и представлял. На него смотрело улыбающееся лицо мужчины лет сорока, в глазах которого как раз и было именно то самое ожидание.

– Ну что? Где благодарность то? – вдруг на самом деле сказал ему он.

Но лишь молчание было единственным, что пришлось услышать в ответ этому чудаковатому человеку. Его нутро даже и не собиралось что-либо отвечать, уже примерно представляя их дальнейший разговор. Тот же, в свою очередь резко встал с колен и зашагал в сторону своего стола.

– Так, ну что. Ты, значит, у нас новенький, так? – словно у себя спрашивал он. – А это получается, что ты пока что тут ещё ничего не знаешь, так? – снова говорил он почти сам с собой.

Рома лишь молчал, осторожно осматриваясь по сторонам, находя с каждым мигом всё больше интересных предметов, поставленных на полки шкафов. Среди них были статуэтки, какие-то непонятные металлические модели и небольшие плакаты, на одном из которых тускло и почти выцветши, был изображен медный всадник.

– Что ты там нашел? – вдруг сказал ему тот, кто, как казалось, вел какой-то монолог. – А, ты это… Так, отставить лишние детали. Нужно сейчас тебя куда-то определить, а потом уже будешь там по сторонам башкой своей крутить. Понял?

Снова в ответ летело уверенное молчание, за которым уже даже и не было никакой злобы. Теперь, после стольких пережитых «людей», в его глазах отчетливо виднелась стойкость и иммунитет.

– Что умеешь? Образование есть какое-нибудь?

После очередной тишины, в один момент резко набравшей обороты, он внезапно, через весь стол, протянул к его волосам руку и схватившись за них, дернул голову прямо к тому самому столу. Рома припечатался носом о край, после чего, схватившись за это самое больное место, стал попеременно посматривать то на пол, то на неожиданно злобное лицо, ожидать от которого теперь можно было чего угодно.

– Слушай, человек, ты лучше мне сейчас ответь, что я у тебя спрошу, а потом можешь молчать, сколько хочешь. Ты ведь пойми, от меня сейчас вроде как твоя судьба зависит. Куда направлю, там и будешь горб отращивать. Лучше же ведь капитану не дерзить, да? И тогда всё будет окей. То есть хорошо, – вдруг резко перебил он сам себя, даже сделав немного испуганную гримасу.

– Где я? – легким и тихим голосом спросил Рома.

– Ты разве ещё не понял?

Он молчал, видимо, никак не желая отвечать на такие издевательские вопросы. Когда же всё та же знакомая, резкая рука вот вот снова вылетала из под стола, он каким-то чудом сумел её остановить.

– Как?

– Что как?

– Как я пойму, куда вы меня привезли?

– Ну не знаю. Например, вот в твоей безымянной карточке стоит, что ты со всем согласен. Как это понимать, а? – он протянул к его лицу какой-то дряхлый листок бумаги, на котором в графе «Имя, Фамилия» стояло – безымянный, а под словами «пол», несколько раз перечеркнутыми линиями, была еле влезающая буква «М». Но самое интересное, что внизу действительно была графа «со всеми предъявленными требованиями ознакомлен и направиться в *** никак не желает», под которой стояла какая-то закорючка, теперь, видимо, имеющая своего хозяина.

– Вот так вот, да? Расписался значит, а узнать, куда поедет, так и не узнал. Во ты даешь. Теперь ясно, чего у тебя тут всё триста раз исправлено. Да, с такими кренделями не просто, – сказал он с глубоким вздохом и немного жалким видом стал осматривать его худое туловище.

– Ты на двести восьмидесятой базе, дружок. Здесь, в ближайшее время, ты будешь помогать нашей стране. Сильно не переживай, всё окей буде… ой, хорошо всё будет. Не ссы. Ты главное работай. И тебе так сказать хорошо и родине, да, так? – снова спросил его он, на этот раз даже похлопав по плечу.

– Ты вообще за кого был то? На фашиста, вроде как, не похож, на хипстеров этих поганых тоже. Откуда ты нахрен такой появился, пфф – усмехаясь снова подбил его этот мужичок.

– Одиночка, – грустно, почти не задумываясь ответил он.

– Да? Серьезно что-ли? Ну я так и понял. Волосы смотрю длинные, борода. Одним словом – бармалей комнатный, да? Хаха – сказал он, начав немного смеяться. – Я даже, знаешь, что подумал сперва, когда тебя завели, – он поднес своё лицо прямо к его уху и осторожно, лишь через несколько секунд, сказал. – Что ты поп.

После этого он аккуратно сел обратно на свой стул, как-то робко начиная вертеться по сторонам и оглядываться, а после продолжил.

– Ну что умеешь то? Чем раньше занимался? Кирку держать в руках можешь?

Рома поднял свою ещё никак не отошедшую от непонятного удивления голову, смотря ему прямо в глаза и пытаясь показать, что он даже не знает такого инструмента, но для этого капитана такие вещи оказались довольно сложными.

– Ну, вижу, что умеешь. Значит, отправлю тебя к горнякам, да? Там им сейчас как раз люди нужны. У них вроде какие-то небольшие проблемы с техникой, ну поэтому… короче тебе там всё расскажут и покажут. Понял, да? Пожелания есть? – бегло сказал он, всё же на пару секунд замолчав в небольшом ожидании, – ну вот и славно!

По команде этого капитана внутрь быстро забежали чьи-то небольшого размера сапоги и в суете, словно для норматива, стали пытаться натянуть на его лицо всё ту же мокрую, грязную, с кусками его волос повязку. Он, кажется, уже сам не верил, что почти смирился с этой болью, поэтому свои равнодушием и сдерживанием эмоций на каком-то очень высоком уровне, очевидно, смог удивить их обоих.

Дальше вели по всё тем же пустынным коридорам. Протирать свои разбитые ботинки о тяжелый пол пришлось сначала наверх, наружу, а после снова в какой-то подвал. Там же его стали душить немного другие ощущения. Чувствовались куда более противные запахи, а ноги иногда наступали на какую-то слизь. Естественно, он уже примерно воображал, что будет дальше. Хотя бы на один ход. Это, кажется, должна была быть та самая бригада, увидеть которую, кажется сейчас было единственной целью, хоть даже довольно непонятной и возможно опасной.

На этот раз следующая камера оказалась не так далеко и буквально через минуту он уже стоял, медленно слушая, как возле ржавой двери с окошком по середине проворачивается ключ и она потихоньку отрывается, сразу же вместе с душным запахом набрасывая на него ощущение чего-то нового и немного страшного.

Нет, даже не немного. Когда ключ в двери крутился уже где-то за спиной, то это чувство проявило себя только с большей стороны. Рома стоял на пороге большой, даже очень, камеры, в которой точно кто-то был. Он слышал, как иногда раздавался какой-то скрип, а порой даже глубокие выдохи чьих-то заложенных носов. Много чего в этот момент крутилось в голове, но самое главное понималось точно – уже всё равно. Первым, что отчетливо пришлось услышать ему, были чьи-то шаги, подползающие к его голове всё ближе. Одновременно внутри него страх начинал бороться с равнодушием. От такого ощущения порой было противно даже ему самому.

Когда чьи-то грубые, потресканные руки спокойно коснулись лба, он немного содрогнулся, но потом всё же сумел расслабиться. Они остановились на его лице секунд так на десять, лишь передавая его коже свою теплоту и грубость, всё больше заставляя сомневаться в том, кто стоит перед ним? Всё это окончательно начинало настораживать лишь только тогда, когда подушечки их пальцев дошли до той самой повязки. Как он ни пытался, приготовиться к очередной боли у него так и не получилось. Что-то далеко не подвластное ему, уже расслабило всё тело так, как никогда раньше. Повязка с каждым еле ощутимым движением снижала свою тугость, а он в это время уже лишь старался сдержать себя на ногах от дикой усталости.

В ту самую первую минуту непонятной свободы, он как обычно лишь ухватился за свои глаза обеими руками, всё же через небольшие зазоры в пальцах уже сразу пытаясь разглядеть этого умельца. По небольшим бликам за первые пять, десять секунд удалось увидеть длинную, густую бороду, свисавшую с лысого лица, почти до уровня живота. Правда, это было всё, что он смог разобрать тогда.

– Тихо, тихо, ты так быстро голову не поднимай, – говорил грубый, басовый голос, стоящий как раз напротив. – Давай аккуратно, не спеша. Тебе ведь глаза твои ещё понадобятся, хотя, на самом деле не особо, – как-то по-доброму засмеялся он и сразу же сзади послышался целый гул примерно таких же резких и коротких бормотаний.

Роме всё больше не терпелось уже наконец взглянуть на того самого бородатого, лысого мужичка, излучавшего по-настоящему добрую энергию. Он через силу распахнул свои глаза и убрал руки, больно, но приятно смотря на этого человека и на всех тех, кого в этот момент смог увидеть за ним. Там, впереди, молча и пристально наблюдая за его движениями глаз, было человек десять. Самое первое, что сразу же бросилось, была их темная кожа. Издалека она казалась похожа на сильный, строительный загар, который, правда, ещё так же одинаково, дополняла всех странно сильная худоба.

– Ну как? Живой?

Он не сразу переключил свой любопытный взгляд на того человека, а когда понял, что к чему, то оказалось, что вопрос был им не расслышан.

– Ты меня понимаешь? Слышишь меня? – крикнул ему прямо под ухо он, заставив немного щурить глаза.

– Да.

– Иван Семенович. Бригадир. Можно просто Семеныч, – уверенно пояснил тот мужичок и протянул свою темно-черную, большую руку.

Рома, до конца ещё не понимая, что происходит, абсолютно бездумно протянул ему свою веточку и позволил сжать её так, что, кажется, хруст костяшек ладони был слышен на всю камеру.