– Прости раба твоего, Господи. Прости предательство мое, Господи. Пощади меня и сделай так, как считаешь нужным. Убить нужно – убей, спасти – спаси. Господи! Услышь меня!
В тот момент, когда он стоял на коленях, скрестив свои пальцы, отходящие ото лба, раздался резкий звук поворачивающегося ключа и дверь с тонким скрипом открылась. Кто-то зашел, молча смотря, как он стоял всё в той же позе и молился. Он понимал, что напротив него кто-то есть, но терпеть больше никак не хотелось. Не хотелось, но пришлось. От тяжелого удара ботинком ему прямо в лоб, он откинулся назад, издав глухой звук соприкасающейся головы со стеной. Тяжелый и уставший взгляд резко встретился с тем молодым парнем, что пугливо смотрел на него. В этих молодых глазах самым видимым был именно страх, уже за которым неумело пряталась злость и гнев.
– Никаких голосов, понял? – напрягаясь и как можно тяжелее, сказал ему этот парень в камуфляжном костюме.
Лишь молчание и немного улыбающееся и заплаканное лицо было ответом на этот вопрос. Ничего больше отвечать не хотелось, да и не получалось. Сейчас вера казалась ему тем самым, что заставляло не бояться.
– Спасибо, Господи, что слышишь, – про себя проговорил он, всё так же всматриваясь в лицо этого юноши, видимо, вот вот собирающегося протянуть свой ботинок ещё раз.
Резким, хорошо отшлифованным разворотом, он ушел обратно, сильно толкнув дверь и не с первой, нервной попытки воткнув ключ в замочную скважину.
Кажется, теперь Ромино лицо было не таким уж и пустым, с каждым новым ударом сердца лишь больше наполняясь живыми эмоциями. Сейчас он начинал думать более спокойно и понятно. Резко вспомнились моменты из жизни с отцом Михаилом. Особенно то, когда опасался всех тех, кто ходил над их храмом, и самое главное, никогда и никого боялся. Он прекрасно чувствовал опасность, но никогда не впадал в глубокое ощущение возможной смерти, как это возникало у Ромы. Сейчас это ещё больше подбавляло понимания всего того, что должно было присутствовать в нем.
Снова за дверью какие-то шаги, но только на этот раз не одни, остановившиеся прямо около его двери. Опять знакомый звук поворота ключа и дверь открывается.
– На выход, – раздался никак не похожий на все предыдущие голос мужчины, правда, в костюме химзащиты.
Тут снова страх напомнил о себе, заведя спокойное сердце на ту же, непростую частоту. Чем ближе он подходил к этому персонажу, тем сильнее ему казалось, что он идет в абсолютную неизвестность. Это и было тем, чего стоило бояться.
– За мной, – сказал он и кто-то сзади, так же резко, как и в прошлые разы наклонив ему голову к полу, повел почти безжизненное тело по коридорам.
Идти пришлось не мало. Как минимум четыре лестничных пролета удалось насчитать его покрасневшей от положения голове. Он никак не ожидал, что из одной двери, стоявшей на поверхности, могут расти такие длинные и глубокие коридоры. Больше всего его удивил лифт, в который они заходили. Это был самый настоящий подъемник, обшитый серыми, почти полностью проржавевшими листами металла и решетчатым полом, сквозь который всё больше была видна отдаляющаяся темнота нескончаемой бездны.
В какой-то момент произошла остановка и его вывели в ещё один такой же длинный и серый пролет, в котором ощущался очень знакомый, холодный и мертвый воздух. Именно там, за этим выходом и была поверхность. Его вытащили и подняли голову. Первым, после резкого затемнения в глазах, он увидел колючую проволоку, тянущуюся куда-то далеко в обе стороны. Тогда, при въезде на эту территорию, ему не показалось, что здесь лишь одни бугры и вышки. Это на самом деле оказалось совсем не так. Он стоял как раз около одного из них, примерно несколько метров в высоту, покрытый каким-то серым песком, издалека сливающимся с местностью. Вокруг мертво стояло пять человек в химзащите, среди которых был тот невысокий мужичок, который задерживал его и тот, кто допрашивал. Первого удалось определить по росту, а второго по виднеющемуся шраму из под респиратора. Они смотрели на него, скрестив спереди свои руки и, видимо, чего-то ждали.
– Представьтесь, – раздался голос где-то сбоку от него.
Он повернул голову и увидел человека, в таком же резиновом костюме, очках, начищенных ботинках и с чем-то, очень похожим на папку-планшет, в котором были закреплены какие-то бумаги.
Больше Рома уже, кажется, ничего не собирался говорить этим людям. В нем сидело понимание того, что предавать ещё больше – уже не имеет никакого смысла. В конце концов, с минуты на минуты его уничтожат, как минимум те трое молодых ребят, держащих в своих руках автоматы.
Прошло примерно несколько секунд тишины, после чего тот, кто говорил взял свою папку и подняв ближе к лицу, стал зачитывать.
– Согласно доказательствам, изложенным в протоколе о задержании и на основании дальнейшего судебного производства, национал-социалистическая русская партия исходя из всех полученных фактов, приговаривает вас к смертной казни через расстрел. Обязуюсь напомнить, что по законам НСРП в нашей стране организация «Русское православное общество» признанно преступным и входящим в состав бывшей российской федерации, ныне пытающейся заново воссоздать своё былое величие.
Парень спокойно опустил свой планшет и показал куда-то за Ромину спину. Именно сейчас, услышав всё это, для него, судя по всему, окончательно стало ясно, за что он здесь? Страх пульсировал по всему телу, заставляя только больше молиться. Теперь он уже не прятал свой взгляд и тихо открывающийся рот, просивший прощения у Господа. Именно сейчас было понятно, как много плохих вещей он успел совершить и как мало хороших? Его развернули в обратную сторону и тут ему, по-настоящему, стало больно. Казалось, что эта боль была куда хуже тех пуль, которые вот вот собирались продырявить его уставшее тело.
В метрах двадцати от них стоял все трое, если можно назвать, его товарищей. Тех, к кому он на самом деле привязался и тех, за кого он переживал, сидя в камере. Артур с Лешей лишь молча стояли, опустив свои головы, а Серега всё так же направлял свой взгляд куда-то вдаль.
– Вы знаете их? – спросил всё тот же человек, где-то за спиной, по всей видимости, Рому.
Не сдержав свои эмоции, которые именно сейчас неконтролируемо вылезали изнутри, он резко выкрикнул – нет.
Смотря на Серегу, ему больше всего хотелось, чтобы тот тоже показал ему свои глаза, пытаясь понять боль, но тот всё так же холодно направлял свой взгляд куда-то за территорию лагеря.
– Прости, – сказал он, в надежде, что хоть так привлечет его внимание. Сейчас для него это было самым главным и тяжелым. Ему казалось, что они стоят здесь именно из-за него. От всех троих не было никакой реакции на его слово, лишь только больше усиливая напряжение где-то за спиной.
– Прости, командир. Простите меня, ребята. Я ничего им не сказал, честно.
Снова было протяжное молчание. В какой-то момент, прервав тишину, в нем что-то дрогнуло и он осмелился развернуться, поначалу как можно сильнее зажмуривая свои глаза в ожидании выстрелов. Прошло несколько секунд и всё тоже молчание заставило его всё-таки посмотреть. Все те, кто стоял напротив, были всё так же молчаливы, держа свои стволы наготове. Тот человек со шрамом на лице казался самым свирепым. Его эмоции вылезали даже через респиратор, делая заметно-страшные складки на сухом лице. Всё было очень странно. Что дальше? Где то, что должно следовать после обвинения? Он ещё раз оглянулся на Серегу и его товарищей, но всё было неизменно. Все молчали.
Откуда-то звук открывающейся двери, потом скрип и шаги. Но ничего такого рядом не было. В одну секунду его эмоции переполнились и без того залитую грань воображения. Сперва, он ощутил свою замлевшую на холодном полу спину, а после неожиданно увидел сидящего перед ним человека в военной форме.
– Что происходит? Что вы со мной делаете? – неожиданно даже для себя самого вслух закричал его, загнанный в тупик, уставший, внутренний мир.
– Чччч, тихо, – сказал тот, прикрывая ему рот рукой. – Всё хорошо, не волнуйся.
– Не нужно надо мной издеваться. Убейте меня уже, пожалуйста, – говорил он, лично приходя в удивление от сказанного собою. – Да, я верующий. Я священник. Я готов умереть за это. – Говорил он прижатым ртом к кофте этого человека, заливая её своими слезами.
– Ты ещё и священник? – удивленно и тихо спросил тот.
Рома продолжал рыдать, понимая, что точно ждет его теперь?
– Вставай! Давай, поднимайся. Только тихо.
Сейчас для него казалось, что эти непонятные вещи продолжают терроризировать и они не закончились после того, как он очнулся на полу. Какой-то человек тихо и спокойно говорит, чтобы он не шумел и аккуратно помогает ему подняться. Стало приходить на ум, что наверное, эти ребята хотят свести его с ума.
– Идем жё. Давай. Только тихо. Не сопеть и ногами не шоркать, понял.
– А то что, вы меня убьете?
– Да, а то убью, – сказал тот, никак не удивив отчаявшегося.
Он странно пошел вперед, ничего больше не приказав Роме. Тот выглянул из камеры, оглянулся по сторонам и в какой-то момент увидел, как тот парень, молча и немного волнительно, смотрит на него. Всё было очень странно. Хотя, примерно так же странно, как и всё то, что было раньше.
Он пошел за ним, случайно и без особого желания заглядывая в другие решетки камер, в надежде увидеть там хоть что-нибудь, но всё было тихо и пусто. Через несколько обойденных углов этого бункера, он понял, что его ведут именно туда. Это точно был тот самый маршрут, по которому его вели в последний раз. Подходя к лифту все сомнения отпали. Рома старался быть спокойным, надеясь, что этот раз будет последним. Скорее всего, всё то, было каким-то очень необычным сном. Может быть даже специально настроенным для него.
Они заходили во всю ту же железную кабину, через напольные решетки которой сейчас казалось, что они находятся именно на том уровне тьмы, который виднелся ему тогда с последнего этажа. Лифт тронулся и они поехали. Молодой парень очень необычно смотрел на его уставшее и полностью поникшее лицо, будто бы пытаясь найти там последнюю частичку жизни. На какие-то мгновение в мыслях проскакивало внезапное и очень незнакомое ощущение того, что он никак не похож на всех остальных здесь находящихся. По сути, он почти ничего не говорил и не делал, но почему-то его очень выдавал немного потерянный взгляд, временами бегающих от какого-то испуга по всей кабине лифта.
– Вы, правда, священник? – всё так же тихо спросил он, как можно осторожнее сливая свой голос со скрипящим звуком подъемника.
Рома посмотрел на него ещё раз, теперь более серьезно и снова опустив голову, уверенно сказал – да.
Больше этот юноша ни о чем не спрашивал, как показалось ему, насытившись и этим ответом. Когда лифт приехал, снова пришлось идти за этим человеком, теперь уже по тем самым мрачным коридорам, которые на этот раз казались куда более холодными, чем тогда. Да, это было то самое место, по которому ещё некоторое время назад его вели на улицу. Чем ближе они подходили к концу этого туннеля, тем лучше была видна та самая дверь, за которой уже должны были поджидать куда более страшные и загадочные люди, нежели этот, что шел впереди. Может быть, этого парня ещё плохо обучили и он не знает никак инструкций? А что, если его за это могут тоже расстрелять? – такие вопросы возникали всё больше в его голове с каждым более глубоким и тяжелым вдохом того самого, куда более знакомого мертвого воздуха.
– Парень, – неожиданно и как можно тише пробурчал ему вперед он.
Тот резко обернулся и молча уставился прямо ему в глаза.
– А ты уверен, что всё так и должно быть? Может, тебе стоит сзади идти? Так не думаешь?
Кроме небольшой улыбки, резко сменяющейся всё тем же неуверенным выражением лица, ничего не последовало. Он лишь ещё пару секунд поглядел на него и зашагал дальше.
Он осторожно и почти беззвучно открыл дверь и сильный порыв ветра занес в туннель знакомый, серый снег. Странным было то, что в последний раз, вроде как совсем недавно, выходя наружу такой суровой погоды не было. Не казалось и так темно, хотя это можно было счесть на вечер, в который солнце могло зайти за пару минут. Прищурив от снега глаза, он как можно спокойнее вышел наружу, уже готовясь увидеть тех персон, но оглядевшись вокруг, поймал своим безысходным взглядом лишь те самые холмы и вышки. Больше ничего не было в ближайшем поле зрения, освещаемом желтыми, тусклыми фонарями. Снег то и дело резал глаза, пытаясь вместе с ветром повалить его на землю. Так холодно ему ещё не было никогда.
– Эй, – донесся сбоку ветром знакомый, но сильно разорванный звук.
Тот парень уже был в метрах пятидесяти от него, снова непонятно смотря на это застывшее, полусогнутое тело и по всей видимо всё так же ожидая новых движений. Он пошел за ним, уже начиная предполагать, что, скорее всего, снова ожидает какое-нибудь новое представление. Действительно, уже не страх управлял им, заставляя следовать непонятно куда, а какое-то осознанное чувство безысходности и уверенности. Уверенности в том, что теперь он точно сможет сказать и подтвердить всё то, чего так ждали те люди.
Так они прошагали примерно минут пять, пока пальцы его ног и рук почти полностью не перестали ощущаться и всё больше эта непонятная ходьба в кромешной тьме, начинала наполняться неожиданностью. Рома всё ближе подходил к остановившему парню у забора и оказавшись на расстоянии метров десяти от него, увидел, как тот роется в земле прямо рядом с высоким, решётчатым ограждением. Он копал яму, словно собака, лишь только успевая перебрасывать через себя куски земли.
– Помогай, что стоишь? – вдруг, развернувшись, сказал тот.
Рома молча присел рядом с ними, начиная пытаться делать своими полумертвыми руками примерно тоже самое. Получалось не очень, но тот, видимо, был настроен более решительно и спустя время, вырыв довольно приличное углубление. После, тяжело дыша, он снова посмотрел на него, но только на этот раз немного увереннее, будто бы чего-то ожидая от заключенного.
– Ну! И долго ты ещё будешь так сидеть? – тяжело дышащим голосом спросил он.
– А что мне делать? – абсолютно ничего не понимая, лишь только больше прижимаясь к земле из-за сильнейшего ветра и снега, прозвучал ответ где-то рядом.
– Лезь давай.
– Куда?
– Да куда хочешь.
Он теперь лишь молчал. Снова внутри стала ощущаться какая-то игра, которая вот-вот должна была закончиться, так как, по его мнению, опять была в тупике. Но на этот раз уже был, судя по всему, конкретный перебор и проснуться после такого не хотелось больше всего.
– Я устал. Я больше не хочу, правда, – жалобно сказал он парню.
– Ты свободен. Беги. Быстрее только, а то скоро обход будет. Скажи спасибо моему отцу. Удалось же ему меня уговорить тебя вытащить. Такой же верующий, как и ты.
Рома вдруг резко поменялся в лице, всё ещё держа первой мысль той же игры, но при этом имея где-то рядом понимание того, что всё похоже на действительность.
– А как же пытки? – спросил он волнующегося парня, только успевающего оглядываться по сторонам.
– Какие ещё пытки?
– Ну а расстрел? Приговор? Меня же ведь уже вели наверх, но только ты меня потом снова повел.
– Что? Чё ты несешь? На самом деле, видать, у вас всех с головой какие-то проблемы. Какой приговор? Какой нахрен расстрел? Тебе это ещё завтра должны были бы исполнить, дядя. Давай уже, полезай. Если бы не мой батя, тогда да, завтра бы всё именно так и было.
С этого непонятного заключенного вдруг резко сошло немного пота. Холод, бьющий со всех сторон, на несколько секунд перестал им полностью ощущаться. Он быстро попытался прогнать в голове всё то, что произошло тога, пытаясь как-то сложить с этими словами, лишь иногда поглядывал на парня.
– Давай уже, лезь. Сколько я буду ждать? Ты ж и меня сейчас подставишь, понимаешь это или нет? Сейчас обход будет и всё, завтра оба будем ждать… Короче, ты лезешь?
Как можно быстрее и не аккуратнее, цепляясь своей кофтой за колючие куски выпирающей проволоки, он перелез на другую сторону, уже немного в другом ощущении смотря на того, который быстро закапывал свежую канаву. Оборачиваясь назад он видел тьму, которая немного освещалась фонарями. Там был глухой лес, шорох листьев в котором слегка нашептывал ему ту самую неожиданную свободу. Постепенно приходя в себя, он присел напротив него и стал помогать зарывать это место.
– Тебя как зовут? – спросил он, наверное, своего спасителя.
– А какая разница? Что тебе это даст?
– Я за тебя помолюсь. Буду молится, пока не замерзну.
– Ты лучше это там за моего отца сделай. Он всё таки как-никак мне это приказал. Узнал, что поп у нас тут сидит и вот попросил блин, на свою голову.
– А как имя отца.
– Гена, – резко ответил он, заканчивая возиться и, видимо, уже собираясь удирать, – Геннадий Михалыч, закончил он и быстро ушел куда-то во всё ту же тьму.
Внутри теперь переполняли эмоции и слова, которые хотелось передать этому парню, хоть ещё и не до конца понимая, что произошло, но конечно же, он никак не успел это сделать. В тот момент, когда его рот открылся, от того уже не было даже малейшего звука.
Он ушел. Неожиданно, оглядевшись на длинный забор этого места, его взгляд уткнулся на вышку, с которой начинал слезать по всей видимости часов для того самого обхода, о котором ему говорил тот незнакомец. Развернувшись, он сразу же бросился бежать, куда несли уставшие и полумертвые ноги. Впереди почти ничего не было видно, лишь только иногда толстые ветки доставал свет тех фонарей, что с каждой минутой удалялись всё больше.
* * *
Бежать пришлось долго и больно. Часто приходилось натыкаться на какие-нибудь пни или ветки, которые пытались вонзиться в его глаза, либо ноги. Один раз, упав, он даже нашел своим больным ребром на земле по ощущениям какой-то кусок стекляшки, который, и как потом выясниться, не слабо рассек кожу в том самом месте. Благо, мертвый холодный воздух здесь не пускал сильный ветер, который мог лишь колышить самые верхушки. Но эта тишина, лишь нарушаемая шуршанием листьев под ногами, порой заставляла задуматься над самым необычным. Над тем, что быть может это снова сон и о бежит где-то в нем. Он пытался себя ущипнуть, ударить и даже в полном одиночестве что-нибудь сказать, но всё как-то было бессмысленно и неясно. Иногда приходилось делать перерывы, хотя бы пытаясь понять, куда бежать, но в такой момент его голова была почти полостью отключена, лишь иногда запуская воспоминания о Сереге и его товарищах, которые, как ему казалось, остались там. Была даже мысль вернуться, чтобы хоть узнать об их жизнях, скорее всего взамен отдав свою, но что-то ещё здравое и разумное подсказывало, какая это плохая идея.
Вдруг, в какой-то холодный миг, он увидел, что этот мрак начинает прерываться. В метрах четырехстах от него уже было какое-то менее темное пространство, добежав до которого хоть немного стало видно деревья и всё остальное. Теперь, чем дальше его тело шло в эту сторону, тем ближе виднелся конец леса. Одновременно в нем боролось несколько мыслей о том, что делать дальше и ответ был лишь один – бежать. Бежать непонятно куда, подальше от того места.
Выбежав из леса не было никакого ощущения большей свободы. Сильнейший ветер сначала сбил его с ног, повалив прямо на грязную и холодную землю, а после о своём существовании ещё дала напомнить усталость. Она же проявляла себя в паре с ветром. Когда порывы были настолько сильными, что невозможно было дышать, его легкие переставали функционировать вместе со всем телом. Тогда он ложился и старался как можно сильнее скручиваться, создавая хоть небольшое место для воздуха, нехватка которого была пугающей.
Он понял, что этому придет конец, когда увидел на небольшом холме какой-то деревянный, темный дом, больше всего в этот момент забиравший скудный лунный свет. Теперь он решительно шел именно туда, сразу же осознав для себя, что будет готов там на всё. Даже проделав такой путь, его не останавливало постоянно вмешивающееся чувство того, что там могут быть те же люди. Усталость просто на просто отталкивала все эти мысли, даже не подпуская их к его отделу мозга, отвечающему за принятие решений.
Дом оказался очень старым и одиноким. Бревна казались похожи на уголь, но только никогда не видевший огня. Крыша вся была покрыта каким-то серым мхом, свисающим своими корнями на полметра вниз. Несколько окон были немного целы, имея в себе лишь дыры, скорее всего похожие на следы камней, либо же чего-то подобного. Двери не было. Пустой вход настежь пускал ветер внутрь дома, иногда издавая резкие свисты. Он уже еле стоял, когда подошел к порогу. Всё же, эти несколько секунд, которые находился в оцепенении, хоть немного означали его малую долю осознания происходящего. Рома как можно аккуратнее ступал на жутко скрипучий порог, оглядывая темные стены внутри дома. На нем, сбоку, стоял небольшой комод, на котором лежали непонятные предметы, похожие на сломанную ложку для обуви и щетку, а на стене висело разбитое зеркало. Пройдя так до следующей развилки, он заглядывал в комнаты, расположенные друг напротив друга. Они обе были заполнены каким-то мусором, разбросанным по всему полу и иногда имеющим больше метра в высоту. Очевидно, что здесь никак не получалось прилечь, что заставляло дышать его ещё тяжелее. Дальше он уже был в зале. В нем не было почти ничего, кроме ковров. Один лежал на полу, а два были прибиты на стены. Сразу же немного вспомнилось детство, но только немного. Застыв, он задумался о чем-то непонятном, стоя на этом ковре и медленно начиная опускаться вниз, ложась на то же место, где стояли его ноги.
Что-то не давало ему заснуть. Какое-то ощущение не законченности почему-то будило его в тот самый момент, когда он уже начинал дремать. Тяжелая и уставшая голова никак не могла понять, что ещё сейчас может так волновать, когда вокруг вроде как, всё спокойно. На ум приходил лишь Серега. Вспоминалась его доброта и ум. Конечно, было больно думать о нем, понимая, что, вероятно, они больше не увидятся никогда. Хотелось дальше действовать так же, как и он. Выживать в той же манере. Даже вдруг неожиданно вспоминались какие-то не особо важные моменты их совместного и короткого пути и слезы из закрытых глаз медленно текли прямо на этот дубовый ковер. Одно из этих непонятных и уставших раздумий было ясно точно – дальше он будет жить по-другому. Когда в следующий раз ветер всё так же сильно залетел в дом, он встал, тяжело держась на ногах, и начал ходить вокруг ледяной комнаты, внимательно опуская свою голову, как можно ближе к полу. Подойдя к одному из углов, он присел на колени, начиная медленно водить своей рукой по деревянному полу. Немного поводя ей, он нашел то, что, видимо, искало его нутро. Он уперся в небольшой, металлический засов, дернув за который с большим трудом поднялся небольшой кусок пола. За этой половой дверцей оказался подвал из которого веяло сыростью и холодом, но единственное, чего там не было, так это ветра. Никак нельзя было ожидать, что хуже того самого сна на ковре в холодной комнате может оказаться сырая яма под домом. Но очевидно, так было безопаснее.