Том отвернулся, поглядел на танцующих. Хотелось рассмеяться. Или дать нахалу в морду.
Найти эту пару глазами было нетрудно. Ян уверенно и изобретательно вел по танцполу свою красавицу жену. Когда-то это было предметом его тайной зависти – и Ян, и Лиз прекрасно танцевали, гораздо лучше его самого.
Том поднял бокал, отсалютовал им Лиз и улыбнулся, невозмутимо пожав плечами:
– Побеждает сильнейший.
…Они долго не виделись после той вечеринки. Родился Майк, и весь первый год болел, Том был по уши в делах, и когда эти двое как-то отдалились от него, он не искал встречи. Жизнь заела, у всех так бывает.
О том, что они развелись, он узнал только через год. От Лиз. Она сказала «не спрашивай» – с таким лицом, что было ясно, что лучше и вправду не спрашивать.
А Ян тогда совсем пропал с экранов радаров. Мучимый угрызениями совести, Том пытался навести мосты, они даже сговаривались встретиться пару раз, но потом по разным причинам все отменялось, и в конце концов он сдался. Вспоминать об этом было горько.
4
А потом они наткнулись друг на друга в пабе. Это только кажется, что вероятность встретить кого-то своего среди восьми миллионов чужаков определяется статистикой. Том давно уже понял: она тем выше, чем меньше ты этого ожидаешь.
Эта встреча была странной. Том был один, и Ян был один, и с них словно разом слетело по двадцать лет. Они опять смеялись и говорили о книжках, будто расстались позавчера и встретившись, возобновили беседу с того же места.
Когда Ян позвал его поехать вместе в Эссекс, Том согласился раньше, чем успел подумать.
– Когда?
– Да вот сейчас.
Том вышел позвонить. Был вечер пятницы, впереди два свободных дня, и Мэгги как будто была только рада – впрочем, не так много у него было друзей, не так часто он куда-то выбирался – и вот, через два с половиной часа они уже распечатывали пиво, сидя посреди тишины размером с целый мир.
Они говорили, и молчали, и снова говорили, а опрокинутый купол у них над головами мерцал сотнями и сотнями крупинок далекого света. Как давно он не видел такого зрелища.
3
В ту ночь Том приходит сам. Какого черта, им давно уже не по двадцать лет, и несколько неловких минут он сможет пережить в любом случае, да и на такси можно уехать хоть ночью. Но неловкости не происходит. Дверь оказывается приоткрыта, и когда Том на мгновение замирает у косяка, он видит глаза Яна, блестящие в темноте, и понимает, что этого ждали они оба.
Красный огонек очерчивает нервную дугу – Ян тушит сигарету наощупь, не отрывая от него взгляда, подается вперед, откидывает одеяло.
– Шерри.
Тому хочется зажмуриться и запомнить его до последней мельчайшей черточки наощупь. Или открыть глаза и смотреть, смотреть и учить наизусть и потом забыть. Слушать, как срывается его дыхание, впитывать горячий сбивчивый шепот, говорить самому, не останавливая слов. Он знает, утром они превратятся в обычных себя, и расстанутся по-приятельски легко, и ни один не будет искать следующей встречи. Только и есть у них – эти несколько невозможных, невозможных, непредставимых часов.
…Он больше никогда там не был. Ян как-то позвал его снова, но Том знал, что больше нельзя. Это было… трудно. Он сжал руки в кулаки, засунул их в карманы. Говорил, сам себя не слыша, что у Ханны в субботу игра и он обещал прийти, и они оба понимали, что дело не в игре – или, может быть, как раз именно в ней. Ян усмехнулся – по-доброму, но печально.
– Я понимаю, Шерри.
И они разошлись.
2
Бабушка всегда говорила: «Не кури возле церкви», и отец почему-то слушался, но сейчас Тому наплевать.
На поминках шумно: ровный неумолчный гул разговоров вполголоса, будто море ворочает камушки в полосе прибоя.
…Был пожар, и машина сгорела, сообщила Лиз в телефонной трубке каким-то чужим металлическим голосом, и Том с той минуты уже не мог развидеть кувыркающийся огненный факел. Вилли.
Не справился с управлением. Заснул за рулем. Вылетел с трассы. Как вообще это произошло? И было ли это случайно – или?
Этого вопроса никто не задал вслух, и тень от него, как от тучи, наползала, накрывала собой и сегодняшнюю службу, и могилу, и эти дурацкие поминки, на которых он не мог найти себе места.
– Он терпеть не мог эти торты, – говорит Лиз у него из-за плеча. Том кивает.
– Я хотела печенья купить, как для него, а они, – она неопределенно машет рукой – никто не стали и слушать.
– Лимонного, – улыбается Том. Оно вечно кончалось первым.
– Ага, – Лиз хлюпает носом, утирает его тыльной стороной ладони, и внезапно становится неотличима от той девчонки, что когда-то макнула его мордой в грязь на студенческих дебатах.
Том обнимает ее за плечи, и Лиз утыкается лицом куда-то в карман его пиджака.
…Ты любил крепкий кофе. И Бьорк, и U2. И курить, сидя с ногами на подоконнике. И плавать по ночам, и подставлять лицо солнцу, катаясь на велике, и спорить о книгах, и танцевать. И Шарлотту. И Лиз. И меня. И лимонное печенье.
Том поспешно прощается, похлопав Лиз по руке, и выходит прочь. Надо просто сесть за руль, завести машину и ехать, все равно куда, пока не кончатся дома. Хорошо, что он не стал пить: просто боялся, что не сможет остановиться, если честно, – но сейчас оказалось очень кстати.