В ту ночь Любаве спалось тревожно. Устав от бесконечных метаний по постели, она вскочила на ноги и выпорхнула из своей старой лесной хижины, жадно втягивая в себя прохладный целебный воздух, пропитанный смолистым благоуханием деревьев, чарующими сплетениями ароматов сырой земли, горьковатых нот мха и… дыма! Неужто где-то горит лес? Сердце Любавы болезненно сжалось от этих мыслей. Но она спешно вытряхнула их из головы и сосредоточилась, прижав пульсирующие ладони к вискам. Оглядев внутренним взором родные земли, девушка уловила смену ветров, которые привнесли в мирное лесное царство хаос.

Сжатие в точку, вспышка, взрыв, рождение нового витка жизни… Видения мелькали один за другим, запутывая её все больше, но при этом формируя некую историю, которую сложно было понять. Наконец, Любава поняла, что делать, почувствовав притяжение оттуда, откуда прилетел ветер. Она вернулась в хижину, отыскала среди разбросанных сушеных трав свою старую берестовую корзинку со всем необходимым и помчалась вверх по холмам, собирая хрустальные капельки предрассветной росы босыми ногами и подолом юбки. Её медно-русые косы, скреплённые лентами, то взлетали, то шумно опускались на тонкую спину, добавляя задора и отвлекая от тревожных предчувствий. В кудрявых кронах берёз весело напевали малиновки и каменки, радуясь новому дню. Одна из ветвей ухватила Любаву за ленту и распустила ее толстую косу. Мягкие волны волос блеснули красным золотом как раз в тот миг, когда девушка наступила на острый камень.

– Ах вот вы какие, проказницы, – покачала пальцем Любава раскидистым берёзам. – Спешу я, родимые. Душа трепещет, важное что-то… Нужна я там сейчас, да вот только повсюду каменья, ступить больно. Не покажешь ли ты, зарянка, как добраться мне до тех мест? А я с тобой песенку спою, а?

И запела Любава, улыбаясь пташке, что полетела впереди неё, указывая дорогу. Изящно обходя острые камни, она, казалось, парила над землёй, звонко напевая песнь о заре. Лёгкий туман, стелющийся по земле, добавлял магии моменту, размывая контуры деревьев. Казалось, что вот-вот он поднимет девушку в небо и, как на облаке, унесёт далеко-далеко, туда, где из света выплетается великое полотно жизни.

Внезапно она остановилась. Впереди неё, воткнувшись в дерево, стояла непонятная обгоревшая конструкция, размером с её хижину. Позади неё показались сломанные цветущие кустарники, в ветвях которых Любава обнаружила уцелевшее гнездо с птенцами сойки. Но птицы поблизости не оказалось. Тогда Любава, продолжая изучать сгоревший автобус, свистнула, призывая сойку, но услышала лишь лёгкий шорох у выпирающего корня дуба. Она тотчас бросилась туда. В траве лежала птица со сломанным крылом, тяжело дыша. Девушка бережно взяла ее в ладони и промолвила:

– Это ты звала меня, милая? Я здесь. Я помогу тебе. Всё будет хорошо.

Она опустила влажные ресницы и прошептала несколько слов. Некоторое время она сидела без движения, проводя внутри себя таинство исцеления раненой пташки. Когда Любава открыла глаза, сойка уже спала. Её дыхание восстановилось, как восстанавливалось ее хрупкое маленькое тельце под бежевыми пёрышками. Малиновка подлетела к любимице леса и что-то громко прощебетала. Затем она немного отлетела назад и принялась кружить, словно предлагая отправиться вслед за нею.

Все ещё держа в ладонях раненую птицу, Любава поднялась на ноги и пошла туда, куда её звали. Пройдя несколько десятков шагов, она обнаружила нечто похожее на тело мужчины. Сердце бешено заколотилось, когда девушка взглянула на него ближе. Несмотря на потемневшую кожу со множеством царапин и ссадин, мужчина, по всей видимости, был ещё жив. Пульс прощупывался, но был слишком слабым и прерывистым, чтобы надеяться на лучшее. На нём была тёплая одежда необычного покроя тёмных оттенков в несколько слоев, на которых практически не было видно следов засохшей крови. Любава растерянно смотрела на мужчину, который лежал в забытье, где-то на тонкой границе между жизнью и смертью. Переносить его было делом опасным и трудным, но и оставлять здесь одного означало не дать ему шанса выкарабкаться. Она убрала пряди волос с округлого лба мужчины и аккуратно осмотрела голову на наличие открытых ран. Когда девушка убедилась, что голова цела, она принялась осматривать грудную клетку. Не в первый раз ей приходилось исцелять мужчину, но впервые она ощущала такую острую смесь противоречивых чувств, в которых единственное, что могла пока распознать – это любовь, та её форма, что являлась основой для чудес. Немало чудес совершила Любава в жизни. Но сегодня пришло время для чего-то особенного, совершенно непохожего ни на что прежде.

Обратный путь до хижины показался ей гораздо более коротким и лёгким. Впоследствии она даже не могла вспомнить, как оказалась дома, как отыскала соцветия тысячелистника, листья папоротника, подорожника и зверобоя, чтобы обработать рану на плече мужчины и вернуть его в сознание. Ему необходим был постоянный уход, тепло и обильное питье из настоев и выжимки трав, чтобы быстро восстановиться. Оставаясь там без помощи, вдали от ее хижины, он терял силы и бесценное время с каждым выдохом.

Когда девушка вновь оказалась рядом с Нестором, солнце уже ярко сияло над их головами. Сонная дымка леса полностью растворилась в прозрачном воздухе, который, казалось, впитывал в себя всё происходящее и уносил свои тайны в неизведанные миры в запределье разума, бережно сохраняя все элементы событий и тончайшие связующие их нити.

– Потерпи, братец, – певуче произнесла травница, омывая лицо и кровавые края раны Нестора, который все ещё не приходил в себя. Она заметила, что внутри торчит щепка, которая, вероятно, вонзилась в его плечо, когда он выпрыгнул из автобуса и покатился кубарем по склону. Крепко ухватившись за её кончик, Любава одним рывком освободила Нестора от главного источника боли. После этого она открыла глиняный сосуд с крепким отваром крапивы и тонкой струйкой пролила его на зияющую рану.

– Ты потерял много крови и много сил. Твоя кожа бледна, под ней мало живы. Я не ощущаю в тебе желания бороться за жизнь… Почему? – девушка мягко взяла его за руку, испытывая сильное желание поделиться с ним своей энергией, чтобы достигла она сердца уставшего и зажгла в нём гаснущую искорку. – Позволь мне помочь тебе. Прими мою силу, силу солнца красного и любовь земли-матушки.

Она закрыла глаза, чтобы услышать ответ. Некоторое время Любава сидела, не шевелясь, чутко прислушиваясь и настраиваясь на предстоящую работу. Но ответа не было. Она продолжала терпеливо ждать, оберегая веру от сомнений. Наконец, она почувствовала, что процесс пошёл, что мужчина открылся её энергии любви, осторожно, словно пробуя её на вкус. С облегчением и ликованием, девушка пропустила сквозь его тело, словно токовый разряд, сияющий эфир, отливающий радужным спектром, и наслаждалась тем, как он просачивался сквозь окаменевшие участки тела, перетекая между телесными оболочками и заживляя всё на своём пути. Руками она возрождала в нём вихревые потоки, подключая его, словно к аппарату жизнеобеспечения, к естественным природным энергетическим каналам.

Сколько прошло времени, сложно сказать, поскольку оно то сжималось, подобно пружине, то растягивалось, предлагая взору внимательно изучить каждый фрагмент, большинство которых мы часто упускаем из внимания. Любава не ощущала ни голода, ни усталости, лишь только желание вернуть к жизни этого раненного мужчину, заброшенного судьбой в её родные просторы. Почему-то ей было это очень важно, нет, просто необходимо, чтобы он открыл глаза… И когда кожа Нестора посветлела и на щеках проявился слабый румянец, Любава выдохнула. Да, он будет жить…

ГЛАВА 3

«А ведь недаром говорят, что звёзды – это те же души… Они живее, чем все те, кто остался на земле», – думал Нестор, поднимаясь и падая в небо. Ему казалось, что в каждой из них жила его частица, притягиваемая другими, чтобы в божественном вальсе слиться друг с другом в единое целое. Он наблюдал, как внутри него собирались истерзанные одиночеством куски, словно пазл, формируя погасшую звезду, некогда сиявшую также ярко, как и её мерцающие сёстры. Цепи, оковавшие её многочисленными искаженными убеждениями, постепенно растворялись, расплавлялись в свете, который мощными лучами прорывался изнутри, и застывали в образе золотого геометрического узора в пространстве, ставшем необычайно объёмным для человеческого восприятия. Едва Нестор смог уловить его сознанием, как он скользнул в другой слой, а вместо него показался светящийся силуэт мальчика, того самого, с которым он познакомился в автобусе. Он уже не выглядел столь бледным и подавленным, как ему показалось при встрече. Напротив, мальчик выглядел абсолютно счастливым, опрятным и открытым. «Да это ж я», – блеснула мысль в его сердце, которое тотчас ёкнуло и наполнилось нежностью. Здесь, вдали от холодных разговоров с малознакомыми людьми, коими он окружал себя с лихвой в течение жизни, Нестор мог быть самим собой и отдаться желанию сгрести в охапку этого малыша своими широкими ладонями и покружить его над головой, хохоча вместе с ним легко и свободно. Он ярко ощущал в себе их обоих, словно вмещая в себя две разные планеты одной солнечной системы. И он любил… О да, он действительно любил в этот миг, разлившийся вечностью.

Внезапно мальчик крепко обнял его и сказал серьёзно:

– Не уходи больше. Я боюсь потеряться…

Нестор взглянул в его большие тёмные глаза и ответил:

– Я сам давно потерян, малыш. Но тебя я не оставлю. Я буду возвращаться к тебе время от времени, чтобы отыскать дорогу домой. Вместе. А сейчас… что я могу для тебя сделать, чтобы ты был счастлив?

– Впустить в себя это счастье.

– Научишь?

Мальчик кивнул и просиял. Он немного отдалился и широко вскинул руки, отведя их немного назад, будто птица. Лицо, украшенное веснушками, он подставил солнцу и захохотал, мимолётно бросив взгляд на Нестора и заражая его своим смехом. Переливчатый звон прошёл волнами мурашек по телу Нестора, словно токовые разряды. Глядя на то, как мальчик купается в лучах света, Нестор растаял и проникся радостью за него, не замечая, как и сам превращался в того самого мальчишку, соединяясь с ним снова, будто и не было никогда многочисленных лет разлуки со своим внутренним ребёнком.

С мальчишеским задором, он рисовал радужный шар, подобный мыльному пузырю, вокруг себя и летал в нём по всему свету. Прежняя жизнь казалась ему каким-то хмурым сном, в который не хотелось возвращаться. Но, едва он поймал себя на этой мысли, как впереди он увидел того старика-попутчика, который больно встряхнул его своими словами и сбил протоптанные маршруты.

– Эээ, нет… Без труда не выловишь и рыбку из пруда! – сказал он Нестору и хлопнул его по плечу. – Легко пребывать здесь и отрадно, а вот попробуй-ка перенести все это – туда, а? Задумайся: ведь зачем-то тебе дана была эта жизнь.

Нестор снова взглянул на земную жизнь, в которой, казалось, никто не ждал его возвращения. Эта мысль колола его, но не гасила вновь обретённого задора. Однако он все ещё не понимал, для чего он потерял столько времени, будучи в теле чванливого юриста, который неоднократно вытягивал из топи воров и убийц, а себя упорно загонял в болото лжи и иллюзий. И сейчас, наконец, напившись позабытой свободы, он отказывался от идеи продолжать, а точнее, волочить свое существование в стареющем теле.

– Но как? Как перенести в ту серость это… это великолепие?

Старик улыбнулся, поглаживая бороду. Затем он слегка приподнял обе руки, закрыл глаза и сконцентрировался на чем-то. Нестору показалось, что он притягивал к себе светящийся золотистый поток, уплотняя его и формируя в тонкую нить. Одной рукой он мягко подтягивал её, словно из огромного мотка, находящегося где-то внутри солнца, а другой наматывал нить на веретено, которое создал силой мысли. На мгновение Нестор увидел, что веретено приняло образ земного шара, но видение слишком быстро исчезло, чтобы успеть его рассмотреть. Когда веретено засветилось, старик вынул из-за пазухи крючок и начал выплетать ажурное полотно, которое, казалось, было безразмерным. Оно то сжималось, умещаясь на ладони, то растягивалось до невообразимых масштабов, которые сложно было осознать и как-то зафиксировать.

– Как Вы это делаете? – изумился Нестор, не отрывая взгляда от чудес.

Старик добродушно рассмеялся от растерянного вида Нестора, после чего придал полотну вид салфетки и отдал ему со словами:

– На, возьми, на память. Будешь ставить на неё горячую кружку, пить ароматный чай с моими фирменными карамельками от хандры, рассматривать узоры и вдохновляться на то, чтобы проделывать подобную штуку там, где ты будешь находиться… Из этих нитей можно создать вообще что угодно. Пробуй!

Нестор растерянно положил сложенную салфетку в карман пальто, в котором пальцами нащупал несколько шуршащих конфет.

– Ну, а мне пора – дела! Будь здоров! – весело сказал старик на прощание и, не дожидаясь ответа, скрылся… где-то в области грудной клетки Нестора…

Некоторые жемчужные облака, окружавшие его, начали словно бы таять, но те, что были над головой, остались, немного изменив свою форму. Нестор не сразу понял, что открыл глаза, и уже тем более, не сразу осознал, где находится. Но одно он понял точно: рядом с ним находился кто-то ещё. И этот кто-то держал его за руку в своих руках, словно согревая его целиком изнутри.

Когда Нестор обнаружил, что вновь вернулся на землю, наступил вечер. Под головой у него лежала охапка мягкой травы. И чуть поодаль он увидел незнакомую девушку, которая, похоже, очень обрадовалась, заметив его возвращение в сознание. У неё на плече сидела синица и звонко щебетала, будто озвучивая на птичьем языке радость девушки. Но едва Нестор пошевелился, как она вспорхнула и улетела, спрятавшись за тяжёлые ветви дуба.

– Где я? – рассеянно спросил Нестор. Он протер глаза костяшками указательных пальцев и пошевелил шеей. Внезапно он сообразил, что его окружает пышущий цветом лес, одетый в яркие зелёные кафтаны, в то время как в его городе вот уже который месяц правит ледяная стужа. – Как…?

Любава непринужденно пожала плечами и, окинув взором лесную опушку на фоне призрачно-прекрасных гор, спокойно ответила:

– В лучшем месте на земле, – она глубоко вдохнула, закрыв глаза от удовольствия. – Чувствуете этот аромат? Вечерами здесь всегда так. Словно все цветы, травы и сама земля, обласканные солнцем, захотели отдать все лучшее, что у них есть. А озорной ветер, пролетая сквозь них, подхватывает и уносит это с собой – за горы, за облака… Воздух такой вкусный сейчас, что невозможно надышаться им! Вы чувствуете?

Нестор хмыкнул от сладких речей девушки, но кивнул. Ему всегда были чужды все эти многословные дифирамбы природе, хотя, впрочем… разве что в детстве, помнится, он с упоением читал произведения Пришвина и Тургенева, прячась на пыльном чердаке от бабушки и стараясь ничем не выдать своего отсутствия в постели в тихий час. И сейчас, глядя на эту наивную простушку в нелепом старославянском одеянии, он по привычке задрал подбородок и вскинул брови, собрав на лбу с десяток мелких морщин.

– Меня сейчас больше беспокоит плечо и голова, – хмуро ответил он со стоном, пытаясь привстать на локоть. – А главное, то, как я здесь оказался и сколько прошло времени. Мне снились странные сны… Я что, пробыл в коме? Кто Вы?

Любава задумчиво покачала головой:

– Я не могу Вам этого сказать… Матушка нарекла меня Любавой. А как Вас величать?

– Я Нестор Валентинович, то есть… просто Нестор, – улыбнулся он уголком рта. – Места здесь действительно живописные. Да вот только далеко это от моего дома… И непонятно ничего, – с обескураженным видом буркнул Нестор, напоминая себе двоечника у школьной доски. В попытках понять происходящее, у него закружилась голова, и он тяжело лёг обратно на землю, приминая собой высокую траву. «Как хорошо вот так лежать и ничего не знать», – промелькнула мысль в отяжелевшей голове. «И как же хочется спать», – вдогонку проявилась другая.

Ему показалось, что кто-то нежно позвал его по имени, словно он снова был ребёнком, и коснулся его макушки. Мама? Расплываясь в улыбке и глотая слёзы, он вновь почувствовал тепло маминой груди. Неважно было, что находилось за пределами их крошечного мира, который они создали вдвоём друг для друга. Стук материнского сердца задавал ритм пульсации жизни этого мира, и, казалось, все замерло в вечности, отделившись от общего бурного потока, как потайное озеро в глухой чаще леса, куда ни ступала нога человека.

– Мама… Мама… – только и мог вымолвить Нестор. Краешком сознания понимая, что его родители погибли, когда мальчику едва исполнилось три года, он с трудом сдерживался, чтобы не спугнуть то, что видел. Ему хотелось схватить маму как можно крепче и не отпускать ее больше ни на миг, не отдавать никому, даже самой смерти, но он знал, где-то очень глубоко знал, что это лишь спугнет его сладкий сон, и оттого старался едва дышать и впитывать каждое мгновение своим истосковавшемся по любви сердцем. Видение это или нет – неважно. Он видел её, видел живую, настоящую, а все вопросы пусть останутся за пределами их мира, в котором они были счастливы…