Золотые земли. Совиная башня

Мужчина упал, серый плащ взвился и накрыл его с головой. Охотник забарахтался, путаясь в собственной одежде, попробовал подняться. Чернава уже оказалась рядом.

Дара залезла на подоконник, высунулась из окна.

– Стой! Нас заметят! – Лихорадочно она огляделась по сторонам. Окна в соседних домах были темны, никто не услышал криков.

Хрип. Тело Охотника забилось в судорогах. Чернава стояла над ним обнажённая, безжалостная. Лицо её скривилось, жёлтые зубы ощерились в оскале, ветер развевал чёрные волосы, и когтистые руки Ворона изогнулись в страшной жуткой пляске. Пальцы, нити, снег и тьма.

– А! – Чернава вскрикнула, вдруг изогнулась, выпячивая обнажённую грудь. По телу её прошла судорога, на лбу выступила испарина.

Охотник больше не шевелился. Брезгливо пальцами ноги Чернава откинула плащ с его лица, медленно оглянулась на Дару. Глаза женщины стали совсем чёрными, черты лица смягчились. Она улыбалась блаженно, как если бы испытала невероятное наслаждение.

– Нужно, – прохрипела она. – Спрятать.

Слабой, безвольной рукой она поманила к себе Дару, и та перелезла через подоконник. Ноги подгибались, когда она приближалась к телу. Глаза бегали по сторонам. Кто-нибудь их заметил? Кто?

– Ты нас погубишь, – прошипела Дара.

– Хватай за ноги, – Чернава улыбнулась пьяно, с издёвкой. Ей был смешон чужой страх. – Я за руки. Ох, тяжёлый, курва…

Кряхтя от натуги, они протащили Охотника к крыльцу, Дара со всей дури начала бить кулаками в дверь. Михал открыл не сразу. Он был сердит и мрачен, но лицо его мгновенно вытянулось от удивления. Кажется, он сразу протрезвел.

– Создатель! Что вы…

– В сторону! – гаркнула Чернава.

Вдвоём с Дарой они втащили Охотника в дом, Михал поспешно захлопнул за ними дверь.

– Что ты натворила, ведьма?! – Одутловатое красное лицо перекосилось от ужаса, губы мужчины задрожали.

– Спасла твою бестолковую жизнь. Охотник понял, что ты врёшь. Он бы вернулся позже с подкреплением и забрал тебя на рудники на Холодную Гору.

Молча Дара обхватила себя руками. Всё повторялось. Они снова убили Охотника. Его смерть не могла остаться незамеченной. За ними придут.

– Его будут искать, – проговорила она негромко.

За ними придут. Запалят костры.

Чернава оглянулась через плечо. Она по-прежнему оставалась обнажена, но, кажется, ничуть этого не стыдилась, напротив, держалась ещё величественнее, чем прежде. Её немолодое дряблое тело показалось неожиданно совершенным, таким сильным и прекрасным, что нельзя было не позавидовать её красоте.

– Его обязательно найдут… где-нибудь в канаве с несколькими ножевыми ранениями. В Совине достаточно самых отчаянных подонков, которые даже Охотников не побоятся ради наживы.

Дрожь не проходила. Дара обнимала себя руками, пытаясь побороть озноб. К горлу подступил ком.

Михал схватился за голову, заметался от двери к противоположной стене. Туда-обратно.

За ними придут. За ними придут.

Туда-обратно.

Охотник был мёртв. Мёртв. Этого не исправить.

Туда-обратно.

За ними придут.

– Если ты будешь такой жалкой и слабой трусихой, Дарина, то однажды тоже окажешься в канаве, – процедила Чернава. – Михал, принеси простыню или мешок. Нужно спрятать тело. Дарина, помоги…

За ними придут.

– Дарина!

– Не называй меня так! – она сорвалась на визг, отскочила к стене. – Не называй меня по имени. Ты…

Чернава была слишком на неё похожа. До ужаса, до отвращения, до тошноты.

– Не называй меня по имени.

Перед завтраком Стжежимир вдруг вспомнил, что у него был ученик.

– Эй, ты, – он заглянул на кухню и ткнул в Милоша пальцем, – за мной.

В мастерской ещё не горел огонь. Вид у Стжежимира был сонный, учитель даже не накинул свой любимый бидьярский халат поверх ночной рубашки.

– Ты сегодня собирался к Чаславу Лисице?

– Сразу после завтрака.

– Тогда слушай.

Милош готов был весь обратиться в слух, но Стжежимир упёрся руками в колени, нахмурился и замолчал. И он молчал. Долго. Шевелились брови, точно мохнатые гусеницы, кривился рот, пальцы стучали по коленям, но сам Стжежимир не произнёс ни слова. Милош устал ждать, но он знал, что торопить учителя не стоило. Любое неосторожное слово могло вывести его из себя.

– Значит, так, – Учитель хлопнул себя по коленям. – Мне нужен принц Карл.

– В каком смысле?

Стжежимир взглянул на него, испепеляя взглядом.

– Я не умею читать мысли, учитель. Было бы неплохо, если бы ты объяснил…

– Мне нужно, чтобы ты втёрся к нему в доверие, – Стжежимир вдруг покачал головой, устало вздыхая. – Поверить не могу, что ввязываюсь в это.

– О чём речь?

– На, – Старик схватил с рабочего стола свёрнутую бересту и кинул Милошу, он потянулся вперёд, поймал. – Читай.

Неохотно Милош развернул бересту. Если дело касалось принца Карла, то он бы предпочёл вовсе ничего не знать.

Мелким витиеватым почерком была исписана вся береста. Милош подошёл к окну, чтобы лучше разглядеть, прочитал один раз, не поверил своим глазам и перечитал ещё дважды.

– Дару?! – вырвалось у него, наконец. – Дару?! – Ничего другого он сказать не смог, от возмущения и удивления язык у него заплетался. – Она же… она же…

– Это не я придумал, – взмахнул руками Стжежимир. – Но леший знает, вдруг что получится? К тому же чем ближе мы будем к королю, тем лучше.

– Дара в жизни не сможет притвориться знатной господицей. От неё воняет кметами.

– Значит, отмоем.

Милош с презрением бросил бересту обратно на стол. Вороны решили выдать Дару замуж за Карла. Дару! За принца! В жизни он не слышал ничего безумнее.

– Тебе самому эта затея кажется глупой, – внутри всё скручивалось, выворачивалось наизнанку.

– Послушай, я согласен, что это немыслимая глупость, – кивнул Стжежимир. – И я знаю наверняка, что у Воронов ничего не получится. Но, во-первых, нам нужно сохранять видимость дружбы с Чернавой и Здиславой. Они должны верить, что мы работаем вместе.

– А во-вторых?

– В некотором смысле в их затее есть здравый смысл. Я мог бы устроить…

Стжежимир отвернулся к окну, сцепил пальцы рук.

– Я бы давно мог устроить в замке свою Хмельную ночь. Король и вся его семья верят мне: они пьют, что я скажу, едят, что я скажу. Но… если королевский род исчезнет, мы с тобой не выиграем от этого. К власти тут же придёт кто-нибудь из членов Совета, или Лойтурия пришлёт своих наместников. Для нас с тобой ничего не изменится.

– Дара – королева? – Милош вскинул брови.

– Карл легко поддаётся любым заклятиям, ты сам знаешь. Мы можем воздействовать на его разум.

– Король не позволит.

– Король стар. Ему недолго осталось, – Стжежимир постучал пальцами по подлокотнику. – Да и с Карлом лучше поспешить. Его время тоже истекает.

– Что?

Учитель выглядел раздосадованным.

– Это всё Чернава, – произнёс он неохотно. – Она прокляла королевский род. Никто из детей короля не доживёт до двадцати лет, любой его потомок тоже. В ближайшее время род короля прервётся, так что некому будет править, кроме жены Карла. Понимаешь, почему так важно, чтобы будущие наследники были чародеями или хотя бы нашими союзниками?

– И ты хочешь, чтобы это была Дара? – фыркнул Милош.

– Это дурная затея, но послушай… Мы не можем сменить власть одной только силой. Нужно действовать хитростью, искать разные пути. Один из них пусть будет безумным, а пока Вороны отвлеклись, мы найдём другой.

– Это какой же?

– Отведи Дару к Совиной башне. Поищите там исток, о котором она говорила. А если его не осталось, то добейся дружбы принца. Сделай так, чтобы Часлав свёл вас.

– Карлу никогда на свете не приглянётся кметка.

– Ты и сам прекрасно знаешь, как легко повлиять на мысли Карла. К тому же разве ты не смог бы научить Дару, как соблазнить его?

Какая же немыслимая дурь!

Милош поджал губы.

– Мало раздвинуть ноги перед принцем. Никто не примет безродную девку в королевскую семью, – процедил он сквозь зубы.

Учитель не стал спорить.

– На это я не надеюсь. Но сам вспомни, как часто байстрюки захватывали власть? Так почему бы не посадить на рдзенский престол сына ведьмы? Мы должны испробовать всё, что можем, Милош. Нам нужно придумать десятки и десятки путей, чтобы возродить Совиную башню. Наверное, только один из этих путей окажется верным, а быть может, его вовсе не существует. Скорее всего, рано или поздно нас раскроют и казнят.

– Что ж, в таком случае подберу наряд покрасивее для встречи с Охотниками. Хочу выглядеть шикарно, когда меня сожгут на городской площади.

Ежи всегда чувствовал себя на людной улице чуть спокойнее. Когда вокруг находилось много незнакомцев, то никому не было до него дела.

После рассветной службы мать обычно отправляла Ежи на рынок, и он испытывал особое умиротворение, покупая репу и лук, торгуясь из-за мешка муки и выбирая свежую рыбу на прилавке. Для торговцев он был всего лишь ещё одним кухонным мальчишкой, которых отправляли за покупками богатые горожане. Ежи на время становился безликим, незаметным, и вряд ли хоть кто-то задерживал на нём взгляд дольше, чем на те короткие мгновения, пока он расплачивался за покупки.

Но в то утро что-то пошло не так. Нет, конечно, Ежи всегда был боязливым и даже излишне осторожным, он и сам об этом знал. Он часто не мог заснуть из-за беспокойства, лицо его покрывалось пятнами от страха, пару раз у него даже начиналась горячка просто из-за дурных мыслей. Стжежимир советовал ему пить ромашковый отвар и «меньше думать». Но в то утро действительно что-то пошло не так.

Ежи был готов поклясться, что он не ошибался. Обычно он вообще редко обращал внимание на других людей, но ратиславцев он теперь узнавал везде и повсюду, а эти ратиславцы были высокими бородатыми громилами с такими яростными глазами, какие бывают у бешеных быков. И они смотрели прямо на Ежи.

В первый раз они столкнулись у прилавка с репой. Мужики стояли прямо напротив и не сводили с Ежи глаз.

– Вам помочь? – спросил Ежи.

– Чё? – вопрос выдал мужика с головой. Рдзенец бы скорее спросил «шо?»

– Репу выбрать нужно помочь?

– Не, не, мы не жрём репу, – мужики переглянулись и пошли дальше по ряду, и Ежи бы забыл их, но заметил снова меньше чем через лучину у другого лотка. Можно было, конечно, поверить, что они, как и Ежи, выбирали нитки и иголки, но ни один из ратиславцев даже пальцем к товару не притронулся.

Если бы Ежи мог, он бы закричал от ужаса на всю торговую площадь. Но если бы он закричал, так пришлось бы потом рассказывать всем, что с ним приключилось минувшим летом в Ратиславии, и тогда его бы побили уже рдзенцы.

«Они за мной? Или за Милошем? Или за…»

Конечно, они пришли за лесной ведьмой. От бессильной злобы Ежи едва слышно застонал. От Дарины были одни беды. Если бы только он знал, как от неё избавиться.

Поспешно выбрав иголки и совсем забыв про нитки, Ежи перехватил поудобнее корзину и поспешил уйти с Торговой площади. Он хорошо знал город и мог попытаться запутать ратиславцев, если бы им пришло в голову его преследовать.

Сначала Ежи направился к уличным музыкантам, там всегда собиралось много зевак. Юноша втиснулся в толпу, расталкивая всех корзиной. Дальше к мясному ряду, где среди повозок, ящиков и бесперебойного стука мясницких ножей легко было затеряться. К корчме, где круглый день гулял народ. Никто не попытался остановить Ежи, когда он вышел через чёрный ход.

А дальше со всех ног до улицы Королевских мастеров. Ежи бежал без оглядки, задержался только на мгновение, чтобы выглянуть из-за угла, проверить, не последовали ли за ним ратиславцы. И снова бегом до самого дома.

Он остановился только у идола Пшемыслава Толстяка. Каменная морда поприветствовала его пустым равнодушным взглядом, Ежи потрепал её по затылку, постоял, пытаясь отдышаться. От дома Пшемыслава уже хорошо видно было родное крыльцо, а на нём стояла Весняна. На лице Ежи сама собой расплылась широкая улыбка. Веся тоже улыбнулась и помахала ему. Ежи уже вскинул руку, чтобы помахать в ответ, когда заметил невысокого мужчину в кожаном дублете. Незнакомец на ходу обернулся к Весе, послал игриво воздушный поцелуй.

– Бывай, красавица! – выкрикнул он на редкость противным голосом.

Ежи застыл на мгновение и смущённо опустил руку. Это мужчине в дублете Веся махала, ему улыбалась.

Незнакомец прошёл мимо Ежи, и тот наконец смог его разглядеть. Нос вздёрнутый, веснушчатый, улыбка от уха до уха, а между зубов щель.

«Вот урод».

Только когда незнакомец в дорогом дублете скрылся за поворотом, Веся заметила Ежи.

– О, ты уже вернулся! Иди скорее домой, холодно же.

«Однако ты готова была помёрзнуть, чтобы построить глазки этому щербатому уроду».

– Это кто такой был? – спросил недовольно Ежи.

– Земляк мой. Представляешь? Случайно познакомились. Ростислав спросил, как дойти до Торговой площади, а я…

– Ростислав? – переспросил Ежи.

– Да, а что? – Глаза Веси горели от радости, и от этого Ежи только больше разозлился.

– Дурацкое имя какое-то.

– Уж точно лучше, чем Ежи. Это что вообще за имя?

– Имперское, между прочим, – вспыхнул юноша.

Он уже понял, что всё испортил. Веся обиженно фыркнула и зашла в дом. Ежи уже хотел пойти следом, когда его вдруг осенило.

Ратиславец. Ещё один ратиславец, который совершенно случайно прошёл мимо их дома и совершенно случайно заговорил с Весей. Ежи взбежал на крыльцо и оглянулся по сторонам, но заметил только старую служанку соседей, которая покосилась на него как на умалишённого.

Ежи захлопнул дверь и прижался к ней спиной.

Кажется, за ними следили.

– Милош! – Он бросил корзину у порога и взбежал вверх по лестнице. В спальне друга не оказалось, в мастерской Стжежимира тоже. Ежи заглянул в последнюю очередь на кухню. Друг сидел там. – Милош, нужно срочно поговорить.

– Ты корзинку не потерял? – перебила его мать. – Мне нужна репа.

– А… а, да, сейчас.

Когда Ежи выложил все покупки на стол, Милош как раз закончил завтракать.

– О чём ты хотел поговорить?

– А, это, – Ежи опасливо оглянулся на Весю и мать. Не стоило беспокоить женщин, им лучше было оставаться в неведении. – Да это просто… потом, – он округлил глаза и всем своим видом показал, что разговор был важный, но не для чужих ушей.

Милош кивнул и поднялся из-за стола.

– Радость моя, всё было очень вкусно, – он чмокнул Горицу в щёку и прошёл мимо Веси, щёлкнул её по носу и подмигнул. Девушка залилась краской.

Ежи поспешил за другом. Когда они остались вдвоём в спальне Милоша, получилось наконец рассказать обо всём, что случилось за утро.

– Не слишком ли много ратиславцев? – от волнения у Ежи горели щёки.

Слегка хмурясь, Милош открыл ларец и принялся примерять по очереди перстни, выбирая, какие лучше подходили к его зелёному наряду.

– Может, и много. Но зачем мы им нужны?

– Разве лесная ведьма не скрывается от кого-то из Ратиславии? Они могли за ней прийти. И непонятно, что им нужно. Они хотят убить её? Или похитить? Если второе, то мы могли бы отдать им Дарину. Я сам готов её в мешок запихать.

Не сдержав смеха, Милош помотал головой.

– Подожди, она пока нужна Стжежимиру, – он открыл сундук и достал три пояса, каждый украшенный каменьями. – Какой больше подойдёт?

– Этот, наверное, – Ежи ткнул наугад в первый пояс. – Милош, у меня к тебе просьба…

– Да? – друг вскинул бровь. – А я думаю, что лучше этот, – он наконец выбрал пояс. – Больше подойдёт по цвету.

– Я хотел спросить…

Из сундука Милош достал маленькое дутое зеркало.

– Подержи, – он сунул его в руки Ежи и попытался разглядеть свой наряд в отражении, повязал выбранный пояс. – Так что ты хотел спросить?

– В общем, – Ежи от растерянности опустил зеркало, и Милош недовольно поправил его руки, заставляя поднять их выше. – Когда я был на Трёх Холмах, то нашёл там чародея.

Наконец-то Милош отвлёкся от созерцания своего отражения.

– На Трёх Холмах? Чародея? Как ты его узнал? Он колдовал?

– Он давно умер.

Между бровей у Милоша пролегла морщина.

– То есть не умер. Он проклят. Его зовут Войцех, во время битвы на Холмах он получил какое-то проклятие и теперь он мёртв, но как бы нет… он дал мне Совиный оберег, – Ежи вытащил из-под рубахи знак башни. – И попросил найти других чародеев, чтобы подарить ему покой.

Милош потянулся к оберегу, но на полпути его рука замерла. Он сделал шаг назад, точно боялся обжечься.

– Мне сейчас не до Трёх Холмов, Ежи, – он забрал зеркало и положил обратно в сундук. – У нас есть важные дела здесь, в Совине. Покидать город в ближайшее время я не планирую, и без того слишком многое упустил.

– Но, Войцех…

– Ежи, это какой-то давно проклятый, как ты говоришь мёртвый чародей. Почему мне должно быть до него дело?

– Он ведь один из ваших. Разве ты не хочешь ему помочь?

– Мне бы сначала помочь живым.

– Если бы ты попросил Стжежимира… – надежда уже почти потухла в груди Ежи.

– Ему точно не до мёртвых чародеев с Трёх Холмов.

– Но…

Милош похлопал Ежи по плечу, но взгляд задержался на Совином обереге на груди, и трудно было понять, что почувствовал при этом Милош. Он никогда не рассказывал о своём детстве, Ежи не был уверен, что друг вообще помнил жизнь до Стжежимира. В конце концов, он был совсем ребёнком, когда случилась Хмельная ночь.

– Прости, может, потом когда-нибудь, когда это всё утрясётся, – Милош открыл дверь, собираясь выйти. – И не переживай по поводу ратиславцев. Их всегда было много в городе, просто ты не обращал внимания. Мы отвыкли от столицы, пока сидели в деревне, но скоро всё станет по-прежнему.

Он ушёл, и Ежи остался один. Ему стоило спуститься на кухню и помочь матери, но совсем не было желания ни работать, ни тем более находиться рядом с Весняной, и он выглянул из окна, провожая печальным взглядом Милоша, который пошёл по улице к Огненному переулку. На улице Королевских мастеров было шумно. Портниха из «Шёлкового шлейфа» ругалась с извозчиком, какой-то мальчишка малевал углём усы каменному идолу, а Пшемыслав Толстяк кричал на него из окна. Кажется, всё было по-прежнему, но раньше Ежи не чувствовал себя настолько лишним в родном доме.

– Ах ты курва! Только мне попадись! – Пшемыслав вылил из окна ночной горшок.

Мальчишка бросил уголь на землю и отпрыгнул в сторону. Содержимое горшка попало на здорового мужика, проходившего мимо.

– Урою, сука! – выругался он по-ратиславски.

Ежи упал на пол, пытаясь скрыться. Вряд ли его успели заметить, но это было уже не важно. Он узнал этого ратиславца. Ошибки быть не могло. Под окнами стоял тот самый мужик с Торговой площади. Значит, Ежи оказался прав. За ними следили.

– Милош, сукин ты сын! – Часлав вскинул кубок, и вино едва не забрызгало его бархатный дублет. – Где тебя носило? – он выпил залпом, всучил кубок первой попавшейся девке и заключил Милоша в объятия.

Лютня играла пронзительно громко, а юноши в позолоченных полупрозрачных нарядах пели столь томно, что Милош едва смог сосредоточиться на словах Часлава. Видеть его морду было так же противно, как и полгода назад, но Милош улыбнулся очаровательно, приобнял его за плечи.

– Кня-ажич, – протянул он развязно. – Да ты соскучился, я смотрю?

Часлав провёл залитой вином рукой по волосам, заправил пряди за уши, чтобы лучше было видно золотые серьги.

– Не ожидал, что без тебя придётся хуже, чем с тобой.

– Не с кем пить?

– Пить всегда есть с кем, – поморщился княжич. – Не со всеми так весело.

Они слишком долго смотрели друг другу в глаза, Милош едва сдержался, чтобы не скривиться от отвращения.

– Долго там миловаться будете? – послышалось от стены.

В стороне сидели товарищи Часлава. Пьяные, красные от вина и уставшие от внимания девушек и парней, они развалились на подушках, некоторые уже спали. Милош не стал ждать приглашения, он прошёл в середину, вырвал из-под чьей-то головы подушку и сел на неё.

– Рад видеть, что ты не меняешься, – Часлав рухнул в объятия полуобнажённой девушки, положил голову ей на грудь и прикрыл глаза. – Где тебя носило?

– На Благословенных островах, учился целительству.

– Вылечи Премыслу запор, а то он вечно сидит с таким видом, будто седмицу просраться не может, – проговорил Часлав, довольно улыбаясь, пока девушка ласково перебирала пряди его волос.

Если бы толстяк Премысл не покраснел от стыда, Милош бы даже не догадался, что речь шла о нём. Товарищей Часлава запомнить было сложно: они мало говорили, все они, даже силач Вацлав, боялись прогневать Часлава, никто из них не был так же знатен, каждый желал подлизаться к сыну советника, и Милош был в их числе, иначе разве стал бы он терпеть его тупость и самовлюблённость?

В Дом наслаждений госпожи Франчески Милош тоже пришёл не просто так. Полгода он провёл вне столицы, потерял слишком много времени, слишком много связей. И если остальными можно было пожертвовать, если на место прежних друзей Милош мог легко найти новых, то с Чаславом у него существовала особенная связь, и потерять её было бы огромной ошибкой.

И Милош закурил, обсасывая мундштук, дожидаясь, пока друзья Часлава напьются до такого состояния, что перестанут понимать человеческую речь.

– Как наши дела, Часлав? – спросил он, когда Вацлав наконец заснул.

– Дела-а? – Княжич скосил глаза и издал звук, похожий на мурчание, когда девушка почесала его за ухом.

– Меня давно не было. Наверное, многое изменилось.

– Обязательно сейчас?

– А когда ещё? Если хочешь, зайду к тебе в западное крыло.

Часлав недовольно поморщился и приподнялся, махнул девушке рукой, чтобы отошла, внимательно посмотрел на друзей, убедился, что они крепко спали, прежде чем заговорить.

– Всё прекрасно, – проговорил он негромко. – Я притащил туда пару человек, они подтянули своих знакомых. В общем, всё пошло по нарастающей.

– Сколько?

– Достаточно.

– Сколько? – настойчивее повторил Милош.

Прищурившись, Часлав скривил веснушчатый нос.

– Милош, дружище, ты исчез без всякого предупреждения.

С первых слов всё стало ясно, и Милош замер, сдерживая рвущуюся ярость. Курва.

Алчная поганая курва!

– Мне всё пришлось решать самому. Всю работу я взвалил на свои плечи, – надув губы, как капризный ребёнок, Часлав скорчил жалобную мину.

– Я договорился обо всём с Фэн Е, – Милош опустил взгляд на свои руки. Он знал, что глаза его горели злобой, и только голос звучал мягко и вкрадчиво.

«Однажды я напою тебя допьяна, Часлав, и ты, сволочь, уже не проснёшься».

Говорили, что во время Хмельной ночи именно отец Часлава добивал выживших. Отравленные чародеи пытались выбраться из пиршественного зала, а Болеслав Лисица закалывал их ножом.

Он был пьян и повторял без остановки:

– Из них вылетит бес, если наделать побольше дырок. Вылетит бес, нужно просто больше дырок!

После ребятня в Совине придумала считалку:

 
– Чародея режь ножом,
тыкай прямо под ребро.
Вышла кровь, с ней выйдет бес.
Зубы щерит, хоп – исчез!
Ты скорей его лови,
всё равно тебе водить!^[2]
 

И Милош убегал от во́ды со всех ног, убегал, пока не научился притворяться, что ему не страшно.

«Чародея режь ножом».

Нет, ему вовсе не страшно. Ему весело, ему смешно представлять, как будет корчиться чародей, если проткнуть его ножом десять, двадцать, тридцать раз.

Спустя годы Милош научился изображать веселье так искусно, что сам в него поверил. Он научился улыбаться тем, кого ненавидел всей душой, научился обнимать их, даже целовать.

Он улыбнулся и на этот раз.

– Так и быть, хитрый ты гадёныш, – произнёс он, качая головой. – Ты прав. На тебе было много работы, и ты заслужил эти деньги.

Часлав пьяно улыбнулся, потянулся рукой к кубку, случайно толкнул его, расплескав вино на ковёр.

– У нас теперь всегда людно. Народ не самый богатый, но его много. По вечерам яблоку негде упасть. Короче, дело идёт хорошо.

– Но мы могли бы заработать ещё больше.

Глаза у княжича были пьяные, взгляд мутный.

– Это как же?

– Нам нужно меньше людей, Часлав. Но те, кто приходит, должны быть лучшими.

– То есть?

Тупой звериный взгляд. Серые маленькие глаза. Лисица напился до того, что с трудом стал соображать.

– Нам нужны лучшие люди в столице, Часлав, – вкрадчиво произнёс Милош. – Такие, за которыми вслед придут богачи, готовые оставить нам кучу золота. Мы должны пригласить к себе принца Карла.