Эмоции оптом

В этот момент чья-то тяжёлая рука хлопнула меня по плечу, отчего я взвизгнула, и чуть не подпрыгнув, развернулась.

– Клод! Ну нельзя же так пугать!

– Прости мерзавца, я не специально, – глаза Клода смеялись, хотя лицо оставалось абсолютно серьёзным. – Просто пришёл сказать, что ты невероятная умница. Пока слушал тебя… В общем, до сих пор чувство, будто черепная коробка изнутри чешется. Как в такой маленькой с виду девочке помещается столько знаний, смекалки и вообще… столько всего?

– Я же дитя нанотехнологий, ты разве забыл? – попробовала отшутиться я, смущённая его восторженными впечатлениями о моём выступлении.

Клод хохотнул:

– Да уж! Здорово ты, бывший алекситимик, сегодня продала эмоции оптом нам – эмпатам. Такой накал страстей вызвала своей речью! Хочу теперь лично подтвердить свою готовность активно содействовать вашим с Олегом планам… и попрощаться на пару дней.

– Как? Разве ты не останешься в доме Ланцев сегодня? Я надеялась, мы поужинаем вместе. Да и Нелли наверняка ждёт…

Но Клод отрицательно покачал головой:

– Верю, что мы с тобой ещё успеем вдоволь пообщаться за столом моей любимой тёщи. Но сегодня я должен вернуться в Южное поселение.

– Конечно, я всё понимаю. Майе и детям ты нужен сильнее, чем где бы то ни было ещё…

Тем временем, мужчина, за которым я наблюдала до этого, завёлся и направил свой байк к выезду из паркинга.

– Много их сегодня с Максом понаехало, – прокомментировал Клод, проследив за моим взглядом.

– М-м? – рассеянно переспросила я. – А, да. Много.

Глава 7

Внезапная невозможность быть рядом с человеком, которого любишь как часть самого себя, невозможность слышать его голос или хотя бы изредка получать от него весточку – несомненно, самое горькое из всех жизненных испытаний. Это как фантомная боль после утраты конечности. От неё не спрячешься, не убежишь. Но есть и другой, зеркальный, вид душевных мук всякого способного к эмпатии человека – невозможность ответить взаимностью на чужую любовь. Кому хочется быть невольной причиной страданий другого?

От меня не укрылось, что мой личный информатор неравнодушен ко мне. И что за неуклюжим сарказмом пытается замаскировать безответное влечение и вызванную этим неловкость. Есть что-то особенное во взгляде и даже в запахе мужчин, которые тебя хотят. Пусть я не обладала каким-то существенным опытом в этом вопросе, но и того, который был в запасе, оказалось достаточно, чтобы сделать безошибочные выводы о Самсонове. Однако вплоть до собрания, на котором мы «защищали» совместную стратегию, я старательно делала вид, будто ничего не замечаю или просто по наивности не распознаю исходящих от него микросигналов. Чрезмерно долгих задумчивых взглядов. Попыток ненавязчиво, словно по-братски приобнять, и не отпускать от себя. Повышенного интереса буквально к каждому моему шагу за пределами апартаментов. В какой-то момент я поймала себя на том, что больше не могу говорить с Олегом о Греге. Иногда, глядя на Самсонова, я задавалась вопросом, могла ли я полюбить его, если бы мы познакомились при других обстоятельствах и хотя бы на год раньше. Или если бы я никогда не была знакома с Грегом.

Безусловно, Олег мне нравился. Помимо того, что это был человек блестящего ума – образец, на который я равнялась в своей профессии, – Самсонов оказался в целом прост в общении, надёжен как деловой партнёр, непритязателен в быту. Лёгкий и уютный домашний халат – вот кем был Олег на уровне ощущений. Грега же я не смогла бы сравнить ни с чем подобным. Ассоциация с любой одеждой была бы фальшивой: рядом с Грегом я чувствовала себя обнажённой во всех смыслах. При этом он сам словно становился моей второй кожей, одним присутствием в мыслях даря ощущение сверхтонкой, но суперпрочной оплётки, за которой я ощущала себя безнадёжно уязвимой, и идеально защищённой одновременно.

Новое знание об общем прошлом Самсонова с моим отцом и их тесном сотрудничестве на некоторое время сблизило нас с Олегом значительно сильнее, чем прежде, но теперь он стал восприниматься скорее старшим братом, кровным членом семьи, нежели другом или – тем более – потенциальным возлюбленным. Мне было сложно и отчасти даже неприятно представлять, что между нами могли бы установиться отношения другого рода. Однако в воображении и надеждах Самсонова такая возможность, очевидно, всё же существовала. Я чувствовала необходимость расставить все точки над i, но что-то удерживало. Сама себе объясняла это сочувствием к истории о девушке то ли предавшей, то ли не разделившей его чувства в прошлом, но правда таилась гораздо глубже.

Олег удивительно точно разглядел во мне «непреодолимое стремление быть идеальной», «оставаться в любой ситуации милой девочкой». Мой страх незаслуженно обидеть других людей. В глобальном плане за этим скрывалось нежелание испытывать чувство вины за чьи-то негативные эмоции. Такая моральная ответственность казалась мне невыносимой. Я отчаянно надеялась, что Олег постепенно сам поймёт и примет мою абсолютную неготовность переводить наши взаимоотношения в иную плоскость, и неловкая двусмысленность между нами однажды рассосётся сама собой. Но оказалось, я переоценила его проницательность: чем глубже мы погружались в работы по реализации общего «проекта», тем более упорными становились попытки Самсонова обаять меня как женщину.

Вечер нашего «триумфа» на собрании мы с Олегом провели порознь: я отправилась в поселение с Ланцами, а Самсонов вернулся в столицу. Но уже на следующий день он заявился в трущобы в чрезвычайно благоприятном настроении и с порога полез ко мне с объятиями – так, словно подобная форма общения была для нас в порядке вещей.

– Миранда-а! Так и знал, что ты собралась весь день киснуть дома. Но сегодня я тебе не дам этого сделать! Да, знаю-знаю: впереди уйма работы, времени в обрез и всё такое… Но должны же мы отметить нашу общую победу! Альберт, кстати, передаёт поздравления.

– Ох, Самсонов! – я увернулась от его пыток схватить мои ладони и отошла к двери медиакомнаты. – Не рано ли ты радуешься? Мы выиграли маленькую битву, и то – не с главным противником, – а для окончательной победы ещё ой как много нужно сделать!

– Как знать, кто наш главный противник, – многозначительно заявил Олег. – Да и битва была не такой уж маленькой, не обесценивай. В общем, так. Бери своего лохматого, и поехали, – он по-хозяйски взял с полки в прихожей автоматический поводок Рика и протянул мне.

– Куда поехали?

– Увидишь. Надень шерстяные носки.

Через двадцать минут мы втроём спустились в паркинг. День оказался хоть и солнечным, но морозным, и я порадовалась, что помимо плотно повязанного палантина была в тёплой шапке, которую предусмотрительно натянул на меня Олег, и настоящих рукавицах из мягкой шерсти – аксессуар, который мне вообще никогда не доводилось носить прежде. Шерстяные носки тоже пришлось натянуть под неусыпным наблюдением Самсонова, и это оказалось весьма кстати. Такой температурный режим был для меня непривычным: в городах климат зимой регулировался искусственно, и автоматика не допускала заморозков.

Я настояла, чтобы мы поехали на моём глайдере. Олег согласился с условием, что за управление сядет он. Пришлось уступить: я ведь по-прежнему не знала предстоящего нам маршрута и конечного пункта назначения. Пока я отключала систему блокировки управления глайдером, Олег принёс из своей машины большую сумку с какими-то вещами, хотя и привычный рюкзак с техникой тоже, как всегда, был с ним. Прежде чем пустить Олега на водительское сидение, мне пришлось внести его в список санкционированных пользователей. Система просканировала метку Самсонова, я подтвердила разрешение голосом и собственной меткой, и мы, наконец, расселись. При этом Рик конкурировал со мной за место в пассажирской капсуле: в глайдере для него не было отдельного сидения сзади, как в электромобилях эмпатов.

За ночь дороги серьёзно засыпало снегом, но глайдеру это было нипочём. Мы ехали не спеша. Олег был явно в хорошем расположении духа: не прекращал улыбаться, то и дело бросая на меня заговорщический взгляд человека, который приготовил какой-то сюрприз, и теперь еле сдерживается от предвкушения восторженной реакции и благодарностей. Он даже насвистывал какую-то мелодию, что получалось довольно забавно, но не слишком стройно, и уже через пять минут его назойливый присвист начал действовать на нервы.

Вообще, в этой ситуации меня раздражало всё. Непривычно было ощущать себя пассажиром в своём же глайдере. Давило чувство неизвестности и непонимания, куда и с какой целью мы направляемся. Да ещё и эта резко выделяющаяся на белом фоне чёрная точка – силуэт мотоциклиста, который появился примерно через тридцать минут нашего путешествия на мониторе заднего вида и не пропадал с него добрую четверть часа, что давало мне дополнительный повод для смутного беспокойства.

– Скомандуй приблизить задний вид, – попросила я Олега. Сама я не могла этого сделать, пока за пультом управления находился другой человек.

– Зачем? – Олег покосился на монитор, не видя там ничего подозрительного.

– Пожалуйста, просто сделай! – неожиданно для самой себя я сорвалась на повышенный тон. Но в это самое время мотоциклист круто свернул на просёлочную дорогу вправо, и когда Самсонов соизволил приблизить изображение, там действительно уже не было ничего интересного.

– Что ты там увидела?

– Показалось, что Макс или кто-то из его парней едет за нами. После вчерашнего собрания я стала предвзято относиться к местным жителям на байках.

– Почему? Разве кто-то из них сделал вчера что-то запрещённое или чем-то тебя обидел?

– Нет. Ничего такого. Просто было ощущение, что от их компании исходит какая-то затаённая агрессия. И они совершенно точно покинули собрание, недовольные исходом голосования. Вряд ли Макс на этом успокоится.

– Ожидаешь провокаций с их стороны?

– Да. Думаешь, зря?

Олег неопределённо повёл плечами и слегка ускорил глайдер. Улыбка на несколько минут сбежала с его лица, а профиль посмурнел и заострился. Все эти минуты Самсонов сосредоточенно молчал, и я терпеливо ждала, когда он выдаст какое-нибудь умозаключение по поводу моих переживаний. Но вместо этого у Олега будто сработал режим отладки: он вдруг снова заулыбался и как ни в чём не бывало начал насвистывать прежнюю надоедливую мелодию.

Наш путь пролегал на северо-запад от центрального поселения, и ещё через полчаса путешествие, наконец, завершилось. Олег привёз нас в живописную долину старой реки, которая много лет назад начала пересыхать, а в её русле образовался каскад небольших пресных озёр. Летом в этих озёрах местные жители купались, в некоторых разводили рыбу, а зимой… Зимой тут образовывался настоящий парк развлечений!

Здесь, на открытой природе, в отдалении от жилых кварталов трущоб, было ещё холоднее, чем в резервации. Самые мелкие озёрца успели полностью затянуться прочным льдом, и люди – от мала до велика – скользили по этому льду в смешной обуви с тонкими металлическими пластинами, закреплёнными вдоль подошвы ботинка, как лезвие ножа. Сколько я ни присматривалась, всё не могла взять в толк – как им всем удаётся так ловко этими странными ботинками управлять. Несколько ребят бежали в них по льду, с такой скоростью перебирая при этом ногами, что, казалось, они почти не касаются поверхности, а летят по воздуху. Взрослые катали малышей, придерживая за руки. Высокая девушка в разноцветном полосатом шарфе волчком кружилась вокруг себя будто заводная прямо по центру озера.

Я завороженно наблюдала за всем происходящим на ближайшем к нам озерце, пока не заметила крикливой суеты на соседнем: множество мальчишек гонялись друг за другом по льду, размахивая при этом длинными изогнутыми деревянными палками. Рик беспокойно и жалобно скулил, прося разрешения броситься в эту толпу.

– Олег, что они делают? Откуда у них эти палки? – с беспокойством спросила я, указывая на дальнее озеро. – Они же покалечат друг друга! Почему взрослые не вмешиваются?

– Мира, ну ты даёшь! – загоготал Олег. – Дети просто играют в хоккей!

– Играют во что? Что такое хоккей?

– Такая зимняя командная игра. Спорт и развлечение одновременно. Давай подойдём ближе.

– А зачем им палки? – продолжала я расспрашивать, пока мы меняли локацию для лучшего обзора.

– Не палки, а клюшки. С их помощью гоняют шайбу. Во-он тот чёрный диск, видишь?

Я, наконец, разглядела, что ребята и впрямь гоняются не друг за другом, а за этой самой шайбой – отчаянно толкаясь и то и дело, падая, но продолжая с азартом вскакивать и снова куда-то нестись. Пока я наблюдала за всем этим сумасшествием, Олег стал объяснять мне суть игры:

– Видишь вон те деревянные столбики с сеткой? Это ворота. Игроки делятся на две команды…

Он говорил и говорил, а я так засмотрелась-заслушалась, что не заметила, как из моих рук выскользнул поводок. Опомнилась, только когда Рик, почуяв свободу, стрелой рванул на ледовое поле в самую гущу сражающихся за шайбу мальчишек.

На добрых десять минут игра прервалась, потому что Рик на удивление оказался самым ловким хоккеистом. В первую же минуту ему удалось увести шайбу из-под чьей-то клюшки, а потом он начал гонять её по всему озеру с такой скоростью, что дети, хохоча, не могли за ним поспеть и перехватить шайбу. Вся эта катавасия, кажется, могла длиться бесконечно, но Олег по моей просьбе изловчился-таки утащить Рика за пределы игрового поля, и мы снова вернулись к первому озеру, где люди просто катались.

– А ты не хочешь попробовать прокатиться на коньках? – внезапно поинтересовался Самсонов.

– Эм… Коньки – это вот эти смешные ботинки с лезвиями?

– Ага. Только это полозья, а не лезвия.

Олег снял с плеча сумку, и, раскрыв её, выудил пару коньков моего размера. Их светло-коричневые ботинки были выделаны из очень жёсткой, совершенно задубевшей кожи, и я сначала засомневалась, что смогу втиснуть в них ногу. Самсонов присел рядом со мной и, предупредив, чтобы я держалась за его плечи, помог правильно обуть и зашнуровать первый ботинок. Нога вошла легче, чем я ожидала. Теперь мне стало понятно, для чего Олег настоял, чтобы я надела толстые носки из шерсти: на них ботинок «конька» садился удобнее.

– Ну что, Золушка, готова? – спросил Самсонов, покончив со шнуровкой на второй ноге.

– Если больше ничего не нужно надевать и шнуровать, то готова.

Я убрала руки с плеч Олега, собираясь отправиться в сторону катка, и тут же ощутила, как привычное чувство равновесия покидает моё тело. Меня качнуло вперёд. В попытке не рухнуть всем весом на Самсонова, я взмахнула руками, и тут же стала валиться назад. Он со смехом подхватил меня и будто куклу снова поставил ровно, продолжая удерживать за предплечья.

– Ты подожди падать, мы же ещё до катка не добрались. Там успеешь синяки наставить. Надо сначала стоя освоиться. Размяться.

Олег заставил меня поднимать ноги поочерёдно, сгибая их в колене. Потом с его помощью я должна была присесть на обе ноги, несколько раз наклониться вперёд и в стороны, развернуться на месте вокруг себя.

– Самсонов, а ты… тоже будешь кататься? – я с изумлением уставилась на вторую пару огромных коньков, которую он потянул за шнурки из сумки.

– Ну конечно! А ты думала, я тебя одну на лёд вытолкну?

– Но как же… нога?

Олег, наконец, понял причину моего недоумения, и лицо его на несколько секунд стало непроницаемо-отстранённым.

– Я не инвалид, – сухо бросил он и направился к скамейке, стоявшей чуть поодаль.

Я осталась на месте в нерешительности: идти следом и извиниться за обидевший его вопрос или не раздражать ещё сильнее, а просто подождать. Вторая стратегия оказалась выигрышной: Олег быстро вернулся, смешно задирая ноги и судя по тому, что на его лице была расслабленная улыбка, обиды не держал.

– Ты так и планируешь кататься – с рюкзаком на спине? – на всякий случай уточнила я.

– Естественно. Не бросать же технику здесь. Безопасность данных в приоритете.

Теперь мы стали приседать и наклоняться вместе. После десятиминутной разминки на снегу я не просто разогрелась, но и стала ощущать коньки не инородными предметами, а неким продолжением собственных ног. Но когда мы добрались до льда, я поняла, что рано обрадовалась. На скользкой поверхности ноги начали неконтролируемо разъезжаться в разные стороны, и меньше чем через минуту я всё-таки шлёпнулась на попу. Олег, не переставая смеяться, помог мне подняться и оттащил в ту часть катка, где не было других людей. Там он принялся учить меня переставлять ноги, отталкиваться и поминутно напоминал, чтобы я держала колени полусогнутыми, а корпус наклоняла вперёд. Но, несмотря на все его старания, я смогла сделать только пару неуклюжих кругов по внешнему радиусу катка, держась за руку Самсонова, а когда он вдруг решил немного сильнее разогнаться, так сильно испугалась, что вцепилась мёртвой хваткой в рукав его куртки и стала часто-часто перебирать ногами. В конце концов, ноги, коньки, ботинки и лёд окончательно перемешались у меня перед глазами, и я снова с визгом шлёпнулась на каток, увлекая за собой и Олега. В этот раз он и не попытался воспрепятствовать нашему обоюдному падению, и с дурашливо-озорным видом навис надо мной, не давая встать, даже когда я шутливо попыталась его отпихнуть.

Вдруг взгяд Олега стал предельно серьёзным, даже сосредоточенным. Он наклонился к самому моему лицу – так близко, что чувствовалось тепло его прерывистого дыхания. Что, чёрт возьми, происходит?

В накатившей панике я всем телом непроизвольно попыталась вжаться в лёд. Но уже в следующую секунду к нам подскочил Рик с рассерженным и даже угрожающим лаем. Само собой, угрожал он не мне.

– Эй, парень! – Олег нехотя повернулся к псу. – Ты зря тут скандалишь! Я, между прочим, смягчил падение твоей хозяйки. Можно сказать, спас её от лишних синяков. Так что не бухти!

Но Рик продолжал заливаться хриплым низким лаем, брызжа во все стороны слюной, и Олег всё же встал, помогая подняться и мне.

Я с облегчением вздохнула, мысленно благодаря пса за то, что подоспел так вовремя.

– Всё в порядке, Рик, я цела и невредима, – я отодвинулась от Олега и, насколько позволяло чувство равновесия, слегка наклонилась, протягивая руки к собаке. Но Рик, против обыкновения, не стал подходить ближе, чтобы принять ласку – лишь недовольно забурчал. А его взгляд, обычно добродушный, ищущий моего внимания, вдруг показался мне строгим и даже осуждающим.

– Знаешь, я, кажется, накаталась. Ноги болят, да и есть уже хочется. Спасибо тебе за необычную прогулку. Тут здорово, но… поехали домой, а? – я старалась не глядеть на Олега, деловито отряхивая куртку от налипшей на неё ледовой крошки.

– Я всё предусмотрел! Перекус у меня с собой, – услышала я в ответ.

Оказалось, что в своей сумке помимо коньков Олег притащил ещё плед со встроенным автономным подогревом, термос и коробку абрикосового пирога, купленного у сестёр Новач ещё по дороге ко мне. Я понимала, что очень обижу его, отказавшись от столь тщательно подготовленного пикника, поэтому не стала возражать. Мы расположились чуть поодаль от озёр, на небольшом возвышении – так, чтобы хорошо видеть происходящее на обоих катках. Рику тоже достался кусок пирога, который он слизнул одним движением языка, и довольный улёгся на пледе, положив широкие передние лапы и голову между мной и Самсоновым. Настроение Олега заметно поменялось, но я упорно старалась делать вид, что ничего не произошло.

– Мира, давно хотел спросить… Что для тебя оказалось сложнее всего здесь, в мире эмпатов?

Вопрос Самсонова застал меня врасплох. Однако я размышляла недолго:

– Учиться жить без подсказок персонального менеджера.

Олег приподнял одну бровь, словно говоря: «продолжай».

– Поначалу сильно напрягала необходимость самостоятельно принимать решения о таких мелочах, над которыми раньше вообще не задумывалась: когда проснуться, когда и сколько поесть, как выровнять пульс, что делать с грязным бельём и пылью на мебели. А ещё необходимость подбирать одежду в зависимости от погоды за окном, учиться слышать сигналы организма о недомогании… Чувство, будто тебя забросили на чужую планету без соответствующего снаряжения.

– Страшно?

– Дико страшно. Поначалу. Но потом… по мере того, как осознаёшь, что прожил очередной день – и следующий, и ещё один, и при этом выжил, – начинаешь испытывать внутренний подъём и… свободу. Наверное, тебе это всё тоже знакомо, хотя бы отчасти. Для меня это новый уровень взаимодействия с миром и с самой собой, – я улыбнулась и попыталась поймать взгляд Олега, но тот с хмурой задумчивостью смотрел вдаль, мимо меня.

– А что насчёт тебя, Самсонов?

– В смысле?

– Что для тебя было самым сложным в момент «перехода»?

– В момент перехода – не помню. Мне сложно сейчас.

– Почему? – с лёгкой опаской спросила я.

– Прошло так много времени, а я по-прежнему ощущаю себя чужим на этом празднике жизни, – он обвёл взглядом каток с веселящимися людьми. – Ты недавно назвала меня как-то вроде «свой в любой компании»… Забавно, что мне удаётся производить такое впечатление. В действительности же я остаюсь своим среди чужих и чужим среди своих. Все эти двенадцать лет. Завис между двумя мирами, ни в одном из которых мне нет места.

– Пожалуйста, не говори так! У меня тоже было похожее состояние, и оно ужасно. Но… его можно преодолеть. Я смогла оставить его в прошлом со всей своей городской жизнью. И у тебя это неприятное чувство пройдёт, я уверена! Ты нужен здесь. Мы оба нужны! Ты же понимаешь, что любой барьер, любая преграда между тобой и внешним миром – просто иллюзия.

– Да ну? – Олег поднял подбородок и уставился на меня с таким вызовом, что я, не выдержала – отвела взгляд. Сделала вид, что очень интересуюсь очередной порцией чая из термоса.

И тут же, на короткий миг, обхватывая ладонями горячую кружку, я вспомнила свой первый пикник с Грегом и головокружительную палитру чувств, которые испытала на той прогулке. Среди этих чувств в том числе была и ещё не оформившаяся, не осознаваемая, но уже неотвратимая любовь к самому Грегу. Именно она окрашивала яркими цветами и вкусами всё, чего я могла коснуться различными органами чувств. Взбудораженная этим воспоминанием, я огляделась вокруг, прислушиваясь к своим нынешним ощущениям. Холодная снежная долина. Стылая и мёртвая – снаружи и внутри. Выходит, я солгала Самсонову. Главный барьер, который он хотел одолеть – между ним и мной – был нерушим. Захлёстывающая чувственность – та самая, которую всколыхнул во мне Грег, – неотвратимо угасала, и от этой мысли у меня закололо в районе солнечного сплетения. Испуг. Неужели я снова теряю способность ощущать жизнь, как научилась с Грегом: каждый миг – на кончиках пальцев? Что, если я утрачиваю способность любить? Что, если моё внутреннее неприятие чувств Самсонова ко мне – это первые звоночки возврата к алекситимии? Возможно ли это? Я незаметно вытащила из кармана мешочек с лавандой, подаренный Нестором. Его даже не нужно было подносить к носу: запах тянулся к лицу сам. Подступившая на мгновение паника нехотя уползла обратно в свою тёмную глухую нору.

«Не накручивай себя, дурёха. Всё у тебя в порядке с чувствами. Ты ведь сожалеешь, что не можешь ответить взаимностью. Сожаление тоже чувство…».

Тем временем Олег, будто утратив интерес к разговору, взялся за очередной кусок пирога и засмотрелся в сторону катка.

На льду, держась за руки, описывали круги две девочки разного роста, но в одинаковых бледно-зелёных куртках и розовых шапках.

«Сёстры, наверное. Старшая и младшая».

От этой мысли неожиданно заныло в груди. Как бы я хотела узнать, что моя сестра живёт где-то среди эмпатов. И каким счастьем было бы невзначай встретиться с ней – например, здесь, на катке или, скажем, где-нибудь в торговом ряду в резервации. Но… что я сказала бы ей при встрече? И как бы вообще узнала?

«Неважно как, но я бы точно узнала её с первого взгляда. Сердце подсказало бы» – упрямо убеждала я саму себя.

– Самсонов… Как ты думаешь, что случилось с моей сестрой? Только честно.

Олег на несколько секунд перестал жевать и слегка нахмурился, словно размышляя, почему я вдруг задала этот вопрос.

– Увидела двух девочек, похожих на сестёр, на катке, и вспомнила об Инге, – тут же пояснила я.

– Понятно. Думаю, она давно погибла, – вздохнул Олег. – И не смотри на меня так – ты сама просила «честно». Твоему отцу я тоже пытался это втолковать, нет смысла в пустых надеждах. Но он, само собой, не унимается и периодически возобновляет поиски. Да только никаких добрых вестей за восемь лет.

– А недобрых?

– Тоже. Вообще ничего. Но уверен, что будь она жива, следы непременно отыскались бы. Бери ещё пирог.

– Спасибо, Самсонов. Я уже наелась.

Олег не сказал ничего нового, а тем более оскорбительного – он лишь подтвердил то, к чему я сама втайне склонялась. И тем не менее я злилась на него. За эту бескомпромиссную правду. За тот безмятежный тон, которым она была сказана. За то, что пирог интересовал его больше предмета нашего разговора.

Веселье, творящееся на катках, больше не привлекало моё внимание. Оно вдруг стало таким далёким и чужим, что смех и восторженное визжание, то и дело доносившееся до нас, начали раздражать. Я решительно поднялась с пледа:

– Всё было здорово, правда. И всё же поехали домой.

– Но…

– Олег, всё. Сегодня вечером у меня последний сеанс с клиентом. Я еду готовиться.

* * *

Я действительно приняла решение прекратить свою деятельность в роли продавца эмоций, чтобы не отвлекаться от новой, более глобальной миссии, которую я фактически сама на себя и возложила. Помимо написания скриптов, на меня также легла координация деятельности других членов Союза и контроль за выполнением разных этапов работ. И хотя у меня были надёжные помощники в лице Олега, двоих Ланцев и Клода Морица, я понимала, что запущен обратный отсчёт, и теперь неимоверно дорог каждый час. А любая дополнительная деятельность будет рассеивать моё внимание и энергию. Кроме того, я вынуждена была признать, что моя профессиональная квалификация пока что явно не дотягивает до серьёзной, глубинной работы с клиентами. Слишком многих вещей я сама ещё не знала.

Теперь я снова мыслила в наиболее близких и привычных мне когда-то категориях – эффективности и успеха в достижении поставленной цели, параллельно отмечая, что появление в моей жизни чувств и эмоций никак этому не мешает. Наоборот: теперь я могла смотреть на вещи шире и находить новые, неожиданно более простые способы решения многих ситуаций.

Каждое утро я начинала с быстрой ходьбы, переходящей в пробежку вместе с Риком. Несколько простых ежедневных упражнений, которым меня научил ещё Грег. Растяжка. Контрастный душ. Осознанный завтрак без гаджетов. Всё это помогало включить и тело, и мозг. И благодаря этому я могла продуктивно работать много часов кряду, не истощая ресурсы своего организма сверх меры. Бо́льшую часть дня я работала над написанием кодов в одиночку. Олег, приезжавший к вечеру, свежим взглядом оценивал то, что я успела сделать, находил ошибки, и мы вместе думали, как можно их исправить. Но уже через неделю наступил этап, когда мы поняли, что больше не справляемся вдвоём. И в то же время появились такие участки работ, которые вполне можно было делегировать менее квалифицированным специалистам после краткого обучения.

В компании поддержавших нас союзников наилучшую способность к программированию проявили Клод и Айрис – та самая дама, которая на собрании задала вопрос о разработке альтернативной модели общественного уклада. Айрис, по её словам, было сорок шесть. Но её энергичности, умению схватывать на лету новую информацию и тут же применять её на практике, мог бы позавидовать любой двадцатилетний гражданин ОЕГ. И Клод, и Айрис набрали себе небольшую команду по пять человек, и у каждого был свой фронт работ.

Параллельно с этим уже трудилась группа из пятнадцати человек, компетентных в разных областях знаний. В их задачу входили сбор и обработка предложений от других членов сообщества для формирования единой концепции, которую мы собирались предложить жителям городов. Мы придумали, что бывшие горожане, ныне состоящие в Союзе, будут выступать в роли критиков этой концепции и выискивать в каждом из пунктов слабые места именно с позиции типичного але́кса. Работа кипела. Но она бы шла ещё быстрее, если бы не банальная нехватка техники. Самсонову удалось провезти из города в трущобы несколько консолей, но этого было мало, а злоупотреблять ресурсом одного человека было рискованно: рано или поздно система отследит, что гражданин, не имеющий торговой лицензии, систематически вывозит за пределы города технику, и это повлечёт за собой расследование. Поэтому я впервые за два месяца решила наведаться в город сама. Но покупка рабочей техники была не единственной причиной, вынуждавшей возвратиться в неприятную мне обстановку. Я рвалась встретиться с отцом.

Работы шли по плану, и в среде поддержавших нас с Олегом членов Союза царила гармония и полное взаимопонимание. Но всё же чувствовалось и напряжение из-за вынужденного конфликта с другой частью союзников. С теми, кто пошёл за Максом. Ранее близкие друг другу люди внезапно оказались во враждующих лагерях, и я видела, что многим это доставляет душевную боль, разочарование и прочие составляющие психологического дискомфорта.

Я и сама испытывала те же чувства, периодически встречая Стэна Ригана, которого раньше воспринимала как одного из ближайших друзей Ланцев. Я продолжала мысленно анализировать решение Стэна перейти в лагерь радикально настроенных союзников, и мне вспомнился их с Грегом конфликт, когда он впервые привёз меня в родительский дом. В тот вечер Грег как будто был сильно рассержен на Ригана, и, уединившись с ним на втором этаже, на повышенных тонах что-то ему выговаривал. Но тогда мне показалось, что вопрос был решён положительно, ведь тем же вечером за ужином все четверо мужчин общались между собой вполне доброжелательно. Видно, моего опыта общения тогда ещё не хватало, чтобы улавливать тонкие, невысказанные, эмоции, которые они умело скрывали от посторонних взглядов. И вот теперь, делясь в одном из разговоров с Энди и Юджином своим недоумением и разочарованием из-за перехода Стэна на сторону Макса, я узнала, что корни этого поступка зарыты довольно глубоко, и у самих Ланцев никакого удивления не вызвали.

Оказалось, что Стэн уже вступал в сговор с Максом прежде, и они ещё раньше совместно затевали серию терактов с целью экспериментального выведения из строя некоторых городских служб и систем. Грег категорично пресекал попытки воплощения подобных планов в жизнь. В тот день, когда произошёл взрыв на магистрали Центрополиса, Грег был вне себя от гнева на соратников, поскольку как раз за пару дней до этого события Макс активно поднимал тему теракта, и Стэн выражал ему поддержку. Но оба парня поклялись, что не имеют к произошедшим взрывам ни малейшего отношения, и Грег, проведя небольшое расследование, успокоился: они бы действительно ничего не успели предпринять в такой короткий срок. Но в тот вечер, когда я осталась в доме с Нелли, а парни вчетвером отправились в мастерскую, они, конечно, не чинили автомобиль Грега: батарея была исправна. В действительности же был назначен срочный сбор союзников по случаю инцидента в Центрополисе. Макс на него не явился, поэтому публичный допрос с пристрастием устроили одному Стэну.