Эмоции оптом

Всякий раз, когда Нестор называет очередное имя, его обладательница поднимается со своего места и кланяется сначала всем присутствующим членам Союза, а затем – что меня поражает больше всего – подсудимым. После этого она произносит короткую клятву судить по справедливости и не таить от общественности личных мотивов, способных повлиять на решение. И хотя все судьи клянутся в одном и том же, их речь не является унифицированным, единым для всех мёртвым текстом, однажды заученным на память. Каждая судья говорит своими словами. Их короткие речи несут отпечаток индивидуальности и оттого всякий раз звучат искренне.

Старушка в берете кланяется, не вставая со скамьи. Её ноги слабы, но голос, произносящий клятву, всё ещё твёрд и звонок.

Нестор назвал уже одиннадцать имён, и, наконец, наступает очередь последнего:

– Глава Судебного комитета Совета старейшин – Нелли Ланц, – провозглашает Нестор, и мне чудится, что под моими ногами плывёт пол.

– Что он сказал? Нелли – тоже судья? Да ещё и главный? – трясу я Грега, всё ещё допуская, что ослышалась. Подсознательно я надеюсь увидеть хотя бы подобие удивления и на его лице, но эти ожидания не оправдываются.

– Да, Мира. Всё верно, – Грег смотрит на меня слегка виновато.

– Но… как? – от растерянности я не могу толком сформулировать вопрос, но Грег меня понимает.

– Таков обычай. В сообществе эмпатов судьями назначают только женщин. Старше пятидесяти лет. При этом они должны быть матерями троих или более детей. Наша мама стала Главой Судебного комитета четыре года назад, приняв эту должность от Эльвиры.

– Эльвира – это та старушка в берете?

– Да. Когда у неё начались серьёзные проблемы со здоровьем, она попросила Совет передать её обязанности Главы другой достойной представительнице комитета. Совет старейшин избрал маму.

– Почему ты не рассказывал раньше? Ни сама Нелли ни разу не обмолвилась, ни твои братья… Никто!

– Отчасти потому, что это вопрос её безопасности. У эмпатов, приобретающих какой-либо более-менее значимый статус, резко увеличиваются шансы попасть под пристальное внимание Служб. Да и в целом мама не хочет, чтобы её должность влияла на взаимоотношения с людьми, а потому никогда не упоминает о ней в общении. Кто знает, тот знает.

Я киваю, принимая его аргументы. Итак, мать Грега умело скрывала не только то, что её сын был жив всё это время, но и собственный статус Верховного судьи эмпатов. Эти факты значительно расширяют моё представление о ней как о простодушной домохозяйке из резервации. Именно Нелли будет выносить приговор несостоявшимся террористам. Какие ещё сюрпризы меня ждут сегодня?

Глава 13. Часть 3

Нелли уже закончила свою клятву, и Нестор вновь принимает из её рук микрофон.

– А теперь Совет старейшин передаёт слово стороне обвинения. Сегодня её представит глава Союза продавцов чувств – Грегори Ланц. Грег, я прошу тебя занять это место и огласить, в чём обвиняются наши подсудимые.

Пространство взрывается одобрительными выкриками, хлопками и нетерпеливым улюлюканьем. Обращения Грега действительно очень ждут, но сам он не спешит унять томление публики. Прежде чем оставить меня, Грег крепко, почти до боли сжимает мою талию, кивает Клоду с Энди, безмолвно вверяя меня их защите. И только после того, как его брат с шурином подходят к нам почти вплотную, направляется к Нестору, чтобы почтительно принять из его рук микрофон и официально обратиться к сообществу впервые за три месяца.

Он говорит в своей манере. Не повышая голоса. Без шуток и заигрываний с аудиторией. И, тем не менее, присутствующие жадно внимают его словам: Грег интуитивно находит такие, которые багром цепляют душу. Не говоря о том, что сам факт присутствия здесь «воскресшего» лидера одновременно и воодушевляет, и будоражит слушателей.

Свою речь Грег без лишних вступлений начинает с краткого описания операции по моему спасению. Во всеуслышание раскрывает план нападения на города ОЕГ, который тайно готовили мятежники под руководством Олега Самсонова и роль в этой операции каждого члена группировки Макса Йоницэ.

– Диверсия планировалась тщательно и достаточно долго – в течение нескольких лет. В первую очередь Самсонов намеревался устранить влиятельных лиц нашего сообщества, которые могли вмешаться в запущенные им процессы. И как вы уже знаете, я числился номером один в его чёрном списке. К счастью, о запланированном покушении стало известно заранее. В моём электромобиле вместо меня сгорел заколотый накануне кабан с нашей семейной фермы.

Публика встречает это сообщение взрывным смехом. Я и сама невольно улыбаюсь: Грег в буквальном смысле подложил свинью своим врагам, сумев опередить и обхитрить их. И пусть его хитрость стоила сотен тысяч моих нервных клеток, я бы пожертвовала их снова и снова – только бы это помогло спасти жизнь любимого.

Но Грег вскоре прерывает всеобщее кратковременное веселье серьёзным замечанием, что вместо кабана или вместо него самого там мог оказаться абсолютно любой член Союза. Под угрозой был каждый, кто хотя бы косвенно, даже сам того не зная, мог помешать тайным планам Самсонова.

– Здесь и сейчас я свидетельствую, что известная всем вам Миранда Грин незаслуженно подозревалась в сотрудничестве со Спецслужбами и подготовке покушения на меня. Более того, теперь мы также знаем о многолетней помощи нашему Союзу отца Миранды – Альберта Грина, тоже много лет жившего с несправедливым клеймом доносчика и предателя за действия, которых он не совершал. Но то, что главным помощником и – самое горькое – единомышленником реального предателя и информатора Служб оказался Макс Йоницэ – коренной житель трущоб, человек, которому многие из продавцов чувств, и я в первую очередь, доверяли свою безопасность, – вот с этим пониманием нам ещё только предстоит свыкнуться, – Грег делает паузу, отправляя долгий тяжёлый взгляд в сторону Макса и продолжает:

– Однако я прошу судей принять во внимание важный факт. Именно Макс Йоницэ принёс известия о том, что готовится моё устранение… и тем самым спас мою жизнь.

Наконец, Грег называет поименный список подсудимых и уточняет, что в ближайшее время судьи получат материалы с информацией о степени участия каждого из них, а также заслушают показания свидетелей. Судьям предстоит сложная задача – вынести приговор каждому обвиняемому индивидуально, с учётом всех обстоятельств. Имя Инги Грин звучит особняком. Моя сестра – уникальный случай. Одновременно и жертва, и сообщница, и убийца главного злодея. Но главное – она несовершеннолетняя по законам эмпатов, а потому ответственность за неё должен будет нести попечитель: кто-то из родственников или – при отсутствии таковых – добровольно вызвавшийся либо назначенный Комитетом житель резервации.

Когда Грег озвучивает этот нюанс, я тут же решаю, что приму роль попечителя сестры. Но почти одновременно с этим чувствую чей-то пристальный взгляд справа. Поворачивая голову, я уже догадываюсь, кому он принадлежит. Губы отца, стоящего в нескольких шагах спереди и чуть правее меня, плотно сжаты. Но его глаза и едва заметное покачивание головой красноречиво непреклонны: «Даже не думай. Об Инге позабочусь я».

Я бы ещё долго играла с ним в гляделки, тщась взглядом и жестами переубедить, но вдруг в нескольких метрах впереди от себя замечаю Айрис, мою верную помощницу. Сейчас она сама не своя: лицо спрятано в ладони, а острые плечи порывисто дёргаются от беззвучных рыданий. В груди всё сжимается: я знаю причину её горя. Среди подсудимых есть двадцатилетний племянник Айрис, Рем. Он участвовал в разработке программного обеспечения для синхронизации тех самых пушек, которые должны были активироваться в городах по команде Самсонова.

Айрис воспитывала Рема, в пять лет оставшегося круглым сиротой, как родного сына. Собственной семьи и детей у неё так и не появилось, и всю силу своей родительской любви Айрис отдала племяннику, вложив в него и самые светлые надежды. Не раз она с тихой горечью делилась со мной, что единственным достижением в своей жизни всегда считала Рема. То, что сумела в одиночку поставить его на ноги, обучить, дать опору. Айрис верила, что вырастила из него достойного человека с правильными ценностями. Но в решающий момент она и Рем выбрали разные стороны – племянник выразил открытую поддержку Максу и его идеям. Для Айрис это стало огромным ударом, но все обвинения она направляла против себя самой.

«Что я сделала не так? В чём допустила ошибку?», – то и дело вопрошала она, если в ходе наших разговоров тема касалась деятельности «Борцов». Она всякий раз невольно вспоминала Рема, и никак нельзя было переубедить Айрис, что на ней нет ответственности за выбор племянника. По её собственному мнению, она оказалась плохим воспитателем, но всё же до последнего надеялась, что племянник одумается. Этого так и не произошло. Теперь же, когда ко всему прочему стала известна роль Рема в команде «Борцов», Айрис совсем упала духом.

Невыносимо просто стоять и смотреть на её одинокую, сгорбленную фигурку в длинном платье тёмно-серого цвета, столь непривычного для образа и характера этой женщины. Что-то невыразимое буквально толкает мои ноги вперёд, к Айрис, хотя я совершенно не представляю, как себя вести и что говорить. Я делаю несколько шагов и слышу, как «телохранители», назначенные мне Грегом, мгновенно устремляются следом.

– Мира! Куда? – вполголоса окликает Энди.

– Мне нужно к Айрис, – отвечаю, не останавливаясь и не поворачивая головы.

Но мне так и не удаётся реализовать свой порыв. Между мной и моей помощницей внезапно вырастает графитовый комбинезон Альберта. Я оторопело застываю на месте. И здесь отец меня опередил! Уже подаёт Айрис неизвестно откуда взявшийся стакан воды, непринуждённо – и при этом исключительно галантно – приобнимает её за плечи в успокаивающе-защитном жесте и что-то шепчет на ухо. Я всё жду, что она отшатнётся от Альберта, отойдёт подальше или хотя бы сделает попытку высвободиться из-под его руки, но ничего подобного не происходит. К моему удивлению, Айрис вытирает слёзы, и когда она поднимает глаза на моего отца, я вижу на её лице улыбку. И взгляд, в котором помимо благодарности и доверия читается что-то ещё. Нечто едва уловимое, что тут же прячется за завесой робко опущенных ресниц и всполохом внезапного румянца. Но я успеваю поймать этот мимолётный огонёк, и чувствую, как внутри разливается приятное тепло. Неужели что-то зарождается между этими двумя дорогими мне людьми? Как же всё-таки хорошо, что я замешкалась и не успела подойти первой!

Я так увлекаюсь наблюдением за Айрис и Альбертом, что почти выпускаю из внимания происходящее на «главной сцене». Но теперь я стою ближе к центру зала, и мне ещё лучше видны лица судей, подсудимых и Грега. А он тем временем продолжает мысль о том, как сильно навредил всему сообществу эмпатов недавний поступок небольшой части «Борцов». Сколько времени и сил пришлось потратить другим членам СПЧ на нейтрализацию ситуации, какому риску подверглась жизнь всего сообщества. И как вся эта ситуация отбросила назад наш общий прогресс в создании справедливого общества.

– … и это подтверждает слова Нестора, сколь значим для нас всякий отдельно взятый человек – даже в многомилионном сообществе. И как важен знак, с которым каждый осуществляет свой вклад: плюс это или минус. Все мы несём ответственность друг за друга…

И тут речь Грега прерывается внезапным шорохом за его спиной: Макс поднимается со своего места на лаве подсудимых и слегка подаётся вперёд.

– Я прошу… позволить мне воспользоваться… правом слова.

Я смотрю на него в немом изумлении. Никогда ещё я не слышала голос Макса таким: кротким и прерывающимся, будто от неуверенности. Куда девалась его неизменно дерзкая подача и вызывающий взгляд? Пару секунд главарь «Борцов» стоит, глядя себе под ноги, и я жду, что вот сейчас он прекратит фарс, и на его широком лице появится характерная самодовольная ухмылочка. Но когда он, наконец, поднимает глаза, я готова поклясться – в них блестят слёзы.

Стэн и ещё один из охранников тут же оказываются возле Макса, чтобы упредить недозволенные действия и усадить его обратно, но Грег останавливает их:

– Всё в порядке. Я закончил. Макс Йоницэ в своём праве. Пусть… говорит.

Сразу после этих слов Макс делает полшага вперёд, потом ещё шаг и… опускается, а точнее буквально падает на колени с крепко стянутыми за спиной руками.

– Нелли, я виноват.

Именно так. Он обращается не к Грегу, не к Нестору и не ко всей группе из двенадцати судей. Нет, он обращается лично к Нелли.

– С раннего детства эмпатов учат слышать зов своего сердца и идти за ним. Моё звало меня к активной борьбе за правду и равные права для всех жителей планеты. Я всегда оставался верен Союзу продавцов чувств и его ценностям. Просто я не мог больше медлить. Физически не мог сидеть и ждать наступления лучшего будущего. Необходимость создавать его прямо сейчас, своими руками, жгла меня изнутри каждую секунду со дня гибели моих родных. Вы знаете, Нелли, что я поклялся отомстить алексам за их мучения и смерть. И долго злился, недоумевая, почему другие не стремятся к тому же. Почему Нестор не мстит за гибель своей семьи. Почему вы, Нелли, не хотите и слышать о мести за родную сестру и её детей – ваших племянников. Почему, в конце концов, Грег так легко простил им смерть Даниэлы. Я расценивал бездействие как предательство. Не хотел оставаться в одиночестве на этом необъятном поле боя, потому и собирал вокруг себя таких же, как сам: молодых, обозлённых, деятельных, отчаянно жаждущих отмщения и перемен. Но я ошибся в выборе главного союзника: сволочь Самсонов оказался не тем, кого я в нём видел. Знаю, это не может быть оправданием. Будь я проклят, знаю! Этого парня уже нет в живых, и он не может подтвердить или опровергнуть мои слова. Но клянусь памятью своей семьи, его истинные цели были неизвестны мне вплоть до вчерашнего дня.

Начав свою речь хрипло, полузадушено, Макс постепенно распаляется, с каждым словом его голос обретает уверенность, звучит всё громче и эмоциональнее. Последнюю фразу он произносит почти в исступлении, уже не тая слёз, и всё это время безотрывно смотрит на Нелли, тщетно ища её ответного взгляда. Но Глава Судебного комитета отвергает зрительный контакт и глядит мимо говорящего – на некую невидимую точку в пространстве позади него. И что-то в самом облике матери Грега, которую я отчётливо вижу в профиль, заставляет меня вздрогнуть: никогда прежде я не видела подобного холодно-стального выражения на её лице.

Макс обречённо замолкает и опускает глаза, а я пытаюсь переварить всё сказанное им.

Мне ничего неизвестно ни об обстоятельствах гибели близких Нестора, ни о сестре Нелли, упомянутых Максом. Находились ли все они в том же доме, где погибла Анна в тот трагичный день или же Макс перечислял не связанные между собой обстоятельства, но очевидно одно: почти каждая семья в резервации пострадала от агрессивных действий «безэмоциональных» горожан. И в личной истории каждого эмпата найдётся печальная страница о несвоевременной потере близких из-за конфликта с алексами. Напрасно нам внушали, будто с войнами покончено благодаря созданию ОЕГ. Совсем наоборот: война стала перманентным состоянием для всего человечества.

Можно ли винить в этом только Главнокомандующего и выстроенную им систему? Вряд ли. Я по-прежнему верю, что личный выбор самих людей имеет решающее значение. Но можно ли исправить ситуацию симметричными убийствами по ту сторону городских ворот? Для нас с Грегом, Нелли и Нестором этот вопрос абсолютно риторичен, но вчерашний Макс ещё спорил бы и настаивал на талионе – око за око, жизнь за жизнь. А сегодняшний? Неужели он готов отказаться от этой установки?

– Я виноват, – снова повторяет Макс, будто отвечая на мои мысли. – Хотя сотрудничество с врагом теперь не искупить никакими словами. У меня нет оправданий. Только просьба… за моих ребят. Поймите, они не были в курсе большинства нюансов планировавшейся операции. Не понимали толком, чем она должна завершиться. Похищение Миранды – тоже целиком моя инициатива. Инга виновата лишь в том, что рассказала мне об их с Мирой предстоящей встрече. Уверен, многие из «Борцов» сейчас раскаиваются, что однажды связались со мной, поверили… подчинились. Я пользовался своим авторитетом, вводя их в заблуждение. Часть из них ещё не достигли совершеннолетия. Я прошу Судебный комитет считать виновным только меня. Я дам все необходимые показания, сдамся властям ОЕГ, приму пожизненное изгнание или любое другое наказание по решению уважаемых судей нашего сообщества. Но прошу освободить от строгой кары всех остальных участников моей команды. Не губите их жизни.

После этих слов Макс неожиданно поднимает голову и направляет взгляд прямо на меня:

– Мира, мне жаль, что всё так вышло. Знай я, что настоящий информатор Служб – Олег Самсонов, он не дожил бы до вчерашнего дня. Грег не простит меня, но он справедлив в своём гневе. И твоего прощения не попрошу: я его недостоин. Но знай, что я действительно сожалею обо всех своих словах и действиях, причинивших тебе боль. Я был неправ в отношении тебя. И признаю это публично.

Через силу сглатываю липкий комок и размазываю тыльной стороной ладони обильно струящиеся слёзы, которые теперь уже я не в силах удержать. Макс много раз заставлял меня плакать, но прежде меня в таких случаях накрывала злость, отчаяние, порой даже ненависть. Целая россыпь негативных чувств и эмоций. Сейчас же я впервые испытываю к Максу благодарность за свои слёзы. В эту секунду я готова забыть обиды и простить ему всё. Но разум и слишком ещё свежий опыт призывает не расслабляться, быть на чеку. И хотя взгляд Макса прямой и искренний, и такими же кажутся его слова, кто знает, вдруг всё это – искусное лицедейство, а за мнимым раскаянием скрывается коварный план для усыпления бдительности окружающих? Но так ли это, можно выяснить только одним способом: заставить Макса поверить, будто его усилия достигли своей цели. Как он поведёт себя в этом случае?

Тем временем Нелли, перекинувшись несколькими короткими репликами-жестами со своими коллегами, делает знак Грегу, и тот передаёт матери микрофон.

– Судебный комитет принимает заявление подсудимого Макса Йоницэ, – заявляет она, по-прежнему не глядя на самого Макса. – И мы примем во внимание его аргументы в защиту своих сообщников при вынесении коллективного приговора. Однако регламент предполагает также заслушивание показаний свидетелей и стороны защиты. По заведенному правилу, защитник на суде назначается из числа добровольно вызвавшихся участников процесса. Внимание уважаемое сообщество. Если здесь и сейчас есть желающий выступить в защиту Макса Йоницэ либо кого-то из сорока пяти других подсудимых, сидящих перед нами, я прошу вас громко назваться и подойти к судейской скамье.

И прежде, чем я успеваю до конца осознать, что собираюсь сделать в следующую минуту, мой голос уже разрывает притихшее пространство:

– Я – Миранда Грин, хочу выступить в защиту Макса Йоницэ и всех остальных подсудимых!

Глава 14

Тишина, наступившая после моего заявления, кажется слишком долгой. Ловлю сотни удивлённых и непонимающих взглядов. «Какое-то наваждение. Нам вдруг послышалось, что ты сказала что-то невообразимое. Это же галлюцинация, да?», – будто спрашивают они. Но я не хочу терять время, а потому, не дождавшись реакции судей решительно направляюсь сквозь расступающуюся толпу в центр зала. Клод с Энди не отстают. Энди что-то недовольно ворчит мне вслед, но остановить не пытается.

– Ну же, ну же, Мира. Что ты удумала? – Нестор перехватывает меня в двух шагах от судейской скамьи. – У тебя будет время сказать слово. Ты – пострадавшее лицо и свидетель. Свидетель со стороны обвинения!

– Знаю. Но разве этот статус лишает меня права дополнительно выступить и в роли защитника обвиняемых?

– Однако… однако это же нонсенс! – Нестор выглядит растерянным: по лицу его расползается по-детски неуверенная улыбка, отражающая одновременно и удивление, и робкую радость, и опасение. Он оборачивается к Нелли, но та как раз что-то горячо обсуждает с пёстрым вязаным беретом. Нестор переводит взгляд на Грега, беспомощно разводит руками.

– Что ж… Мы с подобным ещё не сталкивались, но наши законы…

– Наши законы не содержат запрета свидетельствовать одновременно и со стороны обвинения, и со стороны защиты, – заканчивает Нелли вместо Нестора. – Мы благодарны за твоё волеизъявление, Мира. Тем не менее, у судей есть опасение, что подсудимый Макс Йоницэ своей речью и обращением к тебе, как главному свидетелю, оказал на тебя психологическое воздействие.

– Вполне резонные опасения, Нелли. Но я с чистой совестью и ясным сознанием заверяю вас и всех уважаемых судей: моё решение не связано с обращением Макса Йоницэ.

Нелли несколько секунд молчит, изучая меня взглядом. И наконец произносит:

– В таком случае, ты можешь взять слово.

Её голос сегодня звучит слишком официально в сравнении с тем, каким я привыкла его слышать в домашней обстановке. И всё же так хочется кинуться ей на шею и расцеловать при всех! Однако мне хватает сил удержаться от чересчур бурного проявления чувств. Вместо этого я отправляю Нелли самую любящую и благодарную улыбку, на которую способна, и обмениваюсь с ней тёплым рукопожатием, принимая микрофон, оказавшийся неожиданно увесистым – в первую секунду я едва не роняю его на пол, но вовремя подхватываю другой рукой. Отправляю за ухо мешающую прядь волос, слегка прочищаю горло. И только после этого, наконец, решаюсь встретиться взглядом со стоящим чуть поодаль Грегом. Последние несколько минут я избегала этого, опасаясь его неодобрения: всё-таки, моя внезапная инициатива не была согласована с ним. Внутреннее чувство не подводит – брови Грега сведены, глаза искрят. Но губы… Губы расползаются в улыбке! Он с лёгкой укоризной покачивает головой, и мне кажется, будто я слышу его мысли: «Силы небесные, Мира! Ты неисправима! Но почему-то я этому рад». С облегчением улыбаюсь ему в ответ, отправляю мысленное «Не сердись» и становлюсь на то самое место, с которого четверть часа назад держал речь Грег.

Я не соврала Нелли, говоря, что моё решение выступить в защиту Макса не связано с его покаянным обращением. У меня есть цель, ясно сформулированная ещё до начала судебного разбирательства. Всё это время мой мозг не прекращал обдумывать варианты решения проблемы с Главнокомандующим. Сначала это напоминало попытку отыскать выход из подземелья впотьмах. Но как раз перед выступлением Макса, беспроглядную мглу прорезал тоненький луч света. Робкая идея, дающая пока что лишь призрачную надежду, но я обязана как можно скорее ею поделиться. А потому сразу начинаю с главного. С напоминания всем собравшимся в катакомбах о беспрецедентной опасности, угрожающей всей нашей цивилизации. О том, что, теряя драгоценные часы, мы обрекаем себя на необходимость скрываться в подземельях до конца своих дней.

Мой голос разлетается непривычно далеко, и в первую секунду я даже не узнаю его. Невольно прислушиваясь к его гулкому звучанию, я рассказываю жителям резервации новые детали об особенностях работы Главнокомандующего, которые узнала от покойного Самсонова накануне его гибели. А также о том, что все приготовления для перевода Глобального ИИ в режим абсолютной автономности, уже завершены и в течение ближайших шестидесяти часов изменения, запланированные самим Главнокомандующим, вступят в силу.

– Берусь утверждать, что Олег Самсонов действительно не посвящал Макса Йоницэ во все свои планы и держал напарника в заблуждении относительно своей реальной роли во всей этой истории. Да, это не отменяет ответственности Макса и его последователей за подготовку теракта. Но полноценное рассмотрение этого дела по каждому из подсудимых, с подробным изучением всех обстоятельств, доли участия и степени тяжести содеянного, требует слишком много времени, которого у нас сейчас нет. Поэтому я предлагаю несколько отложить вопрос об избрании наказания подсудимым хотя бы на несколько дней. А вместо расслабленного ожидания в изоляторе они могли бы принять участие в нашей последней попытке помешать Главнокомандующему окончательно узурпировать власть над нашими жизнями. Обращаясь сегодня к суду, Макс Йоницэ совершенно точно отметил, что «сотрудничество с врагом теперь не искупить никакими словами». Но можно искупить делом! И это касается, конечно же, не только Макса, но и всех его последователей – как тех, кто сегодня предстал перед судом, так и других участников группировки, известной под названием «Борцы за справедливость». Сейчас мы острее, чем когда-либо нуждаемся в активных людях и в различный узких специалистах. Таких как Рем, Йорген, Ульрих… – я перечисляла ребят из команды Макса. – Задач на ближайшие три дня хватит всем – и с избытком.

– Это правда! – неожиданно вскакивает со своего места Инга. – Мы действительно можем принести пользу Союзу! Мира, расскажи, что нужно делать, и мы…

– Прекратить балаган! – возмущённый Нестор звоном металлического колокольчика прерывает возбуждённую тираду Инги. – На судебном собрании каждый желающий высказаться, прежде должен сначала попросить слово. И дождаться микрофона. Как дети малые, в самом деле!

– Простите, – смущается Инга, но вместо того, чтобы попросить микрофон, усаживается обратно на свою скамейку.

Однако тут же с просьбой разрешить выступить один за другим начинают подниматься со своих мест другие соратники Макса. Наконец, микрофон достаётся Рему – племяннику Айрис.

– Мы не допустим, чтобы Макс как наш предводитель понёс наказание единолично. Я совершеннолетний, вступал в ряды «Борцов» добровольно и не буду отрекаться от ответственности. Но я готов принести присягу Союзу и всему мировому сообществу эмпатов. Джейсон… то есть, Инга правильно говорит. Мы ещё можем принести пользу, и я хочу это сделать, если Миранда готова довериться нам…

– И я!

– И я…

– Я тоже!.. – игнорируя предупреждение Нестора, сыплются всё новые и новые заявления подсудимых.

Другие присутствующие тоже принимаются наперебой что-то выкрикивать, и в паркинге поднимается такой шум, что крикни и я что-нибудь в толпу, ни за что не услышала бы собственный голос. Вообще, я чувствую себя престранно: начинает звенеть в ушах, а тело вдруг пронизывает дрожь, как от сквозняка. И одновременно с этим возникает тягостное ожидание – будто бы вот-вот должно произойти что-то нехорошее.

«Это всё из-за гвалта, – пытаюсь успокоить саму себя. – Чёрт, я даже не слышу собственных мыслей».

Но в тот миг, когда я уже готова зажать уши ладонями, шумовую пелену прорезает спокойная, но настойчивая волна любимого голоса, усиленного резонатором микрофона:

– Пока довольно.

Этих двух слов от Грега оказывается достаточно, чтобы вернуть тишину в пространство, заполненное несколькими сотнями людей. Мне тут же становится ощутимо легче.

– Миранда подняла действительно важный вопрос. Мы все обеспокоены не только тем, что произошло накануне в нашей резервации, но и грядущими переменами, зарождающимися в недрах городов Объединённого государства. И лично я воодушевлён тем, сколько людей готовы откликнуться на зов и действовать прямо сейчас, ещё даже не зная самой задачи. Признаюсь, я сам среди них. Но давайте дадим Мире возможность изложить свою мысль до конца.

Микрофон возвращается ко мне – теперь уже из рук Грега.

– Горжусь тобой, – вполголоса произносит он, и волна приятного тепла тут же разливается по всему моему телу, достигая макушки и кончиков пальцев ног – прямо как во время утренней практики. В этот момент я впервые постигаю выражение «расправить крылья» не в переносном смысле: буквально физически ощущаю пульсацию и мягкий зуд в районе лопаток, и сразу вслед за этим невидимые вторые руки широко раскидываются за моей спиной. Иррациональное чувство тревоги мгновенно тускнеет и сворачивается мягким клубочком где-то глубоко внутри. Я снова могу ясно мыслить и говорить.

– Итак, наш дедлайн – послезавтра, – поворачиваюсь я к публике. – После того как последнее обновление вступит в силу, мы уже не сможем ничего изменить. Повторюсь, что в силу особенностей архитектуры Главнокомандующего, его нельзя ни остановить на длительное время, ни уничтожить. Да, его можно перепрограммировать – внедрить ему наше собственное обновление, как мы и собирались сделать прежде. Однако это «лекарство» подействует только в том случае, если все дееспособные граждане ОЕГ примут такое обновление из неизвестного источника. В этом главная проблема. Увы, я не вижу гарантированного способа добиться такого единодушия среди горожан. Но у меня появилась идея, которая даёт зыбкую надежду. В момент, когда Главнокомандующий запустит активизацию обновлений, полученных им от Кападии с Мёлеманом и Коулманом, мы осуществим DDOS-атаку на сервера ОЕГ – ту самую, которую планировал Самсонов. Но наша цель будет принципиально иной, нежели была у Олега. Необходимо спровоцировать сбой обновления и заставить Главнокомандующего временно восстановиться до предыдущей версии. Увы, это не решит проблему целиком, но поможет немного выиграть время. В процессе атаки мы сможем запустить видеотрансляцию для информирования граждан Объединённого Государства. И тогда есть шанс, что при следующем запуске обновления, инициированного Главнокомандующим, они откажутся его акцептовать…

– Есть идея получше!

Это неожиданное замечание принадлежит Альберту. Я поворачиваю голову на голос и с удивлением обнаруживаю, что отец стоит намного ближе, чем я думала. Видимо, он оставил Айрис, когда я вышла выступать, чтобы лучше видеть меня. Но что это за экран светится перед самым его лицом?

– Пожалуйста, не пугайся, – произносит отец.

Тут же – будто в ответ на его слова – начинает мигать свет, как от перепада напряжения. И вдруг – неясный вскрик, шум борьбы где-то позади меня, короткая автоматная очередь и гулкий топот. Я инстинктивно оборачиваюсь и вижу, как из тех самых дверей, через которые вводили подсудимых, один за другим вбегают десятки блестящих чёрных комбинезонов. И не только оттуда! Трещат двери запасных выходов. Зоркие лезут из всех щелей и проёмов – спереди и сзади, с каждой секундой всё больше. На несколько бесконечно долгих мгновений моё тело наливается свинцом и отказывается повиноваться. Из ступора меня выводят женские крики и отвратительно высокий звон, близкий к ультразвуку. Микрофон выпадает из рук, и я зажимаю уши обеими ладонями. Зоркие повсюду. Что происходит? Почему их никто не останавливает?

– Грег! – хочу крикнуть, но горло сжимает спазм.