–Всего две недели назад, когда обсуждался вопрос, кто будет защищать честь нашего учебного заведения на всесоюзной студенческой олимпиаде, вы все в один голос заявляли, что кандидатура Вишневецкой является самой достойной. Что же изменилось? Вы бьёте себя в грудь и кричите, что таким студентам не место в нашем университете. Почему вы так быстро изменили своё мнение? Почему вам не приходит в голову, что какая-то не вполне профессиональная лаборантка могла неграмотно сделать анализ? Обвинить человека просто, но только представьте себе, как всем вам будет стыдно, когда завтра выяснится, что девочка ни в чём не виновата. Подумайте о том, какую психологическую травму она получила сегодня. И ведь это останется с ней на всю жизнь! Вспомните: «Пусть первым в меня бросит камень тот, кто сам безгрешен». Ещё не зная точно, правда, это или нет, вы устроили ей самое настоящее аутодафе. Мне стыдно за вас. И вообще, с таким диагнозом тысячи людей во всём мире живут, работают, создают семьи, рожают детей. Это не приговор. Вы все образованные люди, знаете, что причиной подобного заболевания может быть даже поход к дантисту. Не в силах продолжать он замолчал и тогда, воспользовавшись возникшей паузой, в разговор вступила славившаяся своими обширными связями, самая скандальная из всех преподавателей.
– Судя по вашей реакции профессор, можно подумать, что Вишневецкая это прямо таки ангел во плоти. Откуда такая уверенность в том, что произошла ошибка и анализ сделан неверно? Насколько мне известно, в нашей поликлинике работают превосходные специалисты, но даже если допустить, что они ошиблись, остаётся ещё больничная лаборатория, а уж их то специалисты никогда не ошибаются, можете быть в этом уверены – сказав это, она победным взглядом окинула внимательных слушателей. Пётр Львович не успел ещё ничего сказать в ответ, как вдруг, из самого дальнего угла кабинета раздался звонкий голос заведующей кафедрой «Высшей математики»:
–А вам то, Галина Петровна, откуда доподлинно известно, ошибаются или нет работники подобных заведений? Вы что, часто имеете с ними дело? – насмешливо спросила, молчавшая до этого постоянная соперница.
–Да как вы смеете?! – зашипела в ответ Галина Петровна, но была прервана Лидией Аркадьевной, объявившей, что слово имеет декан факультета. В возникшей тишине его спокойный, уверенный голос, был отчётливо слышен во всех уголках просторного кабинета.
–Сегодня я выслушал множество мнений и хочу сказать следующее: сейчас не тридцатые и не пятидесятые годы. Чтобы исключить человека из института, нужны очень веские основания. Если всё же диагноз останется прежним, в чём лично я очень сомневаюсь, то всё равно, это не может быть причиной для исключения из университета. Мы все знаем эту студентку, и до сегодняшнего дня ни у нас, ни у правоохранительных органов не было к ней никаких претензий. Предлагаю пока оставить этот вопрос открытым. Могу сказать только одно, даже если завтра ничего не подтвердится, я сам буду рекомендовать студентке Вишневецкой перейти на заочную форму обучения. После того, что случилось сегодня, ей будет тяжело общаться с сокурсниками и преподавателями. На сегодня собрание объявляю закрытым. О том, когда мы соберёмся в следующий раз, вас известит Лидия Аркадьевна.
Ни на кого, не глядя, декан быстро вышел из кабинета. После его ухода страсти разгорелись с новой силой, но, были быстро погашены Лидией Аркадьевной. Эта невысокая, худенькая, обладавшая поистине железной хваткой женщина, твёрдой рукой управляла как студенческим, так и преподавательским составом факультета. Делала она это вроде бы незаметно, но тем не менее многие из присутствующих были уверены, что даже сам декан побаивается своего секретаря. Ни на секунду не утратив своего знаменитого спокойствия, Лидия Аркадьевна, быстро навела порядок,
среди разгоряченных спором людей и, закрыв кабинет, отправилась в приёмную, доделывать свои нескончаемые дела.
На какое-то время Полине удалось задремать, но сон её был недолгим. Она проснулась, почувствовав, как чья-то рука сначала сжала ей грудь, а потом начала шарить у неё между ног. Волосы у неё на голове зашевелились от ужаса, она попыталась кричать, но из горла вылетал только еле слышный хрип. В этот момент сидевшая на её кровати девица, навалилась на неё всем своим телом и, задрав подол ночной рубашки, попыталась снять с неё трусики. В ужасе, оттолкнув от себя чужое, потное тело, Полина одним прыжком соскочила с кровати, бросилась к двери и, дёргая изо всех сил, принялась звать на помощь. Позади неё послышался отвратительный смешок, и опять те же руки обхватили её за талию и потащили обратно вглубь палаты. Пытаясь высвободиться, Полина извивалась всем телом, и вскоре ей удалось довольно больно ударить по ноге облапившую её высокую, мужеподобную девицу. Почувствовав, что хватка держащих её рук ослабла, она изо всех сил откинула голову назад. Сильный удар пришёлся той как раз по переносице. Выпустив Полину из рук, девица с жутким ревом бросилась к умывальнику, пытаясь остановить льющуюся из носа кровь. Кто-то зажёг в палате свет и при его ярком свете, Полина увидела оставленную кем-то на подоконнике вилку. Схватив её, она почувствовала себя немного увереннее. От умывальника неслись жуткие вопли. Крепко сжимая в руках импровизированное оружие, Полина оглядела остальных трёх обитательниц этой страшной палаты. Но, надеясь увидеть на их лицах хоть какое-то сочувствие и поддержку, натыкалась только на равнодушно-спокойное безразличие ко всему происходящему. Несмотря на пережитый страх, голова у неё оставалась удивительно ясной. В этот момент она отчётливо поняла, что заступиться здесь за неё некому. Девицы смотрели на происходящее просто как на интересный спектакль, не собираясь вмешиваться в происходящее. Почувствовав вдруг небывалое спокойствие, и ощутив полное отсутствие какого-либо страха, она громко и отчётливо произнесла:
–Если ты, дрянь, посмеешь ещё хоть раз приблизиться ко мне, то вот этой вилкой я изуродую твоё лицо так, что родная мать не узнает.
Девица, державшая до этого в подчинении и страхе всю палату, открыв от изумления рот, смотрела, как новенькая подошла к своей кровати и легла, спокойно отвернувшись к стене. Бросив свирепый взгляд на остальных обитательниц, она выключила свет и, вернувшись на своё место в противоположном конце палаты, легла, бормоча под нос, что завтра всё равно устроит этой бешеной, рыжей сучке весёлую жизнь.
В районной больнице Полины не было. Там который месяц шёл капитальный ремонт, и основная часть пациентов была разбросана по всем остальным городским больницам. Никакой системы в распределении больных не было, их просто отправляли туда, где были свободные места. От дежурного врача добиться ничего не удалось и им пришлось самим всю ночь колесить по Москве. Нашли они её уже утром, в Северном Бутове.
–Посиди в машине, а я позвоню Илье, попрошу его приехать. Без него, с нами здесь никто даже разговаривать не станет – сказал Владимир Иванович быстро просматривая записную книжку телефона. И уже через час, к зданию подъехала новая, сияющая белой перламутровой краской «Мазда» из которой вышли заместитель главного врача областного Министерства здравоохранения Илья Константинович Волков и бледный, трясущийся мужчина, оказавшийся главврачом больницы. После их приезда, Полина уже через пять минут сидела в машине рядом с мужем и, еле сдерживаясь от душивших её рыданий, рассказывала о том, что произошло с ней вчера. Внимательно выслушав её, Владимир Иванович и Илья Константинович в сопровождении выбежавшей из здания медсестры отправились в кабинет главного, где был уже собран практически весь персонал лечебного заведения. От небывалого волнения, главврач вдруг сильно вспотел и к спёртому воздуху кабинета, прибавился ещё и этот, довольно отвратительный запах. Недовольно поморщившись, Владимир Иванович распахнул окно, и еле сдерживаясь от душившей его ярости, обратился к трясущемуся как в ознобе главврачу: – скажите, коллега, это ваши лаборанты работали вчера в студенческой поликлинике?
Слово «коллега» он произнёс таким тоном, что у главврача тут же противно засосало под ложечкой. С тоской, подумав о том, какой насыщенной неприятностями будет его жизнь в ближайшем будущем, он промокнул платком обильно выступившие на лбу капли пота и дрожащим голосом произнёс:
–Я ничего об этом не знаю, я вообще-то в отпуске, только ночью прилетел, а тут Илья Константинович приехал и сюда меня. А я, честно говоря, и сейчас не имею понятия, что конкретно произошло. Пока меня не было, мои обязанности исполняла Ираида Васильевна. Может быть, она сможет вам помочь?
Выпалив на одном дыхании свою речь, главврач с надеждой уставился на заместительницу. Недовольно пожав жирненьким плечиком и поджав тонкие, накрашенные морковного цвета помадой губы, она заявила:
–Наша лаборантка действительно работала вчера в студенческой поликлинике Педагогического института. У вас есть к ней какие-то претензии?
–Вы путаете, она работала в поликлинике МГУ – возразил Владимир Николаевич.
–Не хочется вас разочаровывать, но я ничего не путаю. Вот, пожалуйста, смотрите: мы получили разнарядку на одного человека для работы сроком в одну неделю в поликлинике Пединститута.
Тут в разговор вступил молчавший до этого Волков:
–Тогда каким образом, Вишневецкая, простите, Ракитина попала именно в вашу больницу? Мы проверили: в больницу по месту жительства не поступило никакой информации о ней из студенческой поликлиники.
–Извините Илья Константинович, но этого не может быть, вот у меня направление из района. Вчера во второй половине дня оттуда приехала «скорая». Сопровождала Ракитину врач Петрова Татьяна Михайловна, вот посмотрите, здесь на печати её имя и фамилия. У них там ремонт, вот они и распихивают своих пациентов по всему городу. А так как у нас есть сейчас свободные места, то мы её естественно приняли. С документами всё в полном порядке, можете проверить.
–Вот прямо сейчас и проверим – ответил Владимир Иванович. Подвинув к себе телефон, он набрал нужный номер, но на его просьбу позвать к телефону Петрову Татьяну Михайловну ответили, что такого врача у них нет, и никогда не было. Голос, доносившийся из телефонной трубки, был настолько громким, что был без труда услышан всеми присутствующими в кабинете медиками. Отовсюду послышались возгласы удивления, и тут же уловив каким-то шестым чувством, что гнев начальства постепенно начинает стихать, главврач даже позволил себе плотнее усесться в кресле. Посмотрев сопроводительные документы и направление, Илья Константинович положил их к себе в папку и сказал: -Хорошо, не будем вдаваться в подробности, как и почему Ракитина очутилась у вас. Это мы выясним позже. Сейчас меня интересует другое. Вы должны были сделать повторный анализ крови. Покажите мне его.
–А в чём собственно дело? – попыталась оттянуть время Ираида Васильевна. Вчера она была приглашена в гости и ушла с работы сразу после обеда, надеясь успеть в парикмахерскую и химчистку. Вспоминая теперь вчерашний день, она изо всех сил корила себя за то, что не уделила должного внимания словам девушки, хотя именно это было вполне объяснимо: практически все, впервые попадавшие в подобную ситуацию, тоже плакали и утверждали, что этого не может быть. Проработав в больнице больше двадцати лет, она, в значительной мере утратила способность к состраданию, а на такую мелочь как слёзы, вообще перестала обращать внимание. Слёзы могли ещё некоторым образом воздействовать на молодых врачей, но не на Ираиду Васильевну. И, хотя интуиция подсказывала ей вчера, что в случае с этой, такой непохожей на остальных пациенток молодой женщиной, действительно возможна ошибка, она, решив для себя, что от одной ночи в спецпалате от Ракитиной не убудет, распорядилась отправить Полину туда. Посмотреть же её карточку сегодня утром, она не успела и поэтому не знала как вести себя дальше в сложившейся ситуации.
–В чём дело, вы скоро узнаете, а сейчас будьте добры, выполнить моё распоряжение – ответил Волков. Его спокойный, бесстрастный голос заставил её побледнеть, а на главврача вообще нагнал такого страха, что он лично побежал выполнять приказ высокого начальства и, вернувшись через минуту, трясущимися руками протянул Волкову бланк повторного анализа. Внимательно просмотрев тоненькую, состоящую всего из двух листиков карточку, Илья Константинович протянул её Ираиде Васильевне.
– Надеюсь, что написанное вас впечатлит. Теперь, будьте добры, объяснить, как могло случиться, что совершенно здоровая женщина провела почти сутки в палате, где находятся действительно больные люди? Почему, вы не проконтролировали работу персонала? Чем вы здесь вообще занимаетесь?
В течение нескольких минут на присутствующих лился водопад его праведного гнева. Звенящим от возмущения голосом говорил он им о человеческой порядочности и врачебном долге. Но затем, окинув внимательным взглядом сидевших перед ним людей и увидев на всех лицах одно и тоже покорно-равнодушное выражение, обратился к главврачу и его заместительнице: – Разговор продолжим завтра, в моём кабинете и не забудьте подготовить объяснительную записку с вашими соображениями по поводу данного инцидента. С этими словами Илья Константинович и Владимир Николаевич вышли из кабинета, и спустя несколько минут, уже ехали по направлению к студенческой поликлинике. Какое-то время Волков задумчиво смотрел в окно, а потом сказал:
–Володя, мне кажется, что и там мы ничего не выясним. Главный там Борис Ефимович Бейлин. Я с детства знаю его, это глубоко порядочный человек, старая гвардия. Ну не верю я, что он как-то замешан в этом дерьме. Скорее всего, это и в самом деле какое-то недоразумение.
Борис Ефимович выглядел так, как и представил его себе Ракитин старший. Среднего роста, худощавый, идеально выбритый, одетый со старомодной элегантностью, напомнил Владимиру Ивановичу тех профессоров, которые когда-то обучали его в первом Медицинском. Мысленно прикинув его возраст, он пришёл к выводу, что Борису Ефимовичу должно быть, как минимум семьдесят пять. Цифра же эта, настолько не соответствовала внешнему облику Бейлина, что он тут же усомнился в правильности своих подсчётов, а спустя некоторое время вообще забыл о них. От Бориса Ефимовича исходила такая энергия, что казалось, её можно было потрогать руками. Неисправимый оптимист, он обладал счастливым даром настраивать на положительный лад, казалось бы, совсем безнадёжных больных. Вселял в них такую уверенность в скором выздоровлении, что порой именно это являлось причиной их исцеления. Увидев входящего в кабинет Волкова в сопровождении незнакомого ему человека, Борис Ефимович вышел из-за стола и, обняв Илью Константиновича, а затем, крепко пожав руку Владимиру Ивановичу, произнёс:
– Только не говори, что соскучился по старику, всё равно не поверю.
–Ну вот, даже соврать не дали – притворно расстроился Волков.
–Ладно, давай выкладывай, что там у тебя, а потом за жизнь поговорим. Кстати, познакомь с товарищем, а то как-то неудобно получается.
–Да я Борис Ефимович собственно по его делу и приехал, тут вот какая история приключилась… – и они по очереди начали излагать всё, что произошло с Полиной за последние сутки.
По мере того, как шло повествование, лицо Бориса Ефимовича делалось всё жёстче, а ясные, серые, поразившие поначалу Ракитина своей добротой глаза, стали отливать таким стальным блеском, что даже видавшему виды Волкову стало не по себе. Выслушав до конца, он быстрым шагом вышел из кабинета и уже через минуту вернулся в сопровождении двух женщин, одна из которых, достаточно солидного возраста дама, оказалась врачом терапевтом, а вторая, совсем молоденькая девочка – лаборанткой.
То, что произошло дальше, походило на извержение вулкана, если бы вулкан мог на какое-то время принять человеческий облик, но к изумлению Ракитина старшего, это не произвело никакого впечатления на подчиненных Бориса Ефимовича. Спокойно реагируя на обрушивающиеся на их головы громы и молнии, они терпеливо ждали, когда он угомонится. В какой-то момент Владимиру Ивановичу вдруг показалось, что молоденькая лаборантка еле сдерживается, чтобы не рассмеяться, но, тут же решил, что это ему пригрезилось. Ведь учитывая серьёзность выдвинутых в их адрес обвинений, такая реакция казалась совсем уж невероятной. Дождавшись, когда Борис Ефимович закончит свою обвинительную речь, Софья Илларионовна, молча достала из необъёмного кармана халата карточку Полины. Несколько минут они втроём непонимающими глазами смотрели на сделанную чётким, аккуратным почерком запись, в которой, не было и намёка на какое либо заболевание. Илья Константинович первым пришёл в себя и обратился к продолжавшей хранить гордое молчание Софье Илларионовне:
– Простите, но тогда я вообще ничего не понимаю. Ведь кто-то же звонил в ректорат, кто-то забрал девушку прямо из института и отвёз её в больницу, где она провела всю ночь. Но, ни в районе, ни здесь никто и слухом не слыхивал о случившемся.
Тут послышался звонкий голос молчавшей до этого молоденькой лаборантки Леночки: – мне кажется, вам следует обратиться в милицию. Такое впечатление, что это всё подстроено: фальшивые результаты, несуществующий врач. Сами посудите, ведь если бы у этой девушки действительно была обнаружена положительная реакция, то первым об этом узнал бы Борис Ефимович. Внимательно выслушав девушку и согласившись с её доводами, они ещё немного посовещались между собой, рассмотрели все возможные варианты, а затем, принеся извинения обеим дамам и попрощавшись с Борисом Ефимовичем, вышли из кабинета. Вслед за ними из кабинета выбежала Леночка, и чуть не сбив Волкова с ног, вприпрыжку побежала вниз по лестнице. Уже почти на выходе из здания, они снова услышали её звонкий голос: – Вера Анатольевна, к Боречке нельзя, там Софья Илларионовна из него сейчас рагу делает!
–Ну и порядки! – восхитился Ракитин.
– Может, вступимся за коллегу? Таких размеров дама не только рагу из него может сделать, но и что похуже – смеясь, сказал Илья Константинович и, прислушавшись к доносившемся из кабинета Бейлина звукам, добавил: – удивительный человек, везде, где бы он ни работал, всегда был предметом женского обожания. Странно, что ты не слышал о нём. Бейлин блестящий диагност, отец всегда говорил, что это врач божьей милостью. Через год ему будет восемьдесят, но, глядя на него в это трудно поверить. Энергии столько, что любой молодой позавидует. Каждое утро пробегает несколько километров, да ещё холодной водой обливается. Вот так то. Но вернёмся к твоей проблеме, я думаю, девочка то права, в данной ситуации действительно лучше обратиться в милицию – подвёл итог Волков.
–В милицию обращаться бесполезно. Толку всё равно никакого не будет, скажут, что друзья приятели пошутили. Людей убивают, и то далеко не всегда находят виновных, а тут все живы и с первого взгляда здоровы. Ну а личные переживания к делу не пришьёшь.
– С одной стороны ты прав, но с другой, где гарантия, что что-нибудь подобное не произойдёт во второй раз?
–В третий.
–Почему в третий?
–Потому, что в первый раз была корзина роскошных белых роз с дохлой кошкой внутри. Прямо в день свадьбы. Так что сегодняшний случай второй. Волков изумлённо присвистнул.
–Тогда тем более необходимо обратиться в милицию. Пока ты не рассказал об этом, я ещё был склонении думать, что это всё-таки нелепое стечение обстоятельств, бюрократизм, равнодушие, но теперь я бы сказал, что это больше смахивает на намеренную травлю.
–Конечно, действовать необходимо, но только не официальным путём. Когда я принёс им корзину с кошкой, мне очень доходчиво объяснили, что такой ерундой они не занимаются, это, мол, детские шалости, а они люди занятые.
–У тебя есть к кому обратиться? Если очень нужно будет, звони, что-нибудь придумаем.
–Спасибо тебе Илья. Ты и так здорово помог нам сегодня. Если не найду никого по своим каналам, обязательно позвоню. И ещё, перед Ефимом Борисовичем твоим так неудобно получилось, может….
–Не бери в голову, – перебил его Волков, – всё путём. Мои всё равно собирались его на дачу в выходные пригласить, там всё и уладим. Кстати, если хочешь, давай тоже подъезжай, и Лизу свою бери. А то сто лет уже не сидели вместе, рыбку половим, шашлычок сделаем. Правда, приезжай.
–Звучит заманчиво. Может и выберемся. Ну, ладно, спасибо тебе ещё раз. Через недельку созвонимся, пока.
Подождав, когда машина с Волковым за рулём скроется из виду, Владимир Иванович решил не заезжая домой сразу поехать на работу. Дома начались бы охи и ахи Лизы, бесполезные в данный момент советы, вопросы, а ему хотелось хорошенько самому всё обдумать. Рабочий день шёл своим чередом, но разговаривал ли он с больными на обходе или работал у себя в кабинете, Владимир Иванович мысленно постоянно возвращался к событиям сегодняшней ночи. Если бы он не был уверен, что бывшая любовь сына находится за тысячу вёрст от Москвы, он бы решил, что это её рук дело. А может всё-таки стоит позвонить Шубину, спросить о здоровье, поинтересоваться, как дела у Вики, думал он в тот момент, когда раздался короткий стук в дверь. Почти одновременно со стуком дверь распахнулась и, увидев посетителя, Владимир Иванович невольно вздрогнул. Было в этом что-то мистическое: только он подумал о человеке, как тот возник на пороге его кабинета. Не имея ни малейшего понятия какие мысли бродят в голове у доктора, Шубин, по-своему истолковал его удивление, и немного смущаясь, спросил:
–Что, Владимир Иванович, так сильно я изменился? Или может не вовремя?
Быстро придя в себя от неожиданности, Ракитин подошёл к посетителю, и крепко пожав ему руку, усадил на единственное, удобное место в своём кабинете – большой кожаный диван, доставшийся ему в наследство от предыдущего хозяина.
–Не поверите, Иван Александрович, но я только что думал о вас, хотел позвонить, поинтересоваться здоровьем. А тут вдруг вы собственной персоной. Кстати вас действительно трудно узнать: похудели, вместо костюма джинсы, но вам идёт, даже помолодели.
–Мне все говорят, что как костюм на джинсы сменил, сразу несколько лет скинул. Но дело не столько в одежде, сколько в состоянии души. Я ведь с работы ушёл, живу за городом, почти всё время на воздухе – вот и результат как говорится на лицо. А к вам я по делу. У Ксении, моей супруги, сильные головные боли. Я хотел бы положить её к вам на обследование. Это как, возможно?
–Конечно, хоть завтра привозите, сделаем всё необходимое. Специалисты у нас превосходные, условия как в санатории, так что думаю, супруга ваша будет довольна. Они поговорили ещё немного, и вскоре Шубин засобирался домой.
Провожая Ивана Александровича до машины, Ракитин хотел, было расспросить о Вике, но не решился, боясь обидеть нелепым подозрением. Будто почувствовав, какие мысли гнетут Владимира Ивановича, Иван Александрович сам заговорил о дочери.
–Вика вчера звонила. Она с мужем сейчас в Лондоне. Просила передать привет Елизавете Андреевне. Я вчера звонить вам домой не стал, поздно уже было. Ну а сегодня пользуюсь случаем и передаю через вас.
Облегчённо вздохнув, что не придётся заводить разговор на столь щекотливую тему, Ракитин в свою очередь поинтересовался:
–Как она там поживает? Скучает, наверное?
–Да нет, вроде привыкла уже. А теперь вообще некогда будет скучать: она теперь студентка Гейдельбергского университета. Новые люди, впечатления, так что на скуку времени совсем не останется.
Так, ведя неспешный разговор, они пересекли больничный парк, и уже на выходе из него, Владимир Иванович, наконец, решился обратиться к Шубину с просьбой:
–Иван Александрович, не поймите меня превратно, мол, не успел обратиться за помощью, как тут же ответная просьба, но я действительно с утра ломал себе голову, как с вами встретиться, и тут вдруг вы входите в кабинет. Согласитесь, весьма впечатляющее совпадение.
–Не говорите ерунду доктор, чем смогу, помогу. Слушаю вас.
Изложив, с профессиональной чёткостью все известные ему факты, Владимир Иванович почувствовал, насколько ему стало легче. Будто этот немногословный человек, с властным и одновременно добрым взглядом серых глаз, взял на себя часть его проблем. Выслушав до конца и помолчав ещё немного, Шубин, наконец, ответил:
–Голову даю на отсечение, что вы первым делом вспомнили о Виктории. Я бы тоже подумал, что это её рук дело, если бы не был уверен, что она за тысячи километров отсюда. С таким мне ещё не приходило сталкиваться, но могу сказать одно, за всем этим, несомненно, стоит представительница слабого пола, уж очень по женски всё обставлено. Мужчины более примитивны, не думаю, чтоб хоть один из них додумался до такого изощрения. И ещё: вряд ли одному человеку под силу такое: ведь это целый спектакль, будто опытный режиссёр поработал. В общем, так, есть у меня одна знакомая, подполковник милиции, но прежде я должен сам встретиться с ней. Познакомились мы при весьма занятных обстоятельствах и после виделись всего один раз, но думаю, она меня не забыла. В общем, так, на днях я с ней обязательно встречусь, и тогда вместе подъедем к ней, думаю, она не откажется помочь разобраться в этом деле.
–Лина, вы можете рассказать о том, что было дальше? Устав неподвижно сидеть, Полина принялась ходить по палате. Непрерывное, ритмичное движение всегда действовало на неё успокаивающе, и вскоре она опять смогла погрузиться в свои воспоминания.
–Первое время было очень трудно и если бы не Максим, я бы, наверное, сошла с ума. У меня была такая сильная депрессия, из которой не то, что выйти, выползти не было сил. Не думайте, я не была такой уж избалованной маминой дочкой, и по большому счёту мне было всё равно, что подумают обо мне окружающие. Просто, меня очень сильно поразил тогда и испугал сам факт, что жизнь человека может быть исковеркана всего за один день. Слишком быстро всё произошло. Я прошла через такое унижение, выслушала столько грязных намёков в свой адрес, что впору было вешаться. Знаете, Константин Сергеевич, только увидев обратную сторону медали, я поняла, какими идеализированными были мои представления о жизни, насколько хрупок барьер между светом и тенью. Иногда, ночью, я просыпалась от ощущения, что моя душа выворачивается наизнанку. Я стала по-другому воспринимать людей и их поступки, в общем, произошла такая переоценка ценностей, что я будто родилась заново.
–Ваши родные всё же обратились в милицию?
–Официально обращаться не стали. Но как-то вечером Владимир Иванович привёл к нам потрясающе обаятельную женщину, которая оказалась подполковником милиции. К сожалению, она тоже не смогла нам ничем помочь.
–Всё ясно. Тогда давайте вернёмся к тому, что происходило дальше.
–Знаете, о тех днях мне и рассказывать то особо нечего. Почти всё время я проводила дома. Максим работал, часто задерживался, поэтому мама старалась, как можно чаще навещать меня. В выходные мы с ним ходили куда-нибудь, иногда ездили на дачу, а летом даже побывали на море, хотя с деньгами у нас тогда было довольно туго. Ну, а потом, в начале осени, я нашла в почтовом ящике конверт с фотографией, на которой был изображён мой муж в обнимку с какой-то блондинкой.
–У вас опять был нервный срыв?
–Как ни странно нет. Меня саму удивило, как спокойно я на всё отреагировала, видимо во мне заработал какой-то защитный механизм. Я вообще немного странный человек, у меня полностью отсутствует чувство ревности, в этом отношении я какой-то моральный урод. Всегда больше боялась, чтобы с Максимом не случилось какое-нибудь несчастье, переживала, когда был за рулём, но не боялась, что он найдёт себе другую. Хотя, если честно, его тоже можно было понять. Со мной было очень тяжело тогда, я часто отказывала ему в постели, а ведь он был молодым здоровым мужчиной, со своими желаниями и потребностями. В общем, я просто собрала кое какие вещи и ушла к маме. Не могу сказать, что мне легко дался этот шаг, но я чувствовала, что на тот момент это был самый лучший выход из положения. Мама кстати так ни о чём и не узнала, я просто сказала ей, что нам лучше пока пожить отдельно друг от друга.
Полина отошла к окну и долго, не отрываясь, смотрела на стекло, по которому сбегали капли дождя.
–Знаете, Константин Сергеевич, совсем недавно, я думала, что никогда не смогу заставить себя рассказать вам обо всём, но стоило только начать, как стало намного легче, мне даже кажется, что когда я дойду до конца своих воспоминаний, то обязательно пойму, кто отнял у меня Дашу.
Придя, домой и, обнаружив на кухонном столе ту самую фотографию, которую нашла в почтовом ящике Полина, Максим первым делом бросился звонить Ларисе Николаевне, но, набрав несколько цифр, положил трубку на место. Весь день он не находил себе места, пытался читать, смотреть телевизор, бродил без цели по ставшим вдруг такими пустыми без жены комнатам и вскоре ощутил такую дикую тоску по ней, что чуть не завыл. Ему просто физически было необходимо хотя бы издали увидеть её, убедиться, что с ней всё в порядке и, приняв решение, он помчался в центр Москвы, туда, где жила теперь вместе со своей тётушкой Лариса Николаевна. Во дворе этого старинного московского дома стояла заброшенная беседка. Днём, рядом с ней, ещё можно было встретить детей, но в ранних, осенних сумерках, двор будто вымер. Не было видно даже влюблённых парочек, самых закаленных дворовых обитателей, с наступлением холодов переместившихся в подъезды. Сев на влажную, холодную скамейку, Максим внимательно следил за подъездом, с надеждой ожидая, что старую, одышливую таксу, на прогулку, вместо Ларисы Николаевны выведет Полина. Просидев около двух часов, и так никого и не дождавшись, он уже собрался уходить, как вдруг возле дома затормозила тёмно-синяя шкода и оттуда вышла его жена в сопровождении высокого, светловолосого молодого человека. Максим в изумлении смотрел на них и никак не мог решить, что делать, то ли остаться на месте, то ли набить физиономию блондинистому красавчику. Не подозревая о его присутствии, весело переговариваясь, парочка подошла к подъезду, но тут, будто почувствовав на себе пристальный взгляд мужа, Полина резко обернулась и несколько бесконечно долгих секунд смотрела прямо в его сторону. Максим хотел уже выйти из своего убежища, но в этот момент раздался голос её спутника. Акцент, явно звучащий в его речи, был таким же, как и у Полины, но только более ярко выраженным.
–Что-то случилось, Лина?
–Ничего, Имант, показалось просто. Ты иди, я сейчас.
–Я не могу оставить тебя, здесь темно. Лучше я буду рядом.