Галинкина любовь

Виктория Белкина

С каждым днём с Ванечкой становилось всё интереснее: он много и забавно болтал, и Вика до слёз смеялась над его перлами. При любой возможности она старалась сама проводить время с сыном, не сваливая эти заботы на няню. Ей не скучно было ни гулять с Ванечкой, ни кормить его, ни переодевать, ни купать – потому что они всё время безостановочно разговаривали.

Вот и сейчас, пока они брели с детской площадки домой, Ваня деловито рассуждал об отличиях человека от животного:

– У лисички хвостик. У маленьких деток нет хвостика, только пампелс. Ваня уже большой, у Вани нет пампелса, только попа!

Вика важно кивала, изо всех сил стараясь не заржать:

– Ну конечно, ты у меня уже совсем-совсем большой.

Сынишка, конечно, не был ангелом во плоти – время от времени любил и похулиганить. Иногда его одолевала жажда провести какой-нибудь необычный эксперимент: к примеру, остановиться посреди улицы и резко и пронзительно завизжать без всякой видимой причины.

– Ваня, что ты делаешь?! – в ужасе спрашивала Вика, а он доходчиво объяснял ей:

– Я олу!

Впрочем, долго сердиться на него было невозможно: едва Вика принималась отчитывать сына за какой-нибудь проступок, он сразу же делал обиженные глазки, нижняя губёшка начинала трогательно дрожать, и он с укоризной произносил:

– Не надо лугаться!

Сегодня они загулялись и уже слегка опаздывали – Ване пора было обедать и укладываться на дневной сон. Сын упорно не признавался, что устал, однако, когда до их дома оставались считанные метры, остановился и захныкал, лепеча как младенец:

– Мама… на тюки… хочу на тюки…

– Ну вот, такой большой мальчик – и на ручки захотел? – улыбнулась Вика, подхватывая его.

В свои два года с хвостиком Ванечка выговаривал практически все буквы, кроме «р», но в минуты сильной усталости или сонливости начинал смешно коверкать слова – как делал, будучи ещё совсем крошечным. «На ручки» у него превращалось в «на тюки», «выпить молока» – в «пити каля», «смеётся» – в «финётся», а «Снегурочка» – в «Фигулочку». Данила даже частенько поддразнивал его, торжественно изрекая что-то вроде:

– Пока мама финялась, Ванечка не слезал с папиных тюк!

Итак, Вика послушно взяла ребёнка на тюки и зашагала к подъезду. Голова Ванечки тяжелела и клонилась на её плечо – он засыпал буквально на ходу. Вика прибавила шагу. Если он сейчас уснёт, его сложно будет раздеть дома, не разбудив. А если разбудить – малыш ещё больше раскапризничается…

Она была уже почти у двери и одной рукой нашаривала в кармане ключ от домофона. В это время со скамейки ей навстречу поднялся какой-то рыжеволосый парень и радостно поздоровался:

– Вика, привет!

Она недовольно взглянула на чужака. Любые разговоры были сейчас не к месту и не ко времени. К тому же, его лицо ни о чём ей не говорило: Вика готова была поклясться, что видит этого рыжего первый раз в жизни.

– А разве мы знакомы? – холодно осведомилась она.

– Пока нет, но давно пора было познакомиться, – он широко улыбнулся ей в ответ.

– Послушайте, мне сейчас не до ваших дурацких загадок, – раздражённо сказала она, продолжая рыться в кармане в поисках ключей. – У меня ребёнок засыпает.

– Давай помогу донести его до квартиры! – радушно предложил рыжий. Вика опешила от такой бесцеремонности, и немедленно одним лишь взглядом облила непрошеного помощника презрением с ног до головы.

– Спасибо, обойдусь, – отозвалась она сухо, делая попытки обогнуть нахала и проникнуть в дом. Ей даже стало немного не по себе – а вдруг это какой-нибудь маньяк? Страшно с таким в подъезд заходить… Непонятно же, что у него на уме.

– Да ты не бойся, я не кусаюсь! – словно прочитав её мысли, парень продолжал излучать добродушие и приветливость.

– Мы с вами, кажется, ещё не переходили на «ты», – пробормотала она в замешательстве, лихорадочно прикидывая, что лучше – зайти-таки внутрь подъезда или рвануть отсюда прочь, куда-нибудь поближе к людям?

– Вик, да я же твой брат! – выпалил незнакомец, искренне улыбаясь от уха до уха.

– С ума сошли? Нет у меня никакого брата, – Вика окончательно уверилась в том, что парень – либо маньяк, либо псих.

– Ну понятно, ты обо мне ничего не знаешь… мы же не общались, – покладисто подтвердил он и выкрикнул уже ей в спину:

– Я только сегодня из Самары приехал! Меня Женя зовут. Я – сын Владислава Борисова, твоего отца. Вот и получается, что ты мне – единокровная сестра, так?

Вика остановилась и медленно-медленно обернулась.

– Ну вот, дошло наконец! – обрадовался рыжий. – А я тебя уже целый час здесь жду. Слушай, ну на улице неудобно общаться. Предлагаю подняться к тебе, и я всё-всё расскажу. А ребёнка давай, мне не трудно…

В каком-то замешательстве Вика послушно позволила ему взять задремавшего Ванечку на руки, приложила ключ к домофону и открыла дверь. В голове и сердце у неё творился какой-то маловразумительный сумбур – едва ли она могла бы даже приблизительно описать словами то, о чём сейчас думает и что чувствует.

***

Вику вырастила бабушка. Отец ушёл от матери к другой женщине, когда дочке было всего три года. Мама страшно переживала: поначалу целыми днями плакала, а затем впала в затяжную депрессию, которая постепенно переросла в хроническую шизофрению. После очередной попытки самоубийства её положили в самарскую психиатрическую больницу; Вике было тогда шесть лет.

Отец исправно присылал алименты вплоть до её совершеннолетия, однако ни разу не изъявил желания повидаться с дочерью. Конечно, до Вики периодически доходили какие-то слухи о нём и его новой семье: говорили, что у него появились другие дети – так что, очевидно, Вика просто стала ему не нужна. Она привыкла жить без мыслей об отце и, пожалуй, действительно не испытывала потребности в родительской ласке, потому что добрая любящая бабушка заменила ей и маму, и папу.

После бабушкиной смерти Вика поняла, что у неё не осталось абсолютно никакой связи с родным городом на Волге. Самарскую квартиру она планировала продать в самое ближайшее время, ничто больше её туда не манило и не влекло. Она давно прикипела к столице – поступила во ВГИК, обосновалась здесь, полюбила этот суматошный, шумный и прекрасный город…

В Москве была семья, а также друзья, учёба и работа – и вот сейчас, когда давно забытая часть прошлого внезапно ворвалась в её новую жизнь, Вика совершенно растерялась.

Они втроём поднялись в лифте на пятый этаж, и Вика, от волнения не сразу попадая ключом в замочную скважину, дрожащими руками открыла дверь.

– Заходи… заходите, – неуверенно произнесла она, обращаясь к рыжему, которого пока даже в мыслях не могла назвать, а тем более принять своим братом.

– Я сейчас его раздену и уложу, – сказала она, забирая спящего Ванечку у парня и изо всех сил стараясь не встречаться с ним взглядом. – А ты пока проходи на кухню… располагайся, я скоро.

– А можно мне сначала в ванную? – не моргнув глазом, весело поинтересовался Женя. – Руки помыть… ну, и вообще, в туалет сходить, то-сё.

Похоже, в мире не было ни одной вещи, которая могла его смутить или заставить чувствовать себя неловко.

– Да, конечно, – отозвалась она ровным голосом. – Делай, что хочешь.

Ванечка совсем разоспался: пока Вика осторожно стаскивала с него ботиночки, куртку и шапку, разматывала шарф и стягивала варежки, он даже не пошевельнулся. Уложив ребёнка в его кровать, Вика чуть-чуть постояла в дверях комнаты, собираясь с духом, а затем решительно зашагала в сторону кухни.

Женя уже по-хозяйски сидел за столом, пил чай и закусывал хлебом с копчёной колбасой. Поймав её ошеломлённый взгляд, невозмутимо пояснил:

– Ты не думай, я не шарился по вашему холодильнику. У меня бутерброды ещё после поезда остались. Я же к тебе прямо с вокзала приехал, – он кивнул на валяющийся у его ног объёмный рюкзак.

– Да ничего, – отмерев, сказала Вика и передёрнула плечами. – Вот ещё возьми, если хочешь… – она открыла дверцу холодильника и выложила на стол сыр и масло.

– Я только чайник вскипятил, – пояснил он. – Плеснуть тебе кипяточку?

– Да, пожалуйста… – Вика осторожно присела на краешек стула.

Грея руки о чашку, она исподтишка разглядывала своего незваного братца. Ему нельзя было отказать в обаянии – открытое славное лицо, всегда готовое к улыбке, весёлые серые глаза и огненная шевелюра, должно быть, моментально располагали к нему людей. Но всё-таки Вика не могла окончательно расслабиться.

– Послушай… не обижайся и всё такое, но… ты не мог бы показать мне свои документы? – поколебавшись, попросила она, мысленно обругав себя последними словами: дура, надо было сделать это раньше, ещё до того, как пустила этого типа к себе домой!

Женя спохватился и замахал руками:

– Ну конечно! О чём разговор! Представляю, сколько тебя незнакомцев ежедневно атакует, доверяй – но проверяй! – с этими словами он нагнулся к своему рюкзаку и вытащил оттуда паспорт.

– Да нет, никто меня не атакует, – усмехнулась Вика. – Я же не вот прям знаменитость. У моего мужа гораздо больше поклонников…

– Всё равно звёздная семейка, – весело подытожил Женя.

Вика не без интереса пролистала странички его паспорта. Евгений Владиславович Борисов, место рождения и прописка – город Самара. Что ж, очевидно, этот рыжий говорил правду, он и в самом деле её брат. Она вернула ему паспорт и поинтересовалась:

– Как же ты меня разыскал?

– А соседка твоя адрес дала, – охотно пояснил он. – Клавдия Михайловна. Мировая старушка!

– Да… – Вика кивнула. – Они с бабушкой очень дружили, а сейчас она за квартирой приглядывает, потенциальных покупателей туда водит.

– Ты что, свою самарскую квартиру продавать собралась? – удивился Женя. – Окончательно все концы обрубаешь? Всё-таки, малая родина.

– К чему мне квартира, если я там не бываю? – Вика пожала плечами. – Только за коммунальные услуги платить. Мой дом теперь – Москва, а в Самаре у меня никого не осталось.

Женя красноречиво крякнул, и Вика невольно улыбнулась его простодушию.

– Только не говори мне, что ожидал, будто в порыве сентиментальности я тут же сольюсь в радостном экстазе с внезапно объявившимся родственничком! Или ты именно ради этого приехал?

– Ну нет, я не настолько наивен, – брат тоже улыбнулся. – Я работу найти хочу. Вообще-то ты права, в Самаре ловить нечего… тупо развернуться негде! Тем более, сейчас кризис – цены растут, рубль падает… А у вас в Москве, я слышал, таких специалистов, как я, с руками отрывают.

– А ты кто? – с интересом спросила Вика.

– Программист, – отозвался он гордо. – Между прочим, перед приездом я закинул резюме в несколько компаний, мною уже заинтересовались, завтра начинаю ходить по собеседованиям!

– Поздравляю, – откликнулась она. – Значит, решил насовсем сюда перебраться?

– Ну да, – он радостно кивнул.

– А меня зачем разыскал? Просто из любопытства или по какому-то конкретному делу?

Кажется, ей впервые удалось его сконфузить.

– Ну как… сестра всё-таки, – пробормотал он. – Ведь не чужие люди, а ни разу друг друга даже не видели.

– Не по моей вине, заметь.

– Я знаю… я понимаю, Вик, что ты на отца сильно обижена. Но… поверь, он вовсе не такой уж плохой! – горячо заговорил Женя. – Просто так сложились обстоятельства… Он и сам раскаивается, правда!

– Раскаивается? – Вика зло прищурилась. – В чём же, интересно знать? В том, что по его вине моя мать почти двадцать лет находится в дурдоме? В том, что он ни разу даже не предпринял попытки повидаться со мной, отделываясь алиментами? Или в том, что несколько лет назад дал интервью журналу «Глянец» о том, какая я сука?

«Викуля никогда не скрывала того, что я ей не нужен и не интересен, – говорилось в том злосчастном интервью, каждую строчку которого Вика до сих пор помнила наизусть. – Её вообще не интересовало ничего, кроме карьеры артистки. Она даже не позволила мне приехать на похороны моей бывшей тёщи. Пока бабушка была жива, Вика не навещала её, не заботилась. Бабушка умерла в её отсутствие. Забытая, больная, одинокая, несчастная женщина… Вика же явилась на похороны и буквально в считанные дни сдала освободившуюся квартиру».

Разумеется, Вика понимала, что журналисты могли по-своему исказить слова её отца, преподнеся их в наиболее скандальном ракурсе и вырвав из контекста. Ведь, по сути, почти всё сказанное отцом было правдой. Она и в самом деле много лет грезила карьерой артистки и поехала поступать в Москву, прекрасно зная, что бабушка стара и нуждается в заботе. Бабушка действительно умерла одна, а Вика успела лишь на похороны. Отца она и вправду отказалась приглашать на похороны и поминки. Но… чёрт возьми, всё было так – и совсем не так! Она руководствовалась совершенно иными мотивами, чем теми, которые предписывал ей этот желтушный журнал.

– Ну ты же понимаешь, Вик, что всё, что публикуется в СМИ, надо мысленно делить на десять, – пожал плечами Женя. – Отец, к слову, тоже был далеко не в восторге от получившегося интервью. Ну и потом, кто старое помянет – тому глаз вон. У меня же ещё младшая сестра есть… в смысле, у нас с тобой есть сестра, – поправился он. – И она тоже хотела бы когда-нибудь с тобой познакомиться и подружиться.

– Извини, Жень, – она решительно прервала его, подняв ладонь. – По-моему, для одного дня слишком много новой информации. Overload⁷ – так у вас, компьютерщиков, кажется, говорят?.. Тут тебе и брат, и папа, а теперь ещё и сестра, оказывается… Индийское кино!

– Я всё понимаю, Вик, – сказал он спокойно и серьёзно. – Я же тебя не тороплю. Просто надеюсь, что, коль скоро я буду жить в Москве, мы могли бы чаще встречаться и со временем лучше узнать друг друга!

Честно говоря, Вика совершенно не была расположена встречаться с ним чаще и лучше узнавать, но выпроваживать парня в открытую у неё не хватило решимости.

– Да, кстати, а где ты собираешься жить? – спросила она, как бы намекая на то, что пора и честь знать.

– Ой, вот как раз об этом я и хотел с тобой побеседовать! – оживился Женя.

Вика мысленно закатила глаза: ну вот, начинается… Так она и думала – сейчас этот бедный родственничек попросится пожить у них недельку-другую… и в итоге застрянет насовсем.

Однако Женя заговорил о другом.

– Не сдаёт ли кто-нибудь из твоих знакомых квартиру или хоть комнату? Я просто в Москве никого ещё не знаю, а с риелтором слишком дорого выйдет… Я очень ответственный и аккуратный, правда! – заверил он простодушно и искренне.

Вика невольно улыбнулась.

– Знаешь, Жень, в тебе есть что-то симпатичное. Поэтому, пожалуй, я помогу тебе на первое время. У меня есть свободная квартира, и я тебя туда пущу. Но только на пару месяцев, потому что потом планирую её продавать.

– Ничоси, – вытаращил глаза Женя, – у тебя и в Москве своя хата есть? Ну ты крута, однако!

– Сама в шоке, – Вика не выдержала и засмеялась. – На самом деле, она и правда досталась мне самым невероятным образом…

Когда четыре года назад Вика приехала в Москву поступать, у неё тоже не было здесь ни друзей, ни знакомых. Она сняла комнату у бывшей балерины Большого театра, интеллигентной чопорной старухи, которая не признавала халатов, даже дома одеваясь в элегантные брючные костюмы и туфли на каблуках, регулярно делала маникюр и красила волосы. Ещё она лихо курила через мундштук – и это было дьявольски красиво. В старухе вообще была какая-то чертовщинка, и ей легко можно было простить любую странность, даже если бы она носила шляпки с вуалью или обмахивалась веером из павлиньих перьев. Вика подозревала, что Ариадна Васильевна не смывает косметику даже на ночь – во всяком случае, сонно сталкиваясь с ней в темноте в дверях уборной, она заставала престарелую танцовщицу при полном макияже. Если Ариадна Васильевна с утра заставала девушку дома, то нередко предлагала выпить с ней кофе и перекинуться парой слов светской беседы. За совместными утренними кофепитиями Вика и узнала постепенно хозяйкину биографию. Ни детей, ни внуков у балерины не имелось, а мужа своего она похоронила много лет назад. Может быть, именно из-за постоянного одиночества она так привязалась к своей постоялице…

В конце первого курса Вике привалила неслыханная удача: её пригласили на главную роль в фильме «Балет». В том, что её утвердили, была немалая заслуга Ариадны Васильевны – старуха помогла Вике основательно подготовиться к кастингу, посвятив в основные секреты балетной профессии. В общем, старая балерина и юная актриса были закадычными приятельницами.

И тем не менее, для Вики стал настоящим шоком тот факт, что Ариадна Васильевна отписала ей свою квартиру в завещании. Когда спустя неделю после похорон ей позвонил адвокат и сообщил об унаследованной «двушке», Вика лишилась дара речи и подумала, что это чей-то глупый розыгрыш. Первое время она даже ждала, что вот-вот заявятся настоящие наследники, связанные с покойной балериной кровными узами. Однако никто так и не появился…

У Вики с Данилой не было собственного угла в Москве, после свадьбы они снимали двухкомнатную квартиру, поэтому подвернувшееся наследство было им очень кстати. Вика планировала продать самарскую однушку и квартиру Ариадны Васильевны, а на вырученные деньги купить в столице просторное хорошее жильё. Однако пока не минуло шести месяцев со дня смерти балерины, Вика не могла вступить в права наследования, так что квартира Ариадны Васильевны пустовала и ждала своего часа. Именно туда она и планировала временно поселить своего самарского братца.

– Ух ты! – глаза у Жени загорелись. – Викуль, спасибо тебе огромное, ты меня так выручила! Разумеется, это только на первое время… А потом я начну нормально зарабатывать и сниму себе жильё.

Вика написала на листке, вырванном из записной книжки, адрес и принесла ключи.

– Извини, провожать не стану. Мне ребёнка не с кем оставить, а вечером репетиция. Вообще, ты уже большой мальчик, так что сам сориентируешься и доберёшься. Но если что-то понадобится – звони.

– Ну конечно! – возликовал он, загребая связку ключей в ладонь. – Я понимаю, что уже утомил тебя, поэтому сию же секунду испаряюсь! – было видно, что ему не терпится осмотреть своё новое жилище.

– Жень, только одна просьба, – окликнула она его уже на пороге. – Не устраивай срач и не превращай квартиру в притон.

– Ни в коем разе, – отозвался он совершенно счастливым тоном. – Я твой вечный должник!

***

Репетиция предсказуемо умотала Вику вконец. Она и думать забыла о свалившемся на её голову младшем братце – и без того было полно забот. Вика вообще не знала, как дотянет до получения диплома: её аккумуляторы были почти полностью разряжены. Она ужасно уставала, постоянно не высыпалась и раздражалась по пустякам. На репетициях Вика злилась сама на себя – если не могла схватить и передать характер своей героини; на партнёров – если они тупили или наигрывали; на Мастера – за то, что он требовал «сыграть то, не знаю что»…

Сегодня, например, её ужасно бесила однокурсница Наташа Синицына, которой досталась роль Кати. По сюжету, эта героиня всё время взвизгивала, когда хохотала, Наташа же в своём рвении не просто взвизгивала – она визжала, как недорезанный поросёнок. Спустя полчаса после начала репетиции у Вики страшно разболелась голова, но сделать замечание Наташе она не рискнула – Мастер не выражал недовольства по этому поводу и, значит, был согласен с трактовкой роли.

– Наука, она, конечно, движется… – бормотал Олег Кравцов в образе Ксан Ксаныча. – Может, ещё доживём до такого дня, когда откроют мастерские для ремонта человеков. Надоел тебе, скажем, твой родной нос – забежал в такую мастерскую, сменил нос и пошёл себе дальше с новым носом: хочешь – прямой, хочешь – с горбинкой!..

«Катя» опять заходилась в поросячьем визге, и Вика снова морщилась и закатывала глаза.

Впрочем, по ходу действия родилось несколько свежих идей.

Во-первых, Михальченко предложил Вике с Никитой играть так, словно Тося Кислицына была влюблена в Илью Ковригина ещё до знаменитого спора на шапку, а его она длительное время только раздражала. Вика изо всех сил старалась, изображая глупую восторженную девчонку: когда она шла рядом с Никитой, то мельтешила вокруг него, преданно заглядывала в глаза, суетливо и нелепо размахивала руками и постоянно хихикала невпопад.

Во-вторых, с инициативой неожиданно выступила Варечка – ей захотелось сыграть свою героиню, Надю, тоже тайно влюблённой в Илью. Мастер поначалу отмахнулся было – мол, ни к чему нам эта Санта-Барбара, но затем заинтересовался идеей: ведь в повести Надежда всерьёз завидовала Тоське, так почему бы поконкретнее не обозначить причину её зависти? Тогда и её финальный уход от Ксан Ксаныча становился более понятен – Наде хотелось любви такой же красивой, как у Тоси, и к такому же человеку, как Илья.

– И зачем ты это придумала, Варвара? – поддел её неугомонный Никита. – Уже не можешь сдерживать своих реальных чувств ко мне и потому решила воплотить их на сцене?

Стеснительная безответная Варечка покраснела чуть до слёз, а Никита тут же получил традиционного тычка от Вики.

– Замолчи, – прошипела она ему одними губами. – Что ты над ней всё время издеваешься! Ей и так непросто: угораздило же втюриться в такого обалдуя, как ты…

– В этом нет ничего удивительного, – отозвался Никита, в отличие от Вики даже не пытаясь понизить голос и насмешливо глядя на Варечку. – В меня все влюбляются. Только ты, Белкина, удивительно равнодушна к моим чарам.

– А тебя это заводит, да? – усмехнулась Вика. – Непременно хочешь и меня заполучить в свой фан-клуб?

– Ну что ты, я об этом даже не мечтаю, – отмахнулся он со смехом. – Хотя… надо бы поспорить с кем-нибудь на шапку, что через неделю будешь бегать за мной, как собачонка! – произнёс он с интонациями Ильи.

Вика снова пихнула его в бок:

– Размечтался! Закатай губу.

– Слушай, я после репетиций домой весь в синяках прихожу, – пожаловался Никита. – Ты постоянно меня лупцуешь. Бьёшь – значит, любишь?..

На этот раз закончили в одиннадцать часов вечера – можно сказать, детское время. Обрадованная Вика заспешила домой, мечтая о горячей ванне и о том, что хоть сегодня, быть может, ей удастся пораньше лечь и выспаться.

Приезд брата из Самары совершенно вылетел у неё из головы, поэтому мужу она так ничего и не сказала.