Я тебя заколебаю!

Глава 4

Ксения Шолохова

Наверное, это было не очень красиво с моей стороны. Наверное, это было совершенно не педагогично и никак не вязалось с имиджем «учителя», которому я так отчаянно пыталась соответствовать. Но в свой заслуженный выходной, не выспавшаяся, лохматая и порядком уставшая, я больше тянула на героиню Камерон Диаз из фильма «Плохая училка».

По крайне мере, думала я также неприлично и мечтала о хорошей порции коньяка в своём кофе. В идеале – вот прямо сейчас и утопить меня в нём с головой!

Так что протянутую для пожатия руку я всё-таки проигнорировала, спрятав ладони в карманы домашних штанов. И послав далеко и заковыристо воспитание, вежливость и терпимость в отношении чужих проступков, я насмешливо фыркнула в ответ:

– Понятия не имею. И, положа руку на сердце и остальные части тела, даже знать не хочу. Главное, что подальше от меня!

– Оу… – гостья привычным движением подхватила нахмурившегося мелкого на руки, подставляя щёку для слюнявого поцелуя. – Нет, я конечно, в квалификации тараканов своего друга никогда не сомневалась. Уж поверь, эти махровые, мадагаскарские и дикие твари даже моих любимых штрафников до нервного заикания довели. Но мне теперь прям любопытно стало… Тебя-то он чем достал?

Вопрос неожиданно задел за больное. Я даже рот открыла, собираясь выпалить, чем, когда и как меня достал этот самый «друг». Честно, у меня за пару секунд в голове сложился длинный, красочный, переполненный сочными метафорами и сравнениями монолог, за который мой учитель риторики в школе поставил бы мне как минимум «отлично». Хотя бы за одно содержание, в котором я умудрилась ни разу не повториться. Вот только…

– А мы улять? – огромные, зеленющие глаза были такими чистыми, такими невинными, а улыбка такой искренней, что мне все мои «выражовывания» поперёк горла встали, а в глубине души заскреблась давно и прочно похороненная там совесть.

Профессиональная – так точно заскреблась. И я закрыла рот, чудом не прикусив себе язык, всё же нехотя пояснив:

– Мы просто не понравились друг другу. Сразу. И в полицию попали, оба.

– А Веня, я смотрю, простых путей не ищет, да-а-а… – вдруг засмеялась эта Харон и, ловко извернувшись, вытащила из заднего кармана джинсов мобильный телефон, набирая чей-то номер. – Щас, зомбик, ванн момент. Заберут у нас это чудо, и ты мне всё-всё расскажешь. Без купюр, цензуры и прочего непотребства… О, лапочка моя восставшая, ты живой, что ли? И даже целый? Горжусь нашим сыном, он, наконец-то, научился сдерживаться… Или ты просто не видел половину того, что он успел натворить. Да-да, Жмураэлло, я даже где-то в это верю, угу… Ладно, поднимайтесь с мелким, заберёте снеговика и можете быть свободны от моего ига ещё минут на пятнадцать… Оу, это был стон радости же, да? Ну, я так и подумала, ага… Жду!

На мой озадаченный взгляд, сия странная женщина лишь невозмутимо пожала плечами, заявив:

– Ну, а что? Мужик клялся на моём справочнике патологоанатома, что выдержит с ребёнком один на один больше трёх часов, без моих советов и подсказок. И он даже почти справился, но… Я ж обещала не помогать, о том, чтобы не мешать, уговора не было. Да, мелкий?

– Дя! – радостно закивал Сашка. И только после этого озадаченно протянул. – А что дя?

– А это не важно, мой хороший, – чмокнув его в висок, гостья передала свою ношу высокому брюнету, вышедшему из лифта, с ещё одним ребёнком на руках. И. развернув его лицом к лестнице, шлёпнула по заднице, выдав. – Всё, вперёд. Покорять детскую площадку. Пока дети не откопают в песочнице труп, не звони.

Мужчина в ответ лишь обернулся и… Показал ей язык. После чего подмигнул мне и спокойно отправился вниз, что-то рассказывая затихшим у него на руках мальчишкам мягким, вкрадчивым голосом. И почему-то мне вдруг захотелось оказаться там, с двумя маленькими детьми в песочнице. Подальше от любопытного взгляда карих глаз и тонкой, предвкушающей улыбки на бледном лице.

Что-то мне подсказывает, что даже отрыть там труп будет куда безопаснее, чем остаться один на один с этой… Дамой.

По крайне мере, это было безопаснее что ли?

И вот где-то тут, наконец-то, вернулся из длительной командировки он – мой ненаглядный инстинкт самосохранения. Вернулся, оценил обстановку и взвыл пароходной сиреной, непрозрачно намекая, что тесное знакомство с кругом общения моего бедового соседа по определению ничем хорошим не закончится.

Не закончится и всё тут! Так что, вежливо кашлянув, привлекая к себе внимание, я полным притворной скорби голосом протянула, пытаясь закрыть дверь:

– Прошу меня простить, эм…

– Харон. Как лодочника с реки Стикс, – любезно напомнила гостья, привалившись плечом к двери. С милой улыбкой, так напоминающей мне проверяющих из Роспотребнадзора, она заинтересованно наблюдала за моими попытками увильнуть от разговора. – Можно Трупоманка, Скелетон и Отрава сердца моего. Ну и если уж край прижмёт, то я и на Евгению Сергеевну согласная. Правда, аминь тому, кто попробует меня назвать так без повода…

– Я, пожалуй, рискну, – фыркнув, я сдула с носа прядь волос. И вежливым тоном, настолько вежливым, что заныли зубы, проговорила. – Евгения Сергеевна, я была очень рада нашему знакомству. Но теперь я вижу, что Саша в надёжных руках, поэтому вполне справедливо считаю, что наше дружеское общение исчерпало себя полностью и поэтому…

– Оу… – Харон умилённо улыбнулась и покачала головой, довольно цокнув языком. – Кажется, я поняла. Поняла, чем ты так зацепила этого балабола.

И вот я даже не знаю, что стало последней каплей. Это замечание про «зацепило», нотки сочувствия в чужом голосе или у меня просто переполнилась-таки чаша терпения. Но факт есть факт, на это замечание я возмущённо булькнула, подавилась очередным вежливым посылом и…

Топнула ногой, медленно, но верно повышая голос:

– Да нафиг он мне сдался?! Не цепляла я его! Это он! То музыка ему мешает, то пакет с мусором не там оставила, то затопила! И знаете что?! Я даже ремонт согласна была ему оплатить! Но отделом полиции он заколебал меня окончательно и бесповоротно! Хрен ему, а не мир! И вообще, я…

Наткнувшись на круглые глаза бабули из соседней квартиры, застывшей посреди лестничной клетки и взиравшей на меня как на второе пришествие Антихриста, я звучно приложилась рукой к лицу. И решительно втянула посмеивающуюся Харон эту в коридор, громко хлопнув дверью и зло выдохнув:

– Дурдом! И я в нём главный клоун на сегодня! Интересно, где ж я так нагрешила-то? И когда?

– Риторика не мой конёк, – тихо фыркнула моя гостья и, стянув за задники кеды, махнула рукой. – Пошли, зомбик. Нам нужен напиток богов, сдобренный щедрой порцией допинга… Надеюсь, у тебя есть ликёр?

Не дождавшись моего ответа, Харон уверенно прошествовала на кухню, без проблем ориентируясь в чужой квартире. Впрочем, заблудиться в двухкомнатной квартире было проблематично в принципе. И мне бы, по-хорошему, возмутиться такой бесцеремонности, наглости и самоуправству со стороны этой дамы, но…

Ну ладно, ладно. Авантюрную жилку во мне не истребило ни родительское воспитание ремнём по жопе, ни институт, ни работа. И, помянув свою любовь к приключениям и умение их находить, я отправилась следом за гостьей. В конце концов, хуже уже точно не будет

Я на это надеюсь, по крайне мере.

Через пятнадцать минут и целый ритуал священнодействия у моей плиты, мне выдали чашку крепкого чёрного кофе, сдобренного порцией ликёра «Бейлис». Тягучие, молочного цвета капли медленно смешивались с напитком, окрашивая его в приятный, карамельный оттенок. Осторожно сделав глоток, я зажмурилась, поёрзав от мурашек удовольствия, скользнувших по спине вдоль позвоночника. И выдохнула блаженно улыбаясь:

– Ка-а-айф…

– А то, – хмыкнула моя гостья, медленно размешивая свою порцию кофе с ликёром. И облизнув ложку, обхватила кружку двумя руками, выдав. – А теперь, краса моя… Кстати, как тебя зовут-то, зомбик?

– Ксения, – машинально ответила, продолжая мелкими глотками потягивать получившуюся вкусняшку. И добавила, вздохнув. – Ксения Игоревна Шолохова, если уж по паспорту.

– У милого зомбика и имя подходящее, – Харон кивнула собственным мыслям, лукаво щурясь. После чего потребовала не терпящим возражения тоном. –А теперь, зомбик по имени Ксюша… Рассказывай. Моя чёрная некромантская душа требует кровавых подробностей и непотребных комментариев. Так что когда, как, где… И что там за отделение полиции такое интересное мелькало? Ну? Я жду.

А я что? А я ничего. Сделав ещё один глоток кофе, я снова вздохнула и…

Рассказала. Не мировую историю от рождества Христова, но всё же основные вехи наших столкновений с Араньевым выдала. И про отделение полиции, и про несчастного хомяка и про это странное предложение мира, никак не вязавшееся с попытками соседа меня достать.

Ну не мазохист же он, в самом-то деле?

Видимо, этот вопрос был написан крупными буквами на моём лице. Потому что моя гостья фыркнула, чудом не облившись кофе:

– Ну-ну. Спешу разочаровать, зомбик мой. Веня у нас не просто мазохист, он мазохист с опытом. И если уж он в тебя вцепился…

– У меня парень есть, – брякнула, вспомнив о своём молодом коллеге, незатейливо ухаживавшим за мной весь учебный год. Ну как ухаживающим…

Вообще-то, я не поклонник служебных романов. И уж точно не страдаю потребностью выставлять свою личную жизнь на всеобщее обозрение. Но Денис Трубин был года на три меня старше, подтянут и так очарователен, что невозможно было устоять. Серьёзно, его убойная харизма стала притчей во языцех среди старшеклассниц. И я точно знаю, что где-то в недрах нашей школы обитает целый фан-клуб имени молодого учителя.

Правда, стоит отдать должное, любили девочки своего учителя ОБЖ исключительно на расстоянии и в рамках приличий. А ещё они нас так ненавязчиво сводили, что это не заметил бы даже слепой. Впрочем, Деня совершенно не возражал.

Наоборот. Этот стратег, блин, старался мне помогать, поддерживал на педсоветах и оставлял милые, незатейливые презенты на столе, взяв в сообщники всю женскую часть одиннадцатого класса. Вторая половина успешно отвлекала моё внимание на себя, с живым интересом следя за развитием событий.

И явно делая ставки, когда я сдамся на милость победителю, ага.

– Кхм, – кашлянула Харон, привлекая моё внимание. И мягко так, нежно улыбнулась в ответ на мой подозрительный взгляд. – Зомбик мой, наличие у тебя парня – не твоя заслуга, а всего лишь Венина недоработка.

– При всём моём уважении, Араньев – последний человек, у которого я буду спрашивать совета насчёт своей личной жизни, – я фыркнула, допивая порядком остывший кофе. – Тем более после всего… Этого.

Покрутив в руках пустую чашку, я всё же не выдержала, и недовольно буркнула:

– И уж тем более не после того, как эта дылда болтливая отобрала у меня мою лопатку!

Честное педагогическое, я не собиралась этого говорить. Но вся моя серьёзность, весь мой опыт, все мои принципы сегодня гордо помахали ручкой и фраза прозвучало до того обиженно и так по-детски, что мне захотелось провалиться на месте, от стыда.

Или дать себе подзатыльник. Нет, я, конечно, понимаю, что в моей профессии риск профессиональной деформации как никогда велик, но блин. Не так же быстро и не до такой же степени!

Или до такой?

– Кому не скажи, не поверят, – задумчиво протянула Евгения, аккуратно поставив свою чашку на стол. – Но карма, сволочь, да. Она всех полюбит… Согласно прайс-листу, ага.

И прежде, чем я успела уточнить о чём речь, эта странная женщина подалась вперёд и задала тот вопрос, который я ожидала в самую последнюю очередь. Смерив меня пронзительным взглядом самого натурального киношного маньяка (серьёзно, Ганнибал Лектор отдыхает), Харон заинтересованно протянула:

– Слушай, юное умертвие. А хомяк-то как, живой? Или пал на ниве борьбы за чью-то ориентацию?

– Господи, что ж вам бедный зверёк покоя не даёт, – чертыхнувшись, я встала и пошла в комнату. Чтобы вернуться через две минуты с телефоном и ткнуть под нос гостье фотку счастливого, обожравшегося хомы, развалившегося поперёк бегового колеса в огромной клетке. – Жив. Счастлив. И даже не затискан до смерти подготовительной группой детского сада «Парусёнок». Мне его домой доставили, на следующий же день. Лично дознаватель, с просьбой в следующий раз хоронить хомячка на территории соседнего отделения.

– Так вот ты какой, труп неопознанный, – хрипло хохотнув, Харон недовольно покосилась на свой телефон. Тот упорно вибрировал уже третий раз за последние пять минут. – Оу… Судя по настойчивости моего милого Жмураэлло, дети не просто труп откопали, а разворошили целый погост. И, конечно же, без штатного некроманта там ну никак не обойтись. Поэтому, зомбик, я полечу, роняя кеды, а ты…

– Забуду наше знакомство как страшный сон? – проводив гостью до дверей, я искренне старалась верить, что это наша первая и последняя встреча.

Но брюнетка на мой вопрос лишь тихо хихикнула, потрепав меня по макушке. И припечатала целой могильной плитой, а не заявлением:

– Если верить статистике городского морга, лап… Наивные в нашем городе долго не живут. Поэтому, до скорой-скорой встречи!

– Если только через мой труп, ага, – тихо добавила я, закрыв дверь и (наконец-то!) оставшись в гордом одиночестве. Правда, ненадолго.

Зазвонивший на кухне телефон не дал мне даже шанса задуматься над тем, во что я вляпалась, что вокруг происходит и в какие неприятности я ещё вляпаюсь. Вместе с соседом, конечно же. Что-то мне подсказывало, что Харон (будь она неладна!) права, и отделаться от Вениамина Араньева в ближайшее время мне не светит.

Или варианты всё-таки имеются и всё не так безнадёжно, а?

Глава 5

Вениамин Араньев

– А потом он сказал, что не знает, чем отличается Моне от Мане, и что вся классика русской литературы построена на откровениях наркоманов, алкоголиков и людей с низкой социальной ответственностью, – одетая в наглухо закрытое платье исключительно чёрного цвета человеческая гусеница томно вздохнула и обмахнулась веером. Чтобы воздеть руку к потолку, прижать ладонь ко лбу и трагичным, надрывным голосом выдать. – Моё сердце как никогда было близко к разрыву. Его сковали ледяные иглы разочарования и боли. И…

– Боже, я отказываюсь воспринимать это на трезвую голову, – сидящий за столиком в дальнем углу зала парень уткнулся носом в столешницу. Даже приложился об неё пару раз лбом.

После чего накрыл голову руками и глухо простонал, удачно вклинившись в многозначительную паузу выступающего чтеца (или чтицы?):

– Веня, я официально отрекаюсь от тебя.

– Идёшь на рекорд, – философски заметил Араньев, задумчиво рассматривая тучную фигуру, вот уже полчаса скакавшую по сцене с бодростью укушенного в зад носорога. И все эти полчаса Веня честно пытался понять, сколько декламатору лет и какого он пола.

Не то чтобы его действительно интересовал этот вопрос… Просто приступ фирменного Араньевского любопытства, доводившего народ до нервного тика, никто не отменял. И не всякий ещё и пережить умудрялся, ага.

– В смысле? – ярко-синие глаза с подозрение воззрились на приятеля, подсознательно ощущая очередную подколку.

– Вчера ты от меня отрёкся… – Араньев сощурился, что-то подсчитывая. И хмыкнул, щёлкнув пальцами. – А нет. Вчера ты от меня не отрекался, всего лишь пожелал интересный список любовных побед и только. А сегодня ещё и двух часов не прошло, а ты уже так радикально. Без ножа режешь… Дружище.

Степан Игнатов от таких обвинений в свой скромный адрес на пару минут впал в самый натуральный ступор. Он открывал и закрывал рот, осоловело хлопая глазами. И честно пытался подобрать хоть какие-то слова, но не выдержал и буркнул, раздражённо дёрнув плечом:

– Да иди ты! Что мы вообще забыли в этом лягушатнике?

– Ну… – Араньев сощурился, разглядывая нового декламатора, сменившего прыткую гусеницу на сцене. Пацан лет восемнадцати на вид, с косой чёрно-розовой чёлкой и густо подведёнными синим глазами был бледен, худ и печален. И тексты его отдавали унылым кладбищенским душком.

– Ну?

– Если я скажу, что мне было скучно, ты поверишь?

Попытка сделать глаза кота из Шрека провалилась сразу и с треском. Степан смерил его таким убийственным взглядом, что Араньев спиной почувствовал холод металла разделочного стола в прозекторской. И даже успел представить, с каким видом и в каких выражениях напишет заключение о его скоропостижной и очень трагичной смерти один милый патологоанатом.

– Веня…

– Стёпа, я напоминаю, что Уголовной Кодекс Российской Федерации…

– Карает всё, что я сейчас мечтаю с тобой сделать, – согласно кивнул головой Игнатов. И добавил, скрестив руки на груди. – Так что в твоих интересах сделать чистосердечное признание. Сам знаешь, оно смягчает наказание…

– И облегчает загробную жизнь, ага, – Араньев фыркнул, откинувшись на спинку стула. – Ладно, уговорил Игнатов. Так и быть на третьем литературном кафе в этот незабываемый день я посвящу тебя в свои скромные планы по захвату мира и Польши…

– Веня, скажи честно. Ты дурак? – Игнатов, в принципе знавший Араньева уже лет пять точно, уже привычно подавил в себе желание придушить этого засранца. Хотя видит бог, руки чесались только так!

– Ладно, мир оставьте себе, я согласен на Польшу!

– Веня…

Было что-то такое в голосе его сослуживца, товарища и просто лучшего друга, что Вениамин предпочел проглотить очередную свою «гениальную» реплику. И уже куда серьёзнее прошептать, наклонившись к Степану:

– Я тут набираюсь опыта. Для проведения специальной операции в сугубо узких, филологических кругах. А ещё я тут прячусь. Потому что, что? Потому что никому в голову не придёт искать меня здесь, не так ли?

Игнатов медленно вдохнул. Так же медленно выдохнул. Припомнил всё, что касается тяжких телесных повреждений и всё же не выдержал:

– Нет, ты серьёзно? Ты, правда, прячешься здесь от собственной семьи? И какая ещё операция в филологических кругах? Мы что, институт благородных девиц штурмом брать собираемся? Или граммар-наци вышли за пределы интернет-мемов, а ты записался в хранители правописания?

В голосе товарища было столько недоверия и самого настоящего суеверного ужаса, что Веня даже ему посочувствовал. После чего оперативно заткнул подавшую, было, голос совесть, шаркнувшую лапкой где-то там, на задворках сознания. Нет, как напарник, коллега и друг Игнатов был выше всяких похвал.

Но языком он болтал ещё дальше и дольше, чем «любимый» Венин патологоанатом. И совершенно был неспособен держать в себе какие-то секреты. Ну, окромя тех, что касались работы.

Так что в ответ на требовательный, пытливый взгляд блондина, Араньев сделал то, что умел лучше всего. Он талантливо, непревзойдённо и совершенно нагло ушёл от ответа, ласково протянув:

– Игнатов, ты мне, конечно, Брут… – Степан возмущённо булькнул холодным чаем, попытавшись испепелить товарища гневным взглядом. Не вышло, но Веня послушно поправился. – Ладно, друг. Так вот, ты мне, конечно, друг… Но твоя информационная безопасность оставляет желать лучшего.

– Чего?

– Да блин, – вздохнув, Веня возвёл глаза к потолку. – То, что узнаешь ты, узнает твоя пассия Верочка. Что узнает Верочка, к вечеру узнает весь отдел, а через неделю – весь город. И далеко не факт, что ЭТА версия истории мне понравится. Так понятнее?

– Да ну тебя, – насупился Степан, скрестив руки на груди и отвернувшись в сторону выхода. – Не хочешь говорить, так и скажи.

Вообще-то, Вене было, что на это возразить. Серьёзно, у него была целая тирада, пропитанная ядом и сарказмом, за которую он рисковал бы огрести по морде. От незнакомого с ним человека, конечно же. Араньев даже рот открыл, намереваясь высказать приятелю всё, что он о нём думает, но…

– Здравствуйте.

От вкрадчивого, мелодичного голоса вдоль позвоночника проскакал табун мурашек. И Веня передёрнул плечами, уставившись на сцену, как и добрая половина зала, заполненная разношёрстной публикой. Миниатюрная, тонкая блондинка смущённо улыбнулась, заправив за ухом прядь волос. И негромко протянула, глядя на замерших в ожидании зрителей:

– Здравствуйте. Меня зовут Лена и сегодня… – прикусив нижнюю губу, девушка смущённо потерла кончик носа. – В общем, сегодня я хочу спеть для вас несколько песен. Не судите строго, пожалуйста. И я очень надеюсь, что они вам понравятся.

Тонкое запястье изогнулось, обхватив гитарный гриф. Пальцы скользнули к колокам, несильно подтянув несколько струн. После чего прошлись по серебристым нитям лёгким касанием, вырывая нежный, мягкий звук. Застыв на пару секунд в нерешительности, девушка глубоко вздохнула, прикрыв глаза и…

В следующий миг по залу разнеслась требовательная, звонкая мелодия. Гитара пела, гитара кричала и резонировала, погружая случайных прохожих и завсегдатаев этого кафе в причудливую и неповторимую смесь то ли блюза с кантри, то ли кантри с блюзом. А уж когда девушка запела…

– Матерь божья, – выдавил Степан, зажав уши ладонями. На его лице отразились все те душевные страдания и адские мучения, что он испытывал. Потому что тонкая душевная организация Игнатова нормально воспринимала только одно музыкальное направление. А именно – панк-рок. Всё остальное, как искренне считал Игнатов, было от лукавого, не меньше. И музыкой не могло называться просто по определению!

Впрочем, душевные страдания друга Веня привычно пропустил мимо ушей. Вытащив свой смартфон, он нашёл галерею и открыл нужное ему фото. После чего отодвинул телефон в сторону, сравнивая изображение на экране с выступавшей на сцене блондинкой. Форма одежды была менее официальная, конечно же. Плюс макияж, плюс яркие пряди в светлой копне волос и аккуратная татуировка на запястье. Но не понять, что и там, и там одно лицо не мог бы только слепой.

Веня слепым не был. А ещё был достаточно продуманным, коварным и… В общем, он был тем ещё засранцем, искренне считавшим, что в любви и на войне все средства хороши. Поэтому он пихнул локтем уткнувшегося (второй раз за вечер!) лицом в стол Степана. И ткнул пальцем в сцену, заявив:

– Игнатов, знакомься. Это Лена Строкова. И она твоя девушка на ближайшую пару недель.

***

Ксения Шолохова

В чёрном-чёрном городе, в чёрной-чёрной комнате, в чёрную-чёрную субботу…

– Да, мам. Я помню, что тётя Нина сделала для нас много чего, а для меня так и вовсе спасла целый мир, – тяжело вздохнув, я переложила телефон к другому уху, прижав его плечом, и продолжила листать сайт в поисках сериала под настроение. – И нет, это не сарказм. Я, правда, так думаю.

Конечно же, моя любимая и слишком проницательная родительница мне не поверила. В конце концов, мы почти двадцать лет жили под одной крышей, проверяя на прочность нервы друг друга, и всех, кто не успеет вовремя слинять. И нотки ехидства в моём голосе не услышал бы только глухой, но…

Но попытки меня перевоспитать, устыдить или (ещё круче!) переупрямить она оставила ещё лет в шестнадцать. Смирившись и с цветными волосами, и с татуировками, и с пирсингом и даже с холодной войной между мной и русаком. Которую я с блеском выиграла, не только поступив на бюджет, но и закончив университет с красным дипломом.

Ну да ладно, речь не об этом. Так вот, пытаться меня в чём-то уличить маман перестала уже давно. Но от нотаций это не спасало. Как и от настойчивых попыток через меня получить протекцию-помощь-жильё для Маши-Пети-Зои, подпадавших под так нелюбимую мною категорию «ребёнок лучшей маминой подруги».

Вот как сейчас, например. Инфантильное чадушко тёти Нины (дамы ярко иллюстрировавшей определение бой-баба и способной не то, что коня, целый табун на скаку остановить) закончило дорогущую частную школу-интернат, и теперь намеревалось покорять мегаполис. А значит что?

А значит этому чуду нужно «а» – где-то жить, «б» – помочь с подготовкой к вступительным экзаменам. Ведь ребёнок просто само очарование и местный гений! Во всём, что не касается русского языка и литературы, ага.

– Нет, мам. Я не могу взять на себя эту важную миссию, – прислонившись спиной к холодильнику, я украдкой вздохнула, возведя глаза к потолку. Маман распиналась уже минут пятнадцать, и у меня устало все: рука, мозг, ухо и телефон. Последний недвусмысленно пиликал, напоминая о том, что его батарея не бесконечная. И я бы с удовольствием повесила трубку, но…

Подозрительный шорох в коридоре отвлёк меня от возникшей дилеммы. Я даже смартфон подальше отодвинула, нахмурившись и зажав динамик ладонью. Шорох повторился, становясь всё настойчивее. А затем дверной замок громко, оглушительно щёлкнул, открываясь.

– Мама, я перезвоню, – хрипло выдохнула я в трубку, обрывая звонок и убирая телефон в карман домашних штанов. Сглотнула, пытаясь не поддаваться набирающей обороты панике. И схватила первое, что подвернулось под руку – томик собраний сочинений Александра Сергеевича Пушкина, оказавшийся тут непонятно каким для меня образом.

Тихий скрип двери прозвучал в лучших традициях фильма ужасов. Зловеще и пробирая до самых костей. Ей-богу, я только чудом не подпрыгнула на месте, намертво вцепившись в несчастную книгу. А когда следом раздались мягкие, осторожные шаги, неумолимо приближавшиеся к кухне, как к единственному источнику света во всей квартире, я сделала ЭТО.

Я, блин, совершила самую большую ошибку из всех возможных. Шагнув навстречу высоченной мужской тени, появившейся на пороге кухни, я выпалила «Держи, фашист, гранату!» и со всей дури врезала переплётом томика Пушкина по носу грабителя.

После чего для пущего эффекта приложила им же по затылку. И только после этого соизволила внимательно посмотреть на гостя, пострадавшего от бессмертного творчества великого русского поэта девятнадцатого века. К моему удивлению, посреди коридора растянулся мужчина, постанывая и зажимая рукой изрядно кровоточивший нос. Он был в почти чистой футболке, рваных джинсах и…

В кедах. Очень. Знакомых. Кедах.

Ах ты!

– Веня, ты идиот? – обречённо протянула я, глядя на это чудо сверху вниз. Машинально прижав к груди томик Пушкина, который я так и не выпустила из рук. Про себя подозревая, что вопрос этот из разряда риторических.

И что соседа явно контузило ещё до нашего с ним знакомства. Потому что нормальные люди в такой ситуации не будут ржать как лошадь Пржевальского.

Не будут и всё тут!