Russia true-crime history: самые громкие преступления от Киевской Руси до СССР

Таким образом, и сага, и древнерусские памятники письменности, к которым относятся «Повесть временных лет» и «Сказание о Борисе и Глебе», – равнозначны по весу.

«Эймундова сага», опубликованная на русском в 1834 году, не входит в круг общепринятых источников. Она известна узкому кругу историков, еще меньше используют сагу для осмысления второй междоусобицы на Руси. Естественно, из-за того, что канва событий в саге противоречит канонической версии.

В саге Эймунд и Рагнар, норвежские конунги, отправляются в Гардарики и нанимаются на службу к русскому князю Ярицлейфу. Ярицлейф правит в Хольмгарде вместе с женой Ингегердой.

Конунги прямо заявляют Ярицлейфу, что осведомлены о сложной ситуации, сложившейся в стране, известно им и о трех братьях, которые сейчас, после смерти родителя, будут оспаривать главный великокняжеский стол. Поэтому они готовы оказать ратные услуги тому из братьев, кто больше заплатит. Им, собственно, все равно, против кого воевать, главное заработать денег.

Ярицлейф сулит им щедрую оплату – «золото, и серебро, и хорошее платье», и норвежцы остаются в Хольмгарде.

Ярицлейф получает письмо от конунга Бурицлафа, который требует от хольмгардского конунга несколько деревень и торжищ, примыкающих к его владениям, потому что там ему-де удобно собирать дань.

Ярицлейф советуется с эймундовцами, как ему поступить. Те говорят, что проще уступить, отдать брату земли, тем более он просит по-хорошему, а не стучит копьями в двери хольмгардского терема. С другой стороны, на одних пограничных деревнях Бурицлаф вряд ли успокоится, и, если отдать сегодня безропотно, то завтра он придет и потребует больше. К тому же, если не сопротивляться произволу, подумают, что Ярицлейф малодушный, бесхарактерный и слабый. Оглянуться не успеешь, как изгонят из города и имущество отымут.

Ярицлейф думал недолго, послы Бурицлафа вернулись домой и сообщили, что Хольмгард земли отдать отказался и будет всеми силами защищаться от поползновений соседа.

Бурицлаф разгневался ответом, собрал войско и двинулся на брата. Битва происходила в месте, где был «большой лес с рекою».

Четыре дня полки стояли по берегам реки не решаясь напасть. Потом закипела страшная битва, в которой погибло много людей. Рать Бурицлафа была опрокинута и побежала. Разнесся слух, что Бурицлаф убит.

По результатам жестокой сечи, Ярицлейф удержал за собой оба владения, и свое, и братнее.

Лето и следующую зиму царили в Гардариках спокойствие и бездействие. Норманны сидели в Хольмгарде на полном княжеском обеспечении, которое, впрочем, частенько задерживалось или выплачивалось не в том объеме, какой был оговорен изначально.

Подошел срок окончания договора. Ярицлейф решил, что продлевать не будет, нет смысла. Бурицлаф убит, и везде установлена его, Ярицлейфа власть. В ответ Эймунд поинтересовался, а где конкретно находится могила Бурицлафа и видел ли кто его мертвым.

«– Этого мы не знаем наверное», – ответил новгородский правитель.

– А знать бы следовало, – ответствовал Эймунд. – Чтобы спать спокойно. Кажется мне, что людишки из раболепства и страха скрывают от вас правду. А нам с полной достоверностью известно, что брат ваш жив и находится в Бярмии¹. Там он составляет рать и готовится выступить на Хольмгард. Это уж как пить дать.

– Когда точно ожидать нам брата?

– Недели через три.

После этих слов Ярицлейф немедленно продлил контракт еще на год. И приказал готовиться к осаде.

В назначенное время Бурицлаф нагрянул из лесу и дрался у городских ворот, стремясь проникнуть в город. Ярицлейф, бившийся вместе с войском, был тяжело ранен в ногу.

Однако, и в этот раз новгородцы одолели соединенные части противника. Опять прошел слух, что Бурицлаф убит, но на самом деле был убит не он, а княжеский хоругвеносец. Норманны еще долго преследовали неприятеля и обеспечили Ярицлейфу блестящую победу.

Установился мир, и Ярицлейф в очередной раз нарушил слово, не доплачивал варягам полагающееся им жалование. И снова они сердились, требовали указанных по договору привилегий и пугали князя разговорами, что Бурицлаф жив и скоро опять придет на Хольмгард.

Князь как человек легковнушаемый и впечатлительный после таких речей старался придерживаться договора и давал ненасытным эймундовцам чего только те не пожелают.

Вскоре Бурицлаф действительно вступил в Гардарики с огромным войском «разных злых народов». Варяги предложили Ярицлейфу провести спецоперацию и убить Бурицлафа, когда он меньше всего ожидает. Под покровом ночи. Тайно проникнуть во вражеский лагерь и нанести удар. Несметное войско в страхе разбежится, а Ярицлейф сделается полновластным правителем.

Ярицлейф ответил хитро, вероломное убийство кровного родственника, очевидно, не входило в его планы, пятнало честь, было делом неприглядным. Он заявил, что ни настаивать, ни отговаривать от спецоперации, не собирается. Пусть варяги поступают, как им вздумается. Сам он в дело не вмешивается.

Тогда Эймунд с Рагнаром, взяв десяток верных людей и переодевшись купцами, поехали в ту сторону, откуда должен был прийти Бурицлаф, проникли ночью в лагерь, отрубили конунгу голову, а кроме этого, перебили еще много народу в «государственной палатке», княжьем шатре, где дружина Бурицлафа спала, уставшая и перепившаяся хмельным вином.

Голову конунга предъявили Ярицлейфу, который при виде ее, по свидетельствам, покраснел, то ли от удовольствия, то ли от стыда. Затем разразился бранью. Потрясая маленькими грязными кулаками, князь восклицал, что дело с убийством Бурицлафа опрометчивое, и все они дорого поплатятся за измену. Велел норманнам самим хоронить брата.

Впрочем, час расплаты так никогда и не пробил.

Норманны нашли тело Бурицлафа, положили вместе с отсеченной головой в гроб и отвезли домой, в Киев. После этого домен брата перешел к Ярицлейфу, и он стал править единолично.

Эймундовцы отложились от него, необходимости в наемном войске Ярицлейф более не испытывал, и уплыли на ладьях к конунгу Вартилафу. Тот их радушно принял и взял к себе на службу, опасаясь нападения брата своего Ярицлейфа, который в свой черед захотел бы отщипнуть кусок от его владений.

Вартилаф словно в воду глядел. Вскорости Ярицлейф прислал послов, те требовали «весей и городов», приграничных с его, Ярицлейфовыми владениями. Вартилаф отказался удовлетворить требование и принялся готовиться к войне.

Войска сошлись на границе и, по неписанному правилу, засели друг напротив друга, не вступая в сражение. Эймунд обманом похитил жену Ярицлейфа Ингегерду и привез ее в качестве заложницы к Вартилафу. Начались переговоры.

Вартилаф был согласен остаться при своих, предлагая Ярицлейфу убраться восвояси. Хитрая лиса Эймунд убеждал, что домен убитого Бурицлафа братья должны разделить между собой, если не пополам, то все-таки по-братски. Иначе, что же это за переговоры!

Постановили, что главной частью Гардарик, Хольмгардом владеть Ярицлейфу, Кунигардом – Вартилафу, а Палтеск отдать Эймунду, за боевые заслуги. Вартилаф через три года умер, и Кунигард отошел Ярицлейфу, а Эймунд на смертном одре передал свой домен Рагнару.

Так окончилась история с тремя русскими князьями.

Теперь, когда читатель знаком в общих чертах с фабулой «Эймундовой саги», у него, наверняка, появились некоторые вопросы, возникла необходимость уточнить некоторые моменты. Что ж, давайте уточним.

Осип Иванович Сенковский (1800 – 1858) более известный под псевдонимом Барон Брамбеус, который первым опубликовал текст саги на русском, едва только ознакомился с нею, пришел в великое недоумение. Без сомнения в недоумение приходит всякий, кто сталкивается с «Эймундовой сагой». Ведь события 1015 – 1019 годов предстают здесь совершенно не такими, какими мы знаем их без малого лет пятьсот, а то и больше.

Ярицлейф, за которым конечно же угадывается Ярослав, сражается с Борисом-Бурицлафом, а про окаянного Святополка и речь нет, словно его в природе не существует. Зато есть некий Вартилаф, которого неизвестно каким русским князем можно бы назначить. Поскольку в саге упоминается Палтеск – Полоцк, то на роль Вартилафа вроде бы подходит Брячислав Изяславич, внук князя Владимира, племянник Ярослава Мудрого, князь полоцкий в 1003 – 1044 годов, участник, кстати, второй усобицы.

Сенковский, конечно, сразу понял, что без комментариев, в первозданном виде, перевод саги ему не опубликовать. Слишком хорошо известна и широко распространена история о Борисе и Глебе, почитаемых в Российской империи святых, и Святополке, убийце и крамольнике. В связи с этим, поясняя перевод саги, он назвал Бурицлафа… Святополком!

Последующие историки, скованные цепями цензуры, скрепленными печатями государственных методичек, понимая, что сходство имен слишком уж бросается в глаза, все-таки расширили понятие Бурицлафа и уточнили, что под этим именем скрывается и Святополк, и Борис. Собирательный образ. Мол, древние сказители несколько напутали и переврали, на самом же деле, хоть и выглядит совершенно не похоже, но все-таки, как ни крути, это Святополк и Ярослав борются за киевский стол.

Были и другие попытки втиснуть сагу в прокрустово ложе официальной теории.

Российский, советский историк Аркадий Иоакимович Лященко, один из авторов энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, внимательно изучил «Эймундову сагу» и пришел к выводу, что под Бурицлафом следует понимать польского короля Болеслава, который, как мы помним, был союзником Святополка и несколько раз помогал ему в борьбе с Ярославом. Просто Святополк был пешкой в игре, и имя его не сохранилось, а вот Болеслав, король как-никак, лицо значительное, поэтому-то он и стал главным героем саги.

Версия Лященко показалась необыкновенно привлекательной историкам и последующим переводчикам саги. Кроме Сенковского, «Эймундову сагу» переводили Елена Александровна Рыдзевская, умершая в 1941 году в блокадном Ленинграде, и Елена Ароновна Гуревич. Сенковский перевел на русский имя «Búrizlaf» как «Бурислейф», а Рыдзевская и Гуревич как «Бурицлаф». Чей перевод точнее? Не будучи специалистом по древнеисландскому, судить сложно. Но можно попытаться сравнить с переводом имени Ярослава – Jarizleif. Сенкевич перевел его как «Ярислейф», Гуревич с Рыдзевской как «Ярицлейв».

На наш взгляд, если переводить имена калькируя произношение латинских букв, то Búrizlaf – звучит как Бурицлаф, а Jarizleif как Ярицлейф, то есть все переводчики так или иначе переделали фонетическую кальку и не следовали побуквенно произношению имени.

Мы согласны также, что за Бурицлафом легче увидеть Болеслава, чем Бориса. Но сам текст саги опровергает догадку А. И. Лященко. Да и к тому же польский король не погиб в Гарадариках, как повествует сага. Согласно скудным, не будем скрывать, летописным данным и по сведениям хронистов, Болеслав дожил до 1025 года. Период его жизни до 1019 года, когда завершилась вторая русская усобица, описан не в пример более подробно, чем последние шесть лет. Вероятнее всего именно поэтому А. И. Лященко предположил с большой долей вероятности, что Бурицлаф – это Болеслав, который погиб, помогаю зятю где-то в дремучих новгородских лесах.

К тому же остальные действующие лица в «Эймундовой саге» названы верно. Ярицлейф – это, без сомнения, Ярослав, княживший в Хольмгарде, традиционно ассоциируемом с Новгородом (Великим, а не Нижним), его жена – шведская принцесса Ингигерда – Ирина. Если предположить, что Бурицлаф – это Борис, то становится более чем понятной фраза о том, что он пришел требовать от брата-Ярослава деревни в приграничной с его доменом полосе. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять – Новгород действительно граничит с Ростовом, вотчиной Бориса. А вот Польское княжество стоит довольно далеко и от Новгорода, и от Бярмии, в которой скрывался Бурицлаф и где собирал дикие племена под свои знамена, поэтому если Бурицлаф – это Болеслав, он не мог прийти и потребовать приграничных деревень. Просто потому, что границ между этими землями не существует.

Таким же образом идентифицируется и Вартилаф, как князь Брячислав Изяславич. Его удел – Полоцк граничит с новгородскими владениями Ярослава. Поэтому вполне логично, что Ярицлейф в финале саги предъявляет территориальные претензии именно на приграничные земли своего родственника. Глупо было бы требовать на откуп землю где-нибудь в Тмутаракани, в такую даль пойди еще, доберись с войском и обозами, тогда как Полоцк – под боком.

И, если Бурицлаф – это Болеслав, то как тогда трактовать вот этот пассаж из «Эймундовой саги» (перевод Е. А. Гуревич): «Мне стало известно о смерти Вальдамара конунга, – говорит Эймунд дружине, – что правил на востоке в Гардарики, и теперь его держава досталась троим его сыновьям, и обо всех них идет добрая слава. Он же поделил между ними свою державу не поровну, так что теперь один из братьев владеет большей долей, чем двое других. Имя того, кому досталась большая часть отцовского наследства, Бурицлав, и он из них самый старший, второй зовется Ярицлейв, а третий Вартилав. Бурицлав владеет Кэнугардом (Kænugarðr), и это лучшие земли во всей Гардарики. Ярицлейв получил Хольмгард, а третий брат – Пальтескью и все прилегающие к ней области. Однако они все еще не пришли между собой к согласию, и меньше всего доволен своей долей тот, кому при разделе отошли самые большие и самые лучшие владения. Он считает, что понес урон от того, что его держава меньше, чем была у его отца, и поэтому ему кажется, что он уступает в могуществе своим предкам».

Бурицлаф – это сын Владимира, не польский король и не собирательный образ, в котором словно в огромном одеяле завернулось двое человек, а конкретная личность. Загвоздка в том, что в саге Бурицлаф держит Киев, Кэнугард по-исландски и этот факт, собственно, портит всю картину и ставит всех в тупик, в том числе и нас. Ведь Киевом, как хорошо известно, владеет в ту пору Святополк.

Но повод к войне между Бурицлафом и Ярислейфом, как мы узнаем потом, не борьба за наследство Вальдемара конунга, а территориальные претензии Бурицлафа, которые он предъявляет на приграничные хольмгардские территории. Т.е. воюют не за киевский стол, не за власть, а чтобы выяснить, кто сильнее и кому достанутся рощи, жнивья и деревеньки. Тогда как официальная версия уверяет, что братья подрались за власть, Святополк хотел править Русью, поэтому-то и вырезал всех братьев, да только сломал зубы о Ярослава.

В целом же исландская сага и отечественная «Повесть временных лет» практически одинаково передают основные события второй междоусобицы на Руси. В них действуют, за редким исключением, одни и те же лица, последовательность событий в обоих источниках идентична, совпадают даже некоторые детали, различаются лишь имена противников. Убийство князя происходит под покровом ночи, в шатре. В «Сказании…» и саге присутствует отрубленная голова. Эймунд уверен, что дружина Бурицлафа в испуге разбежится, потому что не будет знать, кто убил начальника и припишет его темным, дьявольским силам. Именно так и происходит в действительности. «Повесть временных лет» сообщает, что дружина Бориса покинула его, по какой-то совершенно глупой и надуманной причине. Вероятнее всего здесь отголоски той же самой истории из саги.

Добавим, кстати, что варяги на службе у Ярослава во главе с Эймундом – факт достоверный и не оспариваемый ни одним источником.

Помимо саги, о событиях второй княжеской усобицы на Руси вскользь упоминает в своей хронике Титмар Мерзебургский (975 – 1018). Ему известен, кстати, Святополк, законный король киевский, и Ярослав Мудрый, который, по словам хрониста, захватил «некий город, принадлежавший тогда его брату, и увел его жителей». В этом месте так и хочется обратиться к «Эймундовой саге» и воскликнуть, а ведь верно, Бурицлаф убит, а его удел перешел к Ярислейфу.

Болеслава Храброго Титмар не жалует, называет старым развратником, безбожником и варваром, однако же, подробно в жанре этнографического очерка описывает приключения польского дикаря и нравы, царящие в королевстве.

Немецкий хронист рассказывает о непримиримой борьбе, которую вел Святополк, «русский король», как именует его Титмар, поддерживаемый тестем – Болеславом Храбрым, с Ярославом. В какой-то момент у Ярослава оказалась в плену дочь Болеслава, очевидно жена Святополка, историк сообщает только, что она была дочерью польского короля, и Болеслав хлопотал об обмене заложников. Ярослав возвратил ему дочь, а тот в ответ отослал в Новгород всех сестер и мать Ярослава – Рогнеду.

Что касается второй усобицы на Руси и событий, которые привели к ней, то, по Титмару, все происходило следующим образом. У Владимира, короля Руси, нечестивце, принявшем в конце концов христианскую веру, и искупившем, по мнению хрониста, одним только крещением множество грехов, было трое сыновей. Один из них был женат на дочери Болеслава. Владимир, узнав, что сын его, подстрекаемый Болеславом, замышляет против него, велел схватить его вместе с женой и духовником, епископом Кольберга, и бросить в темницу.

Вскоре «названный король» умер, оставив страну в наследство двум сыновьям. Третий же в то время все еще томился в застенках, но потом каким-то образом бежал к тестю, бросив жену на произвол судьбы.

Завершается рассказ о Владимире сообщением, что сыновья его разделили между собой государство и правили в мире и согласии.

Из-за того, что русские дела занимают Титмара постольку поскольку он сообщает о них чаще всего небрежно, не утруждая себя именами.

В 1017 году король Руси, имя его не уточняется, напал на Болеслава, но ничего не добился и отошел восвояси. Болеслав в отместку выступил на русского короля, «посадил на трон брата этого короля и своего зятя, долгое время находившегося в изгнании» (так!) и вернулся к себе.

Кого не знает Титмар Мерзебургский, так это Бориса и Глеба. Об истории мученической гибели в его хронике не сказано ни слова, словно и не было их вовсе. На наш взгляд сей факт хорошо объясним. Борис-Бурицлаф, с которым воевал Ярослав, на самом деле фигура не так чтобы известная европейским хронистам. Он живет на севере, далеко от Киева, и его распря с братом-Ярославом настолько мелкое, местечковое дельце, что в глазах немцев оно не заслуживает ни малейшего внимания. Сколько там расплодилось Рюриковичей – Бог ведает, разве за всеми уследишь.

Любопытно, однако, что Титмар Мерзебургский, напомним, современник описываемых событий, упоминает трех сыновей – наследников Владимира.

О троих-братьях, между которыми были поделены земли конунга Вальдемара сообщает и «Эймундова сага».

Впрочем, и по русским летописям реально существующих сыновей Владимира, чуть больше, чем трое. По крайней мере тех, кто участвовал во второй усобице. Мы точно знаем о Святополке и Ярославе. Бориса, Глеба и Святослава, наравне с реальными лицами нам подбрасывает агиография. И если Бориса – Бурицлафа еще можно как-то втиснуть в историческую канву – о нем упоминается во всех четырех источниках, которые рассматриваются в настоящей главе, то Глеба и Святослава пристроить не получается. О них есть только в «Повести временных лет» и «Сказании…».

Историки долго спорили, сколько всего было сыновей у Владимира. В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов, Н. М. Карамзин, В. О. Ключевский, С. М. Соловьев скрупулезно подсчитывали и выясняли год рождения каждого из потенциальных отпрысков киевского князя. До принятия христианства Владимир был большим сластолюбцем и имел невообразимое количество наложниц, которые по языческим родовым законам вполне могли считаться законными женами и производить наследников. Известная нам по летописным источникам, вполне историческая Рогнеда, на которой Владимир женился в 978 году, оставалась его женой на момент, когда князь взял в жены вдову Ярополка, а за ней и других жен.

Г. М. Филист, один из первых усомнившийся в «преступлении» Святополка и выпустивший на эту тему монографию, еще в советское время, в 1989 г., уверен, вслед за другим историком В. А. Пархоменко, что летописи намеренно прибавили Владимиру сыновей, чтобы рассадить их по землям и показать картину благолепия, установившегося после Крещения Руси. Книжникам сделали заказ: наглядно показать перерождение язычника в христианина. Поэтому до крещения Владимир воюет и режет братьев, предается блуду с многочисленными женами и наложницами, и поклоняется идолам. Владимир-христианин живет со всеми в мире, крестит чад, домочадцев, всех русичей, строит церкви и храмы с золочеными маковками, распространяет ученье и письменность.

В. А. Пархоменко вообще считает рассказ о распределении земель по наследству – выдуманным от начала до конца. Летописец преувеличил количество владимировых жен и вывел от них двенадцать – сакральное число – сыновей только лишь для того, чтобы показать легитимность его правления и распространение Рюриковичей по всей территории Руси.

Существует мнение, что в двенадцать отпрысков, сидевших по разным городам, вошли не только сыновья Владимира, но и его племянники – сыновья Ярополка и Олега Святославичей. Он мог рассчитывать на их лояльность, поэтому без опаски рассылал по городам и весям.

По мнению Г. М. Филиста, наследников было максимум четверо. Их Владимир рассадил по крупным городам.

Идея о малом числе сыновей прекрасно согласуется с хроникой Титмара Мерзебургского и «Эймундовой сагой», которые сообщают о трех сыновьях Владимира, вероятно, рожденных от одной законной (первой) жены или от двух или трех главенствующих в его гареме женщин.

Немаловажный вопрос о старшинстве. Кто мог претендовать на главный киевский стол по закону? Все историки сходятся во мнении, что таковым являлся Святополк, рожденный раньше Ярослава и гораздо раньше Бориса и Глеба.

У Владимира были сыновья старше Святополка – Вышеслав, распределенный в Новгород, и Изяслав, от Рогнеды, назначенный в Полоцк, вотчину матери и деда. При первом распределении, когда были живы старшие братья, Святополк получил Туров. По смерти Вышеслава, чьей матерью вероятнее всего была скандинавская принцесса, и Изяслава, первым претендентом на трон оказался Святополк. В связи с этим, ему не нужно было подкупать кого бы то ни было, ни плести интриги, как уверяет «Повесть временных лет», ведь киевский стол принадлежал ему по праву. А кроме этого, у Святополка имелась мощная поддержка в лице тестя, Болеслава Храброго. Поддерживала князя и собственная дружина, с которой он не раз ходил в походы. Таким образом, киевские элиты в основном были за Святополка. Положение его по смерти отца было самым что ни на есть устойчивым и выгодным.

Единственное, что могло угрожать ему, это стремление братьев захватить Киев, но в этом случае, можно думать, что Святополк сумел бы грамотно организовать оборону. Закон, обычай, право были на его стороне. Впрочем, так и произошло в действительности. Ярослав пошел на брата войной, чтобы, как утверждают летописи отомстить за Бориса и Глеба, мы же считаем, чтобы предъявить счет и забрать себе Киев.

Борис, даже по уверениям официального источника, «Повести временных лет» не хотел себе киевского стола и отказал собственной дружине, предлагавшей свергнуть Святополка: «Сказала же ему дружина отцовская: «Вот у тебя отцовская дружина и войско. Пойди, сядь в Киеве на отцовском столе». Он же отвечал: «Не подниму руки на брата своего старшего: если и отец у меня умер, то пусть этот будет мне вместо отца»«.

Таким образом, отсутствует мотив убийства. Борис не только не претендует на Киевский стол, он и не может на него претендовать. По закону не может. А силой брать власть отказывается. Так какой резон Святополку убивать Бориса?

Если же допустить – а хороший расследователь должен изучить всех возможных подозреваемых – что Борис и Святополк, к примеру, двое братьев, которые после смерти отца продолжают оставаться в хороших отношениях, в каких они были, пока Владимир был жив, и не собираются друг на друга нападать, но способны дать отпор, к примеру Ярославу, который как раз-таки и претендует на столицу, то все становится на свои места. Даже «Эймундова сага», даже те, кто утверждал, что Бурицлаф – это собирательный образ Святополка и Бориса.

Как вариант предложенной версии – Святополк и Борис собираются напасть вдвоем на Ярослава, чтобы забрать себе Новгород.

Как в первом, так и во втором случае Ярославу, чтобы выстоять, необходимо расчленить этот союз – соединенные силы братьев слишком крепкий для него орешек – т.е. перебить их по одиночке. Самостоятельно ему не справится, требуется поддержка. За ней Ярослав обращается к родственникам жены-варяжки Ингегерды. Норманны рады послужить, особенно за хорошее вознаграждение, и, действительно, с их помощью Ярослав обманом избавляется от Бориса, здесь мы опираемся, естественно на «Эймундову сагу», а затем и со Святополком.

Нам мало известно о том, какой личностью был Ярослав. Естественно, в этом вопросе нельзя полагаться на «Повесть временных лет», где князя именуют не иначе, как мудрым, совершенно затемняя его земную, человеческую природу. Словно и не человек он вовсе, а ангел во плоти. У Нестора Ярослав – мститель за невинно пролитую кровь. Он строит храмы, насаждает культуру, печется о стране и о простом народе.

И тем не менее даже в летописях, если читать внимательно и вдумчиво, можно найти крупицы правды о том, каким человеком на самом деле был Ярослав. Одно из первых упоминаний о Ярославе довольно симптоматично. Мудрый благоверный князь, между прочим, нарушает пятую заповедь, стремится выйти из повиновения отцу и отказывается платить дань. Отказ Ярослава столь категоричен, что Владимир, еще один христолюбивый, по заверениям летописи человек, собирается идти войной на собственного сына. Шестое чувство подсказывает нам, что доведись, не пощадил бы Владимир и сына. Прихлопнул бы как муху или посадил в каменный мешок.

Владимир снаряжает в поход против Ярослава Святополка и Бориса – верных ему сыновей, которые, к тому же у него под боком, но неожиданно заболевает и умирает. Можно ли представить себе, что, узнав о смерти отца и воцарении брата, Ярослав вдруг изменил свои намерения, решил-таки отправить дань и присягнуть на верность Киеву? Или вдруг вспомнил о старине и о Божьих заповедях? Вряд ли. Скорее всего он продолжил настаивать на независимости, вербуя наемников и готовясь оказать сопротивление карательным отрядам из столицы.

Что касается самих жертв, Бориса и Глеба, портрет которых необходимо изучить для выяснения мотивов убийства, то древнерусские источники пишут о них крайне скупо. Нет ни слова об их жизни до того рокового года, лишь красочный рассказ о предсмертных предчувствиях и переживаниях. В центре интереса агиографа и летописца – мученическая смерть юношей, сопровождаемая молитвами и песнопениями. Закрадывается подозрение – не были ли вымышлены от начала и до конца образы благочестивых братьев? Не был ли взят в качестве прототипа обоих реально существовавший Борис – Бурицлаф, княживший где-то на севере, союзник Святополка, киевского князя?

Агиографу пришлось попотеть, и все равно концы с концами не сходятся. Не вышло убедительно доказать виновность Святополка. Реальность проступала повсюду, как проступают звезды на безоблачном ночном небе. Начиная с того, что реальные Борис и Глеб вовсе не были чистыми и юными отроками, какими рисует их нам «Сказание…».

Г. М. Филист предположил, что Борис, поскольку находился при отце в Киеве, вместо того чтобы править подвластным ему Ростовом, по возрасту на самом деле приблизительно равен Святополку, хотя и младше него. Ярослав младше Бориса, именно поэтому Борис стоит у него на пути к киевскому престолу. Это спорный момент, доказательств у историка нет, как нет, впрочем, и конкретной даты рождения ни Бориса, ни Глеба, ни убиенного с ними за компанию Святослава. Почему? Потому что, уверены Г. М. Филист и другие историки, летописи вычистили ото всего что может бросить тень подозрения на Ярослава, как самого заинтересованного в гибели братьев.

Исследовав все факты, приходим к выводу, что причиной второй усобицы на Руси была действительно борьба за власть, вот только побудительным толчком к ней стало не окаянство Святополка, боявшегося, что его свергнут. Но стремление Ярослава обособиться от Киева в тот момент, когда Святополк еще не укрепился на столе, не стал полновластным владетелем. Ярослав, самостоятельно или с помощью наемников, отсек других претендентов и союзников Святополка, после чего повел борьбу за Киев. Стремление к независимости, сдобренное успехами по устранению конкурентов, переросло в какой-то момент в желание подчинить себе всю Русь.

Вполне возможно, что Святополк сам спровоцировал Ярослава, т.е. первый камень был брошен именно из Киева. Если судить о том, каким рисует его «Эймундова сага», трусливым и нерешительным, можно предположить, что после смерти Владимира он собирался тихо-мирно править в Новгороде, когда неожиданно заявились посланцы из Киева и потребовали оставшуюся задолженность, а вместе с нею и приграничные территории. Ярослав, не подчинившийся отцу, не собирался подчиняться и брату. Он дал вооруженный отпор, Киев захотел взять реванш, и завертелось.

Русские источники сообщают, убийство Бориса и Глеба произошло год смерти Владимира, 1015-ый. Историки, не верящие в официальную версию, считают, что битвы Святополка и Ярослава – в Любече и на Альте происходили при непосредственном участии Бориса. Борис, Святополк и Болеслав были союзниками и выступали единым фронтом против Ярослава с его наемной варяжской дружиной. Ярослав, убив руками варягов Бориса, ослабил Святополка, а потом и вовсе победил его и утвердился в Киеве.

А. С. Хорошев, опираясь в том числе и на «Эймундову сагу», но в большей части на летописца, предлагает следующую реконструкцию событий с убийством Бориса и Глеба.

Между Владимиром Святославичем и его сыном Ярославом, сидевшем в Новгороде, существовали определенные разногласия. Отец собирался наказать ослушника, но смерть приостановила расплату, которую, словно эстафетную палочку, принял Святополк. При отце неотлучно находились Борис и Святополк. Неожиданно пришла весть с юга о приближении печенегов. Против степняков был выслан отряд во главе с Борисом, князем Ростовским. Святополк остался с больным родителем. Историк не исключает, что Святополк был какое-то время регентом при больном Владимире. В этом с ним солидарен и Г. М. Филист.

Владимир умер в тревожное время. В Новгороде Ярослав готовится дать отпор киевской дружине и нанимает варягов. С юга грозят печенеги. Отцовская, «отня» дружина ушла на юг вместе с Борисом. Поэтому Святополк скрывает смерть великого князя на какое-то время. Мало ли что, лучше поостеречься. Он раздает подарки и задабривает киевских бояр. К Борису отправлен гонец сообщением о смерти родителя, заверениями в любви и преданности и обещаниями увеличить вотчину, почему бы не за счет приграничных деревень Новгорода.