Глава девятнадцатая. Семья
Они же сказали: веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой.
(Деяния святых апостолов 16:31)
«Все. Теперь ложитесь спать, завтра вставать рано на мессу. Ваш отец будет вести».
«Мамочка, твоя жизнь была похожа на сказку! Не значит, что она такая же прекрасная, но значит, она такая же извилистая!».
Я рассмеялась.
«Дети, забираю у вас маму, выключаю свет! До завтра!».
Теодор, осторожно взял меня за руку и повел в нашу спальню.
«Тео, ты очень жесток. Они просто хотели подольше побыть со мной».
«Я не жесток, но эгоистичен, Лил, я тоже очень хочу побыть с тобой подольше».
Я рассмеялась от его внезапной щекотки.
«Боже, вспомнила весь этот ужас, у меня самой мороз по коже. Как только мы все это пережили, удивляюсь».
«Да уж», – Теодор улегся в постель поудобнее, хватаясь за уже навсегда больной бок, словно вспоминая ночь перестрелки и, вместе с тем, раскрывая свои объятия для своей жены – меня.
Вдруг дверь в спальню приоткрылась, откуда показались две головки: мальчишья – пониже и девчачья – повыше.
«Мам, а чем кончилось то?».
«Ну как, чем?», – я, издав вздох, присела, медленно обернувшись одеялом прямо с головой.
«Ваш папа оказался жив. Протянул до рассвета, а там уже приехала полиция, ведь его заметили местные – окровавленного и беспомощного».
Я умолчала о том, что наши преследователи были убиты. Соответственно, некому было передавать информацию обо мне или о Теодоре. Мадлен вскоре после того исчезла. Последний раз ее видели выбегающей почти голой из мастерской популярного художника-натурщика Луи Дюбуа. Говорят, что-то случилось, после чего она завязала.
«Он приехал за мной через два года. Забрал меня из монастыря».
«Папа, отчего так долго?!».
Он ждал, когда все точно уляжется. Чтобы ни меня, ни его не искали. Чтобы нити моей нервной системы укрепились. Чтобы я смогла пожить где-то вдали от калейдоскопа рая и ада, что вымотал меня, перемолол и выплюнул.
Оставив без ответа вопрос: «Мы поженились. Я официально стала матушкой. А уже через девять месяцев родилась ты», – я указала на свою любимую дочку.
«Ну точно сказка!», – с хитрой улыбкой проговорил сын. Все рассмеялись.
Я смотрела на своих детей и думала о том, что нет ничего чудеснее собственного спасения. Траур, который каждый из нас в определенный момент носит в своей душе не должен иметь возможность сеять зерна страха, не должен иметь возможность парализовать все аспекты жизни. Когда-то, будучи спасенной я прожила самый сложный отрезок моего времени вопреки трауру. Внутри лилась кровь моего невинного сердца, но, когда рана образовалась коркой, я не дала ему зачерстветь. Не дала унынию погасить себя. Выживет не сильнейший, выживет адаптивный. Я спасала себя, пока могла и вдохновляла других своим примером. Не требовала от себя больше, чем могла. Тратила и потребляла энергию, балансируя.
Несомненно, те события не выжечь из памяти никогда. Все потери, весь ужас, но и всю свою силу, всю свою мудрость, будучи такой юной и незащищенной.
Я уже давно отказалась от понятия «дом». Я ношу его, будто на себе. Пока со мной мои дети и муж – я дома. Но, если их однажды не станет раньше меня, то я тоже буду дома. Ведь у меня есть мой внутренний храм, а в нем – Бог.
Думала также о том, какое же сильное создание – Женщина. Женщина всегда будет вписывать свое имя в историю мира, в историю своих мужчин, в свою личную историю. Как бы Ей не было плохо, она танцует, крича от боли, красит волосы под песни о любви, поливает цветы, несмотря на плохую погоду, творит, играет, пробиваясь через мрак, в попытках вернуть свой законный внутренний порядок. По истине имя Женщины бессмертно.
Меня отвлек нежный голосок:
«Мамочка, если твоя жизнь – сказка, может и другие сказки на самом деле из реальной жизни?».
«Милая, может ты и права. Что, если книга – это один из существующих миров? Как и наш. Мы закрыли книгу, но жизнь наших любимых персонажей продолжается. А они даже не знают, что являются для кого-то лишь строчками на шершавых страницах».
Эта ночь была наполнена потрясающим умиротворением.
Стихи
Мой дом
Если ты – дом мой, то от вьюги укрой,
Согрей же теплом огня.
Пусть в окна стучится снег и мороз,
Но беда обойдет навсегда.
В груди твоей, в сердце, пускай никогда
Не сдуют ветра любовь.
Пообещай, милый, мне навсегда
На нашем пути быть звездой.
Пусть свет твой всегда освещает дорогу,
А руки в замке тугом будем держать.
И сквозь года мы сумеем пройти,
И красный рассвет вновь встречать.
Другая
Скороспешно прикрывая рану,
Не сокрыть мне ауру тоски.
Через маску не видны всем слезы,
Превосходно:
не ужалят злые языки.
Круг сомкнулся, мы стоим не вместе,
Но я чувствую душой – то не отнять,
Как сквозь дым сигары, смех и жесты
Ты пытаешься мой взгляд поймать.
Выжгу я цвет глаз из памяти.
Позабуду вкус твоих обид.
Поклянусь я никогда тебя
Не увидеть в светлых снах своих.
Лишь украдкой, на секундочку,
На одно мгновенье лишь
Отведу я Богу душеньку:
Я взгляну, как ты с другой стоишь.
Доверяю я себе без совести.
Сдует пусть любовь мою и боль.
Я к себе с заботой, без жестокости,
Чтобы рану залечить собой.
Приворотное зелье
Я ночью совершила грех.
Мой свет души померк, утих.
Когда я снова захотела Вас
На белых простынях своих.
Я начертила адов круг,
Чтоб из него Вы не ушли.
Присыпала землей могил,
Чтоб роз шипы в Вас расцвели.
Разрезала ножом ладонь,
Чтоб кровь лилась на Ваше фото.
Полился шепот с черных гор.
Взяла я стебель мандрагоры.
Окутан тьмой, разум в тиски,
А сердце – мой десерт.
Чтоб не была наша постель
Отныне «адюльтер».
Мухибби
Ты имя мое, душа – твоя суть.
Начало всего, дай твой запах вдохнуть.
Ты смысл Вселенной, мой друг сокровенный,
Мой райский венок, ты жизни цветок.
Мое единение и моя сила,
Весна моя, радость, земель всех краса.
Ты – торжество. Ты мною любима.
Что путь освещает сквозь мглу ты звезда.
Беспечный поток, очаг моей спальни.
Весь мир поклонился одной лишь тебе.
Ты моя боль, но ты моя сладость.
Мой демон, горю от тебя я в огне.
Безумие разума. Чистое сердце.
Ты помощь и похвала.
Моя ты надежда, моя драгоценность.
В груди твоей роза цвела.
Ты музыки ноты, ты лучик рассветный,
Пьянящий глоток ты вина.
Моя очевидность, моя ты погибель,
Жестокость, власть, сила, два белых крыла.
Сумасшествие
А может быть ты есть всего лишь заблужденье,
Что гложет уж давно мой мозг?
Скажи мне, кто ты? Отрава ли забвенье,
Пусть так! Тебя я восхваляю и не отступлю!
Я говорю себе: не верь ей!
В прекрасной лжи хоть сладко, но смертельно.
И все равно иду за ней, ведомый Велиалом.
О Господи прости, я согрешил,
Сей аромат оазиса послужит мне кошмаром!
Она прекрасна, властна и глубока,
Она – волнующий дурман.
Ее глаза с влекущей поволокой
Меня, в конце концов, свели с ума.
Он
В том как струится ткань по мышцам его тела,
В том, как скользят его шаги,
Я нахожу следы кошачьих предков,
А как все знают – их не приручить.
Янтарь миндальных глаз его, отнюдь не согревает,
Он бирюза пустынь, безмолвие песков.
Его величье ледяное завлекает,
Зовет вглубь мертвых и бесчувственных миров.
В нем жизни нет, но то к нему и манит.
Горит он пусть холодною звездой.
Но от него кровь в венах застывает
И без остатка хочется принадлежать ему.
Аристократка
Аристократка, она в мелочах.
Прикрывает слезы вуалью.
Убирает с лица она страх,
Наполняет речи моралью.
Даже в темные времена
Ты узнаешь ее в деталях.
Нарочито в одеждах скромна,
Черный – классика, вровень печалям.
Лишь одно ее выдает:
По ночам, когда смотрит на фото,
В уголке что стоит над столом.
Там мужчина смеется задорно.
Ни за что его не предаст,
И уже стремясь по вокзалу,
Оглянется быстро назад,
И кивнет столице «прощальный».
Пробегает в окнах пейзаж,
Скоро встретит в своих он объятьях.
Не сыскать им дороги назад,
От войны убежали на счастье.
Принадлежу
Порвала нити меж двух граней:
Едины Odium с Amari.
Мне без него от сих вовеки
Покрылся мраком день великий.
А свет луны в ночи теперь
Сжирал мне сердце, будто зверь.
Желай моей душе одно:
Принадлежать тебе дано.
Всецело выбирай – твоя я.
Кто мне враги, а кто князья,
Что мне надеть, а что вкусить,
Когда тебя боготворить.
Ты вынь мне сердце, выбей душу.
Твоим желаньям я послушна.
Прощу удар, приму другой.
Хочу вовеки быть с тобой.
И, если будут презирать, скажу
«Любима я. Вам не понять»,
Никто не дорожил так прежде,
«Никто-й не будет», – ты ответишь.
Ничуть не жаль, любовь моя.
Стерплю я боль ради тебя.
Задам один вопрос, что жжется:
«Создатель, нить не оборвется?
Нас все невзгоды обойдут?».
И шепот свыше слышен вдруг:
«Друг друга заживо сожгут».
Непорочная
Коль горько пить, то стану я вином.
Коль душит гнев, то я твоя прохлада.
Жизнь уколола дух веретеном?
Я – чаша, влей сего мне яда.
Запретного плода вкусил?
Я на себя возьму вину пред Богом.
Кругом лишь грязь и омут, нет уж сил?
Предстану благостным мороком.
Коль свет души давно не согревает
Я разожгу кругом мосты.
Коль дурят по ночам воспоминанья,
Я закричу во тьме до хрипоты.
А, если ты однажды перестанешь
Закутывать меня в свой милый взгляд,
Конечно, больше рядом не застанешь,
Исчезну, словно не было меня.
Разрешите?
Разрешите вас обожать?
Разрешите собой восхищаться?
Терпкий голос микстурой принять,
Потерять навсегда опасаться.
Разрешите боготворить?
Написать вас вместо иконы.
Разрешите мне ради вас жить
И пасть смертью храбрых позвольте.
Разрешите носить вас в душе?
Наносить вас по капле на кожу?
Посадить вас внутри, в глубине
И вдыхать вас огромными легкими.
Разрешите на вас лишь смотреть
По утрам, еще в полудреме.
Я вас буду очень любить.
Вы, кивнув, улыбнетесь мне скромно.
Всё, кроме Бога в нас
Все, кроме Бога в нас, когда мой взгляд обрел
хмельное забытье в твоих глазах.
Сорвались голос, платье. В омут
Мы провалились с головой в тот час.
Все, кроме Бога в нас, когда кусаю жадно губы,
Не насыщаясь потом, кровью с глаз.
Сжимаю с силой кожу, томно
шепчу «моя» в который раз.
Все, кроме Бога в нас, когда украдкой на застолье
Моя ладонь, твое бедро
Сливаются в единый сгусток,
Накаливая с жаром все нутро.
Все, кроме Бога в нас – мы демоны, мы черти с преисподни.
На арфе сей любви не прозвучит шедевр.
Ведь струны той злосчастной арфы лишь пригодны
Для звуков какофонии из недр.
Все, кроме Бога, думают другие.
Но ты, мой ангел, продолжай играть.
И, проходясь по струнам своей кожей,
Не смей ты мою душу отпускать.
Theogn
Я – как свеча у алтаря:
Мне загореться в мраке ночи.
Но днем свободна от огня.
Он всей меня лишен нарочно.
Я – как твой друг, что нужен очень,
Когда дарю всего себя.
А, если слезы лью порочно,
Несчастный сам – не нужен я.
Я – словно, светлая луна,
Меня не ждет никто на утро.
Я – словно солнце: не нужна,
Если во мраке все потухло.
И я – как кошка, что ласкают,
Когда без дел с ногами в ложе.
И отгоняют, если я
Потрусь сама о вашу кожу.
Я – словно бедность: гонят прочь
Пирующие на застолье.
Но я вернусь, вернусь на утро,
Где мышь бежала, меня вспомнят.
Ты днем идешь под руку с дамой,
Совсем не смотришь на меня.
Но вот закат и в будуаре
Ты снова мой, а я – твоя.
Я ускользну от нелюбимых,
От тех, что греют меня льдом.
И упорхну в объятья милых,
Я от их ласк всплакну тайком.
Быть женщиной
Быть женщиной не из мужского ребра,
Не из бантиков, одуванчиков и розовых бра,
Не из осколков сердца и рваного крыла,
А из «Волос святой Вероники» серебра.
Таким не стирают улыбку, словно чернила лезвием.
Не выбрасывают из жизни, как скомканный лист с буквами нетрезвыми.
Таких нарекут победоносным известием,
Потрясающе поразительным Иисуса пришествием.
Ради нас пренебрегут всеми взятыми правилами,
Прослывут в толпе бессердечно на любовь обокраденными.
Ради этих глаз, что дьявольским перцем приправлены
Весь мир перевернут, оставшийся во внимании.
Мы из шантажа, всей дряни и сучьего саботажа.
Мы в черные шляпы, перья и голые декольте разукрашены.
Цыганской душе бродяжьей нет лучше сладкой крови влюбленного пажа.
Мы – в зное дикости, в леденящих мурашках.
Я облачусь на сто лет в иллюзорный образ, что гуляет в твоей голове.
Ты с разбегу в пропасть в огне, в омут тяжелой воды в озорстве.
Дам колосков вдохнуть, затерявшихся в сон-траве.
Ты с другой, но еще все в моем колдовстве.
Я ведаю тайну – что значит «женщина».
Чем измеряется и к чему привержена.
С кем ограничена, на ком помешана.
Как развлекается, с кем перемешана.
Где исключения, где просто правила.
Сражается женщина, что звездам представлена.
Она обескровлена, она обезглавлена.
Ее «Вероника» во веки прославила.
Париж
Блаженна грешная столица.
Сверкают фары, женский смех.
Меха, шелка на светской львице,
Что раздает себя для всех.
Бродяги, жадно присосавшись,
К бутылке сладкого вина.
За три копейки передравшись,
Вдруг пожелают мне добра.
Чем пахнет ночь у нас в столице?
Столь скверным нынче табаком.
Парфюмом жигало. Девице
Под юбку лезет он тайком.
Из ярких окон черным тени.
И струйка дыма сигарет.
Один из них что проповедник.
Другой, клянясь, дает обет.
Одна лишь кошка с подворотни
Без лжи окончит этот день.
Что Бог подаст – ей все пригодно.
Уснет под оперу «Кармен».
Ушедшим
Уймись, оплаканных не ждут.
Не чокаясь, им посвящают тосты.
И по ночам от боли слезы льют,
А те все просят их во сне забросить.
Оплаканным во храме ставят свечи.
Читают им за упокой канон.
Жалеют все себя по-человечьи.
И просят смерть оставить на потом.
И уходя от каменных надгробий,
Не оборачивай свои глаза назад.
Ведь позовут они тебя в Загробье,
А не успеешь отвести ты взгляд.
Слепая боль утраты растекаясь,
Затопит всех, кто не лелеет жизнь.
Оплаканных не ждут. Покайся,
Чтобы тобой кто также дорожил.
Свадебная клятва
Клянусь любить всех тех, которыми ты станешь.
Заботой полный, не сводить свой взгляд.
Не разжимать ладонь, когда ты вдруг устанешь,
Держать мою. Нас ангелы хранят.
Клянусь я молча просто идти рядом,
Не поворачиваясь на секунду вспять.
Стать для тебя лучом за небесами,
Чтобы Дорогу Жизни мягко освещать.
Клянусь дарить тебе всю нежность.
Не обделять улыбкой, шуткой, остротой.
Быть для тебя единственной надеждой.
Когда все сложно, сразу стать простой.
Клянусь, молиться ежечасно благодати,
Что разольется в нашем доме на Земле.
И где бы мы не оказались, в моей власти
Стать для тебя мне очагом и в феврале.
Клянусь закрыть крылами наших деток,
Что нам подарят в верность за любовь.
Растить в тепле и защищать их слепо,
Наполнить счастьем звон их голосов.
Клянусь, что, если буря, встать с тобою,
Держа вдвоем большой штурвал Судьбы.
Вверяю всю себя тебе, любимый.
Пускай осветят Путь нам маяка огни.
Клянусь, в дождливый полдень и в июнь горячий,
В заснеженный и долгожданный Новый год,
Быть рядом и любить так по-девчачьи!
Да сбудется! Аминь. Во век веков.
На сцене
Перед его лицом, как пред иконами стою.
Целую руки. О любви его молю.
«Ты знаешь, мое сердце лишь твое».
(Стекают слезы, достаю ружье).
«Мой грех имеет свою прелесть», – говорю.
«Любовь сам Дьявол уважает». (Закурю).
«Она меня прожгла насквозь. Как сигарета,
Что для курящего горит и ждет ответа.
В ответ он умирает от ее огня, спустя года.
Что, спросишь, здесь прекрасного тогда?»
Пройдусь вокруг него, за спину встав.
Он бросится к двери стремглав.
«Хочу, чтоб за мою любовь ты умирал.
Со мной лишь одним воздухом дышал.
Умри, если меня не любишь, мой родной.
И да предстанешь перед Богом ты душой».
Щелчок, гром, дым, паденье тела.
Я подхожу, спускаюсь на колени.
«Как без тебя прожить мне, мой родной?
Клянусь быть связанной с твоей душой».
Щелчок, гром, дым, паденье тела.
С дырой внутри ушла из жизни смело.
Прошлое
Ну вот мы и встретились, нежный мой, милый.
Не жаль, что не мой. Я сама не своя.
Как жаль: мои чувства все еще живы.
К тебе ли? Иль к прошлому, где мы семья?
Мы повстречались на мокрой дорожке.
Пустынной, туманной, вроде бы в полдень.
Едва не прошлись мы ладошка к ладошке,
Остановились мы вровень, но порознь.
Ни слова, ни звука, я точно немая.
А ты лишь короткое: «Здравствуй».
Смятением сжираемая и красной краской,
Пошла вдаль. Куда – я не знаю.
Мне нужно идти, но безумство кричит:
«Останься, побудьте немного».
Но шла я сквозь слезы, не обернувшись.
Едва разглядела дорогу.
Север
Ах этот ароматный душный вечер!
Сквозь запах мускуса и тень сирени,
Внутри зашлось надрывно мое сердце
И не глазами я тебя вдруг разглядела.
Мы проливали дорогие вина, пела арфа.
Глаза с прищуром не познали скуки.
О как же было мне приятно
В бриллиантах подавать Вам руки.
Ваш шарм велик, но мои чары больше.
Весь эротизм и романтизм я из себя.
И вот в процессе разговора вдруг по взгляду знали:
В ту ночь тебе и мне не избежать греха.
Пленила я в тот вечер многих,
Но отдалась, конечно же, тебе.
И проходясь по шраму горьким ромом,
Я заливала рану одиночки на тебе.
Из жизни
«Я к тебе не приеду, не жди…»,
– снова я в письме прочитаю.
«Мне дорогу размыли дожди.
И вообще, в другой раз, обещаю».
Прочитав дважды строчку за строчкой,
Отложу я бумагу в сторонку.
«Никогда не поставлю я точку»,
– обреченно смотрю на иконку.
«Ты не жди меня, слушай, я занят.
И не стоит писать мне так часто»,
– снова грудь, как ножом мою ранит.
Я шепчу в голове себе: «Баста!».
«Эй, ну что ты разнылась!
Прекрати свои скорбные письма!
Честно, с глаз моих ты бы скрылась.
Мне не чувства, а эмфемизмы».
День и ночь. Все, как одно.
Без секунд и часов промелькает.
Вроде не изменилось ничто.
Только я теперь, словно другая.
Поднимаю тяжелую голову
И встаю я с полов во весь рост.
Неопрятное нынче здесь логово,
А когда-то здесь целый сад рос.
Вытираю слезы засохшие,
И одежду пора уж сменить.
Собираю я чувства издохшие,
Чтобы заново счастливо жить.
Вновь открою конвертик я с буквами.
Там ненужное ныне письмо:
«Не люблю я тебя, ну пойми меня.
Перестань убиваться давно».
Разорвала листочки на клочья я.
И сожгла, пустив пепел по ветру.
Не нужны больше строчки неровные
От руки и от сердца неверных.
Распрямилась. И лучики солнца
Проскользили теплом мне по телу.
«Наконец-то, я снова все чувствую,
Как тебе благодарна – Вселенная».