Иняз

4

Приближались вторые выходные новой общежитской жизни. Я грустила. Все шло совсем не так, как мне представлялось. Я даже не отметила новоселье. Да и с кем? С Ларисой и Ирой, которые со мной почти не разговаривают?

Я подумала, что могла бы, по крайней мере, пригласить в гости Таньку. Соседки на выходные собирались уехать домой, а значит, комната останется в полном моем распоряжении на целых два дня. Я позвонила Таньке.

Она тоже планировала провести выходные в городе – в субботу намеревалась пойти на дискотеку. Мы договорились, что она заедет на пару часов ко мне, а потом мы вместе рванем в клуб.

Я приободрилась. Меня даже не пугало предчувствие, что в клубе я потрачу все оставшиеся на неделю деньги. В конце концов, зачем волноваться, если под кроватью лежит картошка, а на полке в холодильнике – банка с кабачковой икрой и треть банки тушенки. И это еще, если не считать свеклы, из которой, по правде говоря, я не знала, что приготовить.

В субботу вечером меня ждал сюрприз: Танька позвонила ровно в 19:00 и сообщила, что их не пропускают ко мне на вахте. Я не стала уточнять, кого это – их, хотя и была заинтригована. Я быстренько сбежала вниз по лестнице. В холле все пять стульев оказались заняты: на них сидели четыре дюжих молодца и Танька.

Прежде чем я успела произнести хотя бы слово, из застекленной каморки раздался голос Солохи: спокойный такой голос, как у змеи. Я не знаю, почему я сразу подумала про змею. Я в курсе, что пресмыкающиеся безмолвны. Просто услышала Солоху, и сразу представила змею, вкрадчиво шипящую из норки.

– Подруга твоя может пройти, если у неё паспорт есть, а парни – нет. Не положено. В комнаты, где девушки живут, не разрешается посторонним парням проходить.

– У меня нет паспорта, есть студенческий, – отозвалась Танька.

– Оставляй на вахте.

– Мальчики, встретимся в клубе, – обратилась Танька к своим спутникам.

– Я чувствую себя пионером в детском лагере, – со смешком заметил один из мальчиков. – Хотел ночью к девочкам в палату пробраться, но засекла вожатая.

Солоха не удостоила его даже взглядом.

Парни ушли, а мы с Танькой поднялись на лифте ко мне в 802-ю.

– Ну, у вас и порядки! – воскликнула подруга, как только мы оказались в комнате. – А в 10:00 не иначе как комендант по комнатам проходит, чтобы удостовериться, что все выключили свет и лежат на правом боку.

– Типа того, – угрюмо ответила я.

Потом я долго и нудно жаловалась подруге, что соседки по комнате меня игнорят, что студенческая жизнь проходит бездарно, что душ работает пару раз в неделю. Танька внимательно меня выслушала и посоветовала забить на все и приезжать почаще к ним в общагу, чтобы вволю наслаждаться свободой и весельем.

Вечером, когда я отплясывала в клубе вместе с Танькой и ее одногруппниками, я подумала, что и вправду, лучший выход – забить на все. Почему это я вообще решила, что общага должна быть сказочно приятным местом? А друзья… друзья у меня и так есть.

Танька веселилась вовсю: дурачилась, весело смеялась, кокетничала со своими спутниками. Нет, я не чувствовала себя лишней. Время от времени подруга подходила ко мне, пританцовывая, чтобы прокричать на ухо что-нибудь по поводу музыки или парней. Да и мальчики из нашей компании заигрывали со мной почти так же активно, как и с Танькой. Только я не умела ловко, как подруга, приседать, извиваясь всем телом. Не получалось у меня и эротично двигаться, прижимаясь плечом к плечу партнера по зажигательному танцу. Когда один из Танькиных спутников брал меня за руки, вместо того, чтобы дерзко смотреть ему в глаза и заливисто смеяться, я опускала голову. И где только Танька всему этому научилась? В этот момент я ей завидовала больше чем когда-то Белле Свон.

Высокий брюнет – один из Танькиных джигитов – прошептал ей что-то на ухо, и они ушли куда-то вдвоем. Подруга подняла палец вверх и кивнула мне – очевидно, это должно было означать, что она скоро вернется. После ее ухода я еще немного потанцевала, но без Таньки —совсем стушевалась.

– Я сейчас приду, – бросила я парням.

Я решила найти туалет. Не то чтобы я волновалась, не размазались ли у меня стрелки, – просто захотелось пройтись.

Он перехватил меня у выхода из зала. Совершенно невообразимый тип. Нет. Он не показался бы мне невообразимым, если бы я встретила его на улице, в магазине, в музее. Однако в ночном клубе, где тусуются студенты, он выглядел, как лиса в курятнике: взрослый мужчина (о бог мой, с усами!) в темно-синем костюме с галстуком.

– Я могу пригласить молодую леди на танец?

Я едва удержалась, чтобы не сделать реверанс. Хотя, вообще-то, больше всего в тот момент мне хотелось улизнуть. Однако я почему-то постеснялась поступить невежливо.

Не дождавшись ответа, мужчина взял меня за руку и решительно поволок на танцпол.

– Как тебя зовут? – завел разговор мой партнер, как только мы с ним начали мерно раскачиваться под медленную композицию.

– Оля.

Пока я размышляла над тем, допускает ли этикет возможность отсутствия встречного вопроса, мужчина представился:

– Петр. Ты студентка, наверное?

Я кивнула.

– И что изучает сие прекрасное создание?

Я начала нервничать, догадавшись, что Петр (ну, надо же, Петр) затеял светскую беседу, чтобы получить повод прижиматься лицом к самому моему уху.

– Иностранные языки.

– Ты здесь с подружками?

– С подружкой и друзьями.

Он что-то еще спрашивал, а я отвечала и все думала о том, что звучащая песня какая-то уж нереально длинная.

– У меня великолепная идея – ты сбежишь от своих друзей, и я провожу тебя домой. Встречаемся в 12:00 возле входа в клуб, – скороговоркой проговорил Петр, когда медленная композиция закончилась.

Он заговорщически подмигнул, поблагодарил за танец и стремительно удалился.

Я запаниковала. Маньяк какой-то. С усами. Петр.

Я судорожно соображала. Танька с брюнетом, может, и вообще уже из клуба ушла. А если и нет, то не факт, что они в 12:00 захотят заканчивать вечеринку. К тому же отказывать Петру нужно было сразу, до того как он заговорщицки подмигнул. Бежать. Остается бежать.

Я пошла к тому месту, где еще совсем недавно танцевала с Танькой и ее молодыми людьми. Никого. Музыка почему-то не казалась мне больше зажигательной. Назойливые бумс-бумс мешали сосредоточиться и сообразить, как же все-таки лучше поступить.

Я вновь двинулась к выходу из зала, всё время озираясь в надежде найти Таньку. Подруги нигде не было видно. Я осторожно выглянула в длинный переход, который мне предстояло пересечь, чтобы добраться до гардеробной. Переход служил чем-то вроде кафе: те, кто устал танцевать, или просто хотел пообщаться с друзьями, сидели за столиками, установленными в ряд вдоль коридора.

Так и есть. Петр развалился на диванчике за самым дальним от меня столом. Он задумчиво смотрел в окно, будто бы в темноте за стеклом можно было что-то рассмотреть. Я подумала, что если пройду мимо него вместе с одной из групп то и дело снующих туда-сюда людей, то Петр, может быть, и не заметит меня.

Стайка смеющихся девушек как раз выходила из танцзала.

Зря я все-таки не подождала более подходящую компанию. Во-первых, слишком уж громко они смеялись. Во-вторых, Петр явно питал слабость к молоденьким девушкам.

Я старалась не смотреть в его сторону, но боковым зрением видела, что он резко отвернулся от окна.

– Оленька! – услышала я, когда уже было начала надеяться, что проскочила.

Пришлось останавливаться и улыбаться.

– Составите мне компанию?

Вопрос поставил меня в тупик. Что он имел в виду? Предлагал вместе пить бутылку пива, которую он крутил в руках?

Я по-прежнему стояла и улыбалась усатому мужчине, как девочка-имбецил. Мимо меня проходили жизнерадостные студенты в кожаных юбках, рваных джинсах и кружевных платьицах, на которые пошло не больше полуметра материи. А я, как провинившаяся школьница, улыбалась сорокалетнему мужику в темно-синем костюме с галстуком.

– Присаживайся.

Петр кивнул на диванчик напротив него.

Я села, надеясь, что страдание на моем лице читается не слишком отчетливо. И почему это, как только я собираюсь весело провести время, неизбежно вырисовываются какие-то сюрреалистические сюжеты.

– Ты здесь часто бываешь? – поинтересовался Петр.

– Не особенно.

«Вряд ли еще приду», – подумала я про себя, одновременно прокручивая в голове варианты бегства.

– А знаешь, ты, Оля, похожа на мою первую любовь. У нее были такие же, как у тебя густые каштановые волосы, умные карие глаза и, – тут Петр посмотрел на мою грудь, – красивая фигура.

Я похолодела: точно, маньяк.

– А почему «были»? – спросила я и стала внимательно наблюдать за выражением лица собеседника.

– Ну, я не видел ее много лет. Может, сейчас она выглядит совсем по-другому.

Вроде, глаза у Петра не бегали. Я немного успокоилась.

– Мы встречались в старших класссах, а потом судьба нас развела.

Я не стала интересоваться подробностями, однако Петр начал вываливать их на меня, не дожидаясь приглашения.

– Помнится, я провожал ее с дискотеки через пустырь. Там еще синяя лавочка на боковой тропинке за елками стояла. Эхх…

Петр опустил голову и стал рассматривать этикетку на бутылке с пивом.

Я решила, что настал момент делать ноги.

– Я отойду на минутку.

Петр очнулся от грез и кивнул.

В очереди к уставшей тетеньке-гардеробщице было всего три человека – не совсем твердо стоявший на ногах белобрысый парень и две девушки. Я то и дело оглядывалась на вход в коридор, соединяющий холл и танцзал.

«Ой, я вдруг вспомнила, что забыла выключить утюг».

«Ой, мне позвонила мама и сказала, чтобы я срочно ехала домой».

«Ой, я хочу в куртке кошелек взять, чтобы тоже купить себе пива».

Я репетировала реплики на случай, если в холле вдруг появится Петр.

Через десять минут маршрутка везла меня по ночным улицам к общежитию. Волнение, связанное с побегом от Петра, постепенно улетучивалось. Зазвонил сотовый.

– Ты где вообще? – завопил телефон Танькиным голосом.

– В общагу еду, я вас потеряла, потом ко мне мутный чувак какой-то пристал. В общем, потом расскажу.

5

Общежитие, как всегда ночью, казалось уснувшим навеки. Хорошо, хоть вахтерша не спала и услышала, как я барабанила во входную дверь. Если бы вахтершей оказалась Солоха, я наверняка осталась бы на улице до утра. И не важно, что я всего лишь на полчаса припозднилась.

Единственный на этаже душ снова не работал. Нет, холодная вода из него лилась вполне исправно. Жаль, что я не морж. Могла бы каждый вечер плескаться в волю.

Перед сном я решила почитать Сомерсета Моэма. Приближалась пора сдавать пересказ очередных 100 страниц внеклассного чтения на английском. В моей сделанной из половинки тетради книжечке еще не появилось пока ни одной росписи Эльвиры Петровны. Такая роспись должна означать, что наша элегантная кураторша в очередной раз проконтролировала процесс обогащения моего кругозора сокровищами английской литературы.

Я осилила всего только 2 страницы, а меня уже начало клонить ко сну. Нет. Дело было не в книжке, просто я устала. По-настоящему устала, будто весь вечер таскала камни.

Сонливость сняло как рукой, когда вдруг отворилась дверь, и в комнату вошла Люба. Ничто так не бодрит, как появление в комнате маленького ребенка в полночь. Особенно, если ты готова поклясться, что закрывала дверь на ключ.

– Как ты сюда попала? – спросила я, силясь казаться спокойной.

– Ты из душа возвращалась, а я по лестнице поднималась. Я заметила, в какую ты комнату зашла. Потом я сходила сказать маме, что забегу в гости на минутку.

Я подумала, что может, все же я забыла закрыть дверь. Хотя мне казалось, что я помню, как щелкнул замок.

– А почему ты одна? – спросила Люба, взобравшаяся тем временем ко мне на кровать.

– Мои соседки домой на выходные уехали.

Мне вдруг померещилось, что, как только девочка уселась у меня в ногах, мои ступни под одеялом начали мерзнуть. Я мысленно обозвала себя параноидальной дурой.

– А мама не волнуется, что ты ночью по общежитию ходишь?

– А мне утром в садик не вставать, – по-своему объяснила себе мой вопрос Любочка. – Мама на пары уйдет, и я сплю, сколько хочу.

– Что же ты делаешь одна, пока мама на парах?

– Играю или с людьми общаюсь.

Я улыбнулась – с людьми она общается, ну надо же.

– Маме нравится студентов учить, – сменила тему разговора Люба. – А ты почему не хочешь детей учить, когда закончишь институт?

Я постаралась ответить со всей серьезностью:

– Не чувствую в себе педагогического таланта.

Люба важно закивала – дала понять, что понимает, какая серьезная это проблема – отсутствие педагогического таланта.

Я улыбнулась и подумала, что профессия родителей накладывает отпечаток на ребенка. Но потом я вдруг засомневалась в правильности собственной мысли. Моя мать работала библиотекарем, а папа – слесарем на заводе. Я мечтала попасть в редакцию какого-нибудь крупного московского журнала. А стану, скорее всего, менеджером по работе с клиентами в одной из местных шараг типа «Рога и копыта».

Я так глубоко задумалась, что даже почти забыла про Любу. Девчонка, видимо, не любила, когда про нее забывали. Она начала дергать мое одеяло. Ее косички, перевязанные ленточками в ретро-стиле (мне хотелось взглянуть на Любину мать), подпрыгивали над плечами.

– Оля, ты говорила, что журналисткой хочешь быть. Ты, наверное, в Москву уедешь?

Я всмотрелась в хитро поблескивающие при свете ночника карие глазенки, стараясь разгадать, не умеет ли часом моя ночная гостья читать мысли.

Обычные глаза. На угольки похожи. Может быть только, детским глазам полагается быть наивными? Никакой наивности в Любиных глазах не наблюдалось.

– Ну, чтобы в Москве жить, нужно много денег, – пустилась я в объяснения. – Да и просто так кто меня журналисткой возьмет? В любом случае некоторое время придется здесь в городе поработать. Например, менеджером по работе с клиентами. Может быть, найду вакансию переводчика.

Как-то странно на меня Люба смотрела. Будто я ей казалась великовозрастной дурочкой, которая сама не знает, что несет.

– Закрой глаза и дай мне руку, – попросила вдруг она.

Я подчинилась.

Люба обхватила мою кисть ладошками с двух сторон. Обычные детские ладошки. Теплые.

– Ты мне покажешь фокус? – сама не знаю, почему я заблеяла сюсюкающим голосом.

Люба не ответила.

Я опять почувствовала иррациональный страх и открыла глаза.

Никто не держал меня за руку. Я почему-то сидела не на кровати, а за серым столом. Передо мной стоял компьютер с какими-то таблицами на экране: белые циферки на сером фоне.

Окно располагалось прямо рядом с моим столом (он и вправду мой?). Я встала, чтобы посмотреть, что там, за стеклом.

Я почти ничего не увидела. Обзор загораживал длинный серый амбар или склад, или еще что-то в этом роде – нечто тоскливо серое без окон.

– Когда будут готовы накладные? Пейзажем можно и позже полюбоваться.

Я вздрогнула и обернулась на голос.

Толстый дядька в мятой клетчатой рубахе смотрел на меня, сдвинув кустистые брови. Он резко (на удивление резко – с таким-то весом) развернулся и исчез в соседней комнате.

Я отошла от окна, плюхнулась на стул и стала внимательно рассматривать таблицы. Я не знаю, откуда пришло понимание. Оно пришло и все – будто я всегда это знала. Нужно искать позиции в каталоге – те самые позиции, что напечатаны на вот этих листах, что громоздятся в куче слева от компьютера. Далее я должна ввести количество коробок с товаром, стоимость каждой единицы товара, а затем вычислить сумму каждой накладной. И так весь день. И так всю неделю. И так….

Меня передернуло, и я открыла глаза. За окном было светло. Я лежала под одеялом в постели. На тумбочке по-прежнему светился привезенный из дома ночник. В 802-й царила безупречная тишина.

Я подумала, что уснула с книжкой, и мне приснилась Люба, а потом – так и вообще кошмар какой-то про скучнейшую в мире работу.

Я встала и сунула ступни в тапки. С одеяла упала что-то мелкое и звякнуло об пол. Я нагнулась и подняла невидимку – детскую невидимку с пластмассовыми вишенками.

6

После обеда вернулись в общагу Лариса с Ирой. К этому времени я уже подготовилась к парам понедельника и от нечего делать забралась с ногами на подоконник, чтобы смотреть на желтеющие заросли лесопарка, раскинувшегося за студенческим городком.

– Как съездили? – поинтересовалась я.

– Отлично, – отозвалась Лариса.

Я подумала, что она могла бы спросить, как я провела выходные. Просто из вежливости.

Соседки как раз распаковывали сумки с привезенной из дома провизией, когда в дверь постучали.

– Войдите, – громко сказала Ира, продолжая искать что-то в большом пакете.

Дверь отварилась, и в комнату вошел Ильдар, приветливо улыбаясь мне и моим опешившим соседкам.

– Здравствуйте! К вам можно?

Ира и Лариса, видимо, изрядно растерялись. Они замерли с открытыми ртами и не произносили ни слова.

– Привет. Проходи, пожалуйста, – поприветствовала я гостя.

Я старалась излучать гостеприимство, пытаясь хотя бы частично нейтрализовать ледяные флюиды, которые начали распространяться по комнате сразу же, как только девчонки пришли в себя, процедили «Здравствуйте» и продолжили разбирать сумки.

Ильдар сел на мою кровать.

– Я тебя не отвлекаю? – спросил он у меня.

Надо же, эти двое сумели выбить из колеи даже нагловатого огромного азиата.

– Нет, совсем не отвлекаешь. А пойдем, чайник вскипятим, я тебя чаем угощу, – предложила я и спрыгнула с подоконника, попутно радуясь тому, что после обеда накрасилась от скуки, а также тому, что не успела еще умять земляничное печенье.

Мы стояли на кухне, прислонившись попами к подоконнику и беседовали, ожидая, пока закипит мой старенький синий чайник со свистком.

Аспирант рассказал, что пишет научное исследование, тема которого связана с монголо-татарским нашествием, несколько раз в неделю ведет лекции и семинары у третьекурсников истфака и неспешно готовится к экзаменам кандидатского минимума. Я в свою очередь поведала о том, что без устали учу по 100—150 новых английских слов в день, бесконечно пересказываю прочитанное и пишу-пишу-пишу упражнения по грамматике.

Ильдар поинтересовался тем, как мне живется в общаге. Я ответила, что нормально. Не рассказывать же в самом деле, что соседки по комнате и знать меня не хотят. Вместо этого неожиданно даже для себя самой я выпалила:

– Лестницы, лифты, этажи… не люблю я этого. Когда я вырасту, буду жить в частном доме.

Ильдар посмотрел на меня с высоты своего двухметрового роста и спросил:

– А если не вырастишь?

Мы оба засмеялись так, что студентка, выносившая из кухни кастрюльку с только что сварившимся супом, вздрогнула и чуть не уронила ношу.

Вскоре мой чайник заголосил. Я заварила пакетики с «Майским» чаем в кружках, которые принесла с собой из комнаты, вскрыла пачку с земляничным печеньем. Мы пили чай, повернувшись лицом к окну, смотрели на хмурое серое небо и продолжали болтать.

– А ты вообще как прошел? Солоха ж не пускает парней в комнаты к девушкам.

– Какая Солоха?

Я засмеялась, сообразив, что кроме меня ведь никто и не знает, что она Солоха.

– Вахтерша с рыжими волосами, которая платок на голове повязывает на манер Солохи из «Вечеров…».

– А! Клавдия Евгеньевна! Эта милейшая женщина пропустит меня куда угодно, – со смехом ответил Ильдар, потешно приподняв брови, как будто намекая на нечто пикантное.

– Буду знать, что ты с ней в особых отношениях, – поддержала я шутку.

Мы стояли у окна и пороли чушь. Я вдруг поняла, что вот этого мне и не хватало в последние дни – просто поболтать с кем-нибудь – с кем-то, кто не против меня видеть. Ведь если Ильдар постучался в мою комнату, он хотел меня видеть. Правильно?

Чай в кружках закончился, и мы налили еще. Земляничное печенье казалось необыкновенно вкусным, а природа за окном – волшебной. Ну и что, что серое небо. Едва тронутые золотистой краской деревья, какое-то особенное баюкающее спокойствие в воздухе и предчувствие бабьего лета… – это ли не романтическая атмосфера.

– Спасибо за чай, – сказал мне Ильдар и подмигнул. – Наверняка встретимся еще.

Я почувствовала легкое разочарование. Он не сказал, к примеру: «Давай сходим куда-нибудь вечером» или «Можно я зайду завтра». Хотя, понятное дело, заходить в 802-ю, где при его виде поджимают губы и отворачиваются, ему вряд ли хотелось. Ильдар попрощался прямо там, на кухне, и отправился восвояси.

Я вымыла чашки в видавшей виды кухонной раковине и вернулась в комнату. Мои соседки сидели рядышком (как две аккуратные образцовые курочки) на кровати Иры.

– Оля, – строго и официально обратилась ко мне Ирина.

Я остановилась напротив девчонок, вопросительно посмотрела на них и вдруг почувствовала себя так, будто бы меня вызвали в деканат, чтобы отчислить. Опыта такого у меня не было (тьфу-тьфу-тьфу), но почему-то на ум пришло именно это сравнение.

– Мы только приехали, переодеваться собирались…. Ты знаешь, у нас в общежитии не принято в комнате с парнем встречаться. Я не знаю, как его пропустили на вахте, но это серьезное нарушение правил.

Я удивилась – столько слов сразу Ира мне еще ни разу не говорила.

– Мы же ушли почти сразу, – оправдывалась я, чувствуя себя при этом довольно противненько.

Девушки не посчитали нужным продолжать разговор – просто поднялись с кровати как по команде и отправились заниматься своими делами.

Я злилась. Бесилась, нервничала, возмущалась. Я понимала, что эти две воображалы просто ищут повод для ссоры. Или, может быть, повод, чтобы не разговаривать со мной совсем.

Ночью я долго не могла уснуть. Я убеждала себя в том, что злиться деструктивно, что лучше всего совсем не думать о них. Однако сон все равно не шел.

Я тихонько выскользнула из кровати, надела халат прямо на ночную рубашку и пошла на кухню. Там за кривым железным столом сидела, уставившись в лежащую на столешнице толстую книгу, пухленькая блондинка Настя.

– Привет. Тебе тоже не спится?

Настя подскочила на стуле и вскинула на меня широко распахнутые голубые глаза.

– Извини, что напугала.

– Привет. Да ничего. Это я зачиталась. А я думала, это Люба. Сюда после 12 редко кто другой заходит.

Я с облегчением вздохнула: Люба – все-таки не плод моего воспаленного воображения. Значит, я вполне себе здорова.

– А ты к понедельнику недоучила что-то? – поинтересовалась Настя.

– Нет, просто не спится. Решила побродить, как медведь шатун.

– А…. А мне кровь из носу надо еще 50 страниц Цвейга домучить, чтобы Маргарите Марковне было что сдать завтра.

– Ты с немецко-английского? – догадалась я.

– Ага. Третий курс.

– А я с англо-немецкого. Второй курс. У нас немецкий только в этом году начался, и пока я не намного больше могу сказать, чем Ich heiße Olga.

Настя засмеялась.

– Ничего! У тебя еще все впереди. На третьем курсе практика речи полностью на языке идет, даже если этот самый язык – второй.

– Das ist fantastisch!

Мы еще немного поболтали и посмеялись, а потом я вернулась в постель. Человеку еще 50 страниц Цвейга домучивать, а тут я со своей бессонницей.