Красавица за чудовищем. Книга четвертая

И тут все пошло по кругу. Они начали представляться, смущаясь, чуть краснея. Некоторые нарочно дурачились. Обычно так вели себя ребята из Эритреи или Кении. Их хлебом не корми – дай только посмешить народ и самим вдоволь поржать. Беженцы из Сирии держались, как всегда, чуть недовольно и высокомерно. Вот они всегда ведут себя так, будто им все что-то должны. Студенты из Китая старались чеканить каждое слово, хотя у них все получалось наоборот. Их китайский немецкий расплывался, как расстроенные струны гитары. Были еще студенты из Македонии, Румынии, Хорватии, Молдавии, Киргизии, Грузии и еще откуда-то. Я не стараюсь запомнить их сразу же. Хани оказалась единственной ученицей из России.

Итак, 6 февраля 2017 года стартовал уровень А1.1, где училась моя кузина Хани из Новосибирска. Мы начали, как обычно, с приветствия, чуть поиграли, посмеялись. Мне нравится этот момент, когда мы только начинаем знакомиться. Все еще пытаются держать себя вежливо и показать себя с лучшей стороны. Это потом они привыкают и уже даже не стараются произвести впечатление друг на друга и на меня. А вначале они слушают меня чуть ли не с открытым ртом. Вот было бы так всегда так, как в первую неделю: все приходят вовремя, никто никуда не отпрашивается, все сидят тихо, делают все задания. Рай для моих глаз и ушей. Сегодня мы прошли только базовые фразы, такие как, например: «Меня зовут так-то. Я приехал оттуда-то. Мне столько-то лет. Мое хобби такое-то. Я по профессии тот-то…» Завтра мы начнем с алфавита. А сегодня просто поиграем.

Хани держалась достойно. Мне кажется, что она очень выделяется среди всех. Есть в ней нечто притягательное, особенно когда она улыбается. Сразу из мыши превращается в цветок. Или мне так только кажется. Посмотрим, как дальше пойдет, но произношение у нее уже сейчас очень хорошее, в отличие от ее сокурсников. Больше всего меня забавляет тот момент, когда ко мне приходят еще совсем новенькие, которое нахватались вершков языка и пытаются что-то говорить. В земле Гессен есть свой диалект. Люди тут шикают, и вместо привычного «Ихь» тут можно часто услышать произношение «Ишь». И вот, значит, приходят ко мне ученики на уровень А1.1, и мы начинаем знакомиться. Я специально демонстративно и нарочито ясно произношу так: «Ихь хайсе Барбара», что значит: «Меня зовут Барбара», но мои доблестные ученики, наслышавшись гессенского диалекта, так же медленно и с расстановкой произносят: «Ишь шайсе…», что в переводе означает ничто иное, как: «Я дерьмо…» Еще один рай для моих ушей.

После всей этой возни у меня по расписанию еще одна группа, но там уже В1, с ними привычнее и легче. Потом я до трех часов веду кружок лепки, и домой.

Меня вот что удивило: когда я пришла домой, Хани сказала, что нашла работу. Сказала, что будет поливать цветы, вытирать пыль и прибираться в гончарной мастерской после занятий. Надо же, я об этом только подумала, а она уже подала заявление, и ее уже даже приняли. С таким темпом она тут не пропадет.

– Ну и как твои впечатления? – спросила я.

– Мне очень понравилось, – сверкая глазами, сказала она. – И почему ты сказала, что Лукас – дерьмо-учитель? Он вполне нормальный. Образованный и терпеливый. Никакой он не дебил.

Она меня прям насмешила. Думаю, она одна из всего класса так считает. Она вообще всем всегда довольна до ушей. Даже бесит порой. Все ей нравиться, все люди у нее хорошие, все особенные, интересные, добрые и так далее. Мне порой кажется, что мой дядя Ульрих воспитывал ее где-то в отдаленной пещере, где только цветы да бабочки. Не знаю, почему она так себя ведет. На умственно отсталую вроде не тянет, но что-то в ней все равно не так. Нельзя ведь прожить до двадцати пяти лет в этом скотском мире и быть такой наивной. Но я не преследую цель ее перевоспитать или изменить. Мне и свих шлаков хватает в жизни. Пусть будет такой, раз ей так хочется, раз ее горе-родители позволили ей такой вырасти. К тому же мы, немцы, какие? Правильно, толерантные ко всему! Любое дерьмо можно положить нам в рот, и мы его с радостью и проглотим. А если откажешься, то ты «Фу! Гнусный и ничтожный человек, который не умеет быть либеральным». Дискриминация в нашей стране строго запрещена законом. Хотя никто не будет отрицать, что этот закон прилежно нарушается, особенно в глубинках. Ну, не будем об этом.

– Как тебе твоя новая группа? – спросила я Хани, пока она накрывала на стол, хотя я уже знала, что она ответит.

– Мне нравится наша группа. Разношерстная, веселая. Есть много чему поучиться. Сложно было только потому, что Нина из Грузии и Ильгиз из Киргизии постоянно разговаривают на русском. Это немного отвлекает, а так в целом мне очень понравилось. А тебе?

– А что мне? Я их еще не знаю. Пока что все вы для меня на одно лицо.

– Но ведь мы сегодня познакомились.

– И что? Нужна как минимум неделя, чтобы вас всех запомнить хотя бы по имени.

– Скажешь тоже. Тут запоминать нечего, – рассмеялась она в ответ.

И тут она меня просто удивила. Я, так, с насмешкой сказала, чтобы она перечислила всех по порядку, а она, пожав плечами, как начала:

– Аммар, двадцать семь лет, из Сирии, играет в шахматы, химик-технолог по профессии. Елена из Молдавии, двадцать три года, замужем. Медсестра по специальности. Нина из Грузии, двадцать четыре года, работает няней в данный момент, смотрит футбол и все новости, связанные с ним. Адиль из Ирака, двадцать семь лет, разведен, играет в волейбол, временно безработный. Ильгиз из Киргизии, двадцать один год, играет футбол каждую субботу в парке Ост с командой узбеков. Хихи из Китая, тридцать пять лет, пианистка…

И так далее, пока подробно не перечислила всех в том порядке, в каком они сегодня сидели.

– Что с тобой не так? – испуганно спросила я. – Как ты так их запомнила?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Папа говорит, что у меня супермозг. Но это, конечно, не так. Просто у меня хорошая память, как зрительная, так и слуховая.

– Не может быть такого, – недоверчиво поморщилась я.

– Может быть, и не может.

Тут я начала ее закидывать вопросами. Самыми различными. Во что я была одета в первую нашу встречу? Продиктовать мой номер телефона. Рассказать, что мы ели неделю назад. И я окончательно убедилась, что Хани – исключительная девушка, когда она назвала мне по порядку название всех станций от нашего дома до школы. Учитывая то, что она почти не говорит по-немецки, и проехала по этому маршруту сегодня в первый раз, было невероятно, когда она так легко и просто назвала мне все эти сложные длинные немецкие названия.

– Хани, ты же гений! – восклицала я. – Подумай только, с такими способностями ты могла бы стать знаменитостью и такие деньги загребать!

Хани вдруг побледнела и опустила глаза.

– Нет. Не надо. Лучше жить тихо и безмятежно. Этот покой дорогого стоит, – чуть слышно пролепетала она.

– Давно у тебя это? – не унималась я.

– Всегда, сколько себя помню. Память подвела меня только однажды. Но я тогда была еще совсем ребенком.

– Но ведь иметь такой дар – это просто счастье. Я даже не помню, что мы ели на завтрак. Память у меня – дрянь какая-то.

Хани чуть заметно улыбнулась.

– Иметь хорошую память – это не всегда счастье. Бывают вещи, о которых лучше бы вообще забыть навсегда. Так что, может, повезло тем, у кого память – дрянь.

Она принялась накладывать себе тушеные овощи, и я заметила как ее пальцы чуть дрогнули. В мире бывают разные чудеса, но все же диву порой даешься, когда с этим лично сталкиваешься. Я за свои тридцать девять лет редко сталкивалась с такими индивидами, как Хани. В основном меня окружали редкие выродки. А теперь у меня даже появилась надежда. А вдруг и у меня тоже есть какие-нибудь необычные способности? Все-таки с мы Хани двоюродные.

ГЛАВА 2

Хани

Мой первый день в школе. Впечатлений – хоть ковшом вычерпывай. Группа у нас большая, веселая. Один только Фуртуна из Эритреи чего стоит. Он раскачивался на стуле все занятие, и на втором часе таки грохнулся. Такой гогот поднялся, когда из-под стола как вилы торчали его худые ноги. Он поднялся, и все еще больше покатились со смеху, ведь его жесткие, мелкие и черные, как уголь, косички топорщились во все стороны, делая его схожим с сумашедшим ежом. Даниела из Румынии, женщина сорока двух лет, любезно протянула ему руку и собрала всю рассыпавшуюся канцелярию. Интересно, как бы на это отреагировала Барбара, случись это на ее уроке. Наверное, закатилась бы своим сиплым прокуренным смехом на весь класс. Кстати, она пришла на первое занятие в рваных джинсах и коричневом свитере с принтом. Она вошла в класс в привычной манере: чуть сутулясь, немного покачиваясь. Окинула нас взглядом, и я почти почувствовала, как в уме она произнесла свое любимое слово. Ощупав позади себя стол, она чуть подпрыгнула и села на него, растопырив ноги, как мужик в общественном транспорте. Слегка покачивая ступнями, она представилась, и мы начали знакомство. Да уж. Такого экстравагантного учителя еще поискать нужно. Не думаю, что в Германии все учителя ведут себя именно так. Но мне все равно нравится. Это причудливо и забавно. Ломает все стереотипы, выводит из шаблонного мышления. В конце концов, почему бы и нет? Разве кто-то запрещал учителю сидеть на парте, оголив свои бедра и колени через дырки в джинсах? Ничего такого в этом нет. Особенно если учитель – профессионал своего дела, как наша Барбара. А ведь она действительно на редкость хороший преподаватель. Я это сразу заметила, и другие тоже. Эти двое: Нина и Ильгиз – всю перемену обсуждали ее, говоря, что им повезло с ней. Барбара хорошо объясняет. У нее есть способность сплачивать разных людей в одну команду. Она уже сегодня создала атмосферу здоровой конкуренции. Достав из драного рюкзака небольшой мягкий мяч с изображением хмурой мордашки, она бросила его Лене из Молдавии. Игра заключалась в том, что если тебе в руки попал мяч, то нужно было назвать любую страну. У каждого было только пять секунд. Кто не успевал или же повторялся, тот садился. В течение игры Барбара подправляла нас. И так мы потихоньку запоминали, как звучат те или иные страны на немецком. Эту игру я выиграла и получила свою долю аплодисментов. Потом она показала, как обычно здороваются в Германии. Никаких объятий или поцелуев, как у испанцев, никаких глубоких поклонов, как у корейцев. Обычное рукопожатие и вежливая улыбка. Она предложила нам сдвинуть все столы, чтобы было побольше места, а затем мы пустились по кругу пожимать друг другу руки, приговаривая: «Guten Morgen. Ich heisse…» Было довольно весело. Потом мы выучили еще несколько фраз. Сделали два упражнения из учебника. Только первый день, а я уже так хорошо себя ощущаю, словно месяц учу этот язык.

На второй час к нам пришел Лукас. Завидев его, я громко поздоровалась с ним, и ему пришлось ответить по долгу службы. Все-таки я выиграла. Но он меня, по-моему, даже не узнал. Странно то, как он всегда держит свои глаза: они у него всегда чуть прикрытые. У нашей соседки бабы Ани был птоз левого глаза, поэтому у нее левое веко всегда было опущено и напоминало дряхлую шторку. С таким взглядом она всегда выглядела уставшей и сонной. Вот у Лукаса почти такой же взгляд. Нет у него никакого птоза, но и глаза он никогда полностью не открывает. Может быть, это потому что он очень высокий и привык на всех смотреть сверху вниз. Но из-за того что он никогда не открывает глаз полностью, сложно понять, что он имеет в виду, когда что-то говорит. Мимика у него бесцветная, речь блеклая и сухая. Говорит он только по делу, и голос его всегда на одной волне. После такого шумного первого урока было очень непривычно сидеть в полной тишине. Лукас даже знакомиться с нами не стал. Он просто написал свое имя на доске и провел короткую перекличку. Когда Лукас называл имя, то едва поднимал взгляд, чтобы посмотреть на человека. На лице его было такое безразличие и такой холод, что всем становилось не по себе. Он раздал каждому по пять карточек с картинками на одной стороне и немецким словом на другой. Потом сказал, чтобы мы поучились произносить слова на пару с соседом по парте. Я оказалась в паре с китаянкой Чанг. Она безупречно говорит на английском, и потому постоянно приносит слова как-то неправильно: с английским акцентом. Когда нам что-то было непонятно, мы спрашивали Лукаса. И он отвечал, а порой писал что-то на доске. Говорит он неспешно и четко. Объясняет хорошо, но так уныло, что сразу же отпадет желание переспросить. С его приходом все в классе будто бы стали такими взрослыми и серьезными. Мне даже смешно сделалось. Просто чудо какое-то, а не учитель. Но даже несмотря на всю скуку, окутывающую его плечи, как невидимый ореол, все же молодые девушки рделись румянцем когда он хоть немного поднимал свой полуоткрытый взгляд на них. Никто не будет отрицать, что Лукас очень красивый. На редкость красивый мужчина. С очень приятными и спокойными чертами лица. Интонация его, конечно, бесцветная, но сам голос приятный. Ростом он, наверное, около двух метров, но спину держит ровно, в отличие от моей кузины. Одет он опрятно, ничего вычурного. Все скромно и незаметно. Ему как будто бы хочется быть невидимкой. А природа над ним посмеялась, сделав его высоким, красивым и заметным среди толпы. Нина из Грузии, по-моему, положила на него глаз, едва он перетупил наш порог. Она сидит почти рядом с учительским столом, и я несколько раз наблюдала, как она обращалась к нему за помощью, спрашивая, как приносится слово «велосипед», или «телевизор», или «еда». Он сухо отвечал ей в ответ.

Потом мы изучили формы обращения. В немецком, как и в русском, есть две формы; уважительная и дружеская. Лукас сказал, что с ним мы можем общаться на «ты». Так странно: когда мы «тыкали» Барбаре, то было как-то нормально, а вот когда Лукас сказал, что мы можем говорить ему «ты», то многие девушки прямо зардели, как розы на грядке. Нина специально пару раз обращалась к нему на «вы», и когда она ее переправлял, она так обворожительно улыбалась, что даже ее сосед Ильгиз не выдержал. Он толкнул ее локтем и сказал на русском, чтобы она не строила ему глазки так явно, да еще в первый же день. Она звонко рассмеялась, чуть запрокинув голову, и откинув назад небрежно спадавшие на лоб пряди. Эта молодая девушка – та еще кокетка. Когда она так жеманничает, то может казаться симпатичной, хотя черты лица у нее все равно слишком крупные. Черезчур большие глаза, большой крючковатый нос и очень пухлые губы. Но в целом Нину можно назвать красивой, если не разглядывать ее детально. Вообще в нашем классе много красивых девчат. Особенно хороша одна молодая студентка из Мексики. Ее зовут Алекса, ей двадцать семь лет. Она не просто красивая, но какая-то эффектная. Все в ней такое выдающееся и притягательное. Когда сегодня во время занятия она прошлась вдоль стены к доске, то все парни прямо вперили в нее взгляды. А двое мужчин из Сирии после этого еще переглянулись и так многозначительно заулыбались, что вокруг их голов будто засверкала красная аура. Девушки тоже разгадывали Алексу. Да и было на что посмотреть. Талия у нее тонкая, а бедра и грудь округлые и большие. Волосы каштановые, густые, чуть вьющиеся, а лицо такое все жаркое, что даже частые веснушки не портят ее образ. Она прошлась к доске, взяла маркер и написала по памяти пять слов, которые она успела выучить. Лукас исправил ее ошибки, но она будто бы этому даже обрадовалась. Нет, она не была такой, как Нина. Нина просто глупо жеманничала и заигрывала. Алекса держалась уверенно и смело. Она знает, что красива, и для этого ей ничего не нужно делать. И хотя Лукас остался и к ней холодным, на ее лице все же проскользнуло некое торжество. Как же повезло девушкам, которые просто от природы прекрасны. Которые родились с большими глазами, густыми каштановыми волосами. У некоторых глаза черные, у некоторых зеленые или голубые. Все это всегда смотрится гармонично и правильно. Голубоглазые блондины или же зеленоглазые рыжие, кареглазые брюнеты или русые, все равно это гармония природы. Все так должно быть. Все это правильно. Сейчас, когда мне двадцать пять лет, я уже смирились со своей внешностью. Поначалу мне хотелось что-то изменить, и я даже сделала несколько попыток, но все заканчивалось хуже, чем начиналось. Что бы я ни делала, все меня будто бы еще сильнее уродовало, вызывало смех окружающих. Сейчас уже прошло время, когда я с завистью смотрела на красавиц и плакала в подушку из-за своей нелепой внешности. Сейчас мне уже более или менее все равно. Хотя было бы, конечно, здорово однажды проснуться красавицей. Иногда в безумии я мечтаю о том, как буду идти по улице и привлекать взгляды. Из-за постоянного осознания своего убожества я мечтаю быть не просто красивой, но такой, чтобы прямо поражать всех красотой. Но всему этому было суждено остаться просто невысказанными мечтами. Никому ведь не запрещено мечтать, а это все, что мне оставалось делать, чтобы снова не впасть в депрессию и пуститься в бега. Да и куда мне бежать? Уже вот прибежала в Германию. Хочется обосноваться на одном месте и жить спокойно. Барбара говорит, что немцы – люди, терпимые ко всем. Может быть, я тут найду покой и счастье, о котором мечтает обычный человек, обычная девушка вроде меня. Хотя моя кузина уже несколько раз назвала меня неординарной смертной. Говоря о неординарности, Барбаре бы следовал взглянуть в зеркало. Вот она уж точно не от мира сего. Но она, напротив, считает себя нормальным существом, каких на нашей скотской планете пруд пруди. А вот я для нее целая находка. Думаю, это все из-за моей памяти.

Память у меня действительно в чем-то необычная. Я это стала понимать, когда пошла в школу. Раньше мне казалось, что все люди так хорошо все запоминают. Но оказалось, что таких, как я, единицы. Благодаря своей памяти я на отлично окончила школу, поступила в университет, участвовала в различных конкурсах. Одним словом, получила свою долю славы, которая, вообще-то, мне была не нужна. Сейчас, честно говоря, мало где пригодится такая способность, как у меня. Ведь все сейчас компьютеризировано. Так что почти не осталось сфер, где может понадобиться безупречная память, как у меня. Хотя, говоря о безупречности, я, признаюсь, лукавлю. Был в моей жизни случай, когда память меня подвела. И это так досадно, ведь именно тот фрагмент, который выпал из моей головы, так для меня важен и по сей день. И как бы я ни пыталась, я не могу вспомнить. Я бы отдала все на свете, лишь бы найти этот недостающий пазл и восстановить картину в целом. Но пока что мне не удается это сделать. И это порой вводит меня в отчаяние, раздражение, злобу, обиду, депрессию. Как бы мне хотелось хоть на минуту вернуться в то время и пережить это мгновение еще раз, чтобы вспомнить раз и навсегда. Может быть, тогда мой вечный бег из страны в страну, из города в город прекратится.

Лукас

Я сначала не сразу вспомнил, где я слышал этот голос. Как только я вошел в класс, она тут же со мной поздоровалась. В памяти мгновенно стали всплывать обрывки, где постоянно звучал этот задорный женский голос. Я взглянул на нее. Маленькая, смешная, с глазами, как у кошки. Я будто бы уже видел ее раньше, но не мог вспомнить, где. Особенно это ее пожелание дорого утра, оно словно уже давно меня преследует. Об этом я задумался аж на целых десять секунд, потом благополучно забыл. И снова вспомнил, когда после занятий побрел домой. Сегодня у меня не было уроков в мастерской, поэтому после того как я заменил гриппующую Сабину, я побрел по привычной мостовой на свою станцию. И тут она снова увязалась за мной.

– Лукас! – окликнула она. – Ты дом? – спросила она на своем начальном немецком.

Я даже не взглянул на нее, и уж тем более не стал отвечать. Занятия закончились. Вне школы я никому ничего не должен. Я продолжил свой путь, а она мельтешила рядом на своих коротких ножках. По-моему, ей уже двадцать пять, но выглядит она лет на четырнадцать. Маленькая, худая, со вздернутым носом, с совершенно каким-то детским голосом. Этот голос до сих пор звенит в моих ушах. Она всю дорогу шла за мной. Потом села в тот же поезд, что и я. Примостилась рядом, как будто бы мы знакомы сто лет. Протянула мне открытую шоколадку, на которую я едва взглянул. А потом началось «Это поезд. А это велосипед. Правильно? Это метро, а это улица? Правильно?» Нужно заметить, что произношение у нее недурное, но все равно меня раздражает, когда кто-то заставляет выполнять работу в нерабочее время. Я ей в репетиторы не нанимался. Так что я просто молча игнорировал ее вопросы. Но она все говорила и говорила. Я дал на занятии больше пятидесяти новых слов. Как она так их быстро запомнила? Я вышел из поезда, она за мной. Я перешел дорогу, она за мной. Я стал идти быстрее, а она все так же плетется за мной, едва поспевая. Так я первый раз дошел до дома в чьем-то сопровождении. Открыл подъездную дверь, она за мной. Проверяю почтовый ящик, и тут она отпирает ключом соседний почтовый ящик. До меня вдруг дошло, что она живет в этом доме. А то я уже подумал, что она безумная и решила меня преследовать. На втором этаже она остановилась у двери Барбары Эртман. И тогда я вспомнил, где я уже слышал этот навязчивый голос. Она в течение месяца каждое утро, как шарманка, здоровалась со мной. Теперь, оказывается, она еще и в моем классе учится. Да уж. Бывают в жизни разные неприятности. Но в этом есть и свои преимущества. Сейчас, к примеру, три часа ночи, а я все так же сижу на кухне и пью горький кофе. Но странно, что сегодня в голове вместо картин прошлого то и дело всплывало смешное лицо этой соседки. Путь она неказиста, но это все же лучше, чем те лица которые настигают меня каждую ночь.

После трех ночи меня начинает клонить ко сну. Я отправляюсь в зал, включаю там свет, сажусь на кресло, закрываю глаза и проваливаюсь в темноту, где от усталости в глухой тишине провожу остаток ночи.

Барбара

Хани пришла домой ближе к пяти часам. Я уже сидела на балконе и докуривала себе тихонько пятую за день сигарету. Бывают дни, когда плохое настроение, как мигрень, накрывает меня, и я становлюсь раздражительной. Все мне кажется безвкусным, бесцветным и бессмысленным. Такое хоть и случается не так часто, однако когда случается, то меня лучше в это время не трогать.

– Я дома! – радостно прикрикнула Хани с порога.

– Боже, счастье-то какое, – просипел мой голос.

– Барбара, мне так понравилась ваша мастерская, – трещала она.

Эта фрейлин намеков совсем не понимает. Когда я вот так сижу и едва отвечаю на ее возгласы, то можно же понять, что мне сейчас не хочется разговаривать, прах ее возьми.

– Там у вас так уютно, – не унималась. – Ты будешь чай или кофе? Я сегодня после занятий делала там уборку, и была просто в диком восторге. Мне очень хочется заниматься в вашем кружке. Я сегодня смотрела, как один студент из Македонии вылепил огромный кувшин. Мне кажется, это такое удовольствие – работать с глиной. Тебе, как всегда, без сахара? Даже смотреть, как вертится гончарный круг – это уже так успокаивает. На меня это действует, как антидепрессант. Может, тебе добавить молоко? А хотя нет, ты ведь не любишь. Барбара, а можно мне тоже записаться на этот кружок? Я могу после занятий быстро убраться, а потом ходить к вам в мастерскую. Уроки я смогу делать вечером. Я буду успевать. Как ты думаешь? Можно? Но я хочу заниматься именно лепкой или гончарным искусством. Я знаю, что у вас еще есть там кружок вязания и уроки сальсы. Но гончарная мастерская самая, на мой взгляд, уютная.

Она поставила на круглый столик чашку кофе и присела рядом, как будто я ее приглашала.

– Ты только взгляни, этот балкон напротив, прямо как настоящий уголок джунглей, – тарахтела она под ухо. – Плющ так разросся. А летом, наверное, вся стена зеленая и в листве. Наверное, там столько бактерий и пыли собирается. А почему ты не разводишь цветы на балконе? Как-то тут уныло. Знаешь, я сегодня пришла домой с Лукасом. Я все быстренько убрала и подождала его у подъезда. Все же интересней идти с кем-то, чем одной. Хотя он не разговорчивый, но все равно хоть какой-то собеседник. Вообще мне нужно почаще общаться с немцами. Вот с тобой мне сложно, потому что я знаю, что ты хоть немного, но говоришь по-русски. И мозг как-то сам перестраивается, как только я тебя увижу.

– Хани, – медленно протянула я, придавливая окурок к пепельнице.

– Да?

– Если ты сейчас не замолчишь, то мне придется тебя убить.

Она чуть побледнела. Так и знала. Она всегда сначала понимает все буквально, а потом только начинает соображать.

– Ты устала? – виноватым шепотом спросила она. – Тогда я приготовлю твой любимый овощной суп.

Она вышла с балкона и принялась распевать на кухне, шуршать пакетами, зажигать газ, включать воду. Короче, мне в моём же доме не дают побыть в тишине. Такое гадство.

– Барбара, – снова послышалось с кухни. – А давай погуляем по городу. Ты мне расскажешь немного о Франкфурте. А то я уже тут месяц и ничего не знаю, кроме станций метро от дома до школы. Может, ты меня все же выгуляешь?

Ну, это уже было слишком. Я вскочила на ноги, пересекла порог кухни, открыла шкаф, взяла кухонный нож и подошла к Хани.

– Послушай, – степенно сказала я. – Сколько тебе лет?

– Двадцать пять, – растеряно ответила она.

– Тебе двадцать пять, юная леди. Если хочешь заниматься лепкой – занимайся, хочешь крутить кувшины – крути. Хочешь гулять по городу – гуляй. Ты что, собака, чтобы тебя выгуливать? Что хочешь, то делай. Я что тебе, мама? Если ты еще раз спросишь разрешение, что делать, а что нет, мне придется тебя убить. И вообще иногда мне хочется побыть в тишине. С тех пор как ты тут появилась, у меня все уши в мозолях от твоей болтовни. Сиди себе смирно и не мешай мне думать.

– Фу ты! – рассмеялась она, отодвигая от себя нож. – Ты же просто сидела, ни о чем не думала. Наши русские студенты тоже так делают, когда хотят немного побыть овощем. Хочешь овощеветь, так и скажи. Кстати, об овощах, можно мне купить в супермаркете цветную капусту? Или ты будешь есть капусту только с биомаркета?

– Ну, ладно. Ты не понимаешь по-хорошему… – проговорила я.

Хани

Барбара такая злюка. Взяла, да и выставила меня за дверь. Хорошо хоть куртку с шарфом на меня накинула. Надо же, какая любезность. А что я такого сделала? Мне просто очень хочется с кем-то пообщаться. Что тут такого? В этом городе так шумно, все с кем-то болтают, а я одна. Мне ведь тоже хочется с кем-то общаться. Она такая брюзга. Хотя ведь еще относительно молодая. А куда мне вот теперь идти?

Лукас

Я уже дочитывал последнюю страницу, как вдруг с улицы послышался тот же голос. Ни разу на нашей улице никто не кричал.

– Барбара! – голосила она во всю мощь. – Monatskarte!

Она кричала так минут пять, пока Барбара не скинула ей с окна проездной. Почему это нужно было делать именно так? Не понимаю.

Только так подумал, как вдруг у меня зазвонил домофон. Я не спеша снял трубку.

– Хало, – сказал я.

– Лукас, – прозвенел трубка. – Лукас, гулять? Да? На Цаиль? Или?

Я повесил трубку и отключил звук. Какая-то совершенно безумная девушка.

Хани

Ну и не надо. Какие-то все в этом доме злые. Пойду, значит, гулять одна. Домашнее задание я еще в школе сделала, так что имею право. Я дошла до станции «Энкхайм» пешком, там села на седьмой поезд и покатила до самого Цайля. На улице уже было темно, хотя часы пробили половину шестого. В тот день я сама в первый раз устроила себе экскурсию по городу. Хорошая память не даст мне заблудиться. И я прошлась по центру, спустилась к реке Майн. Там была уйма народу. Они здесь носились на велосипедах, самокатах, скейтбордах. Очень много здесь было тех, кто просто бегал. Вообще удивляюсь, как сильно местный народ любит спорт. Утром бегают, вечером бегают, не удивлюсь, если и по ночам тут тоже бегают. На другом берегу реки мигали огоньки, по реке скользили лодки. Нужно будет погулять на другом берегу, но только в другой раз. Я шла вдоль тротуара, раздумывая и все больше погружаясь в свои мысли. Так всегда происходит, когда я остаюсь одна. Может быть, поэтому мне и не хочется быть одной. Может быть, потому я все время ищу себе собеседника.

Людей тут было не так много. Они степенно прогуливались вдоль реки. О чем-то беседовали. Я еще ничего не понимала. Как же это сложно – слышать человеческую речь и ничего не понимать. Поднявшись наверх, я оказалась на уютной площади. Не знаю, как она называется, но тут было очень красиво. Невысокие домики с остроконечными крышами и бурой черепицей. Брусчатка под ногами блестела, как глянцевая, из-за растаявшего снега. Посреди площади статуя человека с весами. Из-за всей этой возни с документами и прочей немецкой бюрократией у меня совсем не было времени почитать об этом городе и познакомиться с ним поближе. Приеду домой и обязательно исправлю это недоразумение. Эта Барбара даже не дала мне возможность взять свой мобильник, вот ведь зараза. Поднявшись чуть выше, я набрела на широкую улицу с многочисленными кафе и ресторанами. Тут я вспомнила, что очень проголодалась. А денег я с собой не взяла. Утомившись, я присела на лавочку напротив одного уютного итальянского ресторанчика. Мимо меня прошла толпа молодых ребят, затем несколько бездомных, заглядывая в каждое мусорное ведро, светя в него фонариком. Такое количество бездомных как во Франкфурте, я отродясь не видала. Они устраивают себе ночлег прямо на улице. У какого-нибудь павильончика расстилаются и преспокойно спят себе до утра. Утром я уже наблюдала за тем, как они неспешно потягиваются на матрасе, потом встают и начинают копошиться в своих пакетах, достают завтрак, читают книги, словом, чувствуют себя как дома. В центре города их тут можно встретить повсюду, каждый занимает свой уголок и живет скромной жизнью, подбирая бутылки, прося милостыню. Мне до сих пор очень непривычно смотреть на них. Барбара говорит, что многие из них не настоящие попрошайки, а просто так делают свой бизнес. Мне сложно в это поверить, когда я вижу, как люди спят на холодной земле и подбирают объедки.

Я сидела на скамье и смотрела на них, на то, как они оглядываются по сторонам, что-то ищут. Очень много было таких, которые просто слонялись туда и сюда, громко беседуя и смеясь над чем-то, невидимым обычному глазу. Люди тут, наверное, уже к такому привыкли, а мне все это казалось такой дикостью. Внезапно мимо меня прошел огромный Микки Маус, держа в руках два туалетных ершика. Качая своей огромной головой и размахивая громадными плоскими ушами, как черными лопастями, он неспешно шагал на своих пухлых ступнях. Остановившись у одно из ресторанов, он начал приветливо махать ершиками во все стороны, потом зачем-то нагнулся и стал подметать ими мостовую. Потом снова поднялся, помахал этими ершиками и скрылся за углом. Что творится в этом странном городе? Ни в одном месте я не встречала столько чудаков за один раз. Холод пронизывал меня до ушей, и я незаметно начала погружаться в сон. И вот в моей памяти снова стали всплывать картины пережитого, в котором было много хорошего, но много того, о чем мне совсем не хотелось думать.