Гости «Дома на холме»

– И все трое что-то пишут, – проворчала Элька. – Черт! Развелось писателей на нашу голову…

Вздохнув, Анита потеребила пальцем край прорези на джинсах. У нее была привычка что-нибудь мять или накручивать на палец, когда она о чем-то думала. Они все еще сидели в гостиной, напротив настоящего камина, обложенного камнем. Сегодня никто его, конечно, не разводил – за окном сияло солнце. Но даже таким, спящим, он притягивал взгляд, как таинственный грот, и не хотелось уходить отсюда, хотя обе помнили: каждая минута на счету. Не так уж много у них средств, чтобы долго жить в гостинице.

Аните понравилось, что камин окружают не головы убитых зверей, а крупные фотографии живых лосей, пятнистых оленей, кабанов, похоже, встретившихся в подмосковных лесах самому хозяину, – снимки явно были непрофессиональными. Фотограф подобрался достаточно близко, чтобы сделать крупные планы, но звери не испугались его, не почуяли угрозы. И это показалось Аните весьма убедительным доказательством того, что Петр не может оказаться Авдониным. Разве добрый человек способен на преступление, за которое они разыскивали этого таинственного писателя?

– Мы еще не видели никого из этих троих, – напомнила она. – Одного ли они возраста?

– А ты в курсе, сколько лет Авдонину?

– Когда это все случилось? Двадцать лет назад?…

– Девятнадцать, – машинально уточнила Эля и сама поморщилась. – Ну, без разницы…

– Да. Ему тогда было лет тридцать.

– Как и нашим родителям.

– Значит, сейчас ему должно быть пятьдесят. Плюс-минус…

Эля вдруг подскочила:

– Слушай! А этот… хозяин гостиницы. Ему ведь где-то так же!

Уставившись на нее в замешательстве, Анита пробормотала:

– Элька, ты – гений… И он-то уж точно живет здесь постоянно. Петр Николаевич, вот как его зовут.

Довольно улыбнувшись, Эля спустила с дивана ноги, покрутила узкими ступнями. Потом резко сдвинула широкие, темные брови:

– Только чему мы радуемся-то? Еще один на наши головы!

– Задача усложняется, – вздохнула Анита. – Но ничего не поделаешь, мы должны проверить все версии. Ты знаешь, что Лика – его дочь?

– Да ладно?!

Анита виновато улыбнулась:

– Я забыла тебе сказать. Можно аккуратненько выпытать у нее, где они жили двадцать лет назад. Девятнадцать. Если, допустим, они в те годы были далеко отсюда, значит, он тут ни при чем.

– Я попробую.

– Нет, лучше я. Кажется, у меня с ней наладился контакт.

– Когда это? – Эля насупилась.

Сестра легонько ткнула ее в бок:

– Еще вечером, когда ее отец, распустив хвост, гарцевал перед тобой.

– Прям уж… Старый кобель.

– Именно на это мы и рассчитываем, помнишь?

– Да помню я!

Анита вновь принялась теребить бахрому на джинсах.

– И все же я склоняюсь к артисту… Если вспомнить все случившееся… В общем, Авдонин должен быть чертовски обаятелен!

– Пойми попробуй, каким он был! Сейчас-то они все уже старики.

– Им пятьдесят! – ахнула Анита. – По нынешним меркам это самая что ни на есть молодость!

Скривив губы, Эля качнула головой:

– Ну, не знаю… Мне такие дядьки кажутся древними.

Внезапно она замерла, впившись взглядом в того, кто появился за спиной Аниты. Когда лицо сестры так наливалось светом, даже ей становилось трудно дышать. Ледяная Элькина неприступность приобретала теплый молочный оттенок, а в улыбке проступала материнская нежность, против которой не мог устоять ни один мужчина. Анита надеялась, что ни один…

«Кто из них?» – успела подумать она, прежде чем услышала молодой голос:

– Добрый день! Простите, что потревожил. Я разыскивал Дашу.

Рассмотреть отражение в Элькиных глазах было невозможно, но то, как они расширились и заблестели, показалось Аните недобрым признаком. Еще не обернувшись, она уже твердо знала: этот парень слишком хорош, чтобы не испортить весь их план.

– Хотя вы, наверное, еще не знаете, кто это, – проговорил он скороговоркой. – Прошу прощения.

«Вышколен!» – отметила Анита – без презрения к вошедшему, но с уважением к хозяину «Дома на холме».

– Мы знаем! – выпалила Эля, вытянув шею, кожа которой была очень тонка, почти прозрачна. – Это горничная.

– Мы не называем ее так.

– Но это же… – она оборвала себя. Привычка доказывать свою правоту сейчас слишком легко могла обернуться против нее.

Ногти Аниты впились в ладонь, она даже не сразу это заметила.

Неужели сейчас все рухнет? Их грандиозный замысел рассыплется прахом из-за этого парня, на которого она до сих пор даже не решилась взглянуть… Того, что Элькины глаза блестят при виде его, – более чем достаточно.

«Кажется, я уже ненавижу его. – Аните пришлось напрячься, чтобы заставить себя повернуть голову. – Вот он. Обычная, смазливая мордаха… Да что с тобой, Элька?!»

– А что со мной? – сестра смотрела на нее в упор. В глазах сквозила обычная холодность.

«Я произнесла это вслух?!» – Анита ужаснулась и вскочила, готовая бежать прочь, если у кого-то из этих двоих вырвется смешок.

Взгляд заметался от одного лица к другому… Восхищение, нарастающее в душе, поразило саму Аниту – не до него сейчас! Но мысль уже родилась: «Бывают же такие красивые люди!» Казалось бы, видела сестру каждый день… Сейчас Элькино лицо она видела целыми часами, а она не могла ни привыкнуть, ни перестать удивляться ему.

Этот парень был ей под стать. Они могли составить пару, созданную для любования. И это было плохо. Просто ужасно…

«Не для того мы приехали!» – прервала Анита поток мыслей. Для чего – знали только они двое, и третьего в их планы вмешивать было нельзя.

Она с мольбой обернулась к сестре: «Ты же это понимаешь?»

Эля смотрела сквозь нее. И о чем-то говорила с тем, кто уже вошел в их жизнь, еще не сделав и шага навстречу. Он просто стоял на пороге комнаты, но Аните отчетливо виделось, как ее сестра отзывается на его неслышный зов, уходит с ним, не оглядываясь.

«Я должна что-то сделать, – подумала Анита. – Должна. Она все провалит!»

– А вы кто?

Это прозвучало резковато. Нараставшая паника внезапно все заострила, каждое слово, словно дротик, Анита отчаянно метала в незваного… нет, не гостя, конечно, это они тут гости. А он? Кто он?

– Меня зовут Максим. Я… Я здесь работаю.

– А вам не пора начать свою работу?

Он чуть склонил голову:

– Если у вас будут какие-то пожелания…

И растворился в полумраке коридора.

От резкого толчка Анита чуть не свалилась с дивана. Элька нависла над ней разъяренной фурией, бледное лицо ее полыхало.

– Сдурела?! – прошипела она. – Так разговаривать с человеком?

Анита пролепетала, внезапно почувствовав себя маленькой, провинившейся девочкой:

– Он нам мешал…

– Чем это? Макс всего лишь искал горничную.

– Но ее же здесь нет!

«Почему я оправдываюсь? Это же она дала слабину!» – Анита незаметно сжала кулаки. И вызывающе усмехнулась:

– Как это он за секунду успел тебя покорить?

– Никто меня не покорял, – пробормотала Эля.

Дротик попал в цель, хотя сестру Анита не собиралась ранить. Теперь можно было перевести дух. Подумать о деле.

И вдруг пришло в голову: этот парень – как его? – Максим мог знать о постояльцах гостиницы куда больше, чем Даша, если пришел сюда работать раньше. Надо было приворожить его лаской, а не гнать. Может, еще не поздно?

Она пробормотала:

– Посиди тут минуточку, я сейчас.

И выскочила из комнаты, прежде чем Элька успела зацепить ее вопросом.

* * *

В коридоре оказалось темновато. От светильников, похожих на оплывшие свечи, было немного толку. Нет, тьма, конечно, не была кромешной, но Анита все же касалась рукой стены. Будто впереди могла разверзнуться пропасть, и нужно было подстраховаться.

Она шла быстро, надеясь догнать Максима, пока не помешали другие люди. Извиниться ей не составит труда. Заговорить о какой-нибудь ерунде, а потом перейти к главному. Только он не должен догадаться, насколько это «главное»…

Внезапно дверь в конце коридора отворилась, и кто-то вышел. Ее сердце отчего-то екнуло, хотя пока она различала только высокую фигуру. То ли в плаще, то ли в халате. Несколько шагов навстречу, и Анита разглядела: на мужчине был длинный халат, кажется, темно-синий, с золотистыми кистями на поясе. Она сразу поняла, что это один из тех двоих – артист или профессор. Такой халат мог носить любой из них… Но эти пышные седые волосы, красиво зачесанные назад… Высоко вздернутые брови, чтобы чуть подтянуть верхние веки… Актер. Конечно, актер. Какой профессор станет так горделиво держать голову?

«Да ему куда больше пятидесяти!» – подумала Анита, почти поравнявшись с ним.

Это не вычеркивало его из списка, им ведь не был точно известен возраст Авдонина. Она только предположила… Вряд ли он мог оказаться моложе, а вот старше – вполне.

От него пахнуло сигарами. Курит натощак? Или сочинял всю ночь? Актер поклонился ей с улыбкой, в которой была одна лишь вежливость. Эльке он улыбнулся бы по-другому. Анита быстро кивнула в ответ и прочертила в мыслях его путь: сейчас он дойдет до гостиной, увидит Эльку, ее поджатые длинные ноги, пухлые детские губы, и можно сказать, что один кролик уже у них в шляпе!

Способен артист писать хорошие книги? Вполне. Стивен Фрай, например. Говорят, Том Хэнкс выпустил отличный сборник рассказов. Анита не успела прочитать перед отъездом, но намеревалась это сделать, когда… когда все будет закончено. Если у них получится…

Она быстро дошла до конца коридора и обнаружила стеклянные двери, выводившие в сад. Видимо, небольшой – с вечера Анита даже не заметила его. Был ли он открыт для постояльцев? Мог ли Максим выйти туда?

«А почему нет?» – решила она сразу обо всем. И нажала на золотистую ручку.

Дверь отворилась без скрипа – похоже, в гостинице действительно царил порядок. Анита сошла с невысокого крыльца на дорожку, выложенную фигурной плиткой приятного песчаного оттенка, и прислушалась. Кроме птичьего попискивания на разные лады, никаких звуков не доносилось. Но это не значило, что в саду не было людей. Кто-нибудь мог наблюдать за ней сейчас, расслабляться не стоило.

Хотя так захотелось… забыть о великих планах и благородной цели, опуститься прямо на траву – еще не согретую солнцем, но уже подсвеченную, на острых верхушках которой покачивались искры. Вытянуть ноги, опершись сзади на локти, запрокинуть голову к небу. Облака на теплой лазури мягкие, чуть размытые, не ослепительно-белые, серый пепел ночи на всем… Они протянулись через небо волнистыми клубами, но не закрыли солнца, и оно улыбалось, точно выглядывало сквозь приоткрытые небесные жалюзи.

Анита замерла, растянувшись на газоне – нестриженом, мягком. Какое теплое утро! Наконец-то пришло настоящее лето… Когда они с сестрой только собирались сюда, подавляло ощущение, что непогода пришла к ним навечно, а вот же, вытеснило ее солнце. Или только в этом саду так радостно, как будто небо улыбается ей? А выйдешь за ворота – и вновь окажешься в промозглой серости?

Прикрыв глаза согнутым локтем, Анита блаженно улыбалась теплу, скользившему по лицу, по руке… О сестре она не волновалась: Элька знает свое дело. Актер уже наверняка попал в ее сети, дело за профессором. И про хозяина гостиницы не стоит забывать. Впрочем, этот уже на крючке… А как вести себя с той ученой дамой, они поймут, увидев ее. Не факт, что она – сухарь, синий чулок. Может оказаться совсем наоборот.

– Эй, вам плохо?

Вздрогнув, Анита открыла глаза. Так не хотелось выходить из состояния легкой дремоты…

Стоявшая над ней девочка казалась подростком: майка-шорты-сандалии. Смешной, толстенький пупс. Ускользающий взгляд – не успеваешь заметить, какого цвета глаза!

Анита улыбнулась снизу:

– Нет. Мне так хорошо… Хочешь присоединиться?

Круглый носик задергался – выдал сомнения. Но девочка решилась и тяжело рухнула в траву. Элька сделала бы это изящно и легко…

– Ты здесь с родителями? – спросила Анита, чтобы с чего-то начать разговор. Раз уж девочка составила ей компанию.

– С отцом, – буркнула она.

– Приехали монастырь посмотреть?

– Больно нужен… Мы тут живем.

Анита сразу проснулась:

– Твой отец… профессор?

Никто не говорил, что у кого-то из этих троих есть ребенок…

– Вот еще! Мой папа – владелец этой гостиницы.

– А! Петр Николаевич. Вот как… С твоей сестрой я уже знакома.

Лицо девочки, обращенное к ним профилем, резко сморщилось:

– Она мне не сестра! Ну… Только по отцу. Это не считается!

– Понятно. И тебя зовут…

– Тася.

– Я запомню. Имя больно необычное.

– Идиотское имя! Это он придумал. Мама хотела назвать меня Полиной. А ему не понравилось, мол, это же «Поля». Говорит: человек – это человек, а не поле. Можно подумать, какая-то «Тася» лучше «поля»…

– Мое имя не лучше – Анита. Даже не знаю, с чего меня так назвали…

– Не Анна?

– Нет. Так и в паспорте – Анита Александровна. Но по отчеству меня пока никто не зовет.

Помолчав, Тася спросила уже мягче:

– Вы недавно приехали? Я вас не видела. С кем вы?

– Мы вдвоем с сестрой, она сейчас в гостинице.

– А чему вы тут улыбались?

– Когда?

– Сейчас. Лежали и улыбались…

– Я вдруг небо увидела.

– И что? Оно ж постоянно над нами!

Анита улыбнулась:

– Верно. Только я давно его не замечала.

– Значит, вы неправильно живете, – выпалила Тася.

«А вот это уже интересно», – Анита перевела взгляд на девочку:

– Наверное, ты права. Не должен человек так жить, чтобы не замечать неба. И травы, – она провела по ней рукой. – И солнца.

– Оно пару раз за месяц выползает – трудно не заметить!

– Значит, сегодня – счастливый день.

Тася издала смешок:

– А вам немного для счастья надо!

На секунду задумавшись, Анита подтвердила:

– Это потому, что я не верю в глобальное счастье. Такое, чтоб на всю жизнь. А вот вспышки случаются. И они помнятся.

– И много таких? – Тася быстро скосила на нее глаза и опять отвела взгляд.

«Слишком мало», – у Аниты вдруг заныло в груди.

Как родился этот разговор? Зачем он? Нелепо разговаривать с незнакомым человеком о счастье… Не абстрактном, а твоем. Пережитом. Или только со случайными людьми и можно об этом? Ведь Тася наверняка забудет их разговор. Можно не сомневаться: в таком возрасте собственные переживания горами заслоняют чужие. Зачем тогда выпытывает? Своего счастья не хватает? Любимая дочка богатого отца, еще школьную форму не сняла, а уже фактически хозяйка гостиницы.

– Немного, – смягчила Анита, чтобы не показаться нытиком.

– Ну, расскажите хоть про одну!

Анита решила, что девочка хочет сравнить ее воспоминания со своими – чьи ярче. И не стала сопротивляться… В конце концов, Тася жила в этой гостинице дольше всех служащих. И хоть до сих пор была, по сути, ребенком, могла помочь. Детские впечатления бывают самыми правильными.

– Мы впервые на море…

– Ну, такое-то у каждого есть, – разочарованно протянула Тася. – Море – это такое всемирное счастье.

– Наверное, ты права. Тогда… Вот другое: мы с мамой прячемся в ледяном домике. Только мы с ней. Элька уже родилась, но она еще спит в коляске, а мы с родителями играем в прятки. Мама всегда пряталась вместе со мной. Наверное, боялась потерять. Тогда я этого не понимала… Мне просто нравилось, что мы с ней затаились в крошечной избушке и давимся смехом, пока папа нас ищет. И мама держит мои руки в варежках. Мы смотрим друг другу в глаза.

Несколько секунд Тася молчала, потом вдруг неловко вскочила, поскользнувшись на траве, метнула злобный взгляд и бросилась бежать. Аниту так и подбросило: «Что не так?!»

– Зря вы ей это рассказали… Вчера была годовщина смерти ее матери.

* * *

Подслушивать Максим не собирался. Вышел в сад, продолжая разыскивать Дашу, и вдруг увидел двух девчонок, валявшихся на траве. Тасю узнал, конечно, но подумал, что с подружкой, и лишь по голосу догадался, кто это с ней. Анита. Он уже посмотрел учетные записи, имя запомнилось. И такой голос, как у нее, не забудешь: колдовской, черт возьми! Неожиданно женский в щуплом теле. А у ее сестры – высокий, с льдинками. До сих пор звенит в ушах…

Анита смотрела на него в упор. «Глаза какие огромные, всего тебя так и сканируют!» – подумал Максим. Губы сжаты так, что не поймешь – то ли смешок удерживает, то ли ярость. Показалось, будто Анита борется с собой. Точно хочет сказать ему что-то, но не позволяет себе этого. Интересно, почему?

– Я случайно услышал, – буркнул он, когда Тася убежала.

– Вы так и не нашли Дашу? – спросила она неожиданно мягко.

Он даже опешил, готовый оправдываться и дальше. И мотнул головой:

– Как сквозь землю!

– Здесь ее не было, – Анита оглянулась вслед убежавшей девочке. – Значит, я сдуру по больному… Не знала.

– Конечно. Откуда вам знать?

Она болезненно поджала губы:

– Ох, как ужасно вышло… Может, поискать ее?

Максим качнул головой:

– Не стоит. Удивительно, что она вообще разговорилась с вами! Тася ни с кем не общается. Хотя… Мы же для нее обслуга.

– Она вроде не похожа на избалованную «мажорку»…

– Не избалованная. Но… она не совсем обычная девочка.

– Особенный ребенок? Так аутистов и даунов называют…

– Не даун точно. Про таких говорят «себе на уме».

Анита издала легкий вздох:

– Наверное, ей кажется, что никто не в состоянии понять ее боль? Что она одна такая на свете? Или, по крайней мере, в этой гостинице. Вот вы же не теряли никого из близких?

У него внезапно задергался подбородок, и у Аниты остановилось сердце: «Опять по больному?! Да что со мной сегодня?»

Прикусив губу, Максим переждал прилив отчаяния. Потом выдавил:

– Мой щенок. Умер.

И столько в этих словах прозвучало неподдельного отчаяния, что Анита безотчетно шагнула к нему и протянула руки. Громко всхлипнув, Максим уткнулся ей в плечо, позволив обнять себя, погладить по спине.

– Поплачь, – шепнула она. – Я никому не расскажу.

Потом он сам озадаченно спрашивал себя: почему послушался? Разреветься на плече у незнакомки – еще та мелодрама! Он этот жанр недолюбливал, считал даже большей фантастикой, чем какие-нибудь «Звездные войны». Там хотя бы все честно, никто не пытается выдать эту историю за основанную на реальных событиях. А явно придуманные истории любви подсовывают зрителям как слепки с действительности: «Смотрите, и с вами может случиться такое! Однажды и в вашу жизнь войдет грандиозное чувство!» Но разве может сердце болеть из-за потери другого человека так же, как из-за смерти щенка? Его одного Максим и любил… Даже сравнить не с чем.

Мать недавно упрекнула его в эмоциональной глухоте. Припомнила одноклассниц, страдавших из-за него. Удивила. Ему и в голову не приходило, что он чем-то отличается от других. Неужели на самом деле бывают люди, страдающие из-за любви? Вчерашнее расставание с Машей оставило лишь легкое ощущение досады, когда она прислала сообщение: «Я умру без тебя…» Такой дешевый фарс! Никто же не умирает из-за потери другого человека. Может, ребенка?…

Тролль и был его ребенком. Его первенцем.

– Это невыносимо – хоронить малышей…

Максим всхлипнул и затих. Как она догадалась, о чем он думал? Почему-то именно это поразило его: «Она – понимает?!» До этой минуты он был уверен, что может все рассказать только Даше. Затем и разыскивал по всей гостинице… Но Даша была человеком пожившим, в матери ему годилась. А вот желания поехать к своей настоящей матери у Макса не родилось: разве она была способна вот так прижать его голову и поглаживать по спине, как маленького?

Плечо Аниты уже пропахло его слезами… Он уловил это и растерялся: смешение их запахов внезапно обрело физическую власть над ним, прошило желанием. Отпрянув, Максим попятился, опустив голову, ладонями растер слезы по лицу.

– Я опять сказала что-то не то?

– Как раз то, – выдавил он. – Откуда ты знаешь?

Ее худенькие с выпирающими косточками девчачьи плечики беспомощно дернулись: она и сама не понимала, как вместе со слезами пропиталась отчаянием этого незнакомого человека. И объяснить этого не могла.

Но Максим ни о чем больше и не спрашивал. Когда он поднимал глаза, слезящиеся и покрасневшие, в них читался суеверный страх. И желание бежать от нее подальше. Анита поняла: «Ему уже неловко за то, что он так раскис… Теперь будет избегать меня. Ну и ладно… Этот парень по возрасту не тянет на Авдонина. Он не может нас интересовать».

– Я никому не расскажу, – повторила она, чтобы успокоить. Хотя, с чего он должен был ей верить?

Но Максим кивнул, уставившись на двойную сосновую иголку, прилипшую к перилам крыльца. В другое время убрал бы – в их гостинице все должно быть идеально! А сейчас смотрел и не видел…

Только заставил себя произнести положенное:

– Спасибо.

– Не за что, – легко откликнулась Анита. – Правда. Я просто оказалась в нужное время в нужном месте. Это же не моя заслуга. Ты ведь Дашу искал… Мне она тоже показалась хорошей. Такое мягкое лицо.

Кивнув, Максим отступил на крыльцо, демонстрируя готовность уйти, машинально стряхнул иголки и стиснул перила, чтобы пережить приступ паники, совершенно незнакомой ему. Уходить не хотелось. И это пугало, ведь до сих пор он всегда и ото всех уходил без сожаления.

– Извини за то, что я тут устроил… Не думай, я не такой уж плакса.

Глаза Аниты были так спокойны, словно она видела его насквозь, и никакие оправдания не имели смысла.

– Я должен вернуться, – изнемогая от муки, незнакомой ему, пробормотал Максим.

– Конечно, – она улыбнулась одними уголками губ. – Еще увидимся.

– Вы здесь надолго?

– Вполне возможно.

Наверняка их планы никак не были связаны с ним, такого и быть не могло. Но отчего-то его сердце встрепенулось и заколотилось, как будто Анита только что пообещала: «Я буду с тобой». Но нет… Конечно, она имела в виду другое. С чего он так обрадовался?

Кивнув, Максим уже открыл дверь, когда она окликнула:

– Послушай, у меня есть один пунктик… Ровно в полдень я всегда пью кофе. А Элька совсем его не пьет, бережет цвет лица… Не составишь компанию?

Он ухватился за брошенную ею веревку:

– Конечно! Я еще тот кофеман.

Уже в полумраке коридора Максим позволил себе перевести дыхание. Привалился спиной к стене и замер, глядя на щадящий глаза светильник.

Петру казалось, что есть особое очарование в моменте, когда из таинственного мрака постоялец попадает в светлую комнату, где ему хочется остаться. Не в коридоре ведь жить… Поэтому верхнее освещение здесь включалось только на время уборки.

«Что это вообще было? – попытался разобраться Максим. – Колдовство какое-то… Я с детства не ревел при женщине. Кто она такая? Да нет, глупости это все… При чем тут она? Это во мне что-то сломалось. Никакой магии. Обычная девушка. Слишком обычная… Рядом со своей сестрой – просто гадкий утенок. И сама это знает, конечно».

И опять сердце, о котором Максим не вспоминал годами, отозвалось на эту мысль тревогой: как же ей живется с такой сестрой? Сдохнуть же можно от комплексов… Та ведь – кажется, Анита ее Элькой назвала? – тоже не дурочка: взгляд еще какой цепкий. Так что в этом случае интеллектом не утешишься. А чем?

Это ему и захотелось разгадать… Что не так с этими сестрами? Да и сестры ли они вообще? Неуловимое сходство есть, конечно. И Аниту ведь уродиной не назовешь, просто таких не замечаешь на улицах. А на Эльку любой оглянется. Она, конечно, знает это о себе. Вот он сам долго не догадывался, что его лицо притягивает женские взгляды. Потом выяснил, но это ничего не изменило, хотя и ошарашило вначале… Гора бумажных сердечек на парте – такое не забудешь. Но и не вспоминаешь каждый день! Может, и Элька тоже не думает об этом постоянно? Как ее полное имя?

Заглянув в уборную, Максим хорошенько умылся, чтоб и следа не осталось от недавней слабости. Воду пропустил минут пять, сделал похолоднее, и даже ухнул от того, как обожгло лицо. А на выходе столкнулся с Дашей, но уже ничего не стал ей рассказывать, только поздоровался. Выплеснул – полегчало.

Сбежав вниз к своей стойке, он еще раз проверил записи, сделанные Ликой вечером. Вот: «Богданова Анита Александровна… Богданова Элеонора Александровна». Исхитрились родители с именами, ничего не скажешь! У них с братом получилось куда проще…

Он отвлекся, заметив Тасю, которая прошествовала через холл к машине, ожидавшей у крыльца. Бросив взгляд на часы, Максим мысленно сделал зарубку: «В одиннадцать – репетитор по английскому. Полчаса езды…» Куда именно возили девочку, он не интересовался, но на всякий случай отслеживал ее отъезд и возвращение. Мало ли…

У него оставалось полтора часа до новой встречи с Анитой. И это почему-то беспокоило.

* * *

Никто в ее классе не вел дневник. В прежнем классе…

И о том, что Тася тайком описывает все происходящее в школе, тоже долго никто не догадывался. До того дня, пока Федька не стащил толстый блокнот на пружинке. Ему просто понравились щенки на обложке – собачник же! Решил рассмотреть получше. А потом заглянул внутрь.

– Да у меня челюсть отвалилась! – орал он потом. – Эта жирюга там такое про нас всех понаписала!

Зря она решила сделать запись на перемене… Боялась забыть живые подробности того, как глумились на физкультуре, когда ее парализовал страх. Гимнастическое бревно оказалось невероятно узким, нога так и норовила сорваться в бездну, которая разверзлась прямо посреди спортивного зала! Это было не просто страшно… Фантастически страшно! И Тася застыла на бревне, скрючившись. Внутри все тряслось так, что ее затошнило.

«Как блевану сверху» – эта мысль могла развеселить, но только сильнее напугала.

Если б такое случилось, одноклассники, эта стая гиен, никогда не забыли бы. Отныне и навечно она стала бы Тошнотиком, Блевашкой или кем-нибудь вроде того…

И Тася каким-то чудом удержала рвоту. Но они все равно начали тявкать внизу. Зрелище же было дико смешным! Неуклюжая девчонка, больше похожая на толстого пацана, застыла на узкой перекладине в самой нелепой позе. Колени полусогнуты и трясутся, руки растопырены… Цирк уродцев!

Ей надо было заставить себя сделать хотя бы шаг. Может, потом пошло бы легче… Но Тася не смогла. Высота казалась просто космической! Почему остальные девчонки, легко скользившие по проклятому бревну, этого не замечали? А Тася точно знала, что тут же сорвется, стоит лишь двинуться с места. Со всего маха саданется о бревно, рухнет на пол и обязательно что-нибудь сломает. Подстеленные физруком маты не помогут, ведь ее тело, проклятое жирное тело, наберет сверхзвуковое ускорение, пока будет падать в бездну. И пробьет эти тонюсенькие маты насквозь!

Она не могла вспомнить, сколько проторчала на этом бревне… Видимо, очень долго, потому что одноклассникам уже надоело ржать над ней. Да и учитель, наконец, выполз из тренерской и заметил, что Новикова до сих пор не прошла бревно.

Гаркнул на Тасю:

– До выпускного собираешься там торчать?

Ответить она была уже не в состоянии – сковал страх. Только промычала что-то, вызвав новый приступ хохота. В дневнике она написала: «гомерического», чем вызвала бурю, когда Федька прочел последнюю запись вслух.

– Что еще за «гомерический»?

– Может, венерический?

– Эй, да жирная нас сифилитиками назвала!

Отобрать дневник не получилось: двое мальчишек схватили ее за руки и придавили лицом к парте. А третий пристроился сзади и имитировал непристойное соитие, потешая весь класс. Тасе казалось, что сейчас она просто умрет от стыда и отвращения…

Но, когда Федька закончил читать, никто уже не смеялся. Они нависли над ней разъяренной стаей, с их клыков капала ядовитая слюна. Можно было не сомневаться, что сейчас ее порвут на куски… А перемена никак не кончалась.

От первого удара у Таси помутилось в голове. Ее будто отбросило в другую реальность, и потому она даже не вскрикнула. И остальные удары восприняла только телом, не сознанием. Корчилась, но не кричала. И звонок, раздавшийся слишком поздно, уже не восприняла как сигнал приближающегося спасения. Все уже произошло.

– Выкиньте это отсюда!

Кто это выкрикнул? Она даже не узнала голос. Девчонка, конечно… Слишком визгливо прозвучало. Но кто? Кто презирал ее настолько, что даже не считал за человека?

Тася так и не узнала этого.

Когда ее бросили на пол туалета, она несколько минут приходила в себя, прижимаясь пылающей щекой к холодным плиткам. Потом попыталась встать на колени… Это получилось лучше, чем упражнение на бревне, хотя тогда она еще не была избита. Тася подползла к батарее и села, привалившись к ней спиной. Ей нужно было немного времени, чтобы прийти в себя.

«Ненавижу. Всех ненавижу…» – появилась мысль.

А вот решение созрело мгновенно: она никогда больше не войдет в этот класс. Гиены так и не узнают, что на прошлой неделе Тася похоронила свою маму… Очень ей нужна их фальшивая жалость! Хотя, если они возьмутся и прочитают весь дневник, то доберутся и до этих слов: «Мамочка, как мне жить без тебя?! Я ненавижу этот мир без тебя!»

Они все узнают. Но не устыдятся, а разозлятся еще больше: оказывается, жирюга еще имеет наглость их ненавидеть! Ведь они – это и есть мир. Мир без ее мамы.

Отец не смог ее заменить. Хотя Тася была благодарна за то, что он забрал ее из школы, ни о чем не расспрашивая. Обеспечил домашнее обучение. Опасалась, что отец начнет нудить: «Нельзя ломаться при первых же трудностях. Надо закалять характер!» Тася уже подбирала слова, какими можно было бы доказать свою правоту, но Петр ничего такого не сказал. Удивил!

Тогда ей впервые закралась в голову мысль, что, может, отец любит ее не меньше, чем мама, хоть никогда особо этого и не показывает. Только вот Тася никак не могла заставить себя держаться с ним так же: утром прыгнуть в постель, пободать в плечо… Вечером устроиться под боком, чтобы вместе вышивать: у мамы – большие пяльцы, у нее – маленькие. У мамы получается настоящая картина, у нее – смешная козявочка на канве.

Можно было даже не говорить ни о чем… А с отцом даже минутное молчание вызывало неловкость. Поэтому Тася запиралась в своей комнате и скрючивалась на полу: «Ну, за что?! Как теперь без нее?»

За год – не отпустило. Дышать легче не стало.

Косу Тася отстригла наутро после похорон, сама заплетать так и не научилась. Потом уж в парикмахерской сделали стрижку, от которой отца аж перекосило… Но у него хватило ума не высказываться, и персоналу гостиницы, наверное, запретил. Или сами поняли, что не время для насмешек и замечаний?

Тася не могла даже вспомнить, с кем хоть парой слов перебросилась за этот год, кроме репетиторов. И солнце она, кажется, заметила сегодня впервые, когда присела рядом с той девушкой. Анитой вроде?

«Она кажется доброй», – решила Тася, раздумывая, почему подпустила к себе чужого человека. Точнее, сама подкралась. Пугливо, как дикая лисичка к лунке, просверленной во льду человеком, – этот ролик она посмотрела в Сети только что, пытаясь развлечь себя хоть чем-то.

Дашу тоже все считали доброй… И Лика даже уговаривала Тасю, если что, поплакаться горничной, как делает она сама. По ее словам, даже Максим жалуется Даше… Хотя трудно поверить, что ему найдется, о чем плакать. Такому-то красавчику? Такие шагают по жизни с гордо поднятой головой и перешагивают через всяких Тась… И даже Лик…