@ Актер. Часть 2

– Нет, Андрюшенька, я вообще-то насчет того, – и она, не сдержавшись, фыркнула, – почему это ты уезжал от меня с сумкой, а вернулся уже с рюкзаком?

– Сейчас расскажу. Только можно я сигареты возьму?

В его просьбе была не столько вопросительная интонация, сколько намек на паузу. Ира задумчиво посмотрела на него и, помедлив, кивнула. Андрей потянулся к спортивным штанам, которые когда-то прописались на кресле. Прихватив свои «GAP», он обернулся:

– Давай так: сначала я в душ, потом сигареты, а потом уже разговор. Ты не против?

– Нет.

Он наклонился и легко поцеловал ее в губы. Потом он поднялся и ушел. Стукнула дверь в ванную комнату, следом раздался шум льющейся воды. Самойлова перевела взгляд за окно.

Итак, ей не показалось: Исаев медлил с ответом. Андрей словно тянул время, собирая в голове то, о чем можно сказать, а что стоит оставить за кадром. И дело было не в недоверии к ней. «Нет», – Ира машинально покачала головой. Здесь было другое: просто Андрей никогда не любил говорить лишнего и ненужного. Есть люди, которые в процессе изложения событий настолько увлекаются деталями и собственными ощущениями, что в их рассказе теряются суть и соль. У Исаева был острый аналитический ум. Сбор информации, обдумывание и анализ. Мозговой штурм и решение, как действовать в сложившейся ситуации.

И в спальне, где еще пахло сексом, интимностью и где не растаяла нежность, возникло ощущение опасности. И пришло оно вместе с ее вопросом.

Самойлова вздрогнула. В этот момент в ванной смолк звук воды, снова хлопнула дверь, и Ира машинально прислушалась. Судя по направлению звука шагов, Андрей вернулся в прихожую. Прошуршала лайка его куртки, затем – болоньевая ткань рюкзака, и из коридора раздался звучный голос Исаева:

– Ир, у тебя сигареты есть? А то я свои бывшему шефу оставил.

«Ах, вот в чем дело! Андрей встречался с Домбровским…» – и Ира поймала себя на том, что у нее дрогнули пальцы. Она непроизвольно свела их в кулак. Каждая встреча Андрея с этим человеком сулила им неприятности. Андрею – командировки, из которых он возвращался измотанным и задерганным, ей – часы ожидания. И часы на мучения, когда она, пытаясь изгнать страхи и дурное предчувствие, повторяла, как мантру, по тысяче раз: «С Андреем все обязательно будет хорошо».

– Ир, ау? – догнал ее голос Исаева.

– Да, есть. Возьми в тумбочке, – спохватилась она.

– В какой?

– Там… Погоди, ты все равно не найдешь. – Она поднялась, порылась в низком шкафу, выглянула в коридор и перебросила ему пачку: – Лови.

– Спасибо.

– Иди на кухню, я скоро приду, – с этими словами Ира перебежала в ванную.

Андрей кивнул, провожая ее пристальным взглядом. «Итак, она догадалась». Распечатывая на ходу целлофан, Исаев прошел в кухню, открыл форточку и бросил в рот сигарету, раздумывая о том, как и когда сказать ей о том, что его действительно волновало.

Самойлова вернулась из ванной, завязывая пояс на платье:

– Я тебя слушаю.

– В общем, я завтра утром уеду. – Андрей прислонился бедром к подоконнику, наблюдая за тем, как Ира принялась расставлять тарелки.

– Это я уже поняла, – кивнула она. – А куда и зачем?

– В Прагу. Домбровский сунул Алекса в СИЗО «Панкрац».

– Ч-что? – Самойлова замерла. В ее пальцах звякнули вилки. – За что?!

Он сухо и просто обрисовал ей ситуацию. Он не сказал ей только о своей встрече с Терентьевой в Лондоне – не хотел тащить в их настоящее свое прошлое с другой женщиной. Но даже если Самойлова почувствовала эту ложь умолчанием, она промолчала. В этот момент ее явно интересовало другое:

– Андрюш, а у тебя есть снимок этой девочки, Лизы?

Он удивился. Вообще-то, он ждал, что она спросит его, как он собирается искать Лизу? Что он ей и озвучил.

– А зачем мне об этом спрашивать? – Склонив к плечу голову, Самойлова посмотрела на разложенные у тарелок столовые приборы, поправила их. – Это же очень просто.

– Правда? – поддразнил ее Андрей. – А мне тогда расскажи?

Она пожала плечами, продолжая курсировать по периметру их небольшой светлой кухни:

– Ну, зная тебя, можно предположить, что ты разделишь – или уже разделил – поиск Лизы на составляющие. И первым делом… – привстав на цыпочки, Самойлова достала с полки стаканы, – ты смоделируешь внешность Лизы, чтобы запустить ее фоторобот в вашу систему слежения. Так ты выяснишь, где и когда эту девочку видели в последний раз. Невидимкой ведь никто не становится, потому что прибывая в другой город или страну люди берут такси, или идут на стоянку, где оставили свои машины, или покупают билет на автобус, или их забирают знакомые. А параллельно этому … – Ира покрутила головой. Вспомнив, где то, что она ищет, Самойлова отодвинула Андрея от подоконника, и на стол перекочевал кувшин с вишневым компотом, – а параллельно этому ты попытаешься договориться с Алексом, чтобы сделать из него наживку, на которую должна клюнуть Лиза. Правда, здесь есть одно скользкое место. – Самойлова открыла духовку, и на варочную панель плиты приземлился противень. Отвернув фольгу, Ира придирчиво посмотрела на мясо: – Ага, нормально. Андрюш, а хлеб из хлебопечки достань?.. Спасибо. Так о чем я? Ах да. А скользкое место заключается в том, что если этот твой хитренький грек прав и дочь Домбровского действительно связана с жутковатой преступной сетью, то для Алекса подобный эксперимент может плохо закончиться.

Поэтому здесь ты, скорей всего, поступишь по-другому. Завтра ты встретишься с Алексом, но так, чтобы об этом не пронюхал твой грек, поговоришь с Реслем и вытянешь из него все, что он знает о Лизе. Затем ты договоришься с Элисон, и та заберет Алекса под залог из СИЗО. Правда, я не знаю, существует ли в досудебном производстве Чехии такая вещь, как залог. Но если он существует, то ты это провернешь. Затем ты приставишь охрану к Алексу и Элисон, чтобы ни Лиза или кто-то «от Лизы» не сумел к им даже приблизиться. Ну, или чтобы в случае чего оперативники «Альфы» могли перехватить дочь Домбровского. Но займешься охраной уже не ты, а дядя Саша и один из его международных партнеров так, чтобы связка «Исаев – Ресль – Элисон Грейсон» нигде не всплыла…

А к этому моменту уже появятся данные из системы слежения, и поиск Лизы станет делом техники. Ты мне как-то рассказывал про алгоритм розыска: сначала опрос тех, кто мог видеть пропавшую или пропавшего, потом сопоставление дат и времени, затем определение направления поиска. А дальше включается механизм оперативной отработки объектов, на что у тебя уходит в среднем сорок восемь часов. После этого ты говоришь, где находится разыскиваемый человек, или, если он не в адеквате, то отправляешь к нему полицию… Ну как, похоже на правду?

– Браво, Шерлок, – Андрей в две затяжки убил сигарету, – не в бровь, а в глаз.

– Спасибо, Ватсон. За стол садись.

– Ага. А перчик дашь?

– На, держи. – Ира протянула ему симпатичный керамический петушок с дырочкой на голове и вгляделась в лицо Исаева. – Так, а ну-ка стоп… – Самойлова вспыхнула.

– Что? – Андрей невинно похлопал глазами.

– Подожди, – Ира выпрямилась. – Ты что же, и ко мне охрану приставишь?

«Ну вот мы и добрались до главного». – Андрей аккуратно вернул петушка на стол.

– Да, приставлю, – теперь он не сводил с Иры глаз.

– Только попробуй!

– Ир…

– Что «Ир»?

– Я уже это сделал.

Вот теперь она разозлилась:

– Мне что же, опять под ручку с этим вашим улыбчивым орком всюду ходить?

– Ир, Аркешвили не орк.

– Ну, прости. Но вообще-то это не я его так назвала, когда он пришел к вам в «Альфу».

– Угу, – Андрей кивнул и перевел глаза на потолок.

Мужчина, о котором у них зашла речь, и вправду выглядел так, что при встрече с ним в голову сваливалась только одна мысль: этот чувак сначала любовно разделает вас на органы, а потом их продаст. И надо ли говорить, что позывной «Орк» профессиональному телохранителю «Альфы», Ладо Аркешвили действительно придумал Андрей – большой любитель соединять фамилию человека с впечатлением о его внешности? Но с кем-то это прокатывало, а с кем-то нет. «Орк», например, не обиделся, а искренне расхохотался и даже вполне задушевно показал Исаеву «фак». На что наблюдавший за этой сценой Фадеев красноречиво постучал себя по лбу и пожелал этим двоим «хотя бы умственно вырасти».

Но самое интересное заключалось даже не в этом, а в том, что «эти двое» как-то очень быстро поладили. С Андреем и так все было ясно. А что касается Ладо, то Орк был умен, наблюдателен, имел чутье на людей, опыт работы в службах госбезопасности и умение без страха в экстренных случаях прикрыть клиента собой. И в паре рисковых ситуаций Андрей уже «пристегивал» его к Ире. Но мало кто знал, что «Орк» играл роль отвлечения. А основную функцию несли две женщины-телохранителя, что было гораздо эффективнее с точки зрения реагирования на возможное нападение.

Фактор внезапности и неожиданности. Самое страшное – это не то, что ты видишь, а то, чего ты не ждешь.

– Хорошо, – между тем кивнула Самойлова, – если тебе так хочется, я, так и быть, поезжу с Ладо. Посажу его на байк к себе за спину и буду возить за собой, как чебурашку в коробке, – не удержалась она.

– А еще я хочу, чтобы ты пока не пользовалась своим «Кавасаки».

Вот теперь Ира по-настоящему раздраженным жестом сунула руки в карманы:

– Так, а это еще почему?

– А там, по-моему, с балансировкой что-то не так… Слушай, а компот какой вкусный!

– Подожди, не путай меня. – Покачав головой, Ира медленно отошла к окну и оперлась ладонями о подоконник.

Андрей повертел в руках петушка, затем перевел взгляд на курочку с дырочками на голове. Солонка… Иногда с Самойловой было очень не просто.

– Значит, это опасно… Значит, это намного опаснее, чем ты мне говоришь, – донесся до него потерянный голос Иры. Андрей поднял голову. Самойлова стояла спиной к нему, обнимая себя руками так, точно ей стало холодно. – И это из-за Домбровского ты, вместо того, чтобы уйти из Интерпола, ввязался в игру, которая неизвестно куда приведёт… Андрей, – Ира резко обернулась к нему, – дай мне фотографию Лизы.

Исаев молча отодвинул стул и отправился за рюкзаком. Покопавшись в нем, он вернулся на кухню и также молча протянул снимок Самойловой. Она взяла фотографию, прищурилась, изучая, исследуя. Андрей ей не мешал. Пристроившись рядом с ней на край подоконника, он наблюдал и ждал, когда Ира выстрелит. И долго ждать она себя не заставила.

– Андрей, можешь мне показать, как выглядят Домбровский и его бывшая жена, мать этой девочки?

На первый взгляд, в просьбе Иры ничего странного не было.

Исаев никогда не стремился знакомить ее с бывшим шефом. А о том, что Максим Валентинович был когда-то женат, он сам не знал до сегодняшнего дня. Андрей достал мобильный, открыл сайт МВД, нашел там портрет Домбровского (тот был снят анфас для обычного в таких случаях иконостаса руководства организации); затем выловил в Гугл крупную фотографию Лидии Эстархиди и протянул телефон Ире. Та вместе со снимком Лизы и его смартфоном вернулась к столу. Присев, она перевела глаза с фотографии девочки на снимок ее отца, потом на изображение Лидии… Секунда, другая, и Самойлова подняла голову:

– Почему на фотографии дочь Домбровского выглядит так неестественно?

– Ты о том, почему она здесь снята в три четверти? – не понял Андрей.

– Нет. Именно неестественно.

– А поконкретнее? Что ты имеешь в виду? – Исаев подошел к ней, оперся рукой о спинку ее стула.

– А ты внимательно на нее посмотри. А теперь сравни ее лицо с лицами ее родителей. Да, эта девочка очень похожа на них, но она слишком их копия. Безусловно, все мы внешне так или иначе напоминаем своих, но у каждого из нас все-таки есть индивидуальные черты. Здесь же, на снимке, они просто отсутствуют. У Лизы нос, скулы и разрез глаз отца, а овал лица и линия рта – матери. И что остается, если вырезать их из снимка? Ничего. А это неестественно, понимаешь?

Исаев пригляделся и медленно выпрямился. Да уж, Самойлова умела его поражать своими необычными выкладками. Но дело сейчас было в другом. Андрей был уверен, что Лиза напоминает ему кого-то, кого он видел и знал. Ира же, казалось, нащупывает совершенно иную версию. Тем временем Самойлова заглянула ему в глаза:

– И еще одна вещь. Смотри. – Она прикрыла ладонью сначала правую сторону лица Лизы, затем левую. – Как известно, любое человеческое лицо по природе ассиметрично. И несмотря на то, что девочка здесь, на фото снята в три четверти, а это не самый удачный ракурс для съемки, можно заметить, что половинки ее лица безукоризненно выровнены. Это обычно бывает при фотошопе, но здесь ведь не фотошоп. По твоим словам, этот снимок делал Домбровский. А отец не будет искусственно украшать свою дочь. Тогда – почему это так?

Андрей наблюдал, как Ира прикрыла глаза и потерла виски, едва слышно шепча:

– Лицо… Почему лицо Лизы так идеально выверено?

Она приближалась и приближалась…

– Нет, не могу ухватить, – и желтая искорка в синих глазах потухла. Самойлова раздраженно поморщилась. Она чувствовала, что почти загнала в угол ответ, прижала его и раздела, но споткнулась, и он вывернулся и растворился, как тень. И все же она была уверена, что поймает его. Это – лишь вопрос времени. Она была аналитиком, а значит, загонщиком, а ответ – ее добычей и жертвой. Хитроумной, увертливой, но все-таки жертвой.

Ира подняла голову:

– Андрей, можешь сделать мне копию с фотографии Лизы? Хочу подумать над ней на досуге.

Исаев открыл приложение на мобильном, запустил сканер и отправил ей на почту картинку.

– А теперь… – он наклонился, и она почувствовала его теплое дыхание у себя на виске, – дай мне слово, что в ближайшие дни ты не сядешь на «Кавасаки».

– Ладно.

«Ладно? Это слишком быстрый ответ», – Андрей моментально прикинул, а не вернуться ли ему завтра с утра пораньше в «Лейпциг» и не сделать ли так, чтобы Самойлова просто не смогла завести двигатель байка?

А с другой стороны…

«Я же тебе доверяю».

– Хорошо, – он, вздохнув, погладил ее по плечу. – И… слушай, Ир, давай все-таки поедим? – чуть ли не жалобно поглядев на нее, Андрей стянул самую вкусную часть горячего хлеба: горбушку.

Но ужин все-таки пришлось разогреть. Потом они вместе мирно мыли посуду. После этого Андрей потянул ее к себе за руку и положил ей кольцо на ладонь.

– Красивое, очень, – Ира смутившись, не смогла найти слов. Он поймал ее губы…

Потом он очень быстро заснул, а она смотрела на него, спящего. Разглядывая его, она впитывала в себя любимые черты: красивый рот, маленькая родинка у него на виске, ресницы, трогательные, как у мальчишки. Внезапно Андрей глухо застонал и повернулся на бок. Обнажая его, съехало одеяло. «Опять гематома. Будет синяк, – Ира, вздохнув, осторожно положила ладонь на его бедро. – И так после каждой командировки, в которую его отправляет Домбровский». Словно услышав ее, Исаев во сне перехватил ее руку. Она осторожно высвободила свои пальцы и укрыла его: «Спи». Он так и не проснулся, а она продолжала смотреть на него. Теперь она вспоминала…

Ей было семнадцать. В том году она закончила школу. Медалистка и умница, обласканная вниманием одноклассников и учителей. Признанная enfant terrible района и длинноногая мисс Мечта, обожающая расхаживать летом в объемных тонких свитерах, вельветовых шортах и с достающим почти до середины бедра хвостом того изумительного пепельного оттенка, который бывает только у натуральных блондинок. И рядом с ней – Митя. Они жили во одном дворе, дома стояли напротив. Ира и Митя – почти всегда вместе и почти всюду рядом. Нет, влюбленности к нему у нее не было. Зато были хорошие отношения, общие интересы и понимание, что им просто нельзя расставаться. Сила привычки и чувство локтя, ведь они на одной волне. Да она, если вдуматься, и не верила в это терпкое и смешное «люблюнимагу». Она с подросткового возраста была слишком рациональна, чтобы верить в безумную страсть, острые чувства, неимоверные душевные муки – или ждать, что однажды с ней это случится…

Все началось (нет, это даже забавно!), когда ее бабушка – мать отца, которая подрабатывала репетиторством, предупредила ее:

– Ириска, ко мне сегодня на урок один мальчик придет. И я тебя очень прошу, не… как ты там выражаешься? Ах да… Не прикалывайся над ним в этом вашем с Митей фирменном стиле.

– Ладно, не буду, – и она усмехнулась.

А потом появился ОН. Вернее, он ворвался в ее жизнь стремительно. Вихрь в серой футболке с дурацким принтом и потертых джинсах. Высокий рост, худощавое тело и классически-правильное лицо ранимого, умного и доброго мальчика. Лицо интеллектуала, сорванца и юного Казановы, каким тот был, наверное, в свои неполные четырнадцать лет. Лицо будущего мужчины, который станет обворожительным. Она замерла, разглядывая его. Он с любопытством посмотрел на ее заколку из резинки, пропущенной в гнезда большой красной пуговицы (ее творчество), фыркнул и вдруг тихо сказал:

– Ну привет, Красная Шапочка.

– Ага, привет Серый Волк, – почти сразу нашлась она.

А он ей добавил, засадив в нее чем-то удивительно остроумным о внучках, пирожках и о бабушках. Она тогда сразу почувствовала эту его позицию «я всегда сверху» и сцепилась с ним. Слово за слово. Укол за порез. В какой-то момент она ощутила, что уже не на шутку заводится. Она никак понять не могла, откуда в этом мальчишке такая спокойная уверенность в себе и… и раздражающее притяжение? В конце концов она влепила ему бронебойным из всех бортовых и попрощалась:

– Вали.

Она сделала шаг от него, а он рывком развернул ее к себе за плечо, обнял ладонями ее лицо и поцеловал. И – всё.

И было терпко, болезненно, сладко и остро – так, что ночью она долго лежала без сна и, свернувшись в калачик, трогала губы пальцами. Андрей не знал, что это был ее первый настоящий поцелуй. Хотя, казалось бы, юная девушка и рано выросший мальчик – что может быть проще этого? Но это ОНА была на четыре года старше его. С этого дня, пытаясь прийти в себя, она стала его избегать. А он – совершенно по-взрослому за ней ухаживать. Он приносил ей шоколадки – те самые «Hersheys KISSES», которые сначала были в продаже, потом вдруг исчезли, но очень нравились ей. Он, смеясь, вручал ей цветы и какие-то редкие фотоальбомы, которые она хотела посмотреть, но не могла достать. Не взирая на ее постоянное «нет», он приглашал ее к себе в школу, в кино и звал в свою компанию. Уверенность в себе и постоянный мягкий напор – вот чем он брал ее. Он приучал ее к себе. Он замыкал ее на себе. Он ее приручал.

Много позже она поймет: просто Андрей всегда видел в ней женщину. Ту, которую надо защищать и беречь. Ту, за которую стоит сражаться. Ту, за которую он был готов отдать все, чем дорожил в этой жизни.

Но тогда она этого не поняла и однажды почти жалобно попросила:

– Я тебя очень прошу, отстань от меня. Я тебя старше.

В его глазах зажглись ироничные огоньки. Тем не менее, он преспокойно кивнул:

– Ничего, я тебя подожду.

Для нее это прозвучало как: «Я подожду, когда ТЫ наконец вырастешь».

И тут она всё про него поняла…

– Исаев, – она покусала губу, – скажи, тебя девочки никогда бросали?

– Нет, никогда, – честно ответил он.

– Ну тогда я буду первой.

И она стала ею. Ее пугало то, что она к нему чувствовала. С одной стороны, душевные муки, влечение и выворачивающая наизнанку тоска, когда тебе не хватает его так, что впору на стену лезть и волком выть, лишь бы увидеть его. А с другой стороны, нормы общества, мораль и мнение социума. То, другое, было верным и правильным, и она отрезала его от себя. Глобально, жестоко, резко и жестко она загородилась от Андрея молчанием, институтом и банальнейшим и очень несложным романом с Митей.

Но влюбленность так никуда и не ушла. Поняв, ЧТО она тогда сделала и что, хуже того, продолжает после этого крутить с Митей роман, ушел Андрей.

Иногда до нее докатывались слухи о нем: «Снова с кем-то встречается… Уехал на сборы в Италию… Неплохо играет в шахматы и собирается на юрфак в МГИМО».

А потом у Андрея умер отец. Она узнала это от Мити и полетела – к НЕМУ. Жалость, сочувствие, сострадание и тайное, скрываемое ею от всех желание просто увидеть его. Она поймала его у парка, мимо которого он ходил в институт. Казалось, Андрей ей обрадовался: она поняла это по тому, как вспыхнули его глаза, обведенные черными кругами беды. А он заглянул ей в лицо и вдруг холодно отстранился.

– Андрей?!

– Мне не нужна твоя жалость.

– Ч-что? – растерялась она.

– Хорошо, Ир, – Исаев вздохнул, – объясню тебе проще. Ты мне не сестра, не мать Тереза и не бесполый друг. И от этой позиции я не отступлюсь.

– Но…

Он покачал головой и ушел. На ее новый окрик он даже не обернулся. И снова перерыв – уже на года. В то время в ее голове постоянно всплывал один и тот же вопрос: «Почему он повел себя так?»

Много позже, став старше, она поймет: женская жалость разрушает подобных мужчин. Он любил ее, и ее жалость была для него хуже презрения.

А пока Андрей придет в «Альфу», и она будет следить за его взлетами и успехами со стороны. Затем Исаев в очередной раз попытается до нее донести, что то, за что она держится – их четырехлетняя разница в возрасте – это миф, глупость и блеф и что «дружить» с ней, как хочет она, он никогда не будет. На это она опять скажет ему: «Нет», а заодно, напомнит ему о своих отношениях с Митей. Ведь в двадцать плюс эта разница в возрасте с НИМ кажется тебе чудовищной. На что Андрей ответит:

– Ир, я тебя ОЧЕНЬ люблю, но я никогда не стану сталкером и не буду прошибать лбом твои стены. Ты у нас не безвольная и глупая девочка и все решаешь сама. Вот и реши, кто я для тебя. Только себя не обманывай.

С этими словами он закрыл за собой дверь, а она замкнулась в себе. Затем Митя, устав от этого их вечного треугольника, предложит им пожениться:

– Ир, я люблю тебя. Выходи за меня замуж?

Она тогда не сказала ему: «Да», но и «нет» ему она не сказала. Хотя ей давно было ясно: она не сможет любить его, ей нужен Андрей, а значит, она и Митя обречены. Но для Андрея она и Митя все еще будут вместе.

И вот тогда случится то, что приведет Исаева в Интерпол. То, о чем долгое время знали только Фадеев, Мари-Энн и Домбровский.

У Андрея, которому тогда было немногим за двадцать, возникла связь с замужней женщиной. Однодневный роман, когда люди просто не интересуются прошлым другого – тем самым прошлым, у которого есть грехи и очень длинные тени. Одноразовая, случайная связь без любви и обман взрослой женщины. Связь умерла сама собой – за нее никто не держался, но через девять месяцев родилась девочка. ЕГО первенец. Его дочь. В оправдание Исаева можно только сказать, что женщина почти сразу уехала из страны, ее новый избранник принял девочку и не хотел, чтобы та считала отцом Андрея. Так возник сговор троих – двоих мужчин и одной женщины, решивших хранить покой ребенка. Любил ли Андрей свою дочь? Скучал ли по ней? Держал ли хотя бы раз на руках? Об этом Ира не знала. Но за то, что произойдет после, она будет винить только себя. Если бы она тогда, в свои двадцать плюс доверилась чувствам, осталась с Андреем, а не наглядно демонстрировала ему свой роман с Митей, ничего этого не было бы.

Но это было. И однажды эта женщина вместе с ребенком вернулась в Москву, и из прошлого выступила темная длинная тень. Бывший муж этой женщины, отверженный ею и брошенный, в своё время подвизался в определенных российских службах, работал по наркотрафику – и подсел. Наркозависимость вылилась в увольнение, срок и лечение. Но наркоманы, когда-то державшие в руках власть и оружие, практически никогда не соскальзывают, и наркозависимость перешла в одержимость и психические отклонения. Этот мужчина продолжал искать «свою» женщину и выследил ее. Увидев трехлетнюю девочку, которую его бывшая вела за руку, он понял, чем ее наказать. Он выкрал ребенка, но мишенью должна была стать именно женщина. И эта женщина позвонила Андрею:

– Найди нашу дочь! Ты знаешь, почему я не могу обратиться в полицию.

Андрей искал свою дочь и нашел. О том, что случилось после, Ире расскажет Митя:

– Исаев в больнице. Пулевое ранение. И… Ир, крепись. Есть опасность, что он не выживет.

Она тогда чуть не сошла с ума. В больницу она и Митя поехали сразу. Она хотела сдать кровь – у них с Андреем одна группа и один резус-фактор. Она совала деньги врачам, чтобы остаться в больнице – кем угодно, хоть медсестрой, хоть нянечкой, лишь бы быть ближе к нему. Но ей отказали:

– У нас, простите, не частный сектор, а ведомственная клиника при МВД.

Она сидела перед операционной в приемном покое, а Митя держал ее за руку. Они уехали только на ночь, а утром вернулись в больницу. И так – четыре дня. А на утро пятого ей сказали, что Исаев пришел в сознание и попросил никого к нему не пускать.

– Пойдем. Он не хочет видеть тебя. – Митя устало поднялся со стула, на котором сидел, и покосился на часы на стене: – Ир, ты прости, но скоро суд над отцом. И мне надо туда успеть.

И был суд, где ответчиком выступал отец Мити – тот самый дядь Саша Фадеев, который убил за Исаева, когда нелюдь, растерзавший ребенка, поднял «глок», чтобы контрольным добить Андрея. А потом у Иры и дядь Саши состоялся долгий и мучительный разговор.

Они сидели в его кабинете.

– Детка, я хочу, чтобы ты кое-что поняла, – Фадеев внимательно посмотрел на нее. – Как бы я ни любил своего сына и как бы я ни хотел видеть тебя в нашей семье, я отдаю себе отчет в том, кому принадлежит твое сердце. Но я также хочу, чтобы ты знала о том, с чем однажды столкнешься, если ты все-таки выберешь жизнь с Андреем.

А ее вдруг накрыли образы…

Темный полуподвал. Два искалеченных тела. Вдох умирающей девочки и ее остекленевшие серые глаза. И душераздирающий, пронзительный, нечеловеческий вой молодого мужчины, когда он понял: заслоняя собой ребенка, он никого не убил. Но кто из-за этого умер сейчас на его руках?

– Андрей себе этого никогда не простит, – и Ира горько заплакала.

– Нет, детка, не так. – Фадеев аккуратно взял ее руки в свои. – Андрей никогда себе не простит, что однажды он сделал неправильный выбор. По натуре Андрей не убийца. Но есть вещи, которые будут теперь жить в его подсознании. Это как кровавый след. И Андрей будет идти по этому следу, возвращаться к нему снова и снова. Но как бы он сейчас ни тосковал по тебе, он пройдет по нему один. В этом нет чуда спасения. Чудо спасения заключается в том, что, а, вернее, если человек, видевший смерть своего ребенка и винивший за это себя, не утратит человеческих качеств. Это сложно. Это как темная сторона луны, но отныне она станет частью Андрея. И если вдруг наступит день, когда он должен будет снова выбирать между тем, кому он оставит жизнь, и тем человеком, кто будет вынужден из-за этого умереть, то он убьет. В этот день он станет убийцей, как многие люди в нашей профессии. И я хочу, чтобы ты это осознавала.

А ей стало по-настоящему страшно. Андрей, любящий жизнь – и убийца? Нет, никогда. Это дико, немыслимо. Это просто несовместимо.

Если бы она знала, как Фадеев в ту секунду глядел на нее. С удивлением. Ни скорби, ни боли на нежном женском лице, лишь выражение искреннего неверия, а потом – такое же непреклонное, как у Андрея, когда тот на все его увещевания по поводу Иры однажды ему ответил:

– Вы ничего о нас не знаете. Из семи миллиардов людей на этой земле я бы выбрал только ее, как и она – меня. Но я живу с пониманием этого, а она пока не готова это принять.

«Две стороны одной души», – Фадеев вздохнул, понимая, что в ближайшие дни, если не часы, эта молодая, хрупкая, незаурядная внешне женщина раз и навсегда разорвет роман с его сыном и сделает то, что могут очень немногие люди: она будет или с тем, кого она любит, или вообще ни с кем, чем обречет себя на одиночество.

Но Ира тогда не собиралась копаться в значении взгляда Фадеева. Она всего лишь пыталась остаться вежливой с ним. И она, откинувшись на спинку стула, учтиво осведомилась:

– И что же вы мне предлагаете?

– Как что? – Фадеев пожал плечами. – Жить.

– Жить? – поразилась она. – Как можно жить и, ничего не делая, ждать, когда Андрей станет убийцей? Или… – она вгляделась в его лицо и кивнула. – Я поняла. Вы считаете, у меня с Андреем нет общего будущего.

– Детка, – мягко напомнил Фадеев, – я сказал тебе: «Жить», а не ждать. Я не знаю, как в дальнейшем сложится ваша жизнь. Но если Андрей сумеет смириться со своей темной стороной, то он к тебе вернется.

Фадеев оказался прав. Исаев вернулся к ней, пройдя свой кровавый след до конца. Он пришел за ней, когда они уже стали взрослыми. Но, увидев его, Ира даже не удивилась. Андрей засмеялся, заговорил, и она вдруг почувствовала себя так, словно окунулась в юность. Дом, теплое солнце и глаза смеющегося мальчишки… То самое чувство, когда ты переносишься в те места, где был по-настоящему счастлив. И все-таки кое-чем Исаев ее удивил. Он стал ощутимее старше ее, и иногда в его поведении и словах проскальзывало что-то такое… проницательность, когда ты с ним, как на детекторе лжи. Его мгновенная реакция и постоянный контроль над эмоциями.

И он никогда не рассказывал ей о том, что пережил после смерти дочери. Свои грехи Исаев всегда замаливал сам. Ее же он защищал и берег от мира, в котором жил и видел по-настоящему страшные и грязные вещи. Их роман развивался бурно, стремительно, и она сдалась. И больше не оглядываясь на мнение тех, кто ничего о них не знал, она осталась с Андреем.

Но иногда, когда он ночью вот так же стонал во сне, она спрашивала у себя, что было бы лучше: жить свободной и без него – или жить, зная о том, что однажды произойдет?

Но она никогда без него не могла. А он? Мог бы он жить без нее? Но он мог – и он так жил, делая в МВД и Интерполе то, что нужно, что должен. За последние семь лет – ни одного поражения, ни одного проигранного дела, ни одного провала.

Впрочем, она тоже давно не обманывалась на его счет. За эти годы Андрей стал не только отличным розыскником, но, как служащий определенных структур российских спецслужб, имел негласную лицензию на убийство. И эти длинные пальцы могли не только нежно и долго ласкать женское тело, но и за долю секунды хладнокровно перекрыть дыхательные пути, раздробить позвонки или разорвать сухожилие. Боевое ударное искусство убийства – айкидо ёсинкан. От традиционного айкидо оно отличается тем, что всего один удар может привести к смерти противника. Когда-то давно, когда Андрей еще только-только получал свой первый дан, он вроде бы в шутку обучил ее и Алекса паре относительно безопасных приемов. И, может, поэтому миловидный чех смог противостоять насилию в той страшной тюрьме, куда завтра собирался съездить Исаев?

У Иры не было таких кинетических способностей читать людей, как у Андрея, но в этот момент она с оглушительной ясностью поняла: независимо от того, какие отношения будут у Андрея с Домбровским, Исаев будет искать его дочь и он найдет ее. В память о той, кого он не смог сберечь и спасти, он защитит эту. Кровавый след… Извечное, человеческое искупление ТОЙ вины. Вот почему Андрея когда-то взяла в Интерпол Мари-Энн. Вот почему его выбрал Домбровский.