неПАЦАНКА. Трансформация бой-бабы в леди

Кастинг

 
Но, вот те слово мэра! Второго шанса нет!
Короче, берегись!
 

Oxxxymiron

Приехав на Ярославский вокзал в 6:30 am, мы первым же делом отправились на охоту за московскими курами в панировке – изобретением полковника, поскольку «завтрак съешь сам, обед раздели с другом…» Нами же двигал набиравший обороты неврастенический синдром туриста плюс одичавшее от количества оставшегося времени волнение.

Поедая крылья и стрипсы в панировке и запивая данное куриное безумие колой, Ник вдруг перестал жевать и спросил: «Мать, а ты не боишься?»

Жернова моей пищевой молотильни также остановились, и, оставшись с по-хомячьи набитыми щеками, я спросила: «Шево это я дофжна бояфца?!»

– Ну, не знаю. Придешь, а тебя возьмут и от**здят (отметелят). Или ты думаешь, что одна такая шикарная приехала? – без тени улыбки спросил он, и у меня, как бы это смешно ни звучало, засосало под ложечкой.

– Я думаю, что тебе надо поскорее дожевать свои крылья, а то тебе всякая ересь в голову лезет. Ну, ты посмотри на меня! Кто мне что сделает?! – напалмом обрушила я скепсис на его начавшую седеть голову.

– Да ладно тебе, я просто спросил, мало ли. В любом случае, я буду рядом и в случае чего поддам в бочину агрессору, – захохотал он так, что хлопья панировки разлетелись изо рта на милю вперед, прочно приземлившись на плацдарм моего пиджака.

Мы поели и выдвинулись к Останкинской телебашне, план проезда к которой мне предварительно скинула в Вайбер блонди, завершив сообщение эмодзи с поцелуйчиком. Ох уж эти женщины. Сообщение без скобки или эмодзи для них – грех и признак безразличного неуважения к глубокому внутреннему миру.

– Так, нам надо доехать до метро ВДНХ, а там на каком-то монорельсе до «Останкинской телебашни». Ты знаешь, чо такое «монорельс»? – недоуменно спросила я, не обнаружив данного подвоха при первичном ознакомлении с маршрутом.

– Я – нет, а вот Гугл Всемогущий – да. Сейчас чекнем, – вновь порадовало меня наличие в стане своих друзей айтишника, поскольку мой телефон даже при лучшем раскладе не мог родить ничего существеннее, чем 502 Bad Getaway.

– В любом случае, язык до Киева доведет, погнали, а там разберемся по ходу, – махнула я рукой и окунулась в обратный отсчет до наступления времени кастинга.

На личном примере я знала, что такое передвигаться по навигатору запросов у прохожих людей. Участь опробовать данный метод настигла меня в 2009 году в Ростове-на-Дону в ноябре. Я отчетливо помню данный период, поскольку тогда мне пришлось три дня прожить на вокзале без средств на еду и обратный билет, поскольку планируемая мной выгодная сделка не только сорвалась, но и чуть не обернулась выражением «кануть в Лету», нравившимся мне еще со времен начальных классов при прочтении «Легенд и мифов Древней Греции». Обратиться за помощью было не к кому, поскольку никто из родственников и друзей не знал, куда я еду. Посвящать их в это знание было опасно для них же самих, и я просто уехала, запустив через одногруппников слух об отъезде в соседний город по работе. Работа состояла в том, чтобы по просьбе тогда любимого мною человека встретиться с одной малоуважаемой персоной на предмет взыскания денежного долга. Кто-то называет это коллекторством, я же была одержима чувствами и уровнем тестостерона, зашкаливающим на фоне приема практически всего ассортимента магазина спортивного питания.

– Юлек, нам направо, на рыжую! Не убей людей, они же не виноваты, что ты такой шкаф! – обозначил мои границы социальной ответственности друг с явно цыганскими корнями.

– Да вижу я, они сами берегов не видят, иду, – отвлек меня от океана воспоминаний всплывший буек реальности в виде предупреждения Ника. И тут же удар в плечо одного человеческого элемента из бесноватого трафика людей в метро будто вколол мне адреналин так, как это делают в кино, – огромной иглой пробивая грудину, доставляя острие напрямую в сердечную мышцу. К этому эффекту добавился нараставший от воспоминаний о ростовском выживании тайфун, и вот уже многократно лопнувшие в глазных яблоках капилляры сигнализировали о крайней опасности, в которую попали окружающие. Шутка ли, тогда я действительно не знала, чем закончится история, собирая у прохожих мелочь на еду и дорогу домой. После реалий столкновений с должником, когда за ним оказалась сила, превосходящая меня по размеру и статусу в виде местного урки, в связи с нерешением вопроса, любовь закончилась, а я осталась на попечении у самой себя. В необходимости просто уносить ноги, добывать финансы для отъезда, не прибегая к помощи друзей и родных. Зашкаливающий уровень тревоги, голод и постоянное заглядывание за плечо вымотали меня, но по прошествии трех дней я смогла вернуться в Нижний Новгород, похудев и осунувшись так, словно не качалась полгода. В этом проблема бодибилдинга: ты либо втягиваешься в эту историю на всю жизнь, постоянно ешь мясо, спортивное питание и ходишь в тренажерку не менее четырех раз в неделю, либо… Либо находишься в постоянной депрессии оттого, что заболел и на фоне рек выделений из носа и температуры теряешь аппетит – теряешь мышцы, ибо эти привередливые ребята всегда хотят есть. Особенно сложно в данном спорте женской половине. Мужскую еще более-менее поддерживает на прежнем уровне и дает возможность отлежаться главный прораб процесса телостроительства (bodybuilding – от английского body – «тело» и building – «строить») – тестостерон. Все это набирало внутри рефрижератора между моих ребер масштабы цунами, и я на вбросе адреналина от спешившего в метро москвича готова была разорвать шаблон о «понаехавших» и приемом силового воздействия показать, что следовало хотя бы извиниться. Глубоко вобрав в грудь побольше О2, я молниеносно развернулась в сторону обидчика и успела выпалить: «Эй, ты!» – как вдруг.

– Мать, мать, спокойно, – схватил меня Ник за плечо и тем самым успел выбросить красную тряпку на поле предстоящей брани перед моим несущимся на тореадора быком. – Спокойно, оно того не стоит! Мы приехали на ВДНХ! – с радостью в голосе миротворца провозвестил он.

Едва усмирив импульс ударить такой ручной шлагбаум, я посмотрела в глаза своего друга-спонсора, смачно сплюнув на пол, не скрывая все еще бушевавшей агрессии, сказала: «Ты в рубашке родился, будучи моим другом».

Мы выбрались из заполоненного суетой людских мыслей и тел подземелья метро и остановились: перед нами распростерся невероятный масштаб территории и архитектуры, который на фоне нашего маленького городка был целой Вселенной, а мы – двумя космонавтами, вышедшими в открытый космос. К слову, и попали мы в космическое пространство: слева от нас стрелой, пронизывающей стратосферу, возвышался памятник «Покорителям Космоса», рядом с которым Космопарк и музей Космонавтики.

– Это знак, мать, чуешь? Его Гуглейшество говорит, что нам налево, вперед! – бросился в сторону «покорителей» Ник, оставив меня со смутным чувством начала чего-то столь важного в моей жизни, об ощущении которого заявляла пока только приостановка дыхания и учащенное сердцебиение.

Однако символично, что я оказалась вновь на ВДНХ, спустя 12 лет после своего первого визита в Москву, когда мне было, невероятно, 12 лет. Совпадение? А может, цикл? 12 знаков зодиака. Моя жизнь пошла по их полному циклу и вернулась в ту же точку, в которой зафиксировала знаковую встречу с Москвой в юности. Знаковую, потому что тогда мой отец впервые взял с собой в столицу, чтобы навестить своего друга по военной части, у которого было двое детей.

Я никогда не забуду это чувство незабываемой радости и… СВОБОДЫ. Радости от того, что в гостях у них мне позволялось есть все, что я захочу, а на вопрос: «Можно конфету?» – друг отца и его жена удивлялись и велели больше не спрашивать, а просто брать то, что мне хочется. Их дети были гораздо свободнее и позволяли себе капризное поведение, требование сладостей/вещей/игрушек и в ответ получали их, а не словесное одергивание типа «Нет денег» или «Зачем тебе это нужно?» Я понимала по образу нашей жизни, что отец, как служащий силовой структуры, получал очень мало. Это отражалось на всем: на еде, одежде и просроченной оплате счетов, тем более что в тот период родилась моя сестра, требовавшая финансов на лечение непонятных неврологических проблем. Мама не работала, и деньги неоткуда было брать, хотя раньше она приносила весомый вклад благодаря работе в продуктовом магазине. И я всегда буду помнить выражение лица отца, который скрепя сердце и сведя брови в берлинскую стену, сжав желваки, доставал из своих закромов деньги на эту поездку к сослуживцу и покупал мне то же, что покупал своим детям его друг. Пусть это и были не слишком весомые по стоимости вещи – мороженое, лимонад, пицца, билет на «Колесо обозрения», но для меня это имело сокрушающее значение – это возможность жить как-то по-другому. Это было значимо так же, как знакомство с Москвой с высоты птичьего полета на знаменитом чертовом колесе на ВДНХ в открытой кабинке. Никогда не забуду, как сердце и дыхание перехватывало от играющих друг с другом и с этим инженерным сооружением потоков воздуха. На высшей точке обзора, к которой мы практически подкрались из-за медленной скорости движения колеса, я снова вдохнула и ощутила, как пробирающий холодом запах свободы настойчиво проник в легкие и раздвинул грудную клетку, как ставни. Я долго хранила эти невероятные для меня воспоминания свободы в памяти, периодически доставая их из кладовки, когда меня в очередной раз ругали за четверку или преподаватели нелестно отзывались об успехах в очередной олимпиаде. Образ детей, не обремененных постоянной работой, денежными ограничениями и порицанием, так прочно вошел в голову, что в голове крутился один вопрос: «Почему же со мной так?» Некоторое время спустя мне сообщили, что дочь сослуживца умерла в автокатастрофе, когда они ехали на машине с моря в столицу. На встречку вылетел автомобиль, и отец во избежание столкновения вырулил на обочину, врезавшись в ограждение. Дочь ударилась и получила черепно-мозговую травму, не совместимую с жизнью. Как гром среди ясного неба эта новость настигла меня и обезоружила ассоциацией: жизнь – не бесконечна, свобода – мимолетна.

– Встань и иди, – проорал, глядя мне прямо в глаза обезумевший бездомный, дребезжавший мелочью в металлической кружке для милостыни.

Я отсыпала ему те монеты, что были в кармане «похоронных» брюк, и прошла вслед за Ником, умчавшим по навигатору далеко вперед. За 12-летний цикл здесь произошло много изменений, главное из которых – колесо, захватившее мое сознание и альвеолы легких, поток пронзительной свободы, демонтировали. «Свято место пусто не бывает, пусть на нем и был «чертов» объект», – пронеслось в моей голове под мобильный говор москвичей, спешащих в чрево подземки.

– Место вашего рождения? – противным тоном спросила работница паспортного стола.

– Москва, – ответил озадаченно немолодой уже гражданин Соколов.

– Точное место рождения?

– ЧРЕВО!

Ни к месту вспомнилась миниатюра шоу «Уральские пельмени», часто просматриваемая нами с Ником под пенное.

До кастинга оставался час, и если бы цыганских корней друг не напомнил об этом, я так и продолжила бы плыть по руслу воспоминаний 12-летней давности, сопоставляя прошлые и сегодняшние ощущения. Он упорно шел вперед, не отрывая взгляда от навигатора, и в итоге мы уперлись телами в лестницу, ведущую на рельсы сверху.

– И это «монорельс»?! Возмутительно! Это как трамвай, только на три метра выше уровня неба! – подпустил Ник шутейку в накаляющуюся атмосферу поджимающих сроков.

Мы поднялись и сели в модернизированный обрубок вагона метро. Модернизированный не в лучшую сторону для сидения, мест для которого было крайне мало, однако широкие окна позволяли хорошо осмотреть окрестности Выставки достижений народного хозяйства с высоты птичьего полета колибри, ну или плотно поевшего голубя. До Останкино предстояло ехать три остановки, и буквально прилипнув к стеклам, мы созерцали масштабы столицы, ощущая себя двумя первопроходцами, исследующими новую территорию. В конце монорельсового пути перед нами предстал комплекс всего Телецентра во главе с башней и огромным разноцветным зданием, выкрашенным в цвета старой заставки во время окончания программы телепередач. Масштаб Москвы и ее архитектурных сооружений поражал воображение в целом, заставляя чувствовать себя лилипутом в стране великанов. И «цитадель зла», как Ник назвал данный комплекс, заставляла сердце биться ускоренно, поскольку вся эта телевизионная братия раскинула свои корни на огромную территорию. Полагаю, обойти ее можно было за день, встав в 5 утра и не позавтракав, отправиться на исследование этих бетонных махин.

Спустившись по лестнице на землю обетованную, вдохнув цифровой аромат федеральной сети телерадиовещания, Ник сказал:

– Сфоткай меня на фоне этой телевизионной эрекции. – И вручил мне свой «навигатор», подразумевая под данным аспектом мужской физиологии саму Останкинскую башню.

Шутка зашла и расслабила лицевые мышцы обоих, однако внутри меня волнение и страх нарастали с такой силой, что скрыть это за улыбчивым оскалом, как всегда это получалось в жизни, уже не удалось.

– Да не трясись ты так, весь кадр смажешь, – обратил внимание смуглый на мой неврастенический тремор.

Несмотря на отменную жару в 20 градусов и мое тотально-черное одеяние, буквально впитывающее тепло, я не потела, как раньше, во время нахождения вне офисного пространства летом. Напротив, мышцы сковывал озноб, отдающий волны вибраций, как от перфоратора, по всему телу. Такого волнения я не испытывала, пожалуй, очень давно. По крайней мере, с самого детского сада, когда единственный раз мне не удалась с первого дубля роль диктора телевидения в сценке для выпускного, я такого мандража не припоминала. Хотя с тех пор времени пронеслось много и количество крови пролилось весьма знатное даже для уровня потребления средневековой знати.

– Ладно, сделала, пошли, – отрезала я, сделав всего один снимок, и Ник не стал спорить, а послушно пошел молча за мной, понимая, что творится у меня внутри сейчас.

– Погоди, я хоть маршрут проложу. Какой там адрес или нам прямо в башню?

До «места сборки» нужно было идти еще 10 минут, поскольку это было предпоследнее здание на территории телевизионного комплекса. По прибытии предстояло набрать блонди, и мой старенький серый самсунг со сколотой краской послушно ждал своей ответственной участи. Я стискивала его в ледяной руке и, устремив неподвижный взор в спину моего друга, считала количество пульсаций, ударявшихся о заднюю стенку мобильного и возвращающихся обратно сквозь поры к застывшему сердцу. Не помню, дышала ли я в тот момент, но со стороны была та еще картина маслом: будто коллектор ведет должника в лице Ника за угол, сжимая в руке неопровержимое доказательство вины, а в кармане штанов – кастет. Настолько серьезными и сконцентрированными мы с ним не были даже на олимпиаде по математике в 6-м классе, когда классный руководитель сказала нам: «Ну, дорогие мои, директор передала: не посрамите лицо школы», – отличная мотивация для 10-леток, едва пересекших порог начальных классов с прыжком через четвертый.

– Пришли, мать, вон табличка специально для тебя, – ткнул Ник в настежь открытую уличную дверь перед пропускным пунктом. На белом листе бумаги 36-м Times New Roman было вытатуировано: «Кастинг. Пацанки».

– Юля, дай пока охраннику свой паспорт и подожди, я сейчас спущусь, – чирикнула мне в ухо блонди. А когда я спросила, можно ли Нику подняться со мной, сказала: – Нет, ну, ты же понимаешь, там одни девочки, пусть подождет.

Представляю я, какие там «девочки», пронеслась у меня в голове мысль, когда мой взгляд сфокусировался на отражении в пластиковой перегородке будки охранника. «Такая тебя не убережет, милый мой, если ты хоть одной “девочке” что-то не так скажешь или будешь слишком груб с ее тонкой душевной организацией», – подумала, и часть моих мышц расслабилась оттого, что чувство юмора даже в таком стрессе меня не покидало. Большую часть жизни я была серьезна, предельно конкретна, ибо работала на должностях, требовавших точности и внимательности вкупе с физиономией, обремененной интеллектом.

– Мужик, придется тут подождать, «членистоногим» там явно не рады, не обидишься?

– Ну, чего ж теперь делать, жалко конечно, хотел посмотреть, что к чему. Ну, ладно, дуй давай. Я тут пока на проходе их буду фильтровать хуком справа, чтоб тебе полегче было, – расстроился Ник, но не выдал этого, предпочтя скрыть это за шуткой юмора.

К этому времени как раз спустилась блонди, и я убедилась в ее кардинальном соответствии голосу. Красная юбка до колена, заправленная черная рубашка в горох, собранные в пучок волосы с парой выбившихся с эффектом ненавязчивости прядок и… огромные, буквально, 25-сантиметровые тонкие шпильки. Все это довершали детали в виде розового маникюра, розового чехла для айфона и какой-то броской цветной бижутерии. Кроме выделенных краснейшей, как азербайджанские помидоры, помадой губ запомнился только общий фон мейкапа, который мой мозг, выругавшись на своем бескультурном, обозначил как «слой штукатурки». Небольшой предбанник при входе в здание быстро заполнился облаком приторно-сладких духов, от которого даже пчелы открестились бы: «Да ну к черту эту токсикоманию».

– Юлечка, привет, очень рада тебя видеть, – клюнула она меня в щеку, наверняка оставив на мне красную «метку» блондинистости, и приобняла своим третьим размером так, как я видела при встрече это делают подруги, сродни моих бывших одноклассниц. Теперь мне было бессмысленно пользоваться какими-либо духами следующие полгода, поскольку за какие-то 5 секунд соприкосновения и 15 нахождения в атмосфере этой туалетной воды, аромат прочно вошел в структуру ДНК моей рубашки. Вряд ли даже самый мощный стиральный порошок и машинка с режимом стирки «спецодежда» на 1200 оборотов справились бы с задачей вытравить этот запах. – Ну что, готова? – спросила богиня парфюмерного смрада и лишь мельком окинула взглядом Никиту.

– Привет, привет. Всегда готова! – выпалила я все, что могла, не ожидая, что мое тело в момент соприкосновения с ней сожмется, как пружина старого матраца. Но вот она уже помчалась вверх по лестнице под наше с Ником одновременное недоумение формата «как ей удается вообще держать равновесие и не считать носом рубли на асфальте, будучи на таких шпильках». А я же, оставшись под действием неведомого мне ощущения несвойственной скованности старой ржавой пружины, постаралась преодолеть голос, орущий внутри: «Спокойно, Юля, спокойно!», – и придать телу импульс отправиться за блонди. Мы поднялись на второй этаж, и однозначно было понятно, за какой из деревянных дверей проходит смотр. Странно, мне казалось, что телевидение – достаточно обеспеченный бизнес, который мог бы позволить себе интерьер получше, а не коричневый линолеум 1980-х годов и обшарпанные двери из щепы. Я ожидала, что, как в фильмах, кандидаты будут стоять в коридоре вдоль стены, ожидая своей очереди на вызов.

– Ну, вот и пришли, заходи смелее, – прощебетала блонди, распространяя свой терпкий аромат женственности еще больше, будто не только приняла ванну из своего парфюма, но и сполоснула им полость рта, так сказать, в целях обеззараживания. Впрочем, она могла бы и не конкретизировать, куда нужно войти, поскольку утром в субботу это была единственная дверная пасть, изрыгающая пьяный галдеж попавших туда кусочков пищи со всей страны в виде «девочек». «Девочками» явно и не пахло, и я не представляю, как блонди не боялась контактировать с такими, как я.

Я вошла внутрь и очутилась в небольшом кабинете – предбаннике некой аудитории, с планировкой подобной тем, что встречала в институте. Слева стоял затертый до внутреннего эпителия кожаный диванчик цвета угольной копоти, напротив него – два стула и кулер. Мой несколько застланный пеленой нервозности взгляд выцепил четыре живых существа в помещении, не считая нас с блонди. Диван занимала «девочка», больше напоминавшая морского пехотинца с татуировкой дракона на левом плече. Короткая стрижка, мужская бижутерия, облегающая сбитый торс белая футболка и зеленые штаны цвета хаки буквально вопили о наборе стереотипов «пацанки». Что меня удивило и заставило горло мгновенно пересохнуть: огромные мышцы ног и руки настолько плотные на вид, что казалось – она только и занималась тем, что разгружала по ночам вагоны с углем и цементом. Проколотая правая бровь, шрам на щеке – да эта особь на первый взгляд способна составить мне нехилую конкуренцию в битве за Железный трон. Она сидела широко расставив колени в мужской манере и упершись в них локтями – типичная «пацанская» посадка для демонстрации своей силы, я сама так зачастую сидела в ожидании своей очереди. Резко бросив на меня исподлобья волковато-одичалый взгляд, скрывающий предупреждение последствий для любого рода пассивно-агрессивного вмешательства в ее личное пространство, вновь уставилась в телефон, не обронив ни слова. Впрочем, это весьма красноречиво сделал ее взгляд: «Молчи или пожалеешь».

Напротив сидели две особи женского пола, именно особи, поскольку их большие тела со спасательным кругом в виде жира на животе обмякли на стуле, а кисти рук все с тем же упором локтей на колени безвольно свисали в межбедренном пространстве опьянения. Радом стояла практически допитая бутылка коньяка с тремя звездами, было понятно, почему синхронно их длинные волосы развеваются на пыльных потоках ветра, неведомым образом проникшего в это достаточно затхлое помещение. В такт потокам тела этих девочек покачивались, ведя при этом достаточно своеобразный параллельный диалог между собой. Странно, как им удалось впихнуть эти кричащие о любви к пирожным тела в плотно облегающие футболки, явно на размер меньше, чем требовал объем их жировой прослойки, а не самомнение. То же самое можно сказать и о ногах, апельсиновой коркой выпирающих из-под коротких шорт. Они были похожи друг на друга и либо дружили, либо были родственницами, о чем говорили почти одинаковые черты лица и цвет каштановых волос с волнами мелкой искудри.

– Дамочки, с вами все нормально? – обратилась к ним блонди, пощелкав перед носом так хлестко, как этого не могут сделать мои знакомые парни, хотя у них нет 5-сантиметровых ногтей.

Особи вынырнули из пучины своего невнятного взаимодействия, сдобренного коньячным эфиром, и ответили: «А, чо, наша очередь?»

Блонди успокоилась и сказала, что можно присесть подождать на диванчик, мол, меня вызовут. Сзади этого кожаного, не одной сотней задниц продавленного предмета интерьера, в тени шкафа, стояла еще одна «девочка». Полностью закрытая поза – скрещенные руки, скрещенные ноги и упор одним плечом на стену говорил о ее внутреннем дискомфорте и ощущении неустойчивости, нашедшем отражение в стойке. Этим простейшим навыкам считывания значений невербальных характеристик внешности нас научили еще в институте, полагая, что это, как и диплом, в дальнейшем пригодится нам в жизни. Я ухмыльнулась про себя и отметила, что вот и пригодилось. Однако закрытая поза неуверенности была мгновенно перечеркнута хищным взглядом гепарда, самого быстрого в мире животного, готового, судя по ее близости к двери в аудиторию, вмиг броситься на дичь. Хороший, хлесткий взгляд, свойственный обычно представителям смешанных единоборств, с которыми за жизнь мне доводилось общаться. Черная футболка, джинсы, кеды и татуировка в виде черного креста на правом предплечье говорили о стремлении к минимализму и немногословности, хотя в этом плане я судила по себе. Сильные волевые черты лица и такие же сбитые руки, плотные, как у одичалой на диване, но без явно выпирающего бицепса, как у меня, фух. Все просто вопило о принадлежности и этой персоны к миру борьбы, битв и противостояния обществу.

– Слышь, а ты чо так разоделась, умная, что ли? – сделала выброс углекислого газа с зашкаливающим уровнем промилле в мою сторону одна из «сестер».

Я резко вынырнула из своих размышлений о каждом конкуренте и нарочито медленно повернула шею в сторону парочки, чтобы вложить в это движение весь импульс агрессии, резанувший меня по мышцам призывом подойти к ней и взять за грудки.

– А тебе-то что, дорогуша? – также нарочито басисто ответила я, стараясь вложить в низкие вибрации голоса угрозу продолжения со мной диалога в подобном тоне. Благо, тело у меня было заточено под реакции на какую-либо угрозу, и тут же к тональности подключилось расширение зрачков, раздувшиеся ноздри и до хруста сжавшиеся кулаки.

– Да просто спросила, – увела ответ голосом влево вниз особь на стуле и икнула.

Я размяла напрягшуюся до выделения бычьих вен шею хрустом влево и вправо и прошла на свободную впадину дивана. Казалось, две другие не обращали внимания, однако боковым зрением, отлично разработанным за годы нападений на меня, я заметила, как исподлобья косится на меня одичалая, наверняка формирующая в мозгу переоценку уровня моей угрозы.

Телефон в кармане издал писк вибрации так неожиданно, что у меня дернулась нога, как у невропатолога, когда он бьет молотком по колену. От Ника пришла эсэмэска: «Тут ТАКИЕ зашли!!! Крепись!!!»

Отлично, к трем тиграм и двум гиенам в клетке направлялись еще одни. Обстановка обещала накалиться, тем более эти двое напротив полезли за еще одной порцией успокоительного.

– Девочки, может хватит? Вы уже лыка не вяжете! – возмутилась впорхнувшая в клетку с диким зверями блонди и захлопала поликарбонатным навесом своих нереально длинных ресниц так быстро, что, казалось, «кукушка сейчас выпорхнет из гнезда».

– Слышь, Ален, отстань. Мы ваще-т волнуемся, и это, наоборот, чтобы лучше разговаривать! – отвечала та, которая изрыгнула на меня вопрос, пока другая содрала себе зубную эмаль, вынимая крышку из бутылки. Прицелившись в пластиковые стаканчики от кулера, она все равно плеснула горсть коричневой жижи мимо – на кроссовки партнерши, вызвав у той бурную реакцию мата и обвинений в тупости.

В этот момент вошли те, о ком предупреждал Ник. Чтобы описать мое состояния от их вида, достаточно привести такое сравнение: золотистый ретривер встретил двух огромных волков. Я не из робкого десятка, но одна их высота в холке (рост) и ширина плечевого пояса, заставившая даже слегка сжаться, чтобы пройти в дверной проем, подвергли мое горло моментальной засухе. «Твою ж налево», – подумала я, и мой боевой дух сравнения себя с теми, кто находился в комнате, несколько пал. Поскольку вошедшие кадры были не просто «пацанки», а настоящие мужики, без намека на грудь, с видимостью кадыка и просто огромными бицепсами. По опыту знаю, что просто так такие мышцы не даются, и эти люди (не силюсь даже назвать их женщинами) явно сидели на гормональных стероидах, к использованию которых в свое время склонял меня Харлей словами: «Да ничего страшного, один укол, и зато огромный результат по пауэрлифтингу. Только анализ урины сдай сейчас и заморозь, а то проверка, сама понимаешь». Но в тот момент из соображений финансовой экономии (курс уколов стоил как три моих зарплаты), а также того факта, что что-то внутри меня сказало категоричное нет, я отказалась и сливала те же самые деньги на безопасное спортивное питание. Пусть оно не приносило грандиозных результатов, но зато не грозило тебе местом на кладбище по причине наличия подделок в 99 случаях из 100. Кроме того, стероиды – запрещенные препараты, за распространение и употребление которых грозит уголовщина, а мне нужно было содержать семью.

Так вот эти кадры шкафоподобного вида с огромными бицепсами и квадрицепсами заставили всех замолчать и смотреть на них, а самая крупная сказала: «Ну, здорово, пацанки» – и громогласно заржала на всю протяженность прямой кишки этого коридора. Похоже, она так же, как и я, поняла, что если выбирать будут по принципу «кто крупнее, мощнее и представляет большую угрозу», то одобрят явно этих «двоих из ларца». Я не вдавалась в подробности рассмотрения их внешности, поскольку об их угрожающей конкуренции мне все сказали по-мужски накачанные мышцы и будто высеченные из мрамора черты лица с сильно выраженными скулами, что говорит о таком уровне тестостерона, которому и мужики могут позавидовать. А надломленный бас только подтвердил теорию о гормональных стимуляторах мышечного роста – такой ни холодным пивом, ни сигаретами не натренируешь.

Они подошли к парочке с коньяком в шортах и сказали встать, чтобы они сели. Особи переглянулись, и та, которая и прежде говорила, ответила в матерной форме: «Это какого художника я должна тебе уступить? Ты чо, больная, инвалидка или пенсионерка?» Ох, не нужно было так дерзить. Гормональные переглянулись, взяли смелых пьяных «девочек» за шкирку, вывалив их почти 100-киллограммовые тельца за границы кастингового предбанника. Сели и, отряхивая лопатоподобные ладони, явно расплющенные тяжелыми весами штанги, впились клыками затуманенного тестостероном взгляда в нас с Одичалой.

– А вы чо уставились, малолетки? – проявила свой альфачизм более крупная, кадык которой буквально орал о необходимости смены пола.

В свою очередь мы с Одичалой переглянулись, мысленно договариваясь, как максимально четко и быстро провести замес без особых последствий для себя, однако тут с диким матом ворвались сестры, одна из которых схватила бутылку коньяка за горло. И, несмотря на то что коньяк лился прямо на пол, эти две медведицы с криком: «Мы вообще-то самбистки», – навалились всеми телами на альфачей, и замес-таки произошел. Что ж, по крайне мере, теперь стало понятно, почему у них такие огромные ноги, ибо у самбистов это было профессиональной чертой.

Люблю женские бои! Они не так скучны, как мужские, и за счет того, что кожа у женщин на лице все-таки потоньше, как правило, много крови фонтанирует в момент, когда кто-то рассекает бровь. Женский бой более ожесточенный и сопровождается изрядной порцией эмоций и отборнейшего мата, а когда аргументы иссякают – всегда можно схватиться за волосы, и тут уже как в случае с бульдогами: такую «мертвую» сцепку в силах разбить только ведро ледяной воды или удар палкой по загривку. Старая народная пословица гласит: «Четыре тела в небольшом пространстве – быть ремонту», – и мы с Одичалой первой же ударной волной ощутили на себе ее точность. Тела навалились на нас, и старина-диван, не выдержав такого надругательства, завалился назад вместе с окрошкой из шести человек. Пока мой мозг соображал за себя и Одичалую, как нам выбраться из первого левела этого слоеного пирога, дверь аудитории раскрылась, и оттуда вывалился толстый мужик с воплем: «Что здесь творится?!»