Алексей попятился назад и почти отвернулся.
– Лучше бы ты убийцу искал! А не издевался надо мной! Или боишься?
Какие рисковые слова!
Пламя в его глазах вспыхнуло. Тишину разрывало его тяжелое дыхание. Он посмотрел еще более злобно и враждебно. В эти расширенные от ужаса зрачки.
– Все ответят за содеянное…
Алексею надоело. Он вздохнул, пытаясь успокоиться и прийти в себя. Нужно было возвращаться.
Он медленно подошел к пленнице, сохраняя маску безразличия к ее судьбе, схватил за руку и потащил к зданию.
– Отстань! Отпусти, не пойду туда! Отпусти! Не пойду!
Лика вырывалась и выкручивалась. Но хватка была железной.
– Ты сдохнешь тут от холода! – не выдержал он и бросил ее руку. Ненависть его была непреодолима.
Лика покачнулась и упала на колени.
Алексей развернулся и направился к дому. Эта драма стала невыносимой.
– Ты не человек! – вдруг сказала она так отчетливо, будто и не рыдала вовсе. – Не человек… Разве может быть человек таким жестоким? Не человек… Зверь.
«В жизни главное человеком остаться», – слова Матвея вспыхнули в его голове как пожар.
Значит, он обещаний своих не сдержал.
И все было в нем сейчас: жестокость и внутренняя боль, ледяное безразличие и терзающие муки.
– Не человек, – согласился он, не оборачиваясь. – Зверь.
Он втолкнул ее в комнату и закрыл дверь.
Комната, что служила клеткой. Лика снова была здесь. Столько усилий и все оказалось напрасным. Дорога обратно оказалась очень короткой. Пару минут и снова двери его логова распахнулись. Все-таки он прекрасно знал этот дом, чувствовал себя хозяином, и сбежать отсюда было почти невозможно.
Она опустилась на пол, слегка влажный от капель газировки. Сил совсем не было.
Лика была в ужасном виде. Все в грязи, волосы измазаны, одежда испачкана. Словно она участвовала в сафари и проиграла.
Ключ повернулся.
– Пальто, – потребовал Алексей, протягивая руку.
«Собрался почистить?» – молча задала вопрос Лика.
– Так не сбежишь, – пояснил он.
Удивительное понимание между злодеем и жертвой.
Лика передала пальто и снова сползла на пол.
«С тобой не сбежишь»
Он забрал вещь и захлопнул дверь.
Одна. И снова – пленница.
Лика стащила обувь, затем – колготки, они изрядно порвались, и толку от них не было. Ноги гудели после ночной пробежки.
Она прислонилась головой к двери и закрыла глаза. Все забыть. Проснуться. Вернуться.
За окном пробивались серые полосы. Скоро рассвет. Ветер затих, и дрожание листьев перестало.
Ей показалось, что в комнате стало теплее. Или она просто сходила с ума от происходящего, подпитанного вечным холодом, серостью, дождем. Каким-то безумием.
Лика зажмурилась. Нужно переждать, пережить. Все изменится.
Музыка в ее голове разлилась сладостной и приятной волной. Беззвучно. От чего-то захотелось петь. Выплеснуть все эмоции, не реветь, а заполнить внутреннюю пустоту словами… Да и внешнюю тоже. Петь… Петь от боли. Не от счастья. Петь, чтобы спасти себя от безысходности.
Сквозь тонкие стены, толщу двери просачивались дивные звуки.
Алексей повернулся к двери. Он уже оставил ее пальто в кресле и собирался спать, смывая этот день, как дождь безраздельно смывает все вокруг. Но… Музыка сердца.
Нет, петь она не умела абсолютно. Медведь не просто наступил ей на ухо, а еще и потоптался на нем.
Полуплач, полустон.
Голос ее был слабым, почти неслышным. Наверное, сил не было.
Алексей закрыл глаза. Он присел на пол. Тоже от бессилия. Для него эта ночь была не менее тяжелой, чем для нее.
Если бы не дверь, разделяющая их, они бы сидели спиной к спине.
Сидел в тишине, которую нарушали звуки песни. Самой прекрасной песни. Сидел и слушал.
Песня из самого сердца. Она отражала боль. Она была сопоставима вселенскому одиночеству. В каждом слове была мольба. И вместе с тем она излучала свет. Тот не иссякающий свет, что зовут пристанищем надежды.
Он достал две фотографии. Когда ему было одиноко, больно, грустно, он всегда смотрел на них. Самые близкие люди в его жизни были запечатлены на фотографиях. На первой – он, Арсений и Матвей. На другой – две девочки. Одна – постарше, другая – помладше. Две девочки с тонкими косичками и прозрачными бантами улыбались ему. Люба и Мила. Его несостоявшиеся сестры.
Он прижался головой к двери, вникая в звуки. Слушая песню, словно колыбельную.
Легкое дрожание голоса. Нежность и красота. Полет бабочки был не таким хрупким и невесомым как эти чарующие звуки.
Неземная. Космическая. Звездная.
Нет, петь она не умела. Но это была лучшая песня, которую он слышал.