Глава 3. Ергаки: только своими ногами
А я еду, а еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги.
Ю. Кукин, песня «А я еду за туманом»
Правая рука наконец нащупала что-то твёрдое, и я вцепилась что было сил. Стало душно, запахло гарью, в голову врывался грохот и шум, яркий свет заставил меня открыть глаза.
– Юль, тебе всё ещё страшно со мной ездить да? – голос Жеки прозвучал немного смущённо, но вполне реально.
Я обнаружила себя сидящей на переднем сиденье автомобиля, на грудь неприятно давил ремень безопасности, а пальцы правой руки не выпускали подлокотник на двери.
– Я вроде стараюсь аккуратно, уже скоро пять месяцев, как права получила, – будто бы извиняясь, говорила Женька, не без усилия переключая рычаг коробки передач. – Не боись! Приехали почти! Ещё так рано, а машин на дороге уже вон как много, весь город выхлопами провонял. Эх! – вздохнула Жека и подняла стекло, преграждая грязному воздуху путь в салон.
– Нет, уже не страшно, это я так, по привычке держусь, – улыбнулась я, разжав наконец пальцы. – Скоро уедем отсюда, надышимся!
– Та-аак. – Жека огляделась. – Ничего, если я припаркуюсь не у самого вокзала, а вот здесь за магазином? А там пешком добежим? На площади у вокзала всегда много машин, мне здесь проще.
– Конечно, добежим, вставай, где тебе удобно, – поддержала я.
Жека получила права ранней весной. И теорию, и практику вождения сдала одна из первых в группе. Родители купили Женьке старенькую жигули-шестёрку. Несмотря на почтённый возраст, машина была крепкая, ухоженная, поскольку с самого выхода с автозавода служила одному хозяину. Помимо официальных часов вождения с инструктором, было ещё «домашнее обучение»: вечерами папа выезжал с Женей за город. Сдать «экзамен» папе оказалось куда сложней, чем получить права в автошколе. Иногда они оба возвращались сердитыми: Женька со следами слёз на щеках удалялась в свою комнату, а папа, весь наэлектризованный, как шерстяной свитер, бросив лишь короткую фразу «Не могу!», отправлялся в гараж.
А иногда приходили счастливые, живо обсуждая то тормозной путь в гололёд, то особенности летней и зимней резины, то недавно установленный дорожный знак за поворотом в центр города. Тогда, собирая ужин, мама вкрадчиво спрашивала: «Ну что, папа, у Женечки уже получается?». Папа, хотя и был явно доволен Женькиным вождением, ограничивался словами: «Практика нужна. Выезжать почаще в город надо самой, без меня. И ездить, ездить, ездить».
Бывало, мы отправлялись вчетвером по магазинам, в гости к родственникам или ещё куда-нибудь: Жека за рулём, папа рядом, мы с мамой на заднем сидении, закусив губы и крепко держась за подлокотники на дверях, будто они были единственной надеждой на выживание в случае конца света.
«Что ты тащишься за автобусом, принимай в левый ряд! Сейчас заглохнем, Женя! Газу! Газу! Газу!», – то и дело кричал папа, а мы с мамой каждый раз узнавали новых участников дорожного движения: «куриц, не включивших поворотник», «оленей, щемящихся в междурядье» и многих других представителей омской фауны, осложняющих наш и без того опасный путь.
Однажды у нас заболел пёс, мы обнаружили его утром лежащим в теньке за гаражом: он тяжело дышал, отказывался от еды и воды. Папа, став работать вахтами, был на севере, и кроме Женьки отвезти собаку к ветеринару никто не мог.
– Жень, сейчас все дороги в пробках, а до клиники через полгорода ехать. Ещё и без папы. Давай подождём хотя бы обеда, – призывала мама.
– К обеду может быть уже поздно, – Жека открыла ворота гаража и завела мотор. – Доедем как-нибудь. Неси поводок и покрывало. – В критических ситуациях Женька не паниковала, напротив, принимала решения, руководствуясь холодным рассудком, не раздумывая, брала ответственность на себя, становясь опорой для слабых и сомневающихся…
…Мы вышли из машины и направились к зданию железнодорожного вокзала, чтобы купить два билета до Красноярска. Попасть в этот город было для нас не самоцелью: там нам предстояло сесть в автобус и ехать двенадцать часов за Абакан, ведь мы решили провести короткий летний отпуск в горах, а именно побывать в национальном природном парке Ергаки в Саянах.
История этого путешествия началась ещё зимой, когда холодным декабрьским утром долгожданной пятницы я, сидя в офисе перед компьютером и поддавшись всеобщей «зимней спячке», ленилась работать, догрызая овсяное печенье, купленное ещё в понедельник, и запивая крепким ароматным кофе, мечтательно кликала по фотографиям, попавшим в интернет-рубрику «Фото дня». Так я совершенно случайно наткнулась на фотографию с пейзажем: горы, раскинувшиеся на заднем плане, чуть ближе – могучие кедры и ели, и совсем близко, почти в режиме макросъёмки, ярко-зелёная трава с оранжевыми пятнышками жарков. Перехожу на страницу с этим пейзажем, а там целая подборка фотографий с названием «Западный Саян, хребет Ергаки» – чей-то фотоотчёт с путешествия. На снимках так много воздуха и пространства, что кажется, если долго смотреть на эти фотографии, то они оживут: можно услышать смех туристов в резиновых сапогах и с большими рюкзаками за спиной, вдохнуть смолистый аромат хвои в горах, едва виднеющихся за густым туманом, услышать шум водопадов и узеньких речек-ручейков с такой чистой водой, что видно каждый камушек на дне, уловить дуновение ветра, принесшего запах прогорающих дров в костре на поляне, над которым висит закопчённый котелок, выпуская пар, наверное, в нём кипит картошка с тушёнкой, а может, и грибной суп…
«Здесь обязательно нужно побывать. Во что бы то ни стало, сколько бы ни стоило» – думала я. Редко бываю уверена в чём-либо на сто процентов, такой уж я человек, но не в этом случае. Уже не помню, кому принадлежит это высказывание, но смысл его в том, что новая идея словно растягивает сознание, и оно уже никогда не сократится до прежних размеров. Вот и идея побывать в Ергаках основательно укрепилась в моей голове и не отпускала меня, прорастая всё глубже, уходя корнями в самую душу. Я нашла хребет Ергаки на карте, разыскала информацию об особенностях местности, о погоде, о возможных маршрутах и организаторах походов.
Тогда я не могла дождаться окончания рабочего дня, чтобы поделиться своей находкой с Женькой. Дома я показывала сестре фотоснимки, и рвущийся из меня фонтаном рассказ о потрясающем месте было уже не остановить. И всё же я старалась быть объективной, потому не посвятить Женьку в опасности похода я не могла:
– Будет нелегко, маршруты, хоть и считаются несложными, подходящими для начинающих, всё же являются категорийными, то есть нужна спортивная подготовка. Ещё вода в озёрах там холодная, может быть такое, что мы вообще не будем купаться. Часто там идут дожди, снег может выпасть даже летом, и вообще, погода очень переменчива, словом, без резиновых сапог и тёплых вещей там делать нечего, – тарахтела я. – И самое главное – медведи. Саяны считаются медвежьим краем…
– Поехали! – однозначно, без сомнений ответила Жека, и было решено покупать путёвки и билеты на поезд до Красноярска.
Всё своё студенчество Женька занималась волейболом, бегала по набережной и здорово ездила на велосипеде. Моя же физподготовка оставляла желать лучшего, но никак нельзя было допустить, чтобы стать тормозом для группы в походе. И потому с января вплоть до самого июля я тренировалась: приседала, качала пресс и бегала, бегала, бегала… Я бежала, так сильно отталкиваясь от земли, что с каждым моим шагом планета словно бы начинала вращаться чуть быстрее, и наше путешествие приближалось. Я включала плеер с любимой музыкой. Сначала бежать было легко, и я ощущала себя спортсменкой, готовящейся к марафону. Потом за поворотом, где кончался жилой массив с частным сектором и начиналась дорога к парку, дыхание сбивалось, и я сбрасывала темп. Когда начинались аллеи парка, сердце поднималось к ушам и бубнило словно севший динамик, вторя ритмам в моих наушниках. Тогда вместо танцевальных зарубежных хитов восьмидесятых и девяностых я включала «Rammstein», добавляя «металла», и продолжала бежать. А тело предательски сопротивлялось моим командам «Вперёд!», «Беги!», и я обращалась к «тяжёлой артиллерии»: представляла, что сейчас война, а я медсестра, бегу на помощь к раненому солдату. Я в тяжёлых сапогах и шинели, за моей спиной большой рюкзак с медикаментами, бинтами и водой, солдат истекает кровью, но ждёт меня, я – его единственная надежда… Так я добегала до конца парка – маршрут на шесть километров. А иногда останавливалась на четвёртом или пятом километре пути, и мне печально думалось, что мой солдат погиб…
Это лето было последними каникулами для Женьки – она оканчивала институт, приближаясь к тому самому «порогу взрослой жизни», которую сулили преподаватели. Я же этот порог уже перешагнула, и теперь для меня было большой удачей, что шеф согласовал мне отпуск в июле. Целых две недели! Узнав, где я собираюсь провести это время, руководство и коллеги не могли меня понять и тем более порадоваться: «Куда? Что за странное название?» «Нет, не знаем», «Не слышали». Дело в том, что в компании, где мне довелось трудиться в качестве маркетолога, было принято путешествовать за границей. Так, менеджерский середнячок выезжал во Вьетнам и Тайланд: на Пхукет или хотя бы в Паттайю, а вот курорты Турции не особенно котировались, считалось, что там давным-давно уже все побывали и знают каждую тропинку-дорожку. Ну а «топы» отдыхали в Испании, Италии, летали на Кубу и в Доминикану… И тут среди этих популярных географических названий, которые уже вроде бы даже перестали быть лишь географическими названиями, а служили скорее индикатором классности отпуска, появляется совершенно неизвестное, причудливое «Ергаки»…
И всё-таки мы ехали в Ергаки – несколько миллиметров на карте России, небольшое пятнышко горного массива на юге Сибири! Это не заграничные курорты, где за определенную сумму тебя доставят в любую точку: можно на катере, можно на скоростном байке, а можно верхом на верблюде или даже на слоне – как душе угодно. Это место, куда нельзя добраться ни на автомобиле, ни на лошади, только пешком. Правда, в описании природного парка я встречала информацию, что там есть посадочная площадка для вертолётов, предусмотренная подразделениями МЧС на экстренные случаи, когда эвакуируют сорвавшихся с горы или травмированных, так что никому не пожелаешь ею воспользоваться. Только своими ногами!
В здании железнодорожного вокзала кишела тьма народу, и мы заняли очередь в два разных окна касс. В очередях стояли в основном женщины, большинство из которых желали приобрести билеты до Анапы, Адлера, Туапсе, они смотрели решительно, я бы даже сказала, воинственно, чтобы никто не смог протиснуться вперёд них, чтобы билетов хватило, и желательно в плацкартные вагоны, ведь ехать всей семьей в купе слишком накладно. Моя очередь подошла быстрее, чем Жекина. Ажиотажа на восточное направление не было, и потому мы спокойно взяли пару билетов до Красноярска в фирменный поезд на нижние полки. В этот раз к возможным сюрпризам погоды мы подготовились основательно: взяли тёплые спальные мешки, термобельё, костюмы на синтепоне, непромокаемые куртки и штаны на случай дождей, шапки, вязаные перчатки, ботинки и, конечно же, резиновые сапоги. Всё необходимое уместилось в большие рюкзаки, на плечах каждой из нас получилось килограмм по восемнадцать – достаточно увесистый груз, который тяжело было самостоятельно поднять с пола и закинуть на спину, однако это нисколько не печалило нас. «Спрей от медведей забыли купить!» – подтягивая лямки рюкзака, смеялась Жека. Даже не верилось, что через пару дней мы будем в том сказочном месте, увиденном на фотоснимках ещё далёкой зимой.
Красноярск встретил нас жаркими объятиями. Несмотря на ранний утренний час, в городе было душно и солнце палило так, будто хотело согреть всех жителей впрок, чтобы в декабре те не жаловались на суровые морозы. Эх, если бы можно было впрок насладиться солнцем, или выспаться, или наесться вперёд на неделю… До сбора туристической группы и отправления автобуса в нашем распоряжении было девять часов – мы специально приехали в Красноярск заранее, чтобы побродить по улицам и познакомиться с городом поближе.
Есть в этом особая радость, когда идёшь по чужому городу, и никто тебя здесь не знает. Здесь ты не встретишь случайно ни своего начальника, ни однокурсника, ни соседа по даче, ни приятеля, которому ты когда-то зажал свой фотоаппарат, соврав, что последний сломался. И теперь каждый раз, когда вы видитесь, тебе вроде бы стыдно, ведь приятель поверил, а фотоаппарат-то цел и невредим. И в то же время, как было дать на прокат вещь, которая так дорога твоему сердцу, и вообще дорога. Ведь ты копил на новую «зеркалку» почти год, теперь с особой осторожностью устанавливаешь на неё то один объектив, то другой, протирая пыль щёточками, хранишь в специальной сумке, и вот так просто «дать погонять»?..
Не встретишь ты здесь и свою первую любовь, как это может случиться в твоём родном городе, ведь живёте вы по-прежнему в одном дворе. И вот ты выйдешь из дома по срочному делу: или хлеб закончился, или нужно что-то передать кому-то на остановке, или ещё зачем-нибудь выйдешь, в кои-то веки, в спортивных трико, которое первое попалось под руку, без макияжа с наскоро собранным пучком волос на затылке, и обязательно встретишь его! И, как назло, заметишь лишь, когда вы практически столкнётесь лоб в лоб, и потому не успеешь ничего предпринять: ни свернуть на другую сторону улицы, ни сделать вид, что это вовсе не ты. И вот ты улыбаешься совершенно по-идиотски, будто извиняясь за свой вид, мол, столько дел у тебя, и день такой выдался суетной, сложный… А выглядишь при этом так, будто не день, а вообще вся жизнь у тебя не сахар, судя по твоим синякам под глазами и бледному лицу… Так вот в чужом городе все эти курьёзы практически исключены! И потому я смело шагаю по центральной улице Красноярска в китайских парусиновых кедах, в выцветшей бандане, из-под которой висит растрепавшаяся косичка, а лицо загорело так, что кожа на скулах и носу облазит, как шкурка с копчёной колбасы. Я иду и улыбаюсь своей свободе, а ещё оттого, что рядом в таких же кедах шагает Жека, и мне так светло!
Ещё в Омске перед поездкой Женя распечатала карту Красноярска, проложив на ней маршруты до мест, какие нам хотелось бы посетить. Первым пунктом в списке стояла камера хранения, готовая принять наши тяжёлые рюкзаки на время прогулки. Избавившись от груза за плечами, начинаешь ощущать себя практически невесомым, свободным, как бабочка, и кажется, что вот так налегке сможешь обойти пешком весь Красноярск. Потом мы прошлись по Центральному парку культуры и отдыха. Такой зелёный, уютный, хранящий детский смех и каждую весну обещающий своим гостям новые радости, парк с аттракционами, с киосками мороженого и сладкой ваты, с художниками на ярких скамейках, думаю, есть в каждом городе. Гуляющих в парке мы встретили совсем немного, наверное, потому, что сегодня пятница и большинство красноярцев сейчас трудятся на предприятиях и в душных офисах, побеждая очередную рабочую неделю. А нам не нужно на работу! И вообще спешить никуда не нужно! От осознания этого делалось так приятно на душе.
Со мной часто такое случается в отпуске: вдруг охватывает нестерпимое желание зайти в свой офис, с лёгкой улыбкой кивнуть начальству, вальяжно усесться на своё рабочее место, не включая компьютер, и долго пить кофе: чашку, а может, и две. Все вокруг тем временем будут что-то разрабатывать, проектировать, подписывать ворохи важных бумаг, одновременно хватая трубки трезвонящих телефонов, сосредоточенно смотреть в мониторы, торопливо настукивая что-то по клавиатурам, часть букв на которых уже давно стёрлась, а между клавиш застряли крошки прошлогоднего печенья… Словом, все будут суетиться, как муравьи в большом муравейнике, а я – сидеть, наслаждаясь внутренним равновесием и тишиной в душе, и смотреть на всех них, как на чудиков-инопланетян. Воплотить это странное желание в жизнь мне ещё не приходилось, поскольку каждый отпуск я провожу вдали от Омска.
– Ну что, теперь двигаем к Енисею? – Жека сверяет свой список.
– Идём! – отвечаю я, и мы сворачиваем к большому пешеходному вантовому мосту, который, благодаря своей интересной конструкции, издалека кажется лёгким, почти воздушным.
Искупаться в Енисее и поздороваться с великой российской рекой было неотъемлемой частью нашего плана. И лишь единственный факт мы не учли: для реализации этой идеи нужны купальники, которые сейчас лежат на дне наших рюкзаков в прохладной камере хранения и послушно ждут своего часа. Мы спустились с моста к реке, здесь, в отличие от парка культуры, полно народу, но купающихся негусто, в основном, загорающие. Удивительно много барышень с татуировками на самых разных частях тела. Ну и дела! Вероятно, здесь так модно. А, может быть, эта новая молодёжная тенденция пришла сюда из столиц, забыв заглянуть в Омск? Казалось бы, из Москвы до Омска по карте явно ближе, чем до Красноярска, однако многие современные тенденции культуры и искусства идут в обход нашего города. Видимо, к нам путь тернистый.
Нам, привыкшим к тёмной воде Иртыша с глинистым дном и масляными пятнами на поверхности от производственных стоков, кажется необычным, что вода в Енисее прозрачная. Сначала мы уселись в траву под дерево в нерешительности.
– Быть на Енисее и не искупаться? Как же так? Да и жара, – начала было я.
– Ну а что делать-то предлагаешь? Вон все люди как люди культурно в купальниках лежат.
– Пусть себе лежат. Они и не вспомнят нас потом. Пойдём купаться так.
– Как? – округлила глаза Женька.
– Да вот так! Просто надо быстро заходить и не привлекать к себе внимания. Народ всё равно кто спит, кто читает. Думаю, нас и не заметят даже.
И, поверив в свою «незаметность» на городском пляже, я разулась, стянула шорты, повесив на ветку дерева, и отправилась купаться в майке. Жека немного постояла в растерянности, потом огляделась, убедившись, что и правда никто на меня не показывает пальцем, ни чьи эстетические чувства я вроде бы не оскорбляю, да и вообще никому нет до меня дела, и последовала моему примеру. Вода в Енисее холодная, купаться в полном смысле этого слова там не получится, только быстро забежать, остудить разгорячённое тело и, в миг отрезвев от жары, выскочить обратно на берег. Но как же всё-таки хорошо после бодрящей енисейской ванны! Под палящим солнцем одежда высохла быстро, и уже никому бы не пришло в голову, что ещё полчаса назад она была мокрой до нитки. Время шло к обеду: на часы можно было даже не смотреть – пустота в животе явно давала о себе знать. И хотя пустота не может обладать никакими физическими свойствами, а вот ощущается почему-то очень остро. Однако мы следуем плану.
По списку следующий пункт – музей-усадьба имени В.И. Сурикова. Женька не понаслышке знала факты из биографии этого художника, потому как ещё несколько лет назад прочла книгу о Сурикове, которую посоветовала бабушка, отыскав в своём книжном шкафу. А я так и не прочла. В Красноярске была возможность восполнить пробелы в знаниях, прикоснуться к живой, более чем столетней истории. Мы добрались до музея автобусом, нашли нужный адрес. За тёмным деревянным забором расположился двухэтажный старинный бревенчатый дом с флигелем. Этот дом, казалось, хранил какую-то тайну, дышал каким-то другим, нездешним воздухом, берёг душу целого родового гнезда Суриковых, отстранённо поглядывая на суетную шумную жизнь современного Красноярска. Жека хотела было отворить калитку, но – увы! Нам преградила путь категорическая надпись: «Пятница 6 июля – санитарный день». Жаль! Искренне жаль! Мы ещё немного постояли у калитки, словно надеясь, что придёт кто-то главный и снимет надпись, распахнув перед нами двери музея. Однако никто не приходил, мы вставали на цыпочки, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь в усадьбе, но забор довольно высокий, и за ним никого не видно и не слышно. Нам ничего не оставалось, как идти дальше. Буквально в одной остановке от дома-музея раскинулся зелёный стадион с решительным жизнеутверждающим названием «Локомотив».
Городской стадион – это, конечно, сомнительная альтернатива художественному музею, но всё-таки культурный объект, и мы решили не оставлять его без внимания. У входа на стадион стояла большая жёлтая бочка с квасом, такие часто показывают в советских фильмах, и в наше детство квас продавали так же, не в пластиковых бутылках, как сейчас, а именно на розлив в таких вот бочках. Рядом на табуретке сидела уставшая загорелая женщина в кепке с большим козырьком – продавец. И мы купили по стакану кваса, чтобы хоть как-то взбодриться от жары. Я поднялась за Женькой на самую верхнюю трибуну, откуда открывался замечательный вид: огромное зелёное поле и холмы, холмы, холмы – там, вдалеке за стадионом. Как же рельеф украшает город! Омская земля абсолютно плоская, это, разумеется, удобно, когда едешь на велосипеде: не нужно постоянно переключать скорости, карабкаясь вверх по улице, но всё же разного рода неровности не могут не радовать глаз жителя лесостепной полосы. На стадионе пусто, кроме неподвижных холмов, рассматривать было нечего, мы ещё немного посидели на трибунах в теньке и за неимением духовной пищи отправились на поиски пищи более привычной и необходимой голодным туристам. Так мы забрели в первое попавшееся кафе. Здесь было прохладно – уже только поэтому стоило приземлиться именно в этом месте. Заведение напоминало столовую: прилавки под стеклом с разнообразием блюд, стопки подносов для самообслуживания, повар в белом переднике и колпаке. В целом весьма уютно: плотные шторы на окнах, преграждающие яркий свет, аккуратные чистые скатерти, мягкие диванчики, в углу чёрное фортепиано, на стенах фотографии с видами Красноярска в разные времена года. Пахло свежей сладкой сдобой и жареной курицей, отчего есть захотелось ещё сильнее. И мы дружно взяли металлические подносы, как доблестные воины берутся за щиты перед битвой.
– Дайте нам, пожалуйста, солянку, горбушу в кляре с картошкой «фри», и рис с овощами тоже положите. Ещё салат, – перечисляла я повару.
– «Оливье» возьмём или винегрет? – смотрела я на Жеку.
В Жеке явно боролись два чувства: с одной стороны, ей было неловко оттого, что перед поездкой она строго объявила, что в походе не собирается много есть и обязательно похудеет, с другой стороны – давящее чувство голода, сопротивляться которому было нелегко. И тогда я полностью взяла инициативу в свои руки:
– «Оливье» и винегрет ещё, пожалуйста, – всё перечисляла я. – О, а ещё во-о-он то жёлтенькое, не вижу, как оно у вас называется.
Я показала на кусочки чего-то жаренного с золотистой корочкой: то ли куриное филе в сухарях, то ли свиные отбивные. Выглядело это блюдо настолько аппетитно, что природа его происхождения уже не имела никакого значения.
– И компот, – смущённо добавила Жека.
– Хлеб класть? – поинтересовалась учтивая хозяйка.
– Нет, нет, благодарим. Мы на диете, – улыбнулась я, и мы прошли за стол.
Подставка с салфетками, солонка и перечница в самом центре пустого стола смотрелись подчёркнуто важно, но разом потеряли всю свою значимость на фоне блюд, заполнивших свободное пространство скатерти с нашим приходом в кафе.
– Может, огурчиков ещё возьмем солёных для аппетита? – витрина снова притянула на себя моё внимание.
– Ну да, так-то у нас аппетит слабоват, хоть корень одуванчика прописывай… – показала на стол Женька, мы рассмеялись и взялись за ложки.
– Да это всё мифы, что девочки мало едят, – уплетала я горячую ароматную солянку с плавающим полумесяцем лимона. – Просто при других выпендриваются больше. А дома сядут и едят, как нормальные люди, – продолжала я успокаивать то ли Женьку, то ли свою совесть.
Это чудесное гостеприимное заведение пришлось нам по душе больше и городского пляжа, и стадиона вместе взятых. После обеда нас так разморило, что мы не придумали ничего лучше, чем найти лавочку в теньке, и уж если не вздремнуть, так хотя бы просто посидеть на свежем воздухе. И такая лавочка нашлась: совсем недалеко от кафе открывалась небольшая площадь, вымощенная брусчаткой, а рядом ютился скверик с десятком отличных лавочек! Приблизившись к цели, я устроилась поудобнее в тени раскидистого дерева, а Женя двинулась через площадь к памятнику. Я никогда не любила памятники: так и веет от них замогильным холодом. Кажется, не то они к чему-то рьяно призывают, не то ждут чего-то от меня. Да и что я, Юля, могу для них сделать, ведь они неживые, никогда им не сойти со своего места и не пуститься бродить по улицам, не улыбнуться и не расплакаться… В нашем Омске столько памятников Ленину, что можно сбиться со счёту: и на центральных улицах, и на окраинах, и на территориях предприятий, и у школ, и у ВУЗов, и даже внутри моего родного «Политеха» перед входом в актовый зал до сих пор приветствует учащихся большой гипсовый бюст Ленина. Он, может быть, и рад бы стать наконец ромашковым полем или прорасти дубовой рощей, но ведь нет, не дают.
А Женя продолжала рассматривать памятник. Издалека было ясно: это точно не Ленин, композиция состояла из двух небольших фигур. Мне стало любопытно, что так увлекло сестру, и я подошла. Скульптура изображала детей блокадного Ленинграда. В руках у девочки, что постарше, тоненький кусочек хлеба – паёк на сутки, а рядом маленький мальчик, державший бидон, с которым он бегал за водой к Неве. За спинами детей стояли пустые санки, на каких в то время в Ленинграде перевозили умерших к общим могилам. Как ясно я увидела тех ребятишек, оставшихся без родителей, замёрзших в этих худых пальтишках, голодных, потерянных, – детей, у которых не было детства. Они вдруг ожили передо мной здесь, в этот солнечный день, посреди мирного Красноярска, рядом с нами, сытыми, довольными, отправляющимися в поход с рюкзаками, в которых много тёплых вещей и сладостей. Возьмите, дети, пожалуйста, возьмите хоть что-нибудь! Но они не брали, ни о чём не просили и уже не ждали ничего.
Автобус с мягкими креслами степенно двигался к Абакану. Утомившись за целый день новыми впечатлениями, предвкушением начала похода, прогулками, перетаскиванием рюкзаков из камеры хранения в троллейбус, из троллейбуса до «Дома пионеров», который был назначен точкой сбора, и снова в автобус, мы с Жекой уснули. Когда холмы по пути становились всё выше и всё больше напоминали горы, трасса начала петлять, словно закручивая спираль, время тянулось медленно, Женьку укачивало, но я точно знала: когда-нибудь эта долгая дорога закончится, автобус остановится и выпустит меня на свободу. Так и случилось. В пять утра мы прибыли на место – то была перевалочная база у реки Тушканчик. Горы вдалеке и чёрную строчку дороги заволокло плотным густым туманом, воздух ещё не успел прогреться (а может, здесь так холодно всегда?), и мы с Жекой надели ветровки. Тишина нарушалась лишь шумным ворчанием маленькой прозрачной речки.
Я огляделась: неужели доехали? Ну наконец-то! Нас встретили инструкторы во главе с руководителем лагеря Альбертом Валерьевичем, тем человеком, которому я ещё зимой написала электронное письмо, так, мол, и так, хочу побывать в Ергаках, какая требуется подготовка, много ли у вас там медведей и прочее. Я видела его лицо лишь на маленькой фотографии в интернете, теперь мы встретились вживую. Я представляла его другим. Мне думалось, что директор, как водится среди руководителей, будет восседать в кожаном кресле посреди просторного кабинета, уставленного стеллажами с пыльными папками документов, и лишь изредка подходить к окну, закуривая длинную сигару, чтобы полюбоваться городским проспектом в вечерних огнях. Но нет! Альберт Валерьевич, одетый в изрядно потрёпанную куртку-штормовку и вязаную шапку «петушок», встречал нас здесь, в шестистах километрах от Красноярска, у дивной речки в тихой деревянной избушке, хранившей снаряжение и продовольственные запасы для туристов. И, как выяснилось, совсем не курил.
– Доброе утро, туристы! С прибытием вас в заповедный край Ергаки! – Альберт Валерьевич улыбался не так, как улыбаются лощёные шефы с обложек журналов. Он был рад нам, новым путешественникам, рад этому утру и, кажется, всей своей жизни в целом, жизни, которую он выбрал, окуренной дымом костров, пропитанной влагой туманов, стремящейся к вершинам под самые звёзды…
Инструкторы во главе с руководителем мне будто уже были знакомы, их открытые лица я словно где-то видела раньше, быть может, они просто напоминали мне героев советских фильмов об альпинистах, походах и восхождениях. Возможно, увидев их в городском автобусе или в очереди в столовой, я даже не обратила бы на них никакого внимания. Но мы встретились здесь, у подножия гор, в сибирской тайге на доле миллиметра карты России, и объединяет нас одно: что-то зовёт нас туда, наверх, какая-то неведомая сила достаёт нас из-за письменных столов, вытягивает из удобных кресел автомобилей, срывает с нас душные одеяла, поднимая с мягких постелей. Она манит, веля оставить свои дела, должности, оранжерею фикусов и любимую кошку, доверив последнюю соседке, взвалить на плечи рюкзак и идти. Идти своими ногами. И иначе мы уже не можем.
– Друзья, впереди маршрут до лагеря протяжённостью восемь километров. Лагерь находится на высоте полторы тысячи метров, тропа к нему лежит вдоль реки Тушканчик. Камни здесь отмечены синими полосками, будьте внимательны, – Альберт Валерьевич рассказывал о пути, который нам предстояло пройти, чтобы попасть в палаточный городок, где будем жить, и показал на узенькую шумную речку.
– Как? Вы не пойдёте с нами? – я посмотрела на речку, уводящую в глухой еловый лес, встретила Женькин удивлённый взгляд, кажется, она тоже опасается заблудиться.
– Мы придём позже, сейчас нам с инструкторами нужно проводить предыдущую группу туристов и встретить машину с продуктами для новой смены, то есть для нас с вами. Тропа здесь одна, держитесь речки и не заблудитесь. Там будет большой участок с курумником, лучше надеть кроссовки или ботинки, – руководитель обратился к даме в резиновых сланцах, дама послушалась совета и начала искать в рюкзаке более подходящую обувь. – Затем вы поднимитесь по «Муравьиной горке», пройдёте «ресторан», а там уже и до Светлого недалеко. На берегу этого озера мы и живём.
– Ресторан – это хорошо, хоть позавтракаем! – обрадовался парень в солнцезащитных очках с зеркальными линзами и зачехлённой гитарой в руках. На плечах его красовался оранжевый рюкзак с парой металлических значков, завершала образ жгуче-чёрная бандана с белым орнаментом. Бандана была определённо новой, вероятно, купленной специально к этому походу, ведь материя ещё такая яркая, а рисунок чёткий, что сразу становится понятно: эта бандана ещё не знает ни лучей палящего солнца, ни солёного пота её хозяина.